Ничего хорошего это
не сулит.
   - Тила...
   - Пожалуйста, не нужно, - отрезала она, не оборачиваясь.
   - Что не нужно?
   - Извиняться.
   - Извиняться! - Джеймс, погрузив пальцы в  волосы  девушки,  заставил  ее
повернуться. - Я и не собирался извиняться. - Он заглянул в самую глубину ее
глаз. Тила не проронила  ни  слова.  Может,  он  и  хотел  попросить  у  нее
прощения, но, конечно, теперь уже не станет. - Мне надо знать, какого  черта
вы делали в моей комнате.
   Она попыталась освободить свои волосы, но не смогла.
   - Вы делаете мне больно.
   - Тогда не дергайтесь.
   - Вы получили то, что хотели...
   - Неужели? По-моему, это получили вы. Может, вы сделали это  назло  отцу?
Уж не хотите ли вы, чтобы он поклялся убить меня? Теперь у  него  будет  еще
одна причина утверждать, что все индейцы -  варвары  и  животные,  а  потому
заслуживают смерти!
   - Какое отношение имеет к этому  Майкл  Уоррен?!  -  Тила  снова  дернула
головой, чтобы освободиться. На глаза ее навернулись слезы, и  она  внезапно
ударила Джеймса кулаком.
   Однако он и не думал отпускать ее.
   - Вы скажете мне, - бросил Джеймс, потянув ее за волосы.
   - Вы намерены скальпировать меня, выдергивая прядь за прядью?
   - Если придется.
   - Отпустите сейчас же, или я закричу.
   - Если полагаете, что брат повесит меня за это, то ошибаетесь.
   - Я хочу одного: чтобы вы оставили меня в покое. - Поздно,  мисс  Уоррен.
Слишком поздно.
   - Напротив, самое время. Встаньте и покиньте комнату. Он покачал головой:
   - Я же сказал вам, что остаюсь на ночь.
   - У вас есть своя комната. Это же дом вашего брата, помните?
   - Но мне удобнее здесь. - Здесь вам не рады.
   - Семинолы постоянно слышат это. Мы научились  не  обращать  внимания  на
такие слова и не сдавать позиций.  -  Джеймс  чуть  ослабил  хватку,  но  не
выпустил ее волос. Тила лежала лицом  к  нему.  Если  бы  она  и  попыталась
отвернуться, Джеймс не позволил бы. Он  легко  коснулся  ее  щеки.  -  Тогда
почему?
   - Что "почему"?
   - Почему вы не сопротивлялись, почему не остановили меня?
   - А почему пришли вы? - спросила она, уклоняясь от ответа.
   - Да это же очевидно. Дикарь в погоне за дочерью белого человека.
   - Вы говорите с сарказмом и горечью.
   - Разве?
   - И вызывающе.
   - Тогда прошу прощения. Я постараюсь вести себя не столь вызывающе, когда
в следующий раз увижу деревню, уничтоженную  вашими  людьми,  или  детей  на
болоте, босых и в лохмотьях.
   - Вы тоже убивали белых женщин и детей.
   - Никогда.
   - Ваши люди убивали. Этого он не мог отрицать. Они долго молчали.
   - Так почему же? - наконец спросил Джеймс, внезапно  обрадовавшись  тому,
что он с ней.  Безумная  страсть  утолена.  Рядом  с  ним  неподвижно  лежит
девушка. Он радовался  лунному  свету,  падавшему  на  ее  обнаженное  тело,
возможности смотреть на Тилу. Ему хотелось вновь обнять ее.  Только  обнять.
Вдохнуть чистый, женственный аромат волос. Почувствовать ее тепло. Хотя  они
лежали рядом, Джеймс даже не касался  ее.  Но,  залюбовавшись  Тилой,  вновь
почувствовал возбуждение. Ее грудь, бедра, грациозные линии тела  соблазняли
его.
   Тила покачала головой, взмахнув ресницами.
   - Я.., не знаю, - прошептала она. - Я хотела...
   - Хотели чего?
   - Вас.
   - Индейца?
   - Я хотела вас. Просто вас,  Маккензи.  Так  просто!  При  желании  можно
увидеть в этом нечто большее. Объяснить это причинами и последствиями  войны
с индейцами. Больше мне нечего сказать. А теперь, будьте так добры...
   - Нет, я не буду "так добр", мисс Уоррен, и не надейтесь.
   - Но... - начала она, задрожав.
   - Но! Момент наваждения пришел и  ушел,  и  ваше  соприкосновение  с  ним
оказалось болезненным, поэтому сейчас вам хочется остаться одной,  оберегать
уязвленные тело и душу?
   - Допустим, что-то в этом роде.
   - Но я не уйду.
   - Вы должны.
   - Пока нет.
   Склонившись, он едва коснулся ее губ. Затем  скользнул  по  шее  девушки,
замерев там, где  учащенно  бился  пульс.  Оседлав  Тилу,  Джеймс  осторожно
приподнял ее волосы и снова отпустил, они  волной  упали  на  пышную  грудь,
почти скрыв ее. Тила не отрывала от него глаз, закрыв их лишь  тогда,  когда
он коснулся ее тела. Пальцы нежно прошлись по грудям, ладони  легко  накрыли
их. Он захватил губами сосок, откинув закрывавший его  локон.  Руки  девушки
легли ему на плечи, ногти впились в них. Не замечая боли,  Джеймс  ласкал  и
дразнил ее, подавляя разгоравшееся желание.
   Его пальцы скользили по ее телу, губы  следовали  за  ними.  Он  покрывал
влажными поцелуями ее живот, бедра, сначала снаружи, потом  внутри.  Девушка
напряглась и начала извиваться, но не смогла остановить Джеймса,  потому  он
уже был у нее между ног. Луна заливала комнату нежным светом.
   Джеймс видел Тилу, наслаждался ею, касался, дразнил и мучил ее. Обольщал.
   Это было необходимо ему. Он не извинялся - гордость не позволяла. Но  ему
хотелось извиниться, предложить что-то в возмещение  той  острой,  внезапной
боли, которую она так стоически выдержала, и  забыть  об  этом,  когда  небо
окрасится золотисто-розовыми лучами рассвета.
   - Пожалуйста! - шептала девушка снова и  снова.  Голова  ее  металась  по
подушке. В серебристом свете луны волосы струились по плечам. Запутавшись  в
его волосах, ее пальцы сильно дернули их.
   Так недолго и самому лишиться скальпа... Но наслаждение стоит того.
   Тила не открыла глаза. Джеймс на мгновение замер, наблюдая за  ней  перед
последним чувственным натиском. Сдержанная, она вместе с тем  вся  полыхала.
Он  тесно  прижался  к  ней,  потерся  о  рыжеватые  завитки,   раскрыл   ее
поглаживанием пальцев и стал ласкать языком.
   Девушка резко дернулась, обжигая его раскаленным огнем, с губ ее сорвался
тихий крик. Она попыталась отстраниться, но Джеймс схватил  ее  руки,  и  их
пальцы сплелись. Тила извивалась. Однако он не давал  ей  пощады.  Страстная
мольба, шепотом срывавшаяся с ее губ, оставалась  без  ответа.  Эта  девушка
никогда не склонится перед  ним,  не  снизойдет  до  слов,  не  уступит  его
требованиям. Она ответит лишь на то, на что захочет, и  даже  в  этом  будет
бросать ему вызов. И все же он добьется  каких-то  уступок.  Мысль  об  этом
невыносимо волновала и мучила его, пробуждала  безудержное  желание  -  так,
словно оно еще не было удовлетворено.
   Ничего, он подождет, будет пробовать, дразнить, наслаждаться, сам страдая
от сладостной пытки. Будет касаться, ласкать. Сладостная пытка...
   Внезапный крик вырвался у нее из груди. Джеймс  замер,  ощутив,  как  она
забилась под ним от неистового наслаждения. И тут же он приподнялся и проник
во влажное,  теплое  лоно.  Поразительно,  но  ее  затуманенные  глаза  были
открыты. Встретив его взгляд, Тила сразу  закрыла  их,  слегка  вскрикнув  и
отвернувшись. Джеймс повернул ее  лицо  к  себе,  хотя  она  по-прежнему  не
открывала глаза. Поцеловав Тилу, он начал двигаться и овладел ее губами  так
же, как и телом, жадно, неистово.
   Его высвобождение было стремительным и бурным. На этот раз он  знал,  что
не причинил ей боли и Тила разделила с ним наслаждение. Она трепетала в  его
объятиях, и Джеймс еще крепче прижал  ее  к  себе.  Спина  девушки  касалась
теперь его груди, и он вдыхал аромат ее волос.
   Тила молчала. Она уже не гнала и не отталкивала  его.  Учащенное  дыхание
девушки внушало ему  опасение,  что  она  плачет,  и  Джеймс  испугался,  не
причинил ли он ей боль. Может, Тила представляла себе все это иначе? Или это
было больше того, чего она хотела?
   Впрочем, гадать бесполезно. Если Тила плачет, то никогда не  покажет  ему
своих слез.
   Он закрыл глаза, ибо внезапно острая  боль  пронзила  его.  После  смерти
Наоми у Джеймса были женщины - и семинолки, и белые. Но ему  не  встретилась
ни одна невинная, и, конечно, ни одна из них не могла сравниться с Тилой. Он
спал с ними, потому что они были доступными, и  ни  о  чем  не  задумывался.
Джеймс не запоминал их имена и лица, да от него этого и не ожидали.
   И он никогда не обнимал ни одну из них всю ночь. Сейчас это причиняло ему
боль, но Джеймс не мог отпустить ее:
   Он пытался понять свои чувства к Тиле, но это  ему  не  удавалось.  Вывод
напрашивался сам собой - он одержим ею. Безрассудно одержим. И это тупик.
   Глядя в потолок, Джеймс вдруг почувствовал: в ней что-то изменилось. Тила
даже не шевельнулась, но как-то обмякла, напряжение  исчезло.  Ax,  вот  оно
что: девушка заснула. Отодвинувшись, Джеймс начал рассматривать ее при свете
луны.
   - Ты ввергла нас в адский огонь! - тихо воскликнул он. Тила молчала.
   Его пальцы, коснувшись ее  щеки,  ощутили  влагу.  Джеймс  проклинал  ее,
проклинал себя. Но потом, вытянувшись, снова обнял Тилу и прижал к себе.  Их
не ждет счастливое будущее.
   Поэтому он так неистово желал держать ее в объятиях всю эту ночь.

***

   Тила проснулась от тихого стука в дверь и открыла глаза. Джеймс, опираясь
на локоть, смотрел на нее. Она подумала, что  он,  вероятно,  уже  давно  не
спит. Стук повторился, но он  не  пошевелился.  Джеймс  ждал.  Черная  бровь
приподнялась - он выжидал, наблюдал, и легкая улыбка играла на его губах.
   - О! - воскликнула Тила и села, пытаясь натянуть  на  себя  простыню,  но
Джеймс прижал ее и улыбнулся еще шире.  Когда  она  осознала,  что  лежит  в
постели с  голубоглазым  дьяволом,  сердце  ее  учащенно  забилось.  Девушку
смущало, что она так заспалась, и вместе с  тем  было  жаль,  что  ночь  уже
кончилась. Происшедшее могло ей только присниться, ибо казалось невероятным.
Но это был не сон: ей не привиделся Джеймс, его слова, руки. Тила вздрогнула
и залилась краской. Девушка со стыдом сознавала, что,  хотя  Джеймс  проявил
огромную настойчивость и решительность, да и  вообще  ни  в  чем  никому  не
привык  уступать,  она  сама   хотела   того,   что   произошло.   Возможно,
подсознательно, ибо осознанно не могла стремиться к этому. Но  с  их  первой
встречи ею овладело искушение  дотронуться  до  него.  И,  видя  сейчас  его
прекрасное бронзовое тело, стройное и сильное, она испытывала  смущение,  но
не  раскаяние.  Тила  желала  Джеймса,  однако  не  представляла  себе,  что
почувствует в его объятиях: о том, что возможны  столь  интимные  отношения,
она и не подозревала. В дверь снова постучали.
   - Пожалуйста... - в отчаянии прошептала девушка.  Что-то  промелькнуло  в
его глазах. Понимание, от которого она растерялась. То,  что  случилось,  не
ужасало Тилу, но ей не хотелось, чтобы он догадался об этом. Незамужняя дочь
Уоррена с мужчиной! И не просто с мужчиной, с метисом! Одно дело  -  играть,
но совсем иное - быть уличенной.
   - Это Дживс с чаем, мисс Уоррен, - раздался  тихий  отчетливый  голос.  -
Миссис Маккензи собирается на  верховую  прогулку  и  просила  спросить,  не
присоединитесь ли вы к ней. Извините, что разбудил вас.
   Тила вскочила с  постели,  потянулась  к  халату  и  обнаружила,  что  он
разорван в клочья. Обернувшись, она с возмущением посмотрела на Джеймса.  Он
все так же улыбался, однако уже встал с постели и натянул  бриджи.  Бесшумно
двигаясь по комнате, Джеймс подошел к шкафу,  куда  служанка  повесила  вещи
девушки, взял халат и, бросив его ей, удалился на балкон.
   Тила намеревалась запереть за ним дверь, но Дживс вновь тихо постучал.
   - Мисс Уоррен?
   - Да, да...
   Она бросилась открывать дворецкому. Увидев тяжелый  чайный  поднос,  Тила
покраснела, почувствовав себя виноватой.
   - Поставьте вон на тот столик, у окна. Благодарю вас. И передайте  миссис
Маккензи, что я, конечно, с удовольствием составлю ей компанию.
   - Непременно передам, мисс Уоррен. - Внезапно он тихо проговорил:
   - Мистер Маккензи.
   Поскольку Дживс стоял у двери спиной к ней, Тила  посмотрела  в  коридор,
полагая, что он обращается к Джаррету.
   Но Джаррета там не было, и Дживс  обращался  не  к  нему,  а  к  младшему
Маккензи, стоявшему за дверью на балконе.
   - Я взял на себя смелость принести две чашки чаю, - добавил  Дживс,  -  и
сообщил вашему брату и невестке, что вы не покинули Симаррон прошлой  ночью.
Не найдя вас утром в вашей комнате, я подумал, что вы решили  присоединиться
за завтраком к мисс Уоррен. Еще раз  прошу  прощения,  но  в  доме  уже  все
встали.
   Дживс удалился, а  изумленная  Тила  растерянно  взирала  на  закрывшуюся
дверь. За спиной послышался шорох, и не успела она  повернуться,  как  вошел
Джеймс. Побледнев и задыхаясь, Тила попятилась назад.
   - Боже! - еле вымолвила она.
   Взяв бутерброд, Джеймс оседлал стул.
   - Дживс - воплощенное благоразумие, мисс Уоррен. Не  опасайтесь,  что  он
запятнает вашу репутацию.
   - Меня не.., меня не беспокоит моя репутация.
   - Нет? - с укором спросил он. Его глаза смотрели на  нее  холодно,  голос
звучал жестко.
   - Вы не имеете права осуждать меня!
   - Откуда же такой страх, что вас уличат?
   - Потому что.., просто это не подобает леди.
   - Ошибаетесь.  Такое  происходит,  и  часто.  Девушка  тихо  застонала  и
отскочила, когда он плавно и стремительно, как пантера, устремился к  ней  и
схватил за руку.
   - Прошу вас, сядьте. - Джеймс подал Тиле стул и усадил ее. -  Налить  вам
чаю?
   - Я сама налью.
   - Хорошо, тогда  мне  со  сливками  и  сахаром.  Роскошь,  разумеется.  В
повседневной  жизни  дикарю  приходится  довольствоваться  черным  кофе   из
цикория.
   - Перестаньте! - Налив Джеймсу чая. Типа добавила сливки, положила  сахар
и уже протянула ему чашку, но вдруг замерла и побледнела.
   Заметив это, Джеймс повернулся и посмотрел, что так поразило девушку.  Ее
взгляд был устремлен на простыню, на которой она лишилась невинности.
   Он встал, сдернул простыню, свернул ее и  положил  на  свой  стул.  Потом
осторожно приоткрыл  дверь  и  исчез  в  коридоре.  Глядя  ему  вслед,  Тила
подумала, что они оба лишились рассудка.
   Однако спустя мгновение Джеймс вернулся с чистой простыней, бросил ее  на
постель, опустился на стул и взял чашку.
   - Не считайте, что я взываю к вашему состраданию, но мне приходится  чаще
всего спать под соснами, так что вы наверняка лучше меня застелите  постель.
Опустив голову, она кивнула. Какой странный человек, и как быстро меняется у
него настроение! Вот опять он холоден,  насмехается  над  ней,  может,  даже
отчасти ненавидит ее. Этим утром Тила  держалась  как  избалованная  южанка,
жаждущая острых ощущений и не думающая о последствиях, о том, что  рано  или
поздно придется расплачиваться.
   - Мне очень жаль, - отрывисто бросил Джеймс, еще больше  удивив  ее.  Его
взгляд был суровым. - Мне не следовало приходить в вашу комнату. Нет,  я  не
то хотел сказать. Мне не следовало.., овладевать вами.
   Она ждала, что с его языка  сорвутся  какие-то  слова,  более  подобающие
ситуации, но он помолчал, потом добавил:
   - Если бы я мог повернуть время вспять! Тила вздернула подбородок.
   - Если бы я могла повернуть время назад, мистер Маккензи, то ничего бы не
изменила, - с вызовом отозвалась она и потупилась.
   Джеймс мгновенно вскочил и, опустившись на колено  возле  стула  девушки,
потянулся к ее руке.
   - Ах, Тила! - Он улыбнулся грустно, но без малейшего укора. - Что  скажет
на это ваш жених?
   - Я не помолвлена.
   - Уоррен намерен добиться помолвки.
   - У него много разных намерений.
   -  Джон  Харрингтон  -  хороший  человек,  настоящий  друг.  -   Внезапно
мучительная  боль  охватила  Джеймса,  и  голос  его  зазвучал  жестко.  Да,
Харрингтон - хороший человек, друг и к тому же белый, от  светлых  волос  до
кончиков пальцев. Именно этого военного избрал Уоррен для своей дочери.
   Джеймс чувствовал себя неловко, словно предал друга.
   - Мне понравился мистер Харрингтон, - спокойно обронила Тила, но глаза ее
сузились от гнева. - Он действительно производит хорошее впечатление. Тут  я
с вами согласна.
   - Вы весело смеялись, танцуя с ним, - заметил  Джеймс.  Конечно,  она  не
смотрела на Харрингтона так, как тот смотрел на нее...
   - - А при чем тут это?
   - Проклятие, Тила! - Джеймс направился к открытым дверям балкона. -  Что,
по-вашему, произойдет дальше? Каков наш следующий шаг? Я  не  Харрингтон.  И
ведь вы согрешили с недостойным молодым человеком, не с белым! Этого  нельзя
исправить, заключив законный брак с белым юношей.
   Она поднялась и пристально посмотрела на него.
   - Я ничего у вас не просила, и мне нужно только одно: чтобы  вы  оставили
меня в покое!
   - Значит, вы удовлетворили свое любопытство  и  теперь  хотите,  чтобы  я
поскорее убрался в глубь своих болот?
   - Мне безразлично, куда вы отправитесь, но я и в  самом  деле  прошу  вас
уйти отсюда, поскольку вы оскорбляете меня!
   Он направился к ней легко, как  пантера.  Девушка  попятилась,  но,  увы,
поздно. Его руки легли ей на плечи.
   - Черт вас возьми! Прекратите эту игру.  Страсти  слишком  сильны,  кровь
слишком горяча...
   Джеймс умолк и, запустив пальцы в волосы Тилы, притянул ее  к  себе.  Она
попыталась оттолкнуть его, но  ощутила  исходящий  от  него  жар,  неистовое
биение его сердца.
   Он прильнул к  ее  губам  пылко,  страстно.  Типа  хотела  бы  ненавидеть
Джеймса, выразить негодование, сопротивляться, но вместо этого почувствовала
безудержное желание, затмившее другие чувства. Она ощущала бурный натиск его
губ, рук, языка, всего могучего тела.
   Она должна была воспротивиться, но не сделала этого.
   Внезапно отпустив ее, он насмешливо сказал:
   - О, прошу прощения, вы ведь хотели, чтобы я покинул вашу  комнату,  мисс
Уоррен, не так ли? Ну тогда мне следует вести  себя  по-джентльменски  и  не
забывать, что я метис.
   Джеймс склонился в  ироническом,  но  грациозном  поклоне.  Потом  быстро
повернулся,  решительно  направился  к  дверям  балкона,  захватив  с  собой
испачканную простыню.
   Джеймс исчез в ярком сиянии солнца.

Глава 7

   - Я мог бы поклясться, что распрощался с тобой вчера  вечером,  -  сказал
брату Джаррет, входя в библиотеку.
   Джеймс в белой сорочке и черных бриджах сидел за письменным столом брата.
Европейский  стиль  его  одежды  нарушали  лишь  сапоги  из  оленьей   кожи.
Откинувшись в кресле, он положил ноги на стол. В  руке  он  держал  рюмку  с
янтарным бренди. Лицо его было серьезным.
   - Не думай, что я не рад видеть тебя здесь, - поспешно добавил Джаррет. -
Всякий раз, как ты уезжаешь, сердце у меня уходит в пятки при мысли  о  том,
увидимся ли мы когда-нибудь вновь.
   Джеймс с улыбкой отсалютовал брату рюмкой:
   - Спасибо, что беспокоишься, Джаррет. Ты хороший брат. Тот присел на край
стола.
   - Почему ты в такой меланхолии? Джеймс задумался.
   - Временами я чувствую, что могу существовать, играть роль во всем  этом,
жить по совести и оставаться не только живым, но и в здравом уме. Но вдруг я
подумал: как легка моя жизнь сейчас. Я приезжаю сюда, вкусно ем. Мой доход с
наших общих земель позволяет мне хорошо  одеваться.  Но  я  бежал  вместе  с
воинами, вынужденными оставить  свои  деревни,  увести  стариков,  женщин  и
детей. Я видел, как голодные дети превращаются в скелеты, но не в силах  был
помочь им. Сейчас я сижу в твоем замечательном кресле, и ничто  не  угрожает
мне, когда я любуюсь красотой твоего газона и реки. Я позволил себе  большую
роскошь - оставил у тебя мою дочь. И все же я не могу остаться здесь, забыть
Мэри, все то, чему меня учили в детстве.
   - Не было минуты, чтобы я не тревожился о Мэри, после того  как  все  это
началось.
   - Знаю, что беспокоишься, ведь ты такой же хороший сын, как  и  я.  Но  в
тебе нет индейской крови, а во мне есть. И изменить это нам не  дано.  Я  не
способен забыть моих друзей, мой народ.  Когда  белые  солдаты  нападают  на
деревни, я бросаюсь в самую гущу битвы. Я упорно старался не отрицать  всего
того, что во  мне  есть..,  и,  как  уже  сказал,  иногда  мне  удается  так
существовать. Вести беседу с любым  из  твоих  гостей,  придавать  некоторую
пикантность  твоим  вечерам.  Я  могу