и почему же ты убила этого... как ты его называешь? Мальвивэ?
     - Это тот самый человек, который продал меня мадам Клод, - честно ответила она.
     - Да, в таком случае, пожалуй, он заслуживал этого больше, чем я, - согласился Николас, прижимая ее к себе все теснее, пока не почувствовал, что снова возбужден и желает ее. - Ты использовала яд?
     - Я не понимаю, - закричала она, хватая его за плечи, - как ты можешь над этим смеяться?
     - Разве ты до сих пор не поняла, мой ангел, что всегда можно либо плакать, либо смеяться? - он вытер ее мокрое лицо, - я просто думал, что сегодня ты уже наплакалась вволю, - и он снова овладел ею, повернувшись на спину, и легко поднимая ее на себя.
     Она удивилась, и заколебавшись попробовала освободиться от него. Ему стало очевидно, что ее порочное прошлое было лишь мимолетным эпизодом, и он с наслаждением подумал, что ему еще многому предстоит ее научить.
     - Николас! - испуганно взмолилась она. Сделав над собой усилие, он улыбнулся.
     - Мне кажется, ты все выдумала. Ты действительно провела последние десять лет в монастыре. Будь храброй, моя девочка. Тебе еще это понравится, - его пальцы сжали ее бедра, поскольку она все пыталась вырваться. - Пожалуйста, - попросил он.
     Он еще никогда не просил ни о чем ни одну женщину. И Жизлен отчего-то об этом догадалась. Она закрыла глаза, и руки ее сильнее вцепились в его плечи, но она больше не пыталась освободиться от него.
     Жизлен была прилежной ученицей, и преодолев застенчивость, она, обливаясь потом и содрогаясь от страсти, училась получать и доставлять удовольствие. И на этот раз их блаженные стоны, слившись, разнеслись над тихой водой канала.
     Она застыла возле него - маленький комок удовлетворенной женской плоти, и он обнял ее, чувствуя, как на него накатывает сонная усталость. Рана у него на плече ныла, но он и не подумал обратить на нее внимание. Это была совсем небольшая расплата за то, чтобы получить Жизлен. Если бы понадобилось, он бы не задумываясь, позволил ей отрубить себе руку, лишь бы насладиться мгновениями, которые они только что пережили.
     Она была до того маленькая, до того страстная, до того сильная, и ужасно беззащитная. Он никогда прежде не встречал подобных женщин. Он нуждался в ней, он, который никогда прежде не нуждался ни в одной живой душе. Он не допустит, чтобы кто-то снова причинил ей зло. Он сам заставил ее страдать, и искупит вину, оградив ее от тех, кому захочется снова причинить ей боль.
     Он немного подождал и убедился, что она спит так глубоко, что ее не может ничего разбудить. Он тоже хотел спать, хотел зарыться в нее и вдыхать ее аромат.
     Но ему предстояло дело поважнее, и его нельзя было отложить. Венеция ничем не отличалась от тех городов, куда съезжались люди со всего света. Игорные дома были открыты здесь до утра, а игра длилась порой до завтрака. Он останавливался трижды, прежде чем нашел, наконец, графа Рэксома, глубоко погруженного в игру в фараона в одном из лучших заведений.
     Граф, вероятно, почувствовал, что над ним нависла чья-то высокая фигура. Он поднял глаза, и Николас увидел, что он не пьян. Это не имело значения, - пьяному или трезвому ему предстояло умереть. Независимо от того, каковы будут условия его светлости, дуэль с Николасом Блэкторном могла иметь только один финал. Он просто доставит больше удовольствия обществу, если окажется трезвым.
     - Вы, Блэкторн? - спросил граф, поднимая голову, - и в глазах его мелькнула злоба, - я надеялся, что еще увижу вас. Меня интересует ваша маленькая подружка. У нас с ней незаконченное дельце, понимаете? Что если мы сыграем на нее? В пикет? Можем играть хоть ночь, хоть неделю. Победитель забирает все.
     - Я намерен убить вас, Рэксом, - произнес Николас мягким, вежливым тоном.
     - Не дурите, старина. Люди не убивают друг друга из-за девки. Я почувствовал, что вы недовольны, когда узнал девчонку, но у меня всегда была отличная память. Пошли приятель, выпьем вместе... - он протянул Николасу хрустальный стакан, но взгляд его стал беспокойным.
     Николас взял стакан своей сильной белой рукой.
     - Вы совершенно правы, благородные люди не дерутся из-за шлюх, но поскольку дама, о которой идет речь, моя невеста, то я думаю, вы согласитесь, что здесь иной случай.
     Рэксом был искренне изумлен.
     - Неужели, старина, я, вероятно, ошибся. Примите мои извинения...
     - Это недостаточно, - сказал Николас, и выплеснул содержимое стакана ему в лицо.
     В комнате стало тихо. Рэксом вытащил из рукава обшитый кружевом носовой платок и вытер лицо. Он побледнел, и не случайно. Он не мог извиниться еще раз, тем более после оскорбления, свидетелями которого оказались все присутствующие. Посмотрев на Николаса, он понял, что умрет.
     - Я принимаю ваш вызов, - произнес он, и голос его едва слышно дрогнул.
     Николас рассчитывал быстро и безжалостно с ним разделаться и вернуться в объятия Жизлен до того, как она поймет, что его нет рядом. Он сделал все что мог, чтобы утомить ее, а ее собственное волнение добавилось к этому, поэтому он был почти уверен, что она проспит долго. Он потерял счет своим дуэлям, иногда он дрался из-за сущих пустяков, ему мог не понравиться чей-то камзол или голос. "Причина, по которой он убил Джейсона Харгроува, была сродни этим. Никто из тех, с кем он дрался, ни один из тех, кого он убил, не заслуживали этого в отличие от милорда Рэксома.
     Но в этом-то и было все дело. Ненависть ослепляла его. Гнев сделал слабым. Ярость переполняла его. В Венеции относились к подобным историям легко. Если два английских джентльмена желают решить вопрос чести здесь и сейчас, столы убирают с дороги, выбирают секундантов и приступают к делу.
     То, что схватка решилась в его пользу, не приносило Николасу удовлетворения. Даже почти потеряв рассудок от бешенства, он не получил ни единой царапины. Он дрался, как одержимый, и его умение владеть шпагой, и прежде весьма искусное, стало сверхъестественным.
     Но Рэксом не желал умереть легко. Это продолжалось чертовски долго, все кругом было в крови, проклятый трус в конце концов заплакал, и все ужаснулись, увидев его слезы.
     - Чертовски дурной тон, - пробормотал, когда наконец все было кончено, Хоптон, приятель Блэкторна, который предложил быть его секундантом. - Он был негодяй, и мы все это знали, но вот уж не думал, что благородным мстителем будете вы, Блэкторн.
     - Приятно, не правда ли? - глухо спросил Николас, глядя на кровь у себя на руках.
     Его секундант снова глянул на тело Рэксома и содрогнулся.
     - Не особенно, - сказал он, - смерть никогда не бывает приятной, даже если покойный ее заслуживал.
     - Да, - согласился Николас, - не бывает. - И вышел навстречу венецианскому рассвету с окровавленными руками и окровавленной душой, в надежде получить отпущение грехов.

22

     Когда Жизлен проснулась, комната показалась ей мрачной, отблески зеленовато-синего света плясали по потолку. Она тихо лежала в постели, наслаждаясь мягкостью матраса, наслаждаясь непередаваемым ощущением благополучия, которое переполняло ее. Она была одна в постели, что, конечно, ее огорчило, но, однако, и это обстоятельство не могло заставить ее перестать ощущать почти что животное наслаждение.
     Она повернулась на спину, неожиданно поморщилась от болезненного ощущения в мышцах, и стала снова смотреть, как двигаются тени. Рассветные лучи, отражаясь в воде канала, превращали комнату в загадочное, волшебное место.
     Правда, обернув вокруг себя простыню, и подойдя к окошку, Жизлен поняла, что солнце заходит, а не встает. Она проспала почти целый день.
     Она посмотрела на свое тело, лишь погружаясь в горячую, душистую ванну. Запекшаяся кровь - свидетельство того, что он ею обладал. Она оглядела себя снова, и ее бросило в жар. Ей захотелось узнать, где Николас. Она оделась в платье простого фасона. "Странно, - думала она, усаживаясь на диван в салоне, - мне, наверное, надо было бы сейчас одеться в красное". После самой пылкой ночи в своей жизни, она неожиданно почувствовала себя снова такой же юной, как десять лет назад.
     Где же он? Она не могла и не хотела сейчас верить, что он бросил ее, вняв ее мольбам. Это была бы уже невиданная жестокость - сломить ее сопротивление только для того, чтобы потом выбросить вон. Он уверял ее, что никогда не отпустит, и оказалось, что она поверила ему. Она будет с ним всегда. Или умрет.
     Трактирщик волновался. Он утверждал, что не знает, где может быть Николас, но его угрюмое лицо было напряженным. Его беспокойство передалось Жизлен, и у нее защемило сердце.
     Слуги ушли спать. Трактирщик пошел искать Блэкторна, хотя и сказал, что отправляется просто прогуляться. Жизлен, ожидая, как потерянная, бродила по дворцу.
     Она поднялась наверх уже за полночь. Дом был пустынен и тих, и она, миновав дверь своей маленькой комнаты, прошла в хозяйскую спальню. Свеча, которую она принесла, едва теплилась и, поставив ее на стол, она принялась искать канделябр.
     - Не надо, - раздался из темноты голос Николаса.
     Жизлен захотелось расплакаться, такое она почувствовала облегчение. Задрожав, она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Единственная свеча почти не давала света, но она смогла разглядеть, что он стоит возле окна и смотрит на звездное небо.
     - Ты здесь давно? - спросила она. Он повернулся, и приняв небрежную позу, посмотрел на нее с ухмылкой, которой она надеялась больше никогда не увидеть.
     - Не очень. Он умер.
     Она не сразу поняла, о чем он говорит. На нем была пыльная черная одежда, волосы небрежно упали на бледное, напряженное лицо.
     - Кто?
     - Рэксом, - сказал он, - я вступился за твою честь, дорогая. Кто теперь отомстит за зло, которое причинил тебе я?
     - Ты убил его?
     - Неужели ты сомневаешься? - он небрежно махнул рукой. Я знаю, как убивать. Хотя я, кажется, превзошел сам себя - двое всего за один сезон. Ну что ты так испугалась? Я вызвал его. Полно свидетелей, которые могут подтвердить, что дуэль была честной. Нам не придется бежать из Венеции.
     Жизлен слышала в его голосе отчаяние, причины которого она не могла угадать. Не говоря ни слова, она приблизилась к нему. И поняла, что у ее злого, бессердечного и безумного Николаса есть душа.
     Она дотянулась и приложила ладони к его щекам.
     - Николас, - прошептала она, - я перед тобой виновата.
     Он попытался освободиться от ее ласковых рук.
     - Виновата? Почему ты должна чувствовать себя виноватой? Еще одна смерть, больше, меньше, это уже не имеет значения, если кто-то и заслуживал смерти, так это Рэксом. Ты не первая и не последняя из его жертв, и тебе досталось далеко не хуже, чем прочим. Он бесславно умер - лежал в луже крови и просил пощады, даже тогда, когда жизнь уже покидала его.
     - О Господи, - прошептала она, обнимая его за шею, - Николас... Он оттолкнул ее.
     - Я сейчас не в настроении, - сказал он, горько усмехнувшись. - Я не хотел возвращаться сюда, но радости Венеции не для меня. Я избавлю тебя от своего присутствия...
     Жизлен схватила его за руку, удерживая.
     - Николас, - сказала она, - я люблю тебя.
     - Не надо, - фыркнул он, но не убрал руки, - неужели ты не понимаешь? Неужели я не доказывал тебе раз за разом, что я чудовище, недостойное любви, недостойное ничего...
     - Я люблю тебя, - повторила она, беря его за вторую руку, и заставляя себя обнять, - я люблю тебя.
     Он издал странный, похожий на стон звук, и уронил голову ей на плечо. Жизлен почувствовала, что его бьет дрожь, и держала его осторожно, как обиженного ребенка, так, как она обнимала бы своего пропавшего брата. А потом она подняла голову и коснулась его рта своими губами.
     Он позволил ей себя поцеловать, потом ответил, но она отстранила его, и расстегнув костяные пуговицы на его рубашке, сняла ее с его плеч. Найдя рану, которую она нанесла ему, она пробежала губами по длинному рубцу. Она поцеловала его плечи, грудь, касалась губами мускулистого живота.
     Он притянул ее к себе, и теперь уже он поцеловал ее глубоким и долгим поцелуем, поцелуем, на который она ответила. Подхватив ее на руки, он бережно отнес ее на постель. Жизлен чувствовала себя растерянной, испуганной и взволнованной, как никогда прежде, словно он отнял у нее все - волю, силу, гнев. Она существовала только для него. Она обнимала и укачивала его, как ребенка, гладила по голове, и плакала от жалости к нему. И еще она ощущала на своей коже его слезы.
     В те дни их жизнь напоминала идиллию, мечту. Они подолгу валялись в постели, занимаясь любовью без жара и страсти, но сладостно и томно, и фантазия их не знала предела. Он не мог насытиться ею, она не могла насытиться им.
     Жизлен понимала, что рано или поздно счастью наступит конец, но когда она начинала думать об этом, у нее замирало сердце, стыла кровь и к глазам подступали слезы.
     В конце концов ее прошлое снова напомнит о себе - даже сквозь туман, который застилал ей глаза, когда она попала к мадам Клод, она видела мужчин, которые оспаривали право обесчестить ее. Рэксом тогда выиграл, но найдутся и другие, которые вспомнят. И Николасу придется их убивать.
     Ей было трудно существовать, зная об этом. Ее не пугала возможная гибель недостойных, чужих людей. Ее пугала возможная гибель ставшего ей близким человека.
     Она считала его прежде таким сильным, таким холодным и бесчувственным, не способным ощущать ничего, кроме ярости. Он наградила его свойствами сверхчеловека, чтобы ей легче было держаться от него в стороне, а вместо этого оказалась в плену. Красивый юноша, которого она когда-то любила, никуда не исчез, как не исчез и ее мучитель. Распутник, предатель, пропащая душа, обиженный ребенок, который нуждался в ее любви, а она оказалась не в состоянии этого понять.
     Ей хотелось дать ему эту любовь, прижать к своей груди его голову, успокоить измученную душу. Ей хотелось быть его возлюбленной, его матерью, его другом, его ребенком.
     Но, оставшись с ним, она может окончательно погубить его, сделать то, к чему он долго стремился сам и чего избежал. Он изменился после смерти Рэксома, и она узнала о нем то, чего не знала прежде.
     Приметы, которые заставили ее об этом догадываться, были едва заметны, незначительны, но тем не менее существенны. По утрам они лежали в постели, и он учил ее играть в пикет, только для того, чтобы позволить ей после выиграть у себя. Днем он возил ее в гондоле, и если Жизлен снова начинала ощущать дурноту, нес ее на руках по улицам, и хотя его галантность заставляла ее страдать еще больше, она ничего не говорила ему. По вечерам они ели холодного цыпленка прямо под звездами, а потом танцевали в темноте, и Николас тихо напевал старинную английскую мелодию. А ночью она обнимала его, когда он лежал без сна, и его преследовали призраки и мучило раскаяние.
     Она терпеливо выслушивала его, когда он рассказывал ей о том, как его детские горести становились серьезнее, о том, как отец не желал признавать его, и о том, как ужасно он умер. Он рассказал ей о своей первой дуэли, когда он убил ни в чем не повинного юношу, о женщинах, которых он погубил, о состояниях, которые выигрывал и терял. Но больше всего его терзала вина перед пятнадцатилетней французской девочкой, которой он ранил сердце.
     Жизлен выслушивала его, жалела его, но понимала, что этого не достаточно. Вера в которой ее воспитали, подтверждала, что покаяние исцеляет душу. И Николасу каждый раз, когда он признавался ей в некогда совершенном грехе, становилось легче, словно тяжкая ноша падала с его плеч. Он мог теперь снова улыбаться не с издевкой, а добродушно. Мог даже смеяться. Но все это лишь утверждало Жизлен в ее решении покинуть его.
     Она должна, обязана оставить его. У нее нет иного выбора. Если она так поступит, он сперва разъяриться, но может быть сумеет полюбить ту, которая достойна любви больше, чем она. И тогда тени прошлого покинут его навеки. Если она останется с ним, этого не случиться никогда.
     Она и сама не знала, куда может уйти. Она не знала, когда ощутит в себе достаточно сил, чтобы отказаться от единственной надежды на счастье. Но она должна уйти, пускай это и разобьет ей сердце, которое, как ей казалось, было давно разбито.
     Во дворце был маленький внутренний дворик, заросший одичавшими растениями и по-своему очаровательный. Луиза изгнала Жизлен из кухни, не признав ее французских рецептов. Но сад не принадлежал никому, садовник давным-давно нашел себе другое занятие. Жизлен часто бывала там, - когда светило солнце, она возилась в земле и не думала о будущем. Она никогда не знала наверняка, как захочет Николас провести день. Он спал дольше, чем она, привыкнув к праздности, тогда как она не могла не трудиться. Он часто ухитрялся затащить ее обратно в постель к их взаимному удовольствию, но Жизлен никак не могла отделаться от ощущения, что они берут время у жизни взаймы, и что беда вот-вот постучится в дверь.
     И куда быстрей, чем она предполагала. Как-то Николас остановился возле нее, когда она рыхлила землю, и сказала:
     - Мы возвращаемся в Англию, не бойся, я обещаю тебе, что мы будем держаться от Франции в стороне, и постараемся как можно меньше плыть морем, хотя я до сих пор не могу понять, почему ты, с твоей силой воли, так подвержена морской болезни.
     Жизлен не удалось заставить себя улыбнуться.
     - Я не хочу в Англию. А разве ты можешь туда вернуться? Ведь тебя там ждут неприятности.
     - Я все улажу, если захочу. У меня есть влиятельные друзья. Трактирщик поможет тебе уложить вещи...
     - Оставь меня здесь...
     Его лицо стало каменным. Впервые за долгое время он посмотрел на нее холодно и зло.
     - Не говори чепухи.
     - Будь благоразумен, Николас. Я тебе не нужна...
     Он приблизился к ней столь стремительно, что она не успела договорить. Он поднял ее на ноги, и зажал ее лицо между своих ладоней. Он был такой сильный, такой высокий и отчего-то удивительно беззащитный.
     - Ты нужна мне. Неужели я до сих пор тебе этого не доказал, любовь моя. Я никогда не отпущу тебя. Никогда.
     Он поцеловал ее, и Жизлен обняла его, чувствуя, что любит его все сильней, и что с каждым мгновением ей становится все труднее отказаться от него. Она понимала, что не сможет даже проститься с ним, иначе он ее не отпустит, и смотрела на него, надеясь, что он разглядит, как печальна ее улыбка, ощутит, как трепетны руки и горяч прощальный поцелуй.
     Она стояла неподвижно, глядя как он уходит, чтобы сделать последние распоряжения перед отъездом, и понимала, что время ее истекло. Мысли ее путались, слезы катились по щекам, и она презирала себя за нерешительность и слабость. Она не плакала десять лет, а теперь не могла остановиться.
     До нее донесся какой-то шум, но она не двинулась с места, и лишь вытерла влажные глаза. А потом она услышала голос, который уже не надеялась услышать.
     Она повернулась, и в изумлении уставилась на Элин Фицуотер и высокого мужчину, который стоял рядом с ней.
     - Жилли! - воскликнула Элин.
     И Жизлен, поддавшись нахлынувшим на нее чувствам, громко всхлипывая бросилась в радушные объятия Элин.
     - Бедный мой ангел! - причитала Элин, прижимая ее к своей груди. - Ты так настрадалась. Ничего, наконец-то мы здесь. Тони больше ни за что не позволит ему тебя обижать.
     Жизлен не могла вымолвить ни слова в ответ. Рыдания сотрясали ее, пока Элин вела ее в салон и усаживала на диван.
     - Это не... - бормотала она, - я не могу...
     - Успокойся, прошу тебя. Тони, узнай, нельзя ли попросить, чтобы нам подали чаю. Жилли надо выпить горячего крепкого чаю, чтобы успокоиться.
     Жизлен улыбнулась сквозь слезы, и всхлипывая произнесла:
     - Вы, англичане, считаете, что чай - лекарство от любых недугов.
     - Так и есть. Потому мы все такие спокойные и уравновешенные.
     - Спокойные и уравновешенные, как Николас Блэкторн?
     - Что он сделал с тобой, Жилли? Это, наверное, было ужасно! Он обидел тебя? Ты его ненавидишь?
     - Ты должна увезти меня от него, Элин.
     - Не вол