я так оставить. Девушка  чуть  не  погибла.  Эту  дурочку
следует трясти до тех пор, пока она не осознает, как опасна глупость.
   - Значит, ты надумала покинуть эти дикие, варварские места? -  насмешливо
осведомился Джеймс.
   Обернувшись, Тила уставилась на него. О, если бы глаза  этой  девушки  не
были такими прекрасными, кожа такой шелковистой и  белой,  а  волосы  такими
огненно-рыжими!
   - Я хотела убежать от этих страшных сражений, ужаса и смерти!  Твой  друг
собирался перерезать мне горло!
   Да! Выдра с наслаждением убил бы ее. Казалось, что нож вонзился в  самого
Джеймса.
   - Я медленно и мучительно убивал бы его, если бы он сделал это.
   - Как утешительно! Я радовалась бы, глядя из рая на твои усилия.
   - Или из ада! - Его глаза сузились.  Долго  сдерживаемый  гнев  прорвался
наружу. - Почему ты покинула дом моего брата?
   - У меня не было выбора.
   - Джаррет никогда бы не выгнал тебя.
   - У меня не было выбора!
   Дерзкая, все такая же дерзкая! Она упряма и сражается  до  конца.  Джеймс
мог одолеть белых и краснокожих врагов. Но не мог взять верх над ней.
   Снова гнев вспыхнул в нем, и он  шагнул  к  девушке.  Она  отступила,  но
бежать было некуда. Джеймс коснулся Тилы, сам не зная зачем, возможно, желая
лишь встряхнуть ее, но тут же неукротимый  огонь  опалил  его.  С  неистовой
силой он прижал Тилу к своей обнаженной груди.  Злые  слова  слетали  с  губ
Джеймса.
   - Ты покинула Симаррон, но отправилась не домой,  хотя  могла  бы  уплыть
туда из залива Тампа. Ты совершила путешествие через весь край. Так в чем же
дело? Неужели к тебе наконец вернулся здравый смысл? Ты бежала от войны? Или
вот от этого бронзового тела краснокожего? Она с силой выдернула руку.
   - Я не боюсь тебя! Я не боюсь тебя, ты...
   - А следовало бы бояться! Притом давным-давно. Ты должна  была  опрометью
броситься назад, в роскошные гостиные Чарлстона, как только ступила  на  эту
землю. Проклятие, почему ты не уехала тогда?
   - Убирайся к дьяволу!
   - Думаю, я окажусь там довольно скоро. - Джеймс снова безотчетно коснулся
ее. Гнев сменился неукротимым голодом, ярость - страстью. Джеймс не понимал,
почему эта девушка стала для  него  наваждением.  Однако  он  слишком  долго
следил за перипетиями ее судьбы. Его муки окончены, но только на эту ночь.
   Положив руки ей на плечи, Джеймс начал подталкивать Тилу назад, пока  она
не уперлась спиной в старый искривленный кипарис. Сдерживая бурю, бушевавшую
в душе, он горячо зашептал:
   - Разве тебя не предупреждали, что здесь идет война? Разве ты не слышала,
что мы грабим, насилуем и убиваем? А в этих диких местах краснокожие  творят
что хотят? Не  слышала?  Может,  не  поверила?  Может,  для  тебя  было  так
соблазнительно позабавиться с индейским юношей? Коснуться и отпрянуть,  пока
не обожглась?
   - Любой, кто дотронется до  тебя,  обожжется!  Обжигает  твоя  ненависть,
ярость, горечь. Любой...
   Больше Джеймс не желал слушать. Схватив Тилу за плечи, он  поклялся,  что
теперь ей не убежать от него.
   - Ну тогда, любовь моя, ощути  жар  огня!  В  нем  действительно  полыхал
огонь, неистовый, безжалостный. Если бы благоразумие не покинуло его, он  не
был бы так груб. Но благоразумие вытеснил голод - жадный, ненасытный. Джеймс
схватил ворот ее платья; ткань затрещала и разорвалась. Он прижался губами к
ее губам, пробуя их на вкус,  требуя  ответа.  Джеймс  боролся  с  неистовой
страстью, рвавшейся наружу. Девушка извивалась  и  брыкалась,  обрушивая  на
него кулаки. Но Джеймс подхватил Тилу на руки, опустил ее на мягкую  влажную
землю, усыпанную сосновыми иглами. Он ненавидел ее. Ненавидел  себя.  И  тем
ненасытнее был его голод.
   Оседлав Тилу, он схватил  ее  за  запястья,  и  она,  замерев,  с  пылким
бешенством уставилась на него. Он отпустил ее руки. Она больше  не  колотила
его.
   Полыхавшая в нем страсть не утихла, но ярость вдруг иссякла, растворилась
в теплом ветерке, обдувавшем их.  Ее  волосы  казались  огненным  озером  на
зеленой траве, а кожа непостижимо белой. Их ад был создан не ими; этот огонь
вспыхнул, едва  они  впервые  увидели  друг  друга.  Это  было  необъяснимое
чувство, но каждый из них испытал его.
   - Господи, что же мне с тобой делать? -  прошептал  он.  И  коснулся  ее.
Коснулся груди, выпуклого соска, мягкого полушария...
   Джеймс едва не вскрикнул. Желание пронзило его,  словно  клинок  кинжала.
Прикосновения к Тиле доставляли ему сладостное и мучительное наслаждение. Он
снова прильнул к ее губам, но уже не встретил сопротивления...
   - Мерзавец! - прошептала она.
   - Возможно. А ты попроси меня оставить тебя в покое. Скажи  это  со  всем
красноречием, на какое способна.
   - Мерзавец!
   - Я знаю, знаю, - простонал Джеймс, трепеща от ощущения ее  близости,  от
желания.
   Погрузив пальцы в волосы Типы, он приник к ее губам,  вдыхая  ее  аромат,
пробуя на вкус. Его губы, казалось, успевали повсюду  -  дразнили,  ласкали,
соблазняли.  Желание  переполняло  его,  но  теперь  к  нему  присоединились
нежность, стремление пробудить  в  ней  ответную  страсть.  Ее  тихие  стоны
возбуждали Джеймса. Лаская девушку, он мечтал о большем. Ничто уже не  могло
остановить его. Ничто, кроме...
   Вдруг она вскрикнула и вновь начала сопротивляться.  Однако  теперь  Тила
сопротивлялась чувствам, вспыхнувшим в ней, отказываясь признаваться  в  них
даже себе самой. В этот момент он быстро вошел в нее, и  одно  это  движение
унесло его на вершину блаженства. Джеймс слишком долго мечтал  о  Тиле.  Она
преследовала его во сне и наяву. Сейчас эта девушка принадлежала ему, лежала
в его объятиях. Касалась его. Обнимала. Двигалась вместе с ним.  Джеймс  мог
взорваться в  любой  момент,  охваченный  отчаянным,  неукротимым  желанием.
Джеймс жадно обнимал Типу и хотел бы ласкать ее вечно, но его  сжигал  такой
безжалостный огонь, что он, не выдержав наслаждения, наполнил ее и иссяк.
   Джеймс откинулся назад. Его захлестнули восторг и  стыд.  Тила  выдернула
из-под него свои разметавшиеся волосы. Схватив разорванное платье  и  поняв,
что надеть его  невозможно,  она  поднялась  нагая,  похожая  на  богиню,  и
направилась к воде. Джеймс, смущенный  и  подавленный,  последовал  за  ней.
Нагнувшись, она зачерпнула воду в ладони и, не глядя на него, прошептала:
   - Ощути жар огня! Я и так уже обожжена!  И  тут  Джеймса  опалила  та  же
ревность, что он испытал в форту, наблюдая за девушкой.
   - Тебе не следовало играть с индейским юношей. Девушка в упор  посмотрела
на него.
   - Я никогда и не играла. - Отойдя от него и взглянув  на  свою  порванную
одежду, она сказала:
   - Ночь будет холодной. "Чертовски холодной", - подумал он.
   - Я согрею тебя. А утром мы подумаем, что тебе надеть. - Провалиться  ему
на этом месте, если он допустит, чтобы девушка уловила покаянные нотки в его
голосе.
   - Я не собираюсь оставаться на ночь, - высокомерно заявила она.
   Черта с два она не останется! И к черту ее тон.
   - Ты сама затеяла эту игру. Она  уже  в  полном  разгаре.  Ты  не  успела
скрыться в своих гостиных. Так что теперь, мисс Уоррен, вы - моя гостья.
   - Скорее пленница.
   - В любом случае ты останешься.
   Она упрямо стояла на месте. В порыве раздражения Джеймс  подхватил  ее  и
понес к своему небольшому укрытию в лесу  и  поставил  на  землю,  про  себя
проклиная девушку. Тила отказалась уехать, последовав его совету. Тогда  она
могла сделать это, ничем не рискуя. Тила сама затеяла  игру.  А  сейчас  эта
игра в самом разгаре. Ей придется довести ее до конца.
   Заметив, что девушка дрожит, Джеймс закутал  ее  в  одеяло.  Он  понимал:
избавив Типу от неминуемой смерти, он только что почти изнасиловал ее. Глядя
в глаза девушки, желая и ненавидя ее, Джеймс отказывался верить  в  то,  что
его чувство - любовь. Он предложил ей воды из  кожаной  фляги.  Она  сделала
несколько глотков.
   - Ты никогда не удержишь  меня,  если  я  решу  уйти.  Да,  я  пришла  из
гостиных, но я узнала и твои джунгли.
   Чем он так провинился, что  эта  леди  с  Юга  наказывает  его  здесь,  в
джунглях,  где  воюют  краснокожие  и  белые,  где   не   найти   правды   и
справедливости? Если  Тила  и  впрямь  попытается  бежать  из  единственного
укрытия в этом смертельно опасном краю, не лучше ли ему самому  убить  ее  и
положить всему этому конец?
   - Бросаешь мне вызов? Тогда позволь заверить тебя: без  моей  воли  ты  и
шагу не сделаешь.
   - Будь ты проклят...
   - Тила, убежав от меня, ты попадешь в руки другого воина и останешься  не
только без своих прекрасных волос, но и без скальпа.
   - - Освободившись, я бы избавилась и от  этого  фарса.  Не  все  семинолы
варвары...
   - Меткое замечание, мисс Уоррен! - В нем снова закипал гнев.
   - Ты не более семинол, чем белый. Только не говори мне о своей  бронзовой
коже - даже в жилах твоей матери течет - кровь белых. Да, ты  скорее  белый,
нежели индеец...
   - Тила, одна капля индейской крови меняет цвет кожи,  и  ты  знаешь  это.
Посмотри на мое лицо, и сразу увидишь, что я индеец.
   - Глядя на твое лицо, я понимаю, что ты создан двумя мирами.
   - Тогда запомни навсегда: жизнь сделала меня индейцем в душе.
   Может, его злит то, что она не индианка? И ей никогда не стать частью его
мира? Джеймс задумался.
   - Жизнь сделала тебя жестоким. Джеймс вспыхнул:
   - -Хватит на сегодня. Типа!
   Девушка видела, что он измучен и утомлен. Она стиснула зубы, в глазах  ее
вспыхнул гнев. Но больше Тила не вымолвила ни слова, лишь повернулась к нему
спиной.
   Джеймс смотрел на нежную белую кожу,  на  рыжие  волосы,  струившиеся  по
спине.
   "Оставь ее! Уходи!" - приказал он себе.
   Сегодня Джеймс мог с таким же успехом приказать луне упасть с небес.
   Он обнял ее.
   Эта девушка не может принадлежать ему, не может...
   Тем больше причин обнимать ее, обладать ею, пока это возможно. Ощущать ее
наготу. Наслаждаться ею.

Глава 19

   Тила проснулась на рассвете. Сквозь  кроны  дубов  и  сосен  проглядывало
бледное, но уже розовеющее небо. Солнце, словно написанное волшебной кистью,
поднималось во  всем  своем  блеске.  Небосклон  окрасился  во  всевозможные
оттенки золотистого, розового и пурпурного. В  лучах,  пробивавшихся  сквозь
ветви  деревьев,  плясали  пылинки.  Трава  покрытая  росой,  сверкала,  как
бриллиантовая. Тонкая паутина чуть колыхалась на легком  ветру.  Воздух  был
прохладен, чист, свеж. Ближе к полудню солнце станет безжалостно жарким,  но
пока утро было великолепным.
   Утро...
   Она проснулась в стране дикарей, где утренняя и вечерняя заря  напоминала
цвет крови. Вчера с ней было более  пятидесяти  солдат,  и  все  до  одного,
несомненно, убиты.
   Да и сама Тила лежала бы мертвой, если бы не Джеймс.
   Девушка приподнялась и увидела, что он уже давно проснулся. Джеймс  стоял
в облегающих брюках и в сапогах из оленьей кожи, жевал травинку и  задумчиво
смотрел на нее.
   Сев, девушка смущенно  натянула  на  себя  одеяло  и  встретилась  с  ним
взглядом.
   - Хорошо спала? - осведомился он.
   - Великолепно, хоть это и весьма странно для человека, видевшего  столько
смертей менее суток назад.
   Отбросив травинку, Джеймс приблизился к девушке, опустился на колено и  с
вызовом взглянул на нее.
   - Когда Майерлинг уничтожал деревни индейцев, ты называла это войной?
   - Я называла это убийством, потому что так оно и есть!
   То, что вы уничтожаете друг друга  со  страшной  жестокостью,  никого  не
оправдывает. Не защищай воинов, которые охотились за моими  волосами,  чтобы
отомстить моему отчиму. Они не лучше, чем Уоррен.
   - Может, и так, но помни: это солдаты  пришли  сюда,  чтобы  изгнать  или
уничтожить семинолов. Мы никогда не собирались ни  изгонять,  ни  уничтожать
всю белую расу.
   Тила отпрянула от Джеймса, напуганная его гневным тоном.
   - Мне очень жаль, но войну развязала не  я,  и  к  тому  же  мне  надоело
выслушивать твои упреки.
   Внезапно Джеймс сдернул с  нее  одеяло,  и  нагая  девушка  задрожала  от
утреннего холода. Окончательно  проснувшись,  она  вскочила,  готовая  вновь
бороться с ним.
   - Устали, мисс Уоррен?  -  недоверчиво  спросил  он.  -  Однако  вы  сами
предпочли остаться здесь...
   - Когда я попыталась уехать, меня чуть не убили!
   - Ты слишком задержалась. Я много раз говорил, что тебе нужно  уехать.  Я
велел тебе оставаться в доме моего брата и ясно помню, как,  наткнувшись  на
тебя после сражения, предупредил, чтобы ты держалась подальше от  войны!  Ты
хоть раз прислушалась к моим словам? Увы, нет. И вот теперь ты моя пленница,
это гораздо предпочтительнее, чем  лежать  скальпированной  на  какой-нибудь
заброшенной тропе. Но, моя дорогая мисс Уоррен,  вы  не  в  Симарроне,  где,
устав, можно отдать распоряжения слуге. Видите ли, семинолы считают, что  их
пленники, даже самые усталые, обязаны подчиняться им.
   Джеймс понимал Тилу как никого другого на этой земле. Эта гордая  девушка
часто бросала ему вызов, но сейчас была унижена и возмущена тем, что  он  не
желает считаться с ее человеческим достоинством. К тому же в это  прохладное
и сырое утро она замерзла.
   - Отправляйтесь к дьяволу, мистер Джеймс - Бегущий  Медведь  -  Маккензи.
Сейте и дальше на земле насилие, издевательства  и  жестокость.  Но  вам  не
удастся заставить меня слушать...
   - Кофе, - вдруг бросил он.
   - Что?!
   - Кофе. Наши женщины,  просыпаясь,  работают,  мисс  Уоррен.  Так  у  нас
принято. Конечно, работы им всегда хватало,  но  с  появлением  ваших  людей
жизнь наших женщин стала куда труднее. Им  приходится  готовить  ту  скудную
пищу,  которую  удается  найти,  выращивать  то  немногое,  что  еще   можно
вырастить, охотиться. Если же семинолы бегут, женщины собирают все пожитки и
несут их на своих спинах.  Они  вынуждены  бороться  и  даже  порой  убивать
младенцев.
   - При чем тут кофе?
   - Я хочу выпить кофе.
   - Приятно слышать.
   Сдавленный звук вырвался из груди девушки, когда Джеймс,  схватив  ее  за
руку, крепко прижал к своей груди. Его глаза сверкали как уголья.
   - Вы пленница, мисс Уоррен. Впрочем, вы не понимаете всей прелести своего
положения. Раньше мы брали пленных: не  хотели  убивать  женщин  и  детей  и
забирали их с собой. Те, кто по  своей  воле  оставался  жить  у  семинолов,
научились нашим обычаям, даже полюбили своих завоевателей и поняли, что  они
не так жестоки, как о них говорят.  Признаться,  многие  уяснили  себе,  что
видели куда больше злобы и жестокости в среде белых.
   - Отпусти меня.
   - Придется, поскольку ты должна приготовить кофе.
   - Разве кофе не привилегия белого человека?
   - Если это и так, то мы давно уже покупаем его, а  я  избалован  и  люблю
пить кофе за завтраком. Огонь разведи слева от шалаша; вода в реке свежая  и
чистая, а все остальное найдешь в заплечном мешке.
   - Ах, вот как! - Тила выдернула руку. Она дрожала не  только  от  холода.
Вчера в это время девушка думала, что уже никогда не увидит его.  Сейчас  он
стоял рядом, и Тила твердила себе, что ненавидит Джеймса за все  его  резкие
высказывания и насмешки. Однако он и на этот  раз  спас  ее  от  смертельной
опасности. У нее действительно сложные чувства  к  нему,  но  имеет  ли  это
значение при нынешних обстоятельствах, когда одна  только  близость  Джеймса
повергает ее в трепет?
   - Я не стану варить тебе кофе!  -  дерзко  воскликнула  она.  Джеймс  еще
теснее прижал к себе девушку, и снова его губы,  горячие  и  требовательные,
приникли к ее губам, руки скользнули по волосам, плечам, обхватили  ягодицы.
Она попыталась сопротивляться,  но  помимо  воли  прильнула  к  его  сильной
широкой груди. Опустив ее на колени, Джеймс прошептал:
   - Я уже не хочу кофе.
   Потом Тила оказалась на земле и с  необычайной  остротой  ощутила  аромат
пробудившегося леса, жар и желание, исходящие от Джеймса.
   - Подожди! Я сварю тебе кофе! Но его руки и губы уже ласкали ее.
   - Ты постоянно опаздываешь, Тила. Ты не успела вовремя отправиться  домой
и слишком поздно согласилась повиноваться мне.
   Слишком поздно!..
   Джеймс снился ей, одинокой, каждую ночь. Она желала его, мечтала  о  том,
чтобы руки Джеймса коснулись ее. Но Тила не думала, что постелью  им  станет
поросшая мхом и усыпанная хвоей земля, а пологом -  небо.  Не  представляла,
что будет лежать на земле, нагая, освещенная  золотистыми  лучами  утреннего
солнца. У нее и в мыслях не было, что эти дикие места  так  пустынны.  И  уж
конечно, девушка не предполагала услышать сразу журчание ручья и прерывистое
дыхание Джеймса. Его губы и руки все так же жадно ласкали ее. Листья шуршали
под ними. Тила быстро повернулась, не желая  подчиниться  ему  окончательно.
Тщетно! Его зубы мягко покусывали ее сосок.
   - Я варю..,  очень  хороший  кофе.  -  Она  обхватила  голову  Джеймса  и
погрузила пальцы в его волосы. Чтобы удержать его. Чтобы насладиться им  еще
больше. Чтобы любить Джеймса и освободиться от него.
   - Но это у тебя получается еще лучше. - Он чуть приподнялся.
   - Нет! - выдохнула Тила. Или это ей только показалось? Джеймс  не  слышал
ее, да она и не хотела, чтобы он услышал. Раздвинув ее ноги, он проник в  ее
лоно. Восходящее солнце опаляло Тилу так же неистово, как  Джеймс.  И  снова
страсть захлестнула ее. Высоко над ними парил ястреб. Над землей поднималось
знойное марево. Ручей пел песню любви, а нетерпеливые руки  Джеймса  сжимали
ее груди, бедра. Потом все ощущения слились воедино, и что-то  взорвалось  у
нее внутри, заполняя горячей влагой. Она приоткрыла глаза - солнце  сияло  в
лазурном небе. Джеймс лежал рядом с ней, и Тила все так же остро ощущала его
тело, его запах.
   Он поднялся и во всем великолепии своей наготы пошел к реке,  бросился  в
воду, поплыл. Тила устремила взгляд в высокое голубое небо. Душу ее охватили
восторг  и  печаль.  Она  желала  быть  с  ним,  но  изнемогала  от  боли  и
безысходности.
   Через мгновение он уже стоял рядом с девушкой. Его тело, покрытое влагой,
сверкало под солнцем.
   - Тебе нужна одежда, - внезапно сказал он.
   - Удивительная наблюдательность! Вам следовало  подумать  об  этом  вчера
вечером, мистер Маккензи!
   - Ах, мисс Уоррен, но я так давно вас не видел! Весьма опрометчиво с моей
стороны, но я недооценил врага.
   - Врага?! - девушка вскочила. - Врага! Будто все это затеяла я! Уж  не  я
ли соблазнила тебя?
   Джеймс притянул Тилу к себе и мягко прикрыл ей рот ладонью.
   - Да, вы враг, мисс Уоррен, потому что не понимаете  ни  своей  силы,  ни
моей слабости.
   От этого признания девушка разразилась слезами. Зарыдав, она прижалась  к
его груди. Он обнял Тилу, нежно гладя ее  волосы.  Тепло  и  сила  его  тела
успокаивали девушку. Она чувствовала себя надежно в объятиях Джеймса,  хотя,
обнаженные, они были так уязвимы под этим бездонным голубым  небом,  в  этой
безлюдной глуши, похожей на первозданный рай.
   Он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы:
   - Я приготовлю нам кофе.
   - Я сама приготовлю его.
   - Я разведу огонь.
   - А я принесу воды.
   Через несколько минут все было готово. Джеймс быстро развел огонь в кругу
из камней. Попивая кофе из цикория, крепкий  и  горьковатый,  Тила  смотрела
нареку.
   - Хочешь искупаться? - спросил Джеймс.
   - А как же крокодилы?
   - Их не так уж много. Девушка вздрогнула. Джеймс улыбнулся:
   - Вообще-то в  любом  водоеме  Флориды  есть  аллигаторы,  но  здесь  они
встречаются редко. К тому же на тебя они  не  польстятся,  ибо  предпочитают
птиц и мелких млекопитающих. Помни одно:  держись  подальше  от  всех  диких
зверей, и они не тронут тебя. - Джеймс склонил голову набок. - Надеюсь,  это
ты уже усвоила.
   - А ты тоже дикое создание?
   - Разве вы этого еще  не  поняли,  мисс  Уоррен?  Она  серьезно  покачала
головой:
   - Я решу это, лишь обдумав все, что видела, и  тогда  постараюсь  вынести
справедливое суждение.
   Он опустил голову. Ей показалось, что он грустно улыбнулся сам себе.