И Дрона почувствовал: перед ним стоит Дед.
     Патриарх.
     Пренебрегший титулом "Чакравартин".
      От  Грозного  веяло  суровым  покоем,  уверенностью  в
завтрашнем  дне,  властью истинного  кшатрия,  не  требующей
ежеминутного  подтверждения. То, к чему всю жизнь  стремился
Друпада-Панчалиец,  сейчас стояло перед  сыном  Жаворонка  в
облике семидесятипятилетнего регента, и седой чуб свешивался
к плечу белым стягом, знаменем цвета жизни и процветания.
     Сказать такому "Увидь во мне друга!" - святотатство, но
стать другом на самом деле - величие сердца.
      А  Гангея смотрел на маленького брахмана сверху  вниз,
видя  перед  собой  звонкую  силу булатного  клинка,  святую
мудрость  дваждырожденного  и прочность  ремня  из  дубленой
кожи.  То, что Дрона был младше Грозного на сорок лет,  ниже
почти на локоть и вдвое уже в плечах, его брахманство против
кшатрийского  звания  регента - все это  не  имело  никакого
значения.
      Совершенно  никакого. Сойдись  сейчас  сила  с  силой,
взбесись    буйвол-регент,    упрись    маленький    брахман
остервенелой  пантерой, отразись паук в  бронзовом  зеркале,
ударь умение в мастерство - от всего Хастинапура осталось бы
только  Начало  Безначалья.  Выжженная  равнина  с  горелыми
трупами. Погребальный костер человеческому безрассудству - и
потомки  вертели  бы  в руках оплавленный  кирпич  городских
валов,  путая  правду с небывальщиной. Перед  Грозным  стоял
Наставник от рождения. Наставник Дрона по прозвищу  Брахман-
из-Ларца.  И  память  отвернулась, вспомнив  совсем  другого
человека, совсем... негоже регентской памяти смахивать слезу
на глазах у подданных и царевичей.
      - Ну как там он? - тихо спросил Грозный. Сын Жаворонка
сразу понял, о ком спрашивает регент. Он только не знал, что
ответить, и потому лишь двусмысленно пожал плечами. Дескать,
что тут рассказывать... все в порядке.
      -  Ну  и ладно, - пробормотал Грозный, знакомым жестом
дергая себя за кончик чуба. - Ну и ладно...
      Совершенно детская обида звенела в низком рыке Гангеи,
старого  воина, прославленного правителя, - обида мальчишки,
которого  бросили на произвол судьбы да еще и поддали  ногой
на прощание.
     Ну и ладно.
      - Сейчас приведут твою невесту. Я уже распорядился.  А
"%g%`.,... вечером я приму тебя в зале совета.
      Грозный выпрямился и обернулся к колоннаде, где стояли
не дыша сопровождавшие его люди.
      -  Слава  Наставнику Дроне, быку  среди  брахманов!  -
оглушительно  громыхнул  его клич,  и  все  подхватили,  без
особого успеха стараясь перекричать Деда:
     - Слава-а-а-а!..
     Улыбнувшись, регент собрался было идти, но раздумал.
      -  А  у меня сегодня день рождения, - вдруг бросил  он
через  плечо, словно ждал от Дроны каких-то комментариев  на
этот счет.
      -  Хвала богам за удачный день, - спокойно ответил сын
Жаворонка.  - Вдвойне хвала, потому что в этот день  родился
еще  один  человек, недостойный упоминания рядом со  славным
владыкой!
     - Кто?
     - Я.
     - Ты? Действительно?!
      -  Если  быть  точным,  я родился  ночью.  Между  днем
сегодняшним  и  днем завтрашним. На перевале от  брахмана  к
кшатрию.
      -  Трижды  хвала  грядущей славе Хастинапура,  которая
родилась  между  "сегодня" и "завтра"! - усмехнулся  регент,
думая о чем-то своем.
     И, не оборачиваясь, пошел прочь.
       Словно   сверкающий  водоворот  подхватил  и   повлек
отрешенного  Дрону.  Шорох одежд, звон браслетов,  сверкание
нагрудных  ожерелий,  почтительные прикосновения,  дружеские
похлопывания  по  плечу, кто-то припал  к  его  ногам,  лбом
ткнувшись в пыльную сандалию, кто-то накинул на шею гирлянду
из  трубчатых  соцветий паталы; благоухание  цветов,  аромат
драгоценных   притираний,   пряный   запах   травы,   смятой
множеством ног... жизнь обступила Брахмана-из-Ларца, радуясь
его приходу.
      Он стоял, маленький и седой, одетый в мочальную дерюгу
брахман  среди  бурлящей вокруг него царской роскоши,  и  не
роскошь была здесь главной.
     - :лучший из дваждырожден...
     - Первейший из знатоков Закона!.. Неодолимый, неодо...
      -  ...по  превосходству своей варны,  по  благородству
происхождения, по учености, возрасту и уму своему...
      -  ...знанию  дел  мирских! По силе  подвижничества  и
чувству  благодарности, по опытности в политике и  обузданию
своих чувств!..
      -  Добродетелей!  В отношении всяческих  добродетелей!
Всяческих...
     - Боги! Боги ослепили Панчалийца, лишив разума!
       -  Как  Индра  среди  Благих,  как  Лучшенький  среди
брахманов,  Варуна среди божественных братьев-Ади-тьев,  как
месяц среди звезд!.. среди звезд... среди...
     - О безупречный!.. тигр среди лю...
     Крики-брызги, искрящийся поток славословий, златотканая
парча  почета;  не  касаясь Дроны, не затрагивая  его  души,
погруженной  в самую себя, они вертелись вокруг в  искренней
/+oa*%,   словно  замужние  женщины,  когда  их   приглашают
танцевать  перед  старшим  родичем  или  другом  дома,  дабы
передать ему долю счастья. Вот оно.
      Дом.  То место, куда стоило идти; дом, в котором стоит
жить.  Дом,  обитателей которого надо  сделать  счастливыми;
дом,  за  который стоит рвать глотку негодяю,  пришедшему  с
острыми стрелами или пламенным факелом; дом...Дом, где Закон
соблюден, Польза несомненна, а Любовь жива.
       Впервые   за   тридцать  пять  прожитых   лет   Дрона
почувствовал  себя  дома, и не слова Грозного  или  уважение
знати были тому причиной.
     Причин не было вообще.
     Это самое главное. Дом не требует объяснений, почему он
- дом.
       В  возникшей  сумятице  и  галдеже  Брахман-из-Ларца,
погруженный  в раздумья, не обратил внимания,  что  кудрявый
Арджуна   вдруг   вскинул  голову,  словно  услышав   чей-то
недоступный другим призыв.
       Мальчишка  живо  огляделся  по  сторонам  и  поначалу
нерешительно,  а  потом  уже  более  уверенно  направился  к
жертвенной   стеле,   накрытой   двускатной   крышей,    что
воздвиглась   подле   ближнего  павильона.   Стелу   украшал
превосходный  барельеф:  четырехрукий  Вишну  восседает   на
голове  кобры  в  свободной позе "сукх-асана",  правая  нога
свисает  вниз,  а левая согнута в колене,  и  на  ней  сидит
Лакшми,  богиня  Счастья, с водяной лилией в руках,  обнимая
супруга за плечи.
      Сам  же  Опекун Мира в верхней паре рук держал обычные
диск  и  раковину, нижней правой выражал "Наделение Дарами",
нижней же левой он попросту обнимал любимую жену за талию.
      Мальчик подошел к стеле вплотную, внимательно глядя на
изображение  бога,  и  бдительной няньке  вдруг  показалось:
глаза   каменного   Опекуна  ожили,  став  влажными,   мягко
засветились  изнутри неземным голубоватым светом,  а  правая
нога  расслабилась  и провисла еще ниже,  выйдя  за  пределы
стелы.
      Женщина не поверила своему собственному зрению - и,  в
общем, правильно сделала!
      Арджуна  прижался  к рельефу щекой,  слабо  откачнулся
назад,  как  если  бы  обжегся; Серебряный  ребенок  сдвинул
густые  брови,  вслушиваясь в то, что говорил ему  неслышный
для  прочих  голос... Наконец он радостно  кивнул,  торопясь
поднес  ладони ко лбу и, отвесив поклон, вприпрыжку  побежал
обратно.
     - Дядя Дрона! Дядя Дрона!
     Скользким угрем прошмыгнув на четвереньках между ногами
собравшихся,  Арджуна вцепился в подол одеяния  Брахмана-из-
Лдрца.  Дергая  мочальную ткань, он изо  всех  сил  старался
перекричать взрослых и собственных братьев, которые  приняли
самое живое участие в столпотворении; мальчишка из кожи  вон
лез, и сын Жаворонка наконец обратил на него внимание.
     - Дядя Дрона! А ты... ты будешь меня учить?!
      -  Конечно, буду, маленький герой! Слышал, что  сказал
твой  прадедушка  Грозный? - Слышал!  Я  слышал!  Только  ты
mb.... я буду самым лучшим, только ты... ты люби меня больше
всех, вот!
      - Люби меня больше всех... - беззвучно повторили сухие
губы Дроны.
     Бронзовое зеркало отразило тайный призыв. Произнесенный
единственно верным образом. Нянька еще раз проморгалась:  ей
почудилось,  что живой Опекун Мира с рельефа  тихо  смеется,
глядя на окаменевшего Брахмана-из-Ларца.
      А  Дрона  чувствовал, как его глаза светлеют, светлеют
навсегда,   и  в  них  отражается  хлопковолосый  мальчишка,
крохотный герой, святой символ дома, счастья, покоя...
     Мальчик с лицом юного Громовержца.
     Серебряный Арджуна.
     Тот, ради которого Дрона пойдет на все.
     - Да, малыш. - Сын Жаворонка подхватил ребенка на руки,
и  Арджуна  зашелся блаженным визгом. -  Я  буду...  я  буду
любить тебя больше всех! Клянусь раковиной Опекуна, буду!  И
ты станешь самым лучшим! Станешь! Клянусь!
      -  Я  самый  лучший!  -  Лицо четырехлетнего  царевича
запрокинулось  к  небу, и казалось, Лучистый  Сурья  на  миг
замедлил бег своей колесницы, вслушиваясь в звонкий крик:
     - Я самый лучший! Самый!..
      Облачко набежало на лик светила, клочьями вуали оседая
на  диадеме  Сурьи,  и  тень легла  на  Брахмана-из-Ларца  с
малышом на руках.
     Холодная тень.
      А  Вишну  с  каменной  стелы все смеялся,  по-хозяйски
обнимая бессловесное Счастье...
     - Вон твой жених, - сказал Крипа сестре, которую только
что  выпустили с женской половины дворца, где содержали  под
домашним арестом.
     Он отер мокрый лоб и добавил:
     - Хвала богам, все обошлось наилучшим образом...
       Крипи   шагнула  вперед,  став  рядом  с  братом,   и
всмотрелась пристальнее.
     Она была немолода и некрасива. Назвать ее уродливой или
старой язык не поворачивался, но они были близнецы, Крипа  и
Крипи,   и   этим  все  сказано.  Низкорослая,   узкобедрая,
широкоплечая,  с сухими руками, перевитыми  узлами  мышц,  с
плоской  грудью  и резкими чертами лица - тридцатипятилетняя
Крипи и впрямь походила на мужчину.
      Даже  двигалась по-мужски: враскачку,  размахивая  при
ходьбе руками, кожа на которых загрубела от ударов тетивы.
      Весь  дворцовый антахпур был счастлив,  когда  от  них
забрали это бешеное создание.
      Особенно радовались охранники: все время они до  одури
боялись, что Крипи озвереет от скуки и кинется на прорыв,  а
у  охранников  семьи,  у охранников  дети,  и  оставлять  их
сиротами...
      - Вон твой жених, - повторил Крипа, и сестра приложила
ко лбу ладонь, всматриваясь из-под мозолистого козырька.
     - Этот старик? - спросила она.
     - Какой старик?
     - В мочале. Ну, тот, сероглазый...
     - С каких это пор он сероглазый?! - возмутился Крипа. -
Ослепла?! Черные у него глаза, черные как смоль! И вовсе  он
не  старик!  Наш с тобой ровесник... даже месяца  на  четыре
моложе.
     Сестра не ответила.
      Как  раз  сейчас  седой брахман  с  морщинистым  лицом
повернул  голову, и его серые, с каким-то стальным  отливом,
внимательные глаза остановились на женщине.
      И Крипи задохнулась - Дрона смотрел на нее так, словно
сотню  раз  видел  ее  во сне, лишь сейчас  сумев  встретить
наяву.
      Поставив  счастливого Арджуну на землю  и  не  обращая
совершенно  никакого внимания на окруживших его  людей,  сын
Жаворонка  пошел  к своей невесте - Крипи смотрела,  как  он
идет,  и  седина  или  морщины  с  этого  момента  были   не
значительней снежинки под солнцем.
      Даже  проведи  она тысячу лет в воинских  упражнениях,
которые  до сего дня составляли смысл ее жизни, никогда,  ни
при  каких обстоятельствах Крипи не научиться двигаться так,
как двигался маленький брахман.
     Брахман-из-Ларца.
     Свой.
      "Как  же, интересно, он тогда идет к врагу?" -  успела
подумать женщина, прежде чем Дрона подошел к ней.

                             ***

      ...Опекун Мира в последний раз одобрительно  кивнул  и
окаменел.
      Приписка  в  конце листа, сделанная отцом Дроны  много
позже описываемых событий
     До Великой Бойни оставалось ровно полвека. Как же слепы
были мы все, включая Вишну!..

                           ЧАСТЬ V
                          НАСТАВНИК

      О,  воистину  прекрасен  мир, куда  попадает  усердный
читатель этих строк-алмазов, завершив жизнь и уходя ввысь по
небесным дорогам! Нет там ни пота, ни зловония, ни мочи,  ни
испражнений, а пышные, дивно благоухающие венки  никогда  не
увядают.  Далекие  от  зависти и скверны,  разъезжайте  там,
праведные   мужи,  вкусившие  плод  знания,  на  хрустальных
колесницах, смеясь над невеждами и пустословами!

                         ГЛАВА XIII
                   ОТ ИМЕНИ И ПО ПОРУЧЕНИЮ

      Рассказ слоноградского десятника, записанный войсковым
писарем  непонятно  зачем  (видимо,  по  привычке);   вторая
половина сезона Цицира.

      ...А  на  девятый  день добрались  мы  до  панчальской
столицы.  Как  ее там?.. Карам... Кампан...  Кампилья,  вот!
Hдем, бхуты-бхараты, подошвами стучим, барабаны бьют -  дун-
дубх,  дун-дубх, дуна-дуна-дуна-дубх! Слоны орут так, словно
там, за стенами, слоних целое стадо и все поголовно в течке!
А  флагов  кругом, флагов - любо-дорого смотреть! Вот  пусть
панчалы и посмотрят, пусть забоятся, затрусят поджилочками -
сам Грозный с нами, на златой колеснице, так что нипочем  им
не выстоять!
     Пускай лучше сразу сдаются.
     Хотя нет, подумал еще, сразу не надо! А то обрыдло уже,
бхуты-бхараты, тупыми копьями друг дружку тыкать  да  чучела
соломенные стрелами дырявить. На восточных сухмов и пундров-
то когда еще ходили?!
      А  на  "Десять Крепостей" с Митхилой - и того  раньше!
Пора  повоевать всласть, душу воинскую потешить! Кшатрии  мы
или  не кшатрии?! Ну, не совсем, конечно, кшатрии, мой  батя
вообще плотничал, но тем не более...
      Короче,  подступили мы к городу. К  Кампу...  Кампилье
ихней.  Обложили  строгим матом, со  всех  сторон,  мышь  не
просклизнет.  Речушка  там еще мелкая такая  была,  Господня
Колесница называется. Тьфу, ну и имечко! Всей речушки - жабе
по  колено!  Эти панчалы, уж точно, назовут  -  как  в  лужу
задом! Тоже мне, Господня Колесница!
     Переправились - даже не заметили.
      Ну,  стали под стенами. Стоим. Преем. А дело к вечеру.
Лагерь  разбили, понятное дело, стражу выставили -  мало  ли
чего   эти  уроды-панчалы  удумают!  -  костры  жгем,  мясцо
трофейное   жарим,  песни  горланим.  "Кедр  зеленый,   кедр
кудрявый,  раскудрявый  кедр  резной,  мы  с  подружкой   со
смуглянкой   да  под  кедром,  под  сосной!"  Хорошо!   Душа
вприсядку пляшет! Завтра врага бить будем в хвост и в  гриву
-  только  об  том и разговоров: как мы их побьем,  в  какой
хвост, в какую гриву, и какую добычу в городе заберем.
      А за полночь, как спать ложиться начали, - шум, крики!
Оказалось, двух лазутчиков панчальских повязали. Жаль,  меня
там  не  было! Я б бойчей всех вязал! Десятника из  соседней
сотни,  что пролаз за ляжку взял, на другой же день в звании
повысили...
     Лазутчиков, ясное дело, сразу к Грозному. Мы думали, он
их с утреца на колы рассажает, поглядеть собрались - ан нет,
отпустил! К радже Друпаде отправил, передать: сдавайся, мол,
панчальский ублюдок, а то хуже будет!
     Ну, может, слова у них, у вельмож, покрасивше, но смысл
наверняка правильный!
      Только  шиш  с  манго! И не подумал  Друпада  в  ножки
кланяться  -  храбрый мужик, однако! Дурак, но храбрый.  Так
что  подождали  мы  пару часов - и пошли гурьбой  на  штурм.
Стены  у  них послабже наших, слоноградских, будут, но  тоже
ничего.  Мой  десяток лестницу волокет, рядом дружки  фашины
тащут  -  ров  заваливать.  А враг  нас  со  стен  стозубыми
бревнами  охаживает, смолу льет и этот...  как  его?..  а-а,
вспомнил - Ашмаваршу учиняет.
     Ливень Камней на ихнем клятом наречии.
      Хвала  Сканде-Шестимордцу <Сканда  -  бог  войны,  сын
Шивы>,   ливень  ливнем,  а  никого  из  моего  десятка   не
/.$` -(+(!
     Только лестница нам в тот раз не пригодилась. Едва-едва
ров  до  половины фашинами забросали, слышим - отбой трубят.
Ну, отошли мы. Думаем: вот сейчас Грозный по панчалам Астро-
Видьей ка-а-ак шарахнет!
     Костей не соберут!
      Нет,  не  шарахнул. Это мы уж потом узнали, что  никак
нельзя  было Грозному божьей хренью шарашить - но про  то  в
другой раз...
      Ну,  дальше  мы  еще два с половиной раза  на  приступ
ходили.  Жаль, до лестниц дело так и не дошло.  Ров  местами
завалили  -  и то ладно. Панчалы нам уже поменьше  докучали:
наши   лучники   их  прижучили,  высунься  -   вмиг   стрелу
схлопочешь,  а  против  ихних машин  Грозный  приказал  наши
осадные выставить. Только и слышно было: в-ву-у-ухх! в-ву-у-
ухх!
     Ты чего на меня вылупился? Это камни из катапульт туда-
сюда, туда-сюда летают, дурашка!
     А руками я для примера размахиваю.
      Ночь спокойно прошла, без приключений, а с рассвета уж
мы  всерьез  взялись!  Слыхал небось, как  я  отличился?  Не
слыхал?!  Эх, бхуты-бхараты, жаль, мало кто видел,  а  то  б
тоже в звании повысили!
      Перебрались  мы через ров заваленный - вокруг  стрелы,
дротики, ядра глиняные просто градом сыплются (попадал я раз
в горах под град, знаю)! Бежим вперед: каждый правой рукой в
лестницу   вцепился,  в  левой  щит  наискось  -  от   стрел
прикрываемся. Двоих моих слегонца подранило на бегу,  но  до
стены  мы таки добрались. Поднимаем лестницу, а она,  бхуты-
бхараты, до верху не достает! Посоха два-три, даже с верхней
перекладины  враскорячку не сиганешь! Стоим под  стеной  как
дураки,  моргаем  и  обозников наших, что  лестницы  вязали,
кроем лихим солдатским загибом.
      А  панчалы на нас уже внимания не обращают. Видят, что
коротка  лестничка, и ну других, у кого лестницы нормальные,
дротиками  потчевать! Вот тут меня и осенило! На  войне  что
главное?  Как  учил великий Суваршана-воевода? Нет,  быстрые
ноги  - это само собой, а главное - смекалка! Вот. Ну,  я  и
смекнул:  пока панчалы о нас забыли, можно до  самого  верху
лестницы влезть, а там... А там у меня еще веревка с  крюком
припасена была! Сгодилась, матушка!
      Ну,  я своим, значит, командую: прикрывайте! А сам  на
лестницу  и вперед. В смысле - вверх. Добрался до  победного
конца,  то  бишь до последней перекладины, голову  задрал  -
чисто  все,  всем  на  меня плевать. Глянул  вниз  -  бхуты-
бхараты, мама моя родная! Высоко ведь! Свалишься - костей не
соберешь.  Ну  да  ладно, наше дело пешее,  достаю  веревку,
раскручиваю, кидаю...
      Со  второго раза добросил. Зацепился крюк; подергал  -
прочно  сидит.  Помянул я тогда Сканду, что храбрецам  вроде
меня  завсегда помогает, а заодно отца его, Шиву-Милостивца,
ну  и Вишну-Опекуна (на всякий случай, пущай опекает!)  -  и
полез. Скосился через плечо: мои луки наготове держат, ежели
какой панчал наверху объявится - мигом снимут. Тут у меня на
$ch%  разом  полегчало,  уж и сам не  помню,  как  на  стене
очутился.
      Гляжу, а вокруг врагов видимо-невидимо! Ну, ближний-то
панчал  ко  мне  спиной  стоял!  Пока  он  оборачивался   да
примеривался, я ему уже головушку мечом и снес... Даром  что
шея  бычья!  Меч  у  меня  добрый, я за  него  шестимесячное
жалованье по пьянке выложил, все ждал, когда портить-щербить
станем  - дождался! Шачи-Заступница, тут они всем скопом  на
меня набросились! Оказалось, один я на стене, бхуты-бхараты,
никого  больше  наших  нету!  Как  отбился,  сам  не  помню.
Понавешано на мне было всякого: и дротиков вязка, и чакры, и
стрелки  метательные, и ножики, ну,  меч  с  булавой  -  это
понятно...  Дружбаны  реготали: не воин,  священная  пальма!
Глупые, они завсегда рот невпопад разевают...
      И  ощутил я себя на миг Шивой-о-Дюжине-Рук, да простит
Синешеий   мою  дерзость!  Все  это  добро  из  меня   кэ-эк
посыпалось дождиком, и вижу - попадаю ведь! Вот диво дивное!
Видать,  один  в  поле не воин, а на стене еще  какой  воин!
Первый упал, второй, третий скочерыжился и бочком, бочком  в
сторонку...  А  потом в голень мне - бац!  И  еще  в  бочину
приложило.  Чую - плохо д