и слезы радости полились у нее из глаз. Он понял, что прощен.
     Эрик окинул взглядом стол. Сегодня Мойра подарила Сигурду здоровую девочку, и викинги, готовые праздновать по любому поводу, устроили пир. Мужчины распивали эль и, шатаясь, расходились по комнатам. Некоторые из них уже валялись на полу. Чья-то рука лежала на столе рядом с Эриком. Он приподнял ее и отпустил. Она упала, как мертвая, и мужчина едва двинулся со стоном, чтобы занять более удобное положение. Эрик засмеялся, допивая свой эль. Он думал о брате. Волк пил вместе со всеми, но казалось, что эль на него совершенно не действует. Ничто не могло снять его напряженности. Эрик снова усмехнулся. Волк встретил достойного противника в лице ирландки. Чем больше проходило времени со дня ее отъезда, тем мрачнее он становился. "Мы все дураки, - размышлял Эрик. - Мы не замечаем, что проиграли". У Олафа дела шли хорошо. Дублин жил в мире и согласии со своими жителями. Подвалы забиты мясом, зерном, медом и элем. За полями ухаживали заботливые руки ирландцев и викингов. Олаф был хитер. Он знал, когда вести войну, а когда подумать о мире. Он завоевал уважение и преданность.
     Тяжелые двери в залу распахнулись, и Эрик резко обернулся. Вошел брат, трезвый и грозный.
     Олаф взглянул на Эрика и подошел к огню, чтобы согреть руки.
     - Что, брат? Ты все еще сидишь прямо? И в одиночестве? Я думал, что в Дублине останется немного девушек к твоему отъезду.
     Эрик усмехнулся.
     - Брат, иногда по ночам я предпочитаю наблюдать. Только одной девушке в этой зале я позволил бы пленить мое сердце, и, увы, я должен называть ее сестрой.
     Олаф застонал, потянувшись за кружкой с элем.
     - Кажется, она уже завоевала твое сердце, брат. Эрик пожал плечами.
     - А твое собственное?
     - Я не отдавал своего сердца. Я уже сделал так однажды, и боль, когда оно разбилось, была посильнее, чем от датского топора.
     - Гренилде умерла, Олаф. А ты живешь, и твоя ирландская красавица тоже.
     - Да, - проговорил Олаф горько. - Ирландская красавица. Скалы прекрасны, мой брат, так же как и море, но все это таит в себе опасность.
     Эрик встал и выпрямился.
     - Олаф, ты сделался великим принцем, могущественным воином и самым мудрым из королей. Ты силен, ты знаешь свою силу и, тем не менее, ты всегда милосерден. У тебя способность прощать тех, кто обидел тебя, и отдавать то, что ты взял. Ты осторожен и рассудителен. И, тем не менее, так случилось, что ты осудил самого благородного и душевного человека из всех, кого ты завоевал. Ты бесстрашен в сражении, где рискуешь своей жизнью, а в самой жизни, брат, я думаю, ты не смел. Сделай по-другому. Рассуди как король Волков, а не как муж. Ты скучаешь по своей жене. Пойди к ней. Забери ее.
     Олаф посмотрел на своего брата, едва сдерживая гнев. Но Эрик не боялся его гнева. Как он сказал, Олаф - человек справедливый: он не будет искать мести, если не прав.
     - Брат, - наконец произнес Олаф холодно. - Неужели море не манит тебя? Не настало ли время возвращаться домой, викинг?
     Эрик состроил унылую гримасу.
     - Пусть будет так, Волк. Но подумай, может быть, ты захочешь, чтобы я остался здесь, пока ты будешь в путешествии. Я помогу Сигурду, если на Дублин нападут в твое отсутствие.
     Олаф открыл рот, чтобы заговорить, но осекся. Он смотрел на огонь в очаге.
     - Да, брат, я намереваюсь поехать и привезти ее домой. Мой сын родится во дворце викингов, в Дублине.
     Эрик лишь улыбнулся в ответ, выходя из залы и оставляя Олафа наедине с его мыслями.
     Было холодно, но Эрин, тепло одетая, не боялась свежего воздуха. В часовне душно. Монахи шептали молитвы, а она стояла на коленях и крепилась только ради матери. Если действительно существует жизнь на небесах, Лейт и Феннен попадут туда; у них только юношеские грехи. Если Бог существует, он примет таких людей независимо от того, что о них говорили и что было сделано другими от их имени.
     Она глубоко вдохнула утренний воздух и печально улыбнулась, глядя на дома в долине Тары. Она горячо любила Тару. Под блестящим покрывалом из чистого белого снега резиденция ирландских королей казалась ей еще более величественной и прекрасной. Никогда в своей жизни Эрин не забудет Тару, не перестанет думать о ней как о своем любимом доме, доме детства. Ручей, где она играла со своими братьями, изумрудно-зеленые склоны Грианан, где она сидела много раз с Маэве, пытаясь научиться делать аккуратные маленькие стежки в своем рукоделии.
     Эрин была рада, что приехала. Она жаждала увидеть мать. Горе состарило Маэве. Эрин знала, что ее присутствие было для матери как целебное зелье. Мать волновало положение Эрин. Время, проведенное вдвоем, прекрасно для них обеих. Маэве чувствовала необходимость излить свою любовь к дочери, и Эрин буквально купалась в лучах материнской ласки.
     Аэд испытывал огромную радость по случаю приезда Эрин. Для нее видеть его лицо, освещенное улыбкой, было счастьем, ради которого стоило совершить долгое путешествие по горам и долинам, Эрин сбросила тяжелый камень с его сердца, что явилось утешением и для нее самой. Она проводила с ним много часов, и это было время величайшей и трогательной любви, которую она сохранит в своей памяти на всю жизнь.
     Да, она была рада, рада, что вернулась домой.
     И, тем не менее, она испытывала болезненное чувство потери, чувство тоски по другому ее дому. Если этот дом был домом ее детства, Дублин стал домом Эрин-женщины. Величественные постройки из камня, аккуратные деревянные тротуары, огромная зала, где застолье начиналось в присутствии короля и королевы, ее комната наверху с теплым очагом... и ее муж. Сколько ночей она лежала там одна? И сколько - с ним? Но, даже будучи одна, она знала, что лежит в его кровати, и это само по себе было приятно. Дотрагивался ли он когда-нибудь, думала Эрин, до того места на простыне, где лежала она, представлял ли, что овладевает ею, мечтал ли, просыпаясь, чтобы она была там, около него, желал ли обнять ее?
     Мыслями Эрин возвращалась в Дублин. Она улыбнулась, вспомнив о гонце, который доставил ей весть, что Мойра родила дочь. Как ей хотелось посмотреть на новорожденного младенца! Видя радость Эрин, гонец пустился в детальные описания радостного события - и она весело хохотала, когда услышала, что гигант Сигурд расплакался от счастья и той же ночью напился до бесчувствия.
     Но Эрин опечалилась, и норвежец, доставивший известие, покраснел и смутился, когда она спросила, не передал ли ей что-нибудь Олаф. Нет, он не передавал ни слова...
     Эрин быстро обернулась, когда услышала шаги сзади, и улыбка снова озарила ее лицо: к ней направлялся отец. Она лгала ему с момента своего приезда, радостно смеясь, но с болью в сердце. Она заверяла его, что все хорошо.
     - Я дочь своего отца, Ард-Риг, - напомнила ему Эрин. - Я всегда буду идти своим путем и найду в себе силы.
     Аэд улыбнулся в ответ и потом пожурил ее.
     - Становится холоднее, дочь. Давай вернемся в дом, и ты погреешься у огня. Мы ведь не хотим, чтобы ты или твой ребенок простудились.
     Эрин приняла руку отца почтительно, но с внутренним раздражением. Олаф не мог бы найти более строгих сторожей, чем ее родители. Они следили за ней с неусыпным усердием.
     - Твои руки замерзли, - распекал ее Аэд. Эрин засмеялась.
     - Отец, все в порядке. Совсем не холодно.
     Не обращая внимания на ее слова, он крепко обнял ее.
     - Да, Эрин, ты выглядишь прекрасно. Совсем как твоя мать в таком положении. С каждым последующим ребенком, которого она носила, она выглядела еще более мило, и ни одного дня она не чувствовала себя больной.
     - Ну, я очень рада, что похожа на мать, - ответила Эрин. - Я часто хочу спать, но мне совсем не плохо.
     Какое-то время они шли молча, но когда приблизились к дому Ард-Рига в долине, Аэд остановился. Он внимательно посмотрел на Эрин, и она опять подумала-как же он о ней беспокоится.
     - Ты смотришь в сторону Дублина, дочь, - сказал он задумчиво. - О чем ты думаешь? Эрин пожала плечами.
     - Ничего особенного, отец. Я думаю о Мойре, наверное. Я страшно хочу поглядеть на ее младенца.
     - Ты не хочешь увидеть своего мужа? Эрин опять пожала плечами.
     - Он редко бывал дома, когда я уехала, отец. У него много дел, у него гостит родственник. Если он сможет посетить Фаис, то приедет через несколько недель. Но, возможно, у него не получится это. Война оторвала его от строительства, а строительство - его цель, он так мечтал об этом.
     Эрин не могла признаться отцу, что Олаф не приедет. И она была в этом почти уверена. Она отяжелела, ей были вредны страсти, для которых требовалось гибкое и подвижное тело. Хотя слова мужа заронили надежду в ее сердце, она была убеждена, что он по-прежнему считает ее предательницей.
     Аэд опустил глаза. Он помолчал, потом опять заговорил:
     - Он приедет за тобой, Эрин. Он непременно захочет, чтобы его ребенок родился в Дублине.
     Снова Аэд замолчал, и вдруг его руки, такие сильные в бою и такие нежные сейчас, обняли ее, и он прижал к груди свое родное дитя.
     - Я боюсь за тебя, Эрин. Мергвин что-то шептал об опасности, которую он не может разгадать. Он не может разглядеть...
     Холодок пробежал по телу Эрин, но она заставила себя улыбнуться.
     - Отец, какая опасность? У меня больше не будет тревог, мне же нельзя бегать, я должна медленно передвигаться! Здесь или там - я скоро стану матерью и займусь своим ребенком!
     Ее слова, казалось, успокоили немного Аэда.
     - Знаешь ли, старый друид был здесь, он хотел повидаться с тобой.
     Эрин нахмурилась.
     - Был здесь? Почему он ушел, не повидав меня? Аэд опустил глаза и, забыв про его возраст, Эрин подумала, что он выглядит как нашкодивший школяр.
     - Мы как две старые белки постоянно пререкались. И он ушел, так мы раздражали друг друга, мы были поистине капризными стариками.
     Эрин откинула голову и рассмеялась, думая об отце и о Мергвине, старых друзьях, состязающихся в остроумии и мудрости.
     - Я думаю, - сказала она отцу весело, - что увижу Мергвина достаточно скоро. Я хорошо его знаю и чувствую, что он придет посмотреть на ребенка...
     Она внезапно смолкла, у нее перехватило дыхание, и она замерла: ребенок причинял ей беспокойство.
     - Эрин, что с тобой? - тревожно спросил Аэд. Снова она рассмеялась, хватая отца за руку.
     - Потрогай, отец! Это твой внук стучит! Сильный, крепкий и решительный. Это был настоящий ирландский удар, как тебе кажется, отец?
     Аэд засмеялся вместе с ней.
     - Не забывай о силе его предка, - предупредил он мягко.
     Аэд пропустил Эрин впереди себя в залу. "Пусть это будет сын, Боже!" - молил он про себя.
     Эрин покорно съела суп, приготовленный матерью, и поспешила в свою комнату, ей хотелось побыть одной. Здесь Эрин чувствовала себя в безопасности. Она придвинулась поближе к огню. Обвив руками колени, пыталась подавить страх. Как ей лучше поступить? Вырастить своего ребенка как ирландца в стенах главной королевской резиденции острова в окружении тех, кто любит ее и уже полюбил ее ребенка? Или...
     "Этого никогда не случится", - думала она, слегка побледнев. Олаф хотел этого ребенка... если ребенок будет таким, каким он хотел. Нет, он приедет. Он приедет, в конце концов.
     Она положила подбородок на колени. Как он развлекал себя? - интересовало ее. Без сомнения, иногда он бывал рад, что освободился от нее. Он мог искать более веселой игры, она оставила его одного, и он был волен делать это, не боясь упрека.
     Эрин справилась со слезами, это теперь ей часто приходилось делать. Она любила мужа так сильно! Любовь стала частью ее существа, ее разума, ее души, ее сердца. Но она не могла отдать ему эту любовь. Все, что она могла предложить ему - это непреклонную гордость. Свою гордость и достоинство она не могла ни на что променять, даже на решительность и выносливость, которые поддержали бы ее, если бы она чего-нибудь лишилась. Пока ее мечты не станут реальностью.
     Она могла закрыть глаза и наивно представить себе Олафа с его единственной слабостью - его любовью к ней. Она представляла туманный зеленый берег и Олафа, такого благородного и все же покорного, просящего ее сердца.
     Эрин вздохнула. Детские фантазии. Она не должна позволять себе желать невозможного. Все, что она могла сделать - это молиться, чтобы у нее хватило сил прожить жизнь с достоинством, подобающим дочери Ард-Рига.
     Скоро у нее будет ребенок. Новые непривычные для Эрин ощущения удивляли ее. С каждым толчком внутри себя она все больше любила живое существо, которое носила. Ее ребенок... его ребенок...
     Она внезапно задрожала, вспомнив, как они расстались. Минуты их страсти возвращались к ней часто, принося с собой усталость и головокружение.
     Когда они расставались, думала она печально, она чувствовала себя униженной, будто оказалась на поле сражения, у палаток, которые разбили воины. Не важно, убеждала она себя. Она встретит его с достоинством, в своем лучшем одеянии, шерстяном плаще, отороченном мехом лисицы. В волосах будут сверкать алмазы.
     Эрин закрыла глаза и попыталась представить, что она скажет: "Добро пожаловать в Тару, повелитель Дублина. Заверяю тебя, что ты получишь все, что тебе потребуется, так как в королевстве Ард-Рига приложат все усилия, чтобы хорошо обслужить тебя".
     Ее мечты прервал шум за дверью. Она открыла глаза и уже собралась подняться, как, к ее изумлению, дверь вдруг распахнулась..
     То, что она увидела, было поистине невероятно. Перед ней стоял Олаф!
     Он заслонил собой небольшой дверной проем. На нем был голубой королевский плащ, красиво гармонирующий с синевой глаз. Борода и волосы были аккуратно подстрижены, лицо - как будто высечено из гранита. Едва заметная улыбка коснулась его полных губ, когда он увидел ее.
     Эрин задрожала при виде Олафа от приятного ощущения его близости. Это был он, в великолепном королевском облачении, он, который не нуждался в защите своего достоинства. И она, должно быть, казалась брошенной ненужной вещью.
     "Она: Похожая на лесную фею", - подумал Олаф. Эрин поджала под себя голые ноги, а ее большие изумленные глаза - как красивое летнее поле. Тонкая белая рубаха открывала больше, чем скрывала, и волна чувственности захлестнула его. Он хотел броситься к ней, нежно обнять ее, дотронуться слегка до ее живота. Но он не мог. Он застыл в дверном проеме, думая, что она, вероятно, гневно и холодно отвергнет его.
     Казалось, он лишился дара речи. Из-за досадной слабости Волк не мог двинуться дальше.
     Эрин поднялась и поспешила ему навстречу. Ее заранее подготовленное приветствие улетело, подобно ветру, и слова, сорвавшиеся с губ, были робкими:
     - Мой лорд, ты приехал в ирландскую королевскую резиденцию. У нас принято стучаться в дверь, а не врываться.
     Тон ее голоса придал ему сил, и он смог сдвинуться с места, переступить порог и закрыть за собой дверь. Олаф поднял насмешливо золотую бровь.
     - Вероятно, даже в ирландской королевской резиденции дверь в комнату жены является и дверью в комнату мужа. Но если это не так, ты должна простить меня, так как норвежцы привыкли входить решительно. Вполне возможно, что из-за нашей привычки к вторжениям нам недостает благородных манер. Но Ард-Риг Ирландии сам направил меня сюда и сказал, что для меня открыты все двери в его доме.
     Эрин с трудом отыскивала слова, обнаружив, что не в состоянии говорить, когда он медленно, но решительно направился к ней, пожирая ее глазами.
     - Я очень удивлена, что вижу тебя, - усмехнулась она. - Фаис еще не начался, а в Дублине, должно быть, много неотложных дел.
     Олаф остановился напротив нее, и Эрин молилась, чтобы он не заметил, что она не может налюбоваться им, не заметил, как ее душа волнуется от его близости, от ощущения его запаха. Он коснулся ее лица, и прикосновение его мозолистой руки было приятно нежным, потом он провел рукой по ее набухшей груди и животу. Он слегка нахмурился, и Эрин затаила дыхание, слишком завороженная и встревоженная, чтобы оттолкнуть его руку, касания которой она так жаждала снова ощутить.
     - Боюсь, что нам придется отправиться домой до Фаиса, - сказал он с почтением, в которое она не могла поверить.
     - Почему? - с трудом прошептала Эрин.
     - Ребенок...
     - Еще два месяца, - быстро возразила она.
     - Было ошибкой с моей стороны разрешить тебе поехать, - сказал он спокойно. - Тебе не следовало отправляться в путешествие в таком положении, поэтому мы должны поспешить.
     Олаф взглянул на нее, и его голос вдруг стал строгим.
     - Я не принимаю таких возражений, Эрин. Я поговорю с твоим отцом сегодня же вечером, и на рассвете мы отправимся домой.
     Она опустила глаза. У нее не было желания спорить. Радость переполняла ее. Он приехал, и что бы он ни решил, она была счастлива, что ей приказано следовать за ним.
     Ребенок, казалось, почувствовал, что у нее на сердце, так как именно в этот момент он ударил руку своего отца. Взгляд Олафа! мгновенно переместился на руку, и Эрин задрожала от удовольствия при виде его изумленных глаз. Ребенок снова зашевелился, и Повелитель Волков не мог скрыть своего восхищения.
     - А он сильный, наш сын, - с удовлетворением прошептал Олаф, и голос его дрогнул.
     - Может, это и дочь, - поправила его Эрин.
     - Нет, жена, это будет сын, - сказал Олаф уверенно, и Эрин поджала губы. Он засмеялся, когда вновь взглянул в ее лицо, и она удивилась, когда он запустил пальцы ей в волосы и слегка взъерошил их.
     - Ирландка, - произнес он нежно, - я думаю, ты бы возразила мне, если бы я сказал, что в этот день солнце будет светить по-особому ярко над нами.
     "Ты ошибаешься!" - жаждала крикнуть Эрин. Но не могла. От счастья ей хотелось броситься ему в объятия.
     Они смотрели друг на друга в ожидании. "Я так хорошо его знаю", - думала Эрин. Она могла бы вспомнить каждую складку его кожи и пульсацию каждого его мускула, его плоти, и все же каждый раз они встречались как противники.
     Он отступил от нее.
     - Я должен многое обсудить с твоим отцом, - сказал он жестко. - Собери свои вещи и отдохни, так как мы отъезжаем с наступлением рассвета.
     Он зашагал к двери, покидая ее так же резко, как и вошел к ней, потом остановился и холодно произнес:
     - Нравится тебе или нет, как я вхожу, ирландка, не пытайся закрыться от меня, даже если ты в Таре, в доме своего отца. Где бы мы ни были, ты моя жена. И я не хочу быть вынужденным доказывать тебе это, выбивая ирландскую дверь.
     Эрин встретилась с его резким взглядом, оставаясь безмолвной, и продолжала смотреть в его сторону даже после того, как он закрыл дверь. Она обнаружила внезапно, что сердце в ее груди бьется в бешеном ритме, и что огонь волнами прорывается внутрь ее.
     Как обычно, он оставил ее разозленной, готовой задушить его или, по крайней мере, окунуть в кипящее масло, потому что он будет лежать рядом с ней, касаться ее.
     Эрин немного успокоилась и стала укладывать вещи, которые она собиралась взять с собой, вынимая одежду для путешествия домой - самую теплую рубаху и тяжелый, отороченный мехом плащ, толстые чулки и высокие кожаные башмаки.
     Когда все было готово, она взглянула на свою кровать.
     Сегодня она будет спать в постели, и мечты ее станут реальностью.
     На этот раз, прежде чем муж вошел, она услышала его и забралась быстро под покрывало. Она опять была с ним, но, слыша, как он, тихо снимает одежду, она и не думала притворяться спящей. Она хотела повернуться и посмотреть на него, на могучее тело воина, по которому она так скучала.
     Эрин ощутила его вес, когда он лег рядом с ней. Она ждала, ее плоть была полна возбуждения, она ждала, что он протянет к ней руки. Секунды казались часами, минуты - днями, и она продолжала ждать. Она почувствовала лишь движения его тела, когда он отвернулся от нее, обняв свою подушку.
     Эрин подумала, что он заснул, и не могла подавить рыдания. Только когда он почувствовал ее касание, встревоженный, он положил руку на ее плечо.