рак. Она понимала, что у нее остается последний шанс. Чуть поколебавшись, Энни решительно прошла в смежную спальню.
     Эта комната оказалась не намного просторнее, а обстановка была еще беднее. Широкий матрас, покрытый простыней, прямо на грязном полу, да потрепанный плед сверху. И все.
     Энни скинула с себя всю одежду и, аккуратно сложив, пристроила в углу. Затем, обнаженная, скользнула под плед и лежала, дрожа от ночной свежести. Сердце ее колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Господи, что она вытворяет?! Лежит в чем мать родила в чужой постели! В его постели... И самое поразительное, что это кажется ей почему-то совершенно естественным.

***

     Энни даже не заметила, как уснула. Когда она открыла глаза, в спаленку просачивались первые серые щупальца, предвещавшие рассвет. В комнате она была не одна, - сидя у нее в ногах, Джеймс молча наблюдал за ней.
     - Ты, похоже, всегда поступаешь по-своему, - хрипло сказал он.
     Энни хотела было возразить, но не нашлась что сказать. Джеймс взялся за кончик пледа и медленно стянул его, обнажая ее тело, подставляя его прохладному утреннему воздуху. В холодных голубых глазах Джеймса светился гнев. И было в них что-то еще - непонятное, тревожащее и пугающее.
     - К дьяволу все! - процедил он, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней. - Я стольких людей отправил на тот свет ради тебя. Я тебя заслужил! - Джеймс склонился над ней, заслоняя и без того тусклый свет. Энни даже толком не понимала, чего ожидает. Последние дни ее были наполнены эротическими фантазиями и мечтами, самыми безумными и бесстыдными желаниями, которые она тщетно отгоняла прочь. Но стоило Джеймсу только прикоснуться к ней, как она позабыла обо всем на свете.
     Он овладел ею быстро, без лишних слов, без поцелуев и ласк. Он просто разделся, лег рядом и молча проник в нее. Познал ее с холодной и безжалостной расчетливостью, прижав руки Энни к тонкому матрасу, чтобы она даже не пыталась обнять его, теснее привлечь к себе.
     Энни еще толком не проснулась, поэтому его проникновение и последовавшие ритмичные движения причинили ей боль. Она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть, но усилием воли заставила себя стиснуть зубы и терпеть. Лицо Джеймса было искажено от гнева и решимости, смешанных с отчаянием и ненавистью к самому себе. Он молча продолжал познавать ее, а Энни, закрыв глаза, так же молча сносила это тяжкое испытание, целиком подчинившись его воле, заставив себя уступить его звериному желанию.
     Внезапно она поймала себя на новом ощущении. Движения Джеймса больше не причиняли ей боль. Хотя Энни и попыталась отключить свое сознание, тело ее реагировало на действия Джеймса само, помимо ее воли. Сам же Джеймс, мокрый от пота, безжалостно, словно машина, без устали продолжал орудовать в ней, подчиняя своему жестокому ритму и себя, и Энни.
     Энни закусила губу - она предпочитала терпеть, но не просить пощады. С ней творилось что-то странное, неслыханное. Она уже сама прогибалась навстречу Джеймсу, стремилась вобрать его глубже, почувствовать еще острее. Энни вдруг показалось, что перед ней разверзлась бездонная пропасть, и она с ужасом осознала, что проваливается в нее.
     Ничего подобного Энни прежде не испытывала. Душа ее как будто покинула тело и, паря в поднебесье, словно со стороны наблюдала за тем, как Джеймс Маккинли раз за разом всаживает свой могучий инструмент в ее лоно.
     А ведь она вовсе не желала столь безропотно отдаться ему, всецело подчиниться его воле. Энни не хотела терять над собой контроль, но Джеймс лишил ее малейшей способности сопротивляться, увлек в какие-то неведомые дали. И вскоре волна первого, всесокрушающего оргазма обрушилась на Энни, подобно цунами, погребла под собой и поволокла куда-то, уже бесчувственную и раздавленную.
     Энни вскрикнула, но ладонь Джеймса мгновенно зажала ей рот, и Энни ощутила солоноватый привкус крови. Собственной крови.
     В следующий миг на нее лавиной обрушилась вторая волна - еще более мощная, нежели предыдущая, - и она поняла, что неумолимо скользит к разверстой бездне, из которой никогда уже не выберется. В отчаянии она сделала последнюю попытку вырваться, хотя подсознательно понимала: спасения нет.
     Джеймс вдруг замер, выгнув напряженную спину, зубы его болезненно оскалились, а тело содрогнулось в мощной конвульсии. Энни стало ясно, что последний путь к спасению отрезан. И, пролетев, казалось, через тысячу Вселенных, она провалилась в черную пустоту...
     Энни было холодно и одиноко. Дрожа всем телом, она в ужасе открыла глаза, однако Джеймс был рядом. Он лежал поверх пледа, все еще тяжело дыша, не оправившись после случившегося.
     Он набросил на нее байковое одеяло, но проку от него было мало. Энни промерзла до костей, и ей казалось - нет, она знала, - что уже никогда больше не согреется.
     Джеймс повернул голову и мрачно посмотрел на нее. В голой спальне стало уже светлее, и в игре теней лицо его, обращенное к ней, казалось ликом смерти.
     - Я тебя предупреждал, - невозмутимо произнес он.
     - Да.
     Внезапно Джеймс прищурился, прикоснулся к ее губам, а затем, отняв руку, с изумлением уставился на окровавленные пальцы.
     - Это - моя работа? - осведомился он бесстрастно, почти деловито, но Энни знала, что вся их дальнейшая судьба зависит сейчас от ее ответа.
     - Нет, - солгала она, ни секунды не колеблясь. - Я просто прикусила губу.
     Джеймс еще некоторое время молча смотрел на свои пальцы, обагренные кровью Энни. Затем наклонил голову и облизал их.
     А после этого, как и ожидала Энни, он поцеловал ее в губы.
     Легонько, едва к ним прикоснувшись. Когда же он отстранился, его губы заалели от крови.
     Энни отчаянно хотелось закрыть глаза, ничего не видеть, исчезнуть. Ее истерзанное тело болело и саднило, а душа рвалась на свободу - подальше от Джеймса, как можно дальше от всех.
     Но она так и не решилась даже зажмуриться. Джеймс снова поцеловал ее, на этот раз жгуче и пылко. Он уже не держал ее за руки, и Энни, воспользовавшись этим, сама обхватила его за шею - почти боязливо, опасаясь, что он вырвется и оставит ее здесь одну. А Энни не могла позволить себе снова потерять его: только сейчас она наконец осознала, насколько зависит от этого мужчины.
     Если Джеймс намеревался преподать ей урок, доказать, насколько она беззащитна и уязвима, то он, несомненно, в этом преуспел. В жизни Энни еще не чувствовала себя настолько беспомощной, и единственной ее надеждой на будущее был сейчас этот поцелуй Джеймса, его влажные жаркие губы, сомкнувшиеся на ее губах.
     А ведь прежде она никогда не подумала бы, что Джеймс умеет и любит целоваться. Тем не менее он целовал ее столь искусно и страстно, что очень скоро Энни ощутила знакомое до боли томление в чреслах. Она уже снова мечтала о его ласках, о прикосновениях его рук. Она жаждала снова ощутить в себе его горячее естество!
     Взгляд Энни скользнул по его обнаженному торсу, и ей вдруг стало страшно. Тело Джеймса было почти сплошь испещрено рубцами и шрамами. Господи, сколько же боли и страданий пришлось ему вынести! Сколько раз на него покушались, пытались убить! А ведь могли и преуспеть...
     Энни отчаянно хотелось, чтобы Джеймс сказал ей что-нибудь. Она жаждала услышать его голос, слова любви или хотя бы утешения, но Джеймс молчал. Он был занят тем, что покрывал поцелуями ее шею, постепенно подбираясь к груди.
     Энни, как никогда, ясно осознала, что жаждет его любви, и это было, пожалуй, самое страшное. Не тот человек Джеймс, который способен дарить любовь! Он сеял вокруг себя лишь смерть и страдания. Мысль эта привела Энни в такой ужас, что она, словно освободившись от эротического заклятья, невольно попыталась вырваться из объятий Джеймса.
     Он был во много раз сильнее и при желании мог легко с ней справиться. Однако Джеймс мгновенно разжал объятия и так спокойно, почти небрежно отстранился, что ее охватило разочарование. Энни отважилась заглянуть в его глаза, и ей показалось, что в них сияет торжество.
     Захлестнувшая ее ярость была столь безумна, что на мгновение Энни даже позабыла о своем огорчении. А торжество в глазах Джеймса уступило место холодному, циничному равнодушию.
     - Хочешь, я дам тебе пистолет? - внезапно, как бы вскользь, обронил он.
     Энни не сомневалась, что если скажет "да", то получит пистолет. Джеймс отогнет угол матраса, достанет оттуда заряженную "беретту" калибра девять миллиметров и даже продемонстрирует, как пользоваться ею. И, если Энни действительно хоть отдаленно напоминает своего отца, она непременно пустит оружие в ход...
     - Вы хотите, чтобы я вас застрелила? - еле слышно прошептала Энни, но все-таки нашла в себе мужество посмотреть ему в глаза.
     Джеймс пожал плечами.
     - Рано или поздно мне все равно не избежать этой участи, - сказал он, снова переходя на тягучий выговор уроженца Техаса. - Пусть уж лучше я паду от руки человека, которому и в самом деле очень хочется меня ухлопать.
     - Прекратите! - хрипло выкрикнула она.
     - Прекратить - что?
     - Изображать этот акцент, - гневно сказала Энни. - Лгать, водить меня за нос, дурачить так, что я перестаю понимать даже, день сейчас или ночь!
     - Только что, когда ты кончала, тебе было на это наплевать, - хладнокровно заметил Джеймс.
     Он доигрался. Энни набросилась на него, как разъяренная фурия, слепо молотя кулачками, царапаясь и обзывая словами, которые никогда прежде не произносила.
     Джеймс ей не мешал. Разумеется, он мог подавить эту вспышку в мгновение ока, одним мановением руки, но предпочел вместо этого понаблюдать, насколько опасна может быть Энни в своей неконтролируемой ярости.
     Если и были у Джеймса сомнения относительно ее профессиональной подготовки, то беспомощные и беспорядочные барахтанья Энни быстро их развеяли. Она кусалась, дралась и царапалась, не переставая поносить его последними словами, и наконец Джеймсу это наскучило. Ловко перехватив ее запястья одной рукой, он медвежьей хваткой стиснул их с такой силой, что Энни мгновенно перестала сопротивляться. Однако Джеймс не повторил ошибку и не выпустил ее.
     - Ты дерешься, как девчонка, - насмешливо произнес он.
     В разгневанных небесно-голубых глазах Энни Сазерленд блеснули слезы. В следующий миг предательская слезинка скатилась по щеке, за ней - другая, и вскоре тело Энни уже сотрясалось от сдерживаемых рыданий. Она отчаянно боролась с собой, чтобы не расплакаться у него на глазах, но по всему чувствовалось, что ничего у нее не выйдет. А у Джеймса, как назло, до сих пор так и не выработалось противоядия от женских слез. И выносить их он не мог.
     - Господи, только не это, Энни! - взмолился он. - Лучше ударь меня еще разок.
     Энни возвела на него свои прелестные заплаканные глаза и жалобно пробормотала:
     - Не могу. Рада бы, но не могу...
     И тут Джеймсу показалось, будто в его душе прорвалась некая плотина. Он нежно обнял Энни и, прижав к груди, стал гладить по влажным волосам, нашептывая какие-то смешные слова утешения, которые впервые со времен детства вдруг пришли ему на ум.
     Джеймс слизывал солоноватые слезы с ее щек, а потом поцеловал Энни в губы - поначалу медленно, осторожно, словно пробуя на вкус ее боль и отчаяние, и наконец более настойчиво.
     Он даже сам не заметил, как случилось, что Энни вдруг очутилась сидящей на нем; ее длинные ноги прижимались к его бедрам, а его собственные поцелуи уже совсем не походили больше на утешительные. Руки Энни запутались в его длинных волосах; она нашептывала ему на ухо слова, полные самой безумной нежности и страсти. Слова любви.
     Джеймс вдруг понял, что она и в самом деле любит его. Любит всем сердцем его - бездушного монстра. И будет любить - но до тех лишь пор, пока не узнает страшную и горькую правду.
     Однако сейчас правда - его невидимый враг - была пока скрыта за надежной завесой, и он знал, что на какое-то время ей суждено оставаться там.
     Энни протянула руку вниз, неловко и неумело нащупывая его член. Джеймс помог ей, и они вновь слились воедино.
     По телу Энни пробежала сладостная судорога; закрыв глаза, она выгнула спину и обеими руками, как кошка, вцепилась в плечи Джеймса, сама не замечая, как ее ногти впиваются в его плоть.
     Несколько мгновений она не шевелилась, затем открыла глаза, посмотрела на Джеймса, и он легко прочел в ее взгляде смущение и страх вперемешку с вожделением.
     - Возьми меня, Энни, - прошептал он.
     При этих его словах Энни вздрогнула, и ее огнедышащее лоно так тесно сомкнулось вокруг его напряженного естества, что Джеймс с трудом сумел удержать себя в руках.
     Его вовсе не удивила нерешительность Энни: он слишком много знал про нее, а потому прекрасно понимал, что с ней творится. Чувствовалось, что ее смущает непривычная обстановка, что она страшится не только своих действий, но и чувств, собственного отношения к происходящему. И еще он знал, что легко сумеет заставить ее преодолеть страх и выполнить все, что он хочет...
     Вскоре Энни удалось попасть в нужный ритм, и сладострастная скачка возобновилась. Кожа Энни блестела от пота, возбужденные соски набухли и выступали маленькими башенками, а Джеймс, подобно изголодавшемуся узнику, упивался ее дрожью, вздохами, каждым мгновением их близости.
     Ледяная принцесса, созданная Уином Сазерлендом, на глазах таяла от сжигавшего ее жара. Как и предупреждал Джеймс, она отдавалась ему целиком, без остатка.
     Приподняв голову, он зажал зубами один сосок и легонько прикусил его. Почти в то же мгновение тело Энни начало сотрясаться от нахлынувшего оргазма. И тут же Джеймс с недоумением обнаружил, что и сам уже пересек заветную черту. Он был настолько увлечен наблюдением за страстью Энни Сазерленд, что даже не заметил, как перехлестнула через край страсть, сжигавшая его самого! Одновременно с Энни он провалился в сладостное небытие, раз за разом извергая эту страсть в ее трепещущее лоно.

Глава 16

     - Если хочешь, можешь принять душ.
     Слова эти, бесстрастные и отрывистые, вырвали Энни из тревожного сна. В оконце спальни просачивался серый утренний свет, тело ее мучительно ныло, а на Джеймса ей даже смотреть не хотелось.
     - Хорошо, - пробормотала Энни и села на постели, повыше натянув тонкое байковое одеяло.
     Джеймс стоял в проеме двери, так что посмотреть на него ей все-таки пришлось.
     Он уже принял душ, волосы его влажно блестели, а в руке он держал большую чашку. Энни хотела было уже с достоинством отказаться, однако мучившая ее жажда все-таки пересилила.
     - Это кофе? - спросила она.
     - Чай.
     От неожиданности Энни резко подняла голову.
     - Но вы ведь не пьете чай!
     - Целых двадцать лет не пил. Если ты решила принять душ, то поторапливайся. Через час мы отсюда уходим.
     - Почему?
     - Ты могла бы уже перестать задавать глупые вопросы, - усмехнулся Джеймс. - Мы уходим, потому что трупы в сарайчике скоро начнут разлагаться и вонять, а по улицам бродят стаи одичавших животных, готовых сожрать все, что попадется. Не говоря уж о том, что если по нашу душу приходили эти двое, то вскоре можно ждать и других незваных гостей. - Он пожал плечами, словно недоумевая, что приходится объяснять столь очевидные вещи. - Не копайся, иначе мне придется уходить без тебя.
     Энни ошеломленно уставилась ему вслед. Она, едва проснувшись, решила делать вид, что прошлой ночи не было; не было этой дикой, поистине животной страсти, которая ее обуяла. Она намеревалась держаться с Джеймсом холодно и отчужденно.
     Однако холодно и отчужденно держался с ней он сам! Понятно - для него это, конечно же, ровным счетом ничего не значило. Не то что для нее... Энни неожиданно поймала себя на мысли, что уже снова хочет оказаться в его объятиях. Хочет, чтобы он ласкал ее, гладил, шептал слова утешения... И тут же ей вновь захотелось его ударить.
     Ванная при дневном свете выглядела еще безобразнее, чем накануне, но Джеймс догадался оставить для нее чистую одежду на крышке унитаза. Только полностью одевшись, Энни заметила под раковиной несколько бурых пятен. Запекшаяся кровь.
     "Трупы в сарайчике начнут разлагаться и вонять", - так он сказал. Энни вдруг вспомнила отвратительный запах кровавой лилии. Хемантуса. На глазах у нее Джеймс вчера убил человека. Скольких же людей он убил из-за нее, но без ее ведома?
     Джеймс дожидался ее в кухне, и на сей раз Энни взглянула на него без всякого смущения. Что ж, пусть все будет так, словно между ними ничего не было. Если он так считает, то и ее это вполне устраивает.
     Джеймс был одет во все черное, а его длинные темные волосы прятались под вязаной матросской шапочкой. Он казался постаревшим и усталым, лишь глаза оставались прежними. И еще - он удивительно походил на ирландца; Энни даже изумилась, что некогда принимала его за уроженца Техаса.
     - Я приготовил тебе чай, - произнес он.
     Энни терпеть не могла чай, что всегда вызывало неудовольствие Уина. Почему-то при мысли об отце ей вдруг захотелось расхохотаться, и она испугалась, не становится ли истеричкой.
     Взяв из рук Джеймса толстенную, местами выщербленную кружку, она с жадностью сделала большой глоток, а потом, собравшись с духом, заявила:
     - Есть хочу.
     - Боюсь, здесь ничего съедобного нет.
     - Даже не помню, когда в последний раз ела что-нибудь приличное, - вздохнула Энни. - Вы, может быть, и робот, но я - человек, и я голодна как волк. Если хотите, чтобы я вас сопровождала, извольте меня накормить.
     - Если ты будешь капризничать и ставить свои условия, я готов с тобой расстаться, - спокойно сказал Джеймс.
     "Что ж, вполне справедливо", - подумала Энни и решила оставить эту скользкую тему.
     Выйдя из дома вслед за Джеймсом, она впервые увидела мрачный серый город. Пустынные улицы, пугающе темные глазницы окон заброшенных домов, мрачные закоулки... Энни поневоле поежилась.
     - Где мы? - спросила она. - Похоже, что мы оказались за вратами ада.
     - Ты почти угадала. Это Дерримор, Северная Ирландия. Когда-то, лет двадцать назад, жизнь здесь кипела ключом. Но затем единственное на весь город промышленное предприятие закрылось, и почти все население лишилось работы. Город, как видишь, совсем заброшен. Вполне возможно, что по дороге мы ни единой живой души не встретим.
     - Я предпочла бы избегать и мертвых, - сухо заметила Энни.
     - Это невозможно, - покачал головой Джеймс. - Мы в Ирландии, Энни. Нас здесь повсюду окружают души моих давно ушедших предков.
     - Очень весело! - нахмурилась Энни, стараясь не отставать от него. В воздухе висел легкий промозглый туман, и было довольно прохладно. - Послушайте, Джеймс, вы можете ответить мне на один вопрос?
     - Да.
     - Как, прямо сразу? - не поверила Энни. - А вдруг этот вопрос вам совсем не понравится?
     - Я скажу тебе все, что тебя интересует.
     И Энни поверила ему. Впервые поверила, что времена лжи и отговорок остались в прошлом, и испугалась. Но отступать было поздно.
     - Скажите, скольких людей вы убили? Нет, не этого вопроса ждал от нее Джеймс.
     - Ты действительно хочешь, чтобы я тебе ответил?
     Энни вовсе не была в этом уверена.
     - Да, - тем не менее твердо сказала она.
     - Не знаю.
     - Не может быть! Не верю, чтобы вы не вели подсчета или не помнили точную цифру.
     - Поверь мне, Энни, я и правда не знаю. В противном случае я бы давно уже рехнулся. - Он шагал рядом с ней под мелким, едва моросящим дождем, подняв воротник куртки. - Сейчас мы найдем какой-нибудь паб, где ты заморишь червячка, а заодно разведаем, что вокруг творится.
     - Паб? - недоверчиво переспросила Энни и хмуро воззрилась на него. - Прямо с утра?
     - Боже мой, Энни, неужели ты думаешь, что я собираюсь напиться? Не такой уж я забулдыга, как тебе, может быть, показалось. Да и вряд ли я смогу защищать тебя в пьяном виде.
     - До сих пор вам это удавалось, - съязвила Энни.
     Она была почти уверена, что Джеймс в ответ вспылит, но он только пожал плечами.
     - Тоже справедливо, - заметил он. - Но только сейч