лось  живого   света:
индрагопы, светильники, трепет желтых язычков пламени...
     Да, так куда лучше.
     Обычно ночи в Обители проводились иначе: бурно и буйно,
с  гуляньем  дружинников,  визгом  апсар  и  неодобрительным
кряхтеньем Словоблуда. Я вспомнил дюжину особо замечательных
гуляний  и  со  вздохом признался сам себе: слово  "обычно",
похоже, надо забыть навсегда.
     После чего грустно моргнул в подтверждение.
      Братца Вишну удобно устроили на импровизированном ложе
прямо  здесь же, на полу беседки. И сейчас Опекун Мира мало-
помалу  приходил в себя, потягивая из чаши теплую  амриту  с
молоком. А мы расселись вокруг и тихо переговаривались между
собой.  На  светоча  Троицы,  заварившего  ту  крутую  кашу,
которую  нам теперь приходилось расхлебывать, демонстративно
не   обращали   внимания.  И  с  вопросами   не   торопились
набрасываться - пусть сперва оклемается!
      Мы  -  это,  понятно, в первую очередь  я,  великий  и
могучий  Индра  -  Громовержец,  Стогневный,  Стосильный   и
прочее, за что прошу любить и жаловать. Во вторую очередь  -
вон  они,  сидят рядышком, как куры на жердочке: мой  мудрый
наставник Словоблуд и сынок его, толстый Жаворонок,  который
и папашу-то перемудрил!
      Третья  с  четвертой  очередью расположились  ближе  к
порогу. Та еще парочка: Лучший из пернатых, орел наш Гаруда,
нахохленный,  озабоченный,  -  и  мой  возница,   синеглазый
Матали,  безуспешно  притворявшийся опорным  столбом.  Знал,
подлец:  не  хватит  у  меня духу погнать  его  после  наших
мытарств над гнойным нарывом Поля Куру!
     Он знал, и я знал, и все знали - чего уж там...
     Завершал великое сидение отставной Десятиглавец Равана.
После  героического спасения братца Вишну,  которого  Равана
приволок в Обитель на своих широченных плечах, у меня просто
-%  поднялась  рука отослать Ревуна в казармы, где  временно
расположились его подчиненные-ракшасы. Равана лишь ненадолго
отлучился,  чтобы  перекусить,  и  вернулся  просто   лучась
счастьем! Еще бы, кухня Обители после постно-праведнического
хлебова братца Вишну...
     - Скажи, Владыка, а у тебя здесь тоже рай считается или
как? - гулким шепотом поинтересовался вдруг царь ракшасов.
     - Рай, - кивнул я. - Царствие небесное.
     - Тогда странно...
     Я собрался было обидеться - и передумал.
      -  У  меня  сейчас как раз время месячным, - продолжил
деликатный Равана, - и ничего!
     - Что?! - аж подпрыгнул я. - Чему у тебя время?!
     - Мучиться пора, - доступно разъяснил великий мятежник.
-  Чтоб  рай не отторгал. А твоя Обитель нас и так принимает
будто  родных! Живот не пучит, руки-ноги не крутит, в глазах
не  темнеет. И не тянет никуда. Я-то помню, как в  Вайкунтхе
бывало,  ежели  вовремя в местный ад не  сходишь!  Опять  же
кормят у тебя не в пример...
      Равана  покосился на Опекуна Мира,  но  тот  никак  не
отреагировал на упрек ракшаса.
      -  Слышь, Владыка, а может, мы у тебя останемся?  Тебе
тут  никого  охранять не надо? А то перетащим  из  Вайкунтхи
сюда  всех Зловещих Мудрецов, будем их пасти! Вот  один  уже
сам  перебежал... - Он кивнул в сторону Жаворонка, о  чем-то
тихо беседовавшего со своим отцом.
     - Посмотрим, - туманно пообещал я, с ужасом представив,
как  убитых  в  бою  кшатриев  встречает  в  раю  Индры  эта
развеселая компания. - На недельку останетесь, а  там  видно
будет.  Трехмирье  ходуном  ходит,  наперед  загадывать   не
приходится.  Вот  сейчас братец Вишну  очухается,  расскажет
нам, скудоумным, как в игрушки игрался, тогда и решим.
      - Но-но, решат они! - мигом вспух от порога бдительный
Гаруда.  -  Я своего Опекуна тиранить не позволю! Ему  покой
нужен, одеяло шерстяное, а не ваши вопросы!..
      Если честно, я даже малость позавидовал Опекуну. Когда
от шума драки и грохота моего перуна малыш пришел в себя, мы
втроем - Брихас, Жаворонок и я - немедля набросились на него
с  вопросами. Но Лучший из пернатых горой (в прямом смысле!)
встал  на  защиту  любимого хозяина. И каркать  ему  в  этот
момент  было  на  все мои громы и молнии! Нет,  все-таки  он
молодец,  наш  Проглот!  Замахал  на  нас  крыльями,  подняв
маленькую  бурю,  прикрыл Светоча Троицы собственным  телом,
как квочка цыпленка...
      И мы отступили, устыдившись. Действительно, пристали к
больному с допросом! Позор, суры-асуры!
      -  Не надо завидовать, брат мой Индра. - Вишну, всегда
чутко улавливавший мои настроения, аккуратно поставил на пол
беседки  пустую  чашу.  -  Не тебе  удивляться  преданности.
Помнишь, Змий-Узурпатор предложил уважаемому Брихасу и твоим
головорезам  облаков перейти к нему на службу?  И  чем  дело
кончилось?!
     Я помнил, чем кончилось то давнее дело.
      Если  я сижу здесь, а Змий по сей день ловит козлят  в
$%!`oe Кишкиндхи - как не помнить?
       -   Я  действительно  наломал  дров.  -  Вишну  криво
улыбнулся.  -  Пора  разжигать  костер.  Надеюсь,   что   не
погребальный... Но прежде чем судить меня, ответь, брат  мой
Индра: ты можешь представить себе, что значит быть младшим в
семье?  В  нашей семье, в семье не просто суров  -  братьев-
Адитьев?  Вечный  мальчик на побегушках?  Бог,  который,  по
большому счету, никому не нужен? До которого никому в  семье
нет  дела? Не отворачивайся, Громовержец, смотри мне в лицо,
не  моргая  - раньше ты никогда не моргал, глядя  на  милого
маленького Упендру!
     - Ты прав, - чуть слышно ответил я. - Ты прав, малыш. Я
слушаю. Рассказывай и ничего не бойся.

                              2

     Было у Брахмы-Созидателя шестеро сыновей: пятеро умных,
а  шестой - мудрец. Кашьяпа-риши звался, а если по-простому,
то   Черепаха-пророк.  Все  сыновья  как  сыновья,  а  этому
неймется. Брахма его уж и из сыновей во внуки перевел  -  не
помогает.   Пришлось  женить.  Одна  беда:  дел   у   Брахмы
невпроворот, вчера дело делал, сегодня забыл -  делал  ли...
Встретит  сына-внука, Кашьяпу дорогого, и спросит  на  бегу:
"Ну как, родимый, жениться будем?" А Кашьяпа (вот ведь какое
чадо послушное!) кивает. Раз кивает, два кивает, три...  вот
тринадцать жен и накивал.
     А детишек и вовсе немерено.
     Мудрец потому что.
     Сами посудите: когда вокруг полыхает заря бытия, а тебе
приписывают  отцовство чуть ли не каждого второго  дитяти  в
Трехмирье... Что остается? Признать себя ходоком из ходоков?
Примерить  рога?  Или сделать так, чтобы  все  вокруг  твоей
мудрости позавидовали?
     Кашьяпа-риши выбрал последнее.
      И  все  шло бы тихо-мирно, если б не любимая  из  жен,
пылкая  Адити - Безграничность. Сердце у бабы горячее,  душа
нараспашку,  вот  и поди уследи за Безграничностью:  которым
боком она к тебе, а которым - к подозрительно румяному суру-
асуру!  Тыщу  глаз  вылупи - заслезятся! Многие,  ах  многие
успели  затеряться в жарких объятиях красавицы, но  немногие
обратно вернулись. Зато одиннадцать сыновей-Адитьев стали  в
ряд, все как на подбор! Вылитый папа Черепаха, муж законный:
у  одного  кудри  с  прозеленью, второй светило  из  светил,
третий буян-громыхатель, четвертый...
     Что?
     Где ж сходство, говорите?!
      Вы  это не нам, а самой Безграничности скажите:  авось
отыщут вас через югу - другую...

                             ***

      (Я слушал братца Вишну и думал, что не я один избрал в
эти  безумные дни роль шута. Видимо, когда последний  доспех
пробит  и  в  бреши  светит голое  сердце,  только  и  можно
'  *`kblao  что  наглой ухмылкой. Иначе я давно  бы  отвесил
Упендре подзатыльник за глумление над отцом-матерью.
     Хотя знал, что он говорит правду.
     А кто не знал?..)

                             ***

      ...Двенадцатая беременность упала как снег на  голову.
Старовата   была   мама  -  Адити,  опытна,   судьбой   бита
неоднократно,  да  проморгала сроки-числа. Подзалетела,  как
говаривали  апсары, принося в подоле младенца  с  обезьяньей
или  рогатой  головой.  Рожать? вытравить  плод?!  подкинуть
дитятю  бездетной  асурихе?  Голова  пухла  от  размышлений,
голова пухла, и живот пух, наливался не по дням, а по часам.
      А  когда  откричала свое мама-Адити, отплакала-отвыла,
поднесли    ей    мальчика   новорожденного.    Ледащенький,
темненький,   квакает  лягухой,  одни  глаза   на   лице   -
драгоценный миндаль.
     Не вынесла мама-Адити взгляда.
     Оставила ребеночка при себе.
     Усладой старости, живой игрушкой.
     Муженьку плевать, он Атману-Безликому кости перемывает,
ему  Вечная Истина всех дороже: и друзей, и гостей, и жен  с
детишками! Сыновья выросли, заматерели, у самих давным-давно
внуки-правнуки...  А этот, темненький, еще  долго  при  маме
будет. Вот такие-то дела бабьи.
      Рос маленький Вишну при живом отце безотцовщиной,  при
одиннадцати   братьях   подкидышем.  Когда-никогда   забежит
Лучистый  Сурья или там Индра-Владыка, козу ребенку сделает,
к  потолку подкинет. И все. Ну о чем Индре с малышом-голышом
лясы  точить?! У него, у Громовержца, свои заботы, взрослые:
Червь   Творца  на  полнеба  разлегся,  Шушна-Иссушитель   в
Прародину  яйца  с кромешным злом отложил,  дочка  Пуломана-
убийцы  замуж  просится... Пока,  мама,  бывай,  Упендра,  я
побежал. А малыш вслед смотрит, слезы по щекам градом:  пока
подрастешь тут, всех чудищ под корень изведут, все Трехмирье
поделят на уделы - живи при Свастике божком - приживалой!
      Мама спросит: "Что глаза на мокром месте, сынок?"  "Да
так, - отвечает. - Землю из пучин на одном клыке вытаскивал,
вот горой Меру и оцарапался".
     Выдумщик.

                             ***

     (Я покраснел. Шутовство малыша незаметно превратилось в
отравленную стрелу. И ничего ведь не возразишь - прав.
     Трижды прав.
       Эх,   братья-Адитъи!   -  моргать   не   обучены,   а
проморгали...)

                             ***

      Гулко шлепались капли из кувшина Калы-Времени:  вот  и
Индра  женился,  вот и Варуна в своей пучине  новую  обитель
.bab`.(+, с отдельным раем для убитых в бою гигантов, вот  и
Лучистый Сурья очередную колесницу насмерть заездил.
     Вырос малыш Вишну.
     Вытянулся.
      Гибок,  высок,  собой хорош. А  при  маме  да  маминых
товарках обучился не доспех - ожерелья с гирляндами  носить,
не  поножи-наручи - браслеты на запястьях и  щиколотках,  не
шлем  боевой  - шапку синего бархата. Опять же грамотен,  на
язык  боек. Все суры-асуры, у кого девицы на выданье, стойку
сделали: завидный жених! Особенно тем завиден, что будет при
тесте  дома  сидеть, женушку ублажать! А куда ему  деваться,
болезному, братьям-племянникам до него дела нет и  не  было,
до Брахмы высоко, до Шивы далеко.
     Отличный бог.
     Бесполезный и роду хорошего.
     В случае чего родня будущему тестю во как пригодится...
      Мама-Адити долго носом крутила, через губу  цыкала.  У
той  невесты  спина кривая, у другой нос коромыслом,  третья
всем  хороша, да теща будущая из таких стерв, что не приведи
Тваштар!  Выбрала  наконец. Славно выбрала  -  юную  Лакшми,
которую  в  позапрошлом  году единогласно  признали  богиней
счастья.
      Шутили  на свадьбе братья-Адитьи, подкалывали женишка:
держись, малыш, Счастье привалило!
     Держусь, отвечал.
     Обеими руками.
      А сам про себя иное думал. Хоть бы кто спросил: любишь
невесту,  парень?  Он-то Счастье свое  впервые  в  жизни  на
свадьбе  увидел, даже понять не успел: его это  Счастье  или
чье чужое?
     Без меня меня женили.
     Пляши, малыш!
     Не оттого ли юная Лакшми нерожухой оказалась, что свели
их не спросясь?.. Или это просто со счастьем всегда так?

                             ***

       (Я   обратил  внимание,  что  сын  Брихаса,   толстый
Жаворонок,  слушает  малыша  в оба  уха.  И  губы  поджимает
сочувственно. Видно, задел рассказ какую-то звонкую  струнку
в  мудром брюханчике, выросшем без отца и отцом же проклятом
за опыты над собственным потомством.
     Остальные тоже молчали. Прятали глаза - кто куда.
      И чужак во мне, с которым мы вместе моргали, болели  и
бились грудью о броню Курукшетры, притих. Слушал.)

                             ***

      ...Выделили молодоженам имение. Хорошее, уютное  и  от
торных путей сиддхов недалеко. Живи-радуйся, пожелай-деревья
расти, жена варенья из райских яблочек наварит. Хлебай скуку
златой ложкой. Вселенная-то с овчинку: звания названы,  дела
поделены,  один  отдых свободным остался. Съездить  к  брату
Варуне,  окунуться в море-океан, завести философскую беседу?
Pвануть  к  брату Сурье на солнечной колеснице  прокатиться?
Предложить  брату  Индре вместе на демонское  племя  паниев,
истребителей коров, походом отправиться?
     Смеются братья: рожей не вышел.
     Для бесед, колесниц и походов.
      Напрямую, ясное дело, не говорят, но по плечу треплют.
Ласково  так  треплют, снисходительно,  с  усмешечкой.  Сиди
дома,  Упендра-красавчик, сопи в две дырки, не лезь  в  дела
взрослые. Вон попроси кого надо - пусть тебе еще один дворец
поставят. Два дворца. Из яшмы. Или из рубина цельного.
     Красота.
      Сидит  молодой  Вишну  в красоте,  жену  отослал  куда
подальше,  со всей ее сворой Летящих Гениев, и думы-мечты  в
голове, как дитя кубики, перебирает.
     А что бы я сделал на братнем месте, дай мне волю?!
      Утони  земля в безбрежных пучинах, в недрах  Паталы  -
стал бы я вепрем с телом, подобным грозовой туче, и вынес бы
землю  к  свету...  Ах  да, я уже об  этом  маме  в  детстве
рассказывал, она еще смеялась!
      Спасуй Шива-Разрушитель перед невиданным асуром и  его
воинством  -  взял бы я диск-чакру, пустил  бы  выше  солнца
стоячего,  снес бы нечестивцу косматую голову...  Ау,  асуры
невиданные, где вы?
      Похить хитрый враг у старенького Брахмы святые писания
да скройся в океане - сделался б я рыбой о четырех руках, не
ушел  бы от меня подлый похититель... Эй, Брахма старенький,
у тебя ничего не крали?
     Ах, ничего... жаль.
     Мечтает Вишну, грезы грезит, да так явственно, словно и
на самом деле было.
     Было?
     Не было?!
     Зашел как-то к райскому мечтателю один Летящий Гений из
жениной  свиты.  Растекся  в поклоне  киселем  и  спрашивает
почтительно:  супруга, дескать, интересуется -  не  пора  ли
съездить в гости к маме-Адити, навестить свекровь?  А  Вишну
возьми  и  брякни гонцу-молодцу от тоски душевной:  некогда,
мол,  мне,  пусть  сама едет. Я тут вместе с  Великим  Змеем
Шеша,  Опорой  Вселенной, вторую неделю  похищаю  супругу  у
могучего демона Джаландхары.
     Как похищу - догоню.
      Летящий  Гений  глаза жабой выпучил,  а  Вишну  и  рад
слушателю.  Все  не  сам с собой - опротивело.  Давай  мечты
словами  в сто цветов раскрашивать: как Владыка Индра  сдуру
оскорбил  Разрушителя, возжелав сравняться с ним мощью.  Как
вышел  из  Шивиного  гнева страшный демон  Джаландхара.  Как
разбил  наголову в сражении всех богов: и Индру, и  Шиву,  и
Яму,  и  этого, как его?.. И вообще всю Свастику  вдребезги-
пополам.
      Хоть  в  рассказах  на  старших  братьях,  которым  до
младшего дела нет, отыгрывался.
        Дослушал   Летящий   Гений   до   конца,   восторгом
преисполнился, откланялся... и чаще захаживать стал.
     Еще чего новенького узнать.
      Правда  или  нет?  - кому какое дело!  Не  у  Шивы  же
спрашивать:  было?  не было? Зато интересно.  И  с  друзьями
после есть о чем поговорить. Пересказать по - своему, к  ста
цветам  сто  первый добавить. А у друзей свои  друзья,  а  у
своих  друзей еще и жены с родственниками, а у тех...  пошли
языки чужие уши вылизывать!
     Зашумело Трехмирье: великий бог живет в Вайкунтхе!
     Ба-альшие дела ворочает.
     Вишну б радоваться, пыжиться от величия обретенного, ан
нет: еще противней жить стало.
     И грезы не спасают.

                             ***

      (Я  вспомнил, как ко мне захаживал Медовоокий Агни  и,
привязав  своего  ездового агнца к столбу  беседки,  взахлеб
пересказывал последние сплетни о подвигах малыша.
     Я еще смеялся до упаду, а потом апсарам излагал.
     На сон грядущий.
       Говорил,  что  правда-истина,  и  от  себя   половину
добавлял.
     Веселый я тогда был...)

                             ***

     Больше всего на свете Вишну хотелось быть нужным - но в
нем  никто не нуждался. Трехмирье существовало само по себе,
и менее всего требовался бог без определенного рода занятий.
Становиться    же   мелким   покровителем    и    заведовать
употреблением долгого "а-а" в южном диалекте Пайшачи...  Или
того  хуже:  всю  жизнь  пить сому на  дармовщинку,  подобно
хромому  Матаришвану  -  бездельнику,  который  когда-то  по
пьяной лавочке снес огонь с неба на землю!..
      Это  было  ниже достоинства одного из братьев-Адитьев,
пусть даже и младшего.
     Семья бы не допустила.
      Заперла бы позорище в глубинах Прародины - как заперли
однажды  таинственного сура по имени Третий,  взявшего  моду
отпускать  грехи  смертным и бессмертным, принимая  на  себя
всякую вину.
      Вишну  всем сердцем хотел, чтоб его любили, но  любовь
обходила  стороной хозяина Вайкунтхи. Мама  и  раньше-то  не
любила  младшего сына: стареющей Адити поначалу было  лестно
слушать    комплименты   ("Ах,   молоденькая    матушка    с
младенчиком!.. Прелестно, прелестно..."), потом ей нравилось
выходить в свет с красавцем-юношей ("Где вы отхватили такого
ухажера,  дорогая? Что?! Сын?! Ваш сын?! Быть не может...");
потом...  они  не виделись уже много веков. Смысл?  Перестав
быть  дорогой игрушкой, украшением на привялой груди,  Вишну
утратил расположение матери.
      Отец  его  тоже не любил. Кашьяпа-риши  любил  истину;
последнего  вполне хватало, чтобы не размениваться  на  иные
мелочи. Истина ревнива. Кроме того, Вишну подозревал в  отце
определенную  неприязнь к собственным  детям,  символам  той
*.abo-.) диадемы на лбу, которая отравляет жизнь большинству
мужчин.
     К младшему это относилось в наибольшей степени.
      Вишну не любили братья. Опекали, но не любили. Слишком
большая разница в возрасте. Их собственные дети и даже внуки
были гораздо старше, давно успев найти место в жизни. Вон  у
Лучистого   Сурьи   сынок,   Петлерукий   Яма,   -   владыка
Преисподней;   у   Варуны-Водоворота  потомство   -   сплошь
божественные  мудрецы, одним глотком океан осушают;  эх,  да
что  там  говорить!..  Вишну  иногда  стеснялся  собственных
племянников, становясь в их присутствии косноязычен и робок,
а  уж  с  братьями  и  вовсе  не мог  встречаться,  чтоб  не
надерзить в разговоре.
     Дерзость - оружие слабых.
     Увы, другого не имелось.
      Добиваться  же  любви у многочисленных полубогов  всех
мастей,  населявших небесные сферы, казалось Вишну позорным.
Это  слуги. Это свита. Имеет ли значение их любовь?  Короче,
слуги его тоже не любили.
      И,  наконец, его не любила жена: в последнем Вишну  не
сомневался.  Люби  его Счастье, жизнь  просто  обязана  была
сложиться иначе.
       От  тоски  он  даже  однажды  вообразил  себя  Камой,
Цветочным   Лучником.  Любовью  во  плоти.  Мечты  выглядели
прекрасными:  в них Вишну расстреливал всю семью,  отчего  в
сердцах   родичей  мигом  вспыхивало  пламенное  чувство   к
безвинно  забытому страдальцу, а супруга Лакшми  на  коленях
ползла  к  мужу,  умоляя  хотя бы  взглянуть  на  нее  одним
глазком.
     Да, мечты...
      И  по Трехмирью пошла гулять очередная байка: дескать,
Кама-Любовник является малой ипостасью самого Вишну.  Совсем
малой.  Малюсенькой. Такой, что господин Вайкунтхи  отпустил
Каму  свободно  гулять по Вселенной и напрочь  забыл  о  его
существовании.
     Кама очень смеялся тогда.
     Он тоже не любил Вишну, но любил розыгрыши.

                             ***

      (Я  слушал малыша и думал, что оружие против  себя  мы
куем  собственными  руками. Действительно,  сколько  раз  он
просился  взять  его в очередной поход...  Чуть  не  плакал,
доказывал, что пригодится, ч