ждан. В тот раз, однако, все обстояло по-другому.
     - Я подумал, что тебе будет важно кое-что узнать, - сказал Тиздейл, устраивая поудобнее свое внушительное тело на стуле напротив него и тоже заказывая бренди.
     - Не убежден, - небрежно ответил Николас, - когда кто-то считает, что я непременно должен быть в курсе дела, то дело, как правило, оказывается неприятным. Так что я, по-твоему, должен знать?
     - Твои крестные родители, де Лориньи, кажется, я правильно произношу их фамилии? Ты ведь был у них, когда умер твой отец? - Николас крутил в руках рюмку, взбалтывая в ней бренди, и не отрывал глаз от густой, янтарной жидкости.
     - Да. А что с ними? - спросил он, заранее зная ответ.
     - Их отправили на гильотину. Всю семью, насколько мне стало известно, и детей тоже. Дикий народ, - добавил он, - презренная шваль, воюют против детей.
     Николас продолжал вертеть в руках рюмку.
     - Ошибки быть не может? - спросил он намеренно безразличным тоном. - И детей?
     - Сказать наверняка невозможно - ты же знаешь, что там творится. Но мой источник, черт бы его побрал, вполне надежен. Жаль. Ты ведь был к ним привязан, не так ли?
     Николас поднял голову и посмотрел на дядино возбужденное, в красных прожилках лицо, на его широкий сюртук. Он успел привыкнуть к лицемерию, привык обманывать и себя, не замечать того, чего не хотел замечать.
     - Я их почти не помню, - произнес он. - Лучше скажи, собираешься литы быть на приеме у Честертонов?
     Тиздейл долго смотрел на его, и на лице его отражалось странное любопытство, словно он не мог поверить в то, что видел перед собой.
     - Я что-то не в настроении, - с усилием произнес он, допил бренди, и так решительно поставил рюмку на стол, что она звякнула.
     - У Лориньи была дочь?
     Николас пожал плечами.
     - Вполне возможно. Дай-ка вспомнить, да, кажется, была, совсем молоденькая, почти подросток. Ее звали Жизель, или что-то вроде того.
     Их взгляды встретились, и он понял, что ему не удастся провести старика. Тиздейл знал его куда лучше, чем он сам знал себя.
     - Жизлен, - поправился Николас, делая вид, что только что вспомнил, - ее зовут Жизлен.
     - Звали, - произнес Тиздейл и тяжело поднялся со стула.
     - Я уезжаю в деревню. От всего этого просто разрывается сердце. Буду рад, если и ты наведаешься в Эмберфилз.
     Николас покачал головой.
     - Нет, благодарю, дядя Тиздейя. Я с удовольствием побываю у Честертонов.
     Тиздейл еще раз взглянул на него, а потом покачал головой.
     - Ну что ж, как угодно, мой мальчик, - сказал он и ушел.
     Николас подождал пока дядя уедет. За окнами была ночь, темная и тихая, и он почему-то подумал, что лучше бы тем, кто находится в клубе, сегодня держаться от него подальше, чтобы потом не жалеть, что помешали ему.
     Время шло. К нему никто не подошел, о его нраве ходили легенды, а, возможно, Тиздейл, уходя, успел кого-то предостеречь.
     Лишь когда над городскими улицами начала заниматься заря, Николас решил вернуться домой.
     Он с изумлением взглянул на свою руку, словно она принадлежала не ему, а кому-то другому.
     Коньячная рюмка раздавлена, и осколки вонзились ему в кожу. Кровь запеклась на его длинных пальцах, натекла на пол возле стула. Николас встал, стряхнул мелкие осколки, немного задержался, чтобы вытащить крупные. Затем, обвязав кисть шелковым платком, он шагнул в тусклый утренний свет.
     Через неделю на дуэли он впервые убил человека. Дядя Тиздейл умер в тот же год, но к этому времени денежные дела Николаса были настолько плохи, что даже еще одно наследство не могло его спасти. Он продал все, что только мог, остальное оставил без присмотра и с облегчением вернулся к игорному столу.
     Оказалось, что отправиться на тот свет куда сложней, чем предполагал Николас, тем более что он выбирал для этого незамысловатые способы. Бутылка не давала ему забвения, к которому он стремился, а лишать молодых людей их состояний ему наскучило, особенно после того, как он перестал передергивать карту, и его жертвами становились никудышные игроки.
     У него мелькнула зыбкая надежда, что Джейсон Харгроув окажет ему любезность, и наконец прикончит его. Николас вовсе не был привязан к его жадной, сластолюбивой маленькой жене, но он редко когда отвергал предложение лечь с ним в постель при условии, что женщина, от которой это предложение исходило, была замужней, обеспеченной и не совсем дурнушкой. Николас Блэкторн был готов умереть, но Харгроув оказался на редкость отвратительным стрелком. Не мог же он, черт побери, стоять, наслаждаясь утренней прохладой, пока этот идиот, даже не прицелившись как следует, палил ему в спину. Он не выдержал и положил конец этому фарсу, а, возможно, заодно и жизни Харгроува. Ну а потом он удрал, потому что глубоко затаенное желание жить возобладало.
     И вот он здесь, и теперь уж кто-то явно надумал убить его. "Странно устроен человек, - думал Николас, отвергнув услуги Трактирщика, и медленно и старательно одеваясь, - но от несносной жизни хочется избавиться без посторонней помощи. Он не собирается сидеть и ждать, пока жалкий отравитель прикончит его.
     Дверь спальни открылась. Конечно, это был Трак, который никогда не брал на себя труда постучать.
     - Вы точно знаете, что сможете сами этим заняться? - спросил он ворчливо, и его смуглая физиономия выражала неодобрение, - вы пока еле держитесь на ногах.
     Николас нетерпеливо махнул рукой.
     - Я вполне окреп, по крайней мере для того, чтобы выяснить в самом ли деле повариха и есть наша Лукреция Борджиа. Правда, я до сих пор не пойму, зачем ей понадобилось меня убивать.
     - Найти людей, которые хотят вас убить, не составляет труда, Блэкторн, - ответил слуга. - Вот найти тех, кто этого не хочет, будет посложнее.
     Николаса его слова развеселили.
     - Мою жизнь безупречной не назовешь, - согласился он, - вообще-то говоря, я был готов с ней распроститься, но только пока не случилась эта история.
     Трактирщик фыркнул.
     - Смотрите больше не ешьте чего попало, если перед вами кто-то и поставит поднос, не то исполнится ваша мечта.
     - Неделю назад я был бы этому рад, а теперь мне снова стало интересно жить. Поразительно, но если кому-то хочется тебя умертвить, - жизненные силы возвращаются.
     - Не исключено, - буркнул слуга, и от Николаса не ускользнула тень тревоги, мелькнувшая в его маленьких черных глазках.
     - Я сам скажу ей, чтобы принесла поднос, ладно?
     - Давай, - согласился Николас, проводя рукой по спутанным волосам и довольно улыбаясь. - Я готов немного развлечься.

4

     - О чем это ты задумалась? - приятный, ласкающий слух голос прервал размышления Элин, которая сидела с братом в Шекспировском садике в Медоулэндз, и, подняв глаза, она увидела, что прямо на нее смотрят безмятежные глаза Энтони Уилтон-Грининга.
     - Тони! - воскликнула она, мигом позабыв о правилах хорошего тона, и повисая у него на шее.
     - Честное слово, Элин, ты, наверное, думаешь, что тебе все еще двенадцать лет, - рассердился ее брат Кармайкл, - отпусти Тони, и позволь остальным тоже с ним поздороваться.
     Резкие слова брата заставили Элин смутиться, ее бледное лицо порозовело, и, окончательно растерявшись, она отвернулась.
     Но Тони, милый Тони, дорогой Тони, схватил ее руку, и обвив вокруг своей талии, уютно прижал к себе.
     - Ну мне-то, положим, приятно, когда Элин обнимает меня, - неспеша протянул он, - и, если тебе, Кармайкл, обязательно меня целовать, то на мне еще полно места, и мы сумеем поздороваться. Ты же знаешь, какой я крупный.
     - Просто гора, - Кармайкл, чей невысокий рост всегда оставался для него предметом расстройства, недовольно хмыкнул, хотя и с удовольствием пожал руку Тони. - Рад видеть тебя, Тони.
     - Я тебя тоже, Кармайкл. А уж о Элин я и не говорю, - добавил он, дотянулся до ее подбородка, и задрал ее голову кверху.
     - Ну как ты живешь, цыпленок? Я не видел тебя в городе целую вечность.
     - А я теперь предпочитаю деревню, Тони. Город не по мне. Там слишком много девушек, желающих найти мужей. Я не хочу удлинять списков невест.
     - Боже, Элин, боюсь скоро я узнаю, что ты носишь шелковый чепец, и сидишь по углам, сплетничая с другими старыми девами, - сказал он, покачивая головой. - Обещай, что до этого не дойдет.
     - Обещаю, - ответила она, улыбаясь. Кармайкл сказал правду. Тони действительно был величиной с гору. Он чуть ли не выше всех мужчин в лондонском свете, за исключением разве что Гарри де Квинси, но Гарри не в счет, потому что он весь оплыл жиром. У Тони же не было ни грамма лишнего веса, тело его состояло из мощных, крепких мышц, ему не к чему было подкладывать волос в свои великолепно сшитые камзолы, или подсыпать опилки в чулки со стрелками. Он просто-напросто был очень крепкий, очень приятный и очень ленивый мужчина. Талия, на которой лежала рука Элин, была плотной и теплой, и она вдруг снова смутилась.
     На этот раз он отпустил ее, и лишь чуть вопросительно поглядывал в ее сторону, пока она снова усаживалась на садовую скамейку и набрасывала на плечи шаль. Лицо Тони во всем соответствовало его фигуре. Красивое, с чуть похожим на клюв носом, крупным подбородком, выступающими скулами и темными густыми бровями, странно контрастирующими с золотистыми, светлыми волосами. Так как его крупный рот почти всегда был растянут в улыбке, казалось, что свет не видывал большего добряка, чем он. Тони уселся рядом с Элин.
     - Так почему же ты приехала к Кармайклу? Соскучилась без любимого братца?
     Элин и Кармайкл дружно фыркнули.
     - Мне ничего не оставалось, Тони, - ответила Элин, расправляя складки на лиловой юбке. - Кармайкл позволил Николасу Блэкторну остановиться в Энсли-Холле пока не выяснится, оказался ли исход его последней дуэли смертельным. А мне он запретил там находиться. Это совершенная нелепость, считать, что женщину, достигшую определенного возраста, все еще можно скомпрометировать, но Кармайкл ужасно старомоден.
     - Ну и слава Богу, - лениво заметил Тони, - тебя пока еще очень легко скомпрометировать, Элин, и, возможно, так и будет до самой старости. Надеюсь, ты не сбежишь, раз я приехал. Я привез тебе подарки.
     - Подарки? - переспросила она, чувствуя, как к ней возвращается давно забытая детская жадность. Когда она была маленькой, приятель ее брата, Тони, никогда не появлялся у них без коробки французского шоколада и стопки книг, которые он привозил специально для нее. Когда она повзрослела, шоколад остался, а место детских книг заняли легкомысленные французские романы.
     - Лучшие конфеты от Гюнтера, На этот раз я привез две коробки, потому что пропустил твой день рождения.
     - В мои годы на дни рождения лучше не обращать внимания. Кроме того, боюсь мне вредно есть много шоколада - она с огорчением оглядела округлые линии своей фигуры. - Я все время прошу Жилли, чтобы она готовила что-то такое, от чего нельзя потолстеть, но у нее выходят до того вкусные соусы, что я не могу устоять.
     - Будем надеяться, что она станет продолжать в том же духе, - изрек Тони, вытягивая свои невероятно длинные ноги. - Ты - само совершенство, моя птичка. Я и подумать не могу, чтобы ты похудела.
     - Думаю, не стоит преждевременно волноваться, - вмешался Кармайкл, с чисто братской деликатностью. - Какие новости в городе? Скандалы, смерти, помолвки?
     - София Паркинсон выходит за графа Хэмстеда, - ответил Тони, смахивая воображаемую соринку со своего желтого шелкового жилета. Он отличался некоторой франтоватостью, любил яркие тона, дорогие ткани, и одежда его всегда выглядела безупречно.
     - Ты шутишь! - удивилась Элин. - Я считала, что она собирается прибрать к рукам тебя. По-моему, она давно за тобой охотилась.
     Тони пожал плечами.
     - Даже самые целеустремленные молодые дамы, как правило, на мне обжигаются. Не знают, бедняжки, что мое сердце принадлежит другой, - он улыбнулся ей, - тебе, мое счастье.
     - Разумеется, - язвительно сказала Элин, - а что еще?
     Тони поколебался.
     - Хорошая новость для тебя, но, боюсь, плохая для меня. И скандал и смерть одновременно.
     - Джейсон Харгроув умер? - догадался Кармайкл.
     - Точно. Его женушка уже принялась всем доказывать, что она веселая вдова. Думаю Блэкторн ринется на континент, как только об этом узнает.
     - А я смогу вернуться домой, - обрадовалась Элин.
     - Сможешь, - согласился Тони, - хотя я очень надеюсь, что ты этого не сделаешь.
     - Почему? - она удивленно взглянула на него.
     - Потому, что я не видел тебя с самого Рождества, и тогда ты два раза обыграла меня в шахматы. А я, между прочим, считаю себя весьма искушенным игроком, и, дав обставить себя какой-то девчонке, поставил под удар свое драгоценное самолюбие. Ты лишаешь меня возможности отыграться. Я, кстати, тренировался.
     Элин терзали сомнения. Часы, проведенные с Тони за шахматной доской, были самыми мирными и счастливыми в ее жизни, хотя она и подозревала, что он позволял ей выигрывать. Однако, беспокойство об Энсли-Холле и о Жизлен не давало ей покоя.
     - Но я и в самом деле должна вернуться, - с сомнением произнесла она.
     - Но почему? Николас Блэкторн скоро будет далеко, а у тебя вполне надежные слуги. Я не вижу причины, отчего тебе надо так торопиться домой.
     Элин согласилась. Тони был совершенно прав - ее смущало присутствие в ее доме Блэкторна. Как только он покинет страну, у нее исчезнет повод для волнений. Если он сбежит, прихватив с собой серебро, или дочь одного из лакеев, то она все равно не успеет этого предотвратить. А, между прочим, Тони - ее самый лучший, самый дорогой друг. Когда он рядом, она совсем не чувствует себя неловкой, толстой и робкой, она просто расцветает, и потому, хотя бы один раз в несколько месяцев, ей совершенно необходимо побыть возле его.
     - Я остаюсь, - решила она, - но только не надолго, - пока снова не докажу, какой я превосходный игрок в шахматы.
     Хитрая улыбка мелькнула на красивом лице Тони.
     - Элин, дорогая, ты должна быть готова к тому, что тебе придется не скоро уехать домой.
     "Наверное, также себя чувствуешь, - равнодушно размышляла Жизлен, - когда пройдя по коридорам парижской тюрьмы, забираешься в повозку, и тебя тащат по улицам. Именно так себя чувствуешь, когда идешь навстречу судьбе, смело, с высоко поднятой головой, навстречу кошмару. Навстречу смерти".
     Она крепко держала поднос своими небольшими крепкими руками, не обращая внимания на следующего за ней по пятам слугу. Она-то знает, что скрывается под серебряным колпаком. Тяжелая, однообразная британская пища, та, что должна быть по вкусу человеку вроде Блэкторна. Яичный крем, способствующий пищеварению, горячие лепешки, намазанные свежим маслом, кусок пирога со свининой, яблочное пирожное, и еще чайник горячего чая с травами - ромашкой для желудка, окопником для очищения крови, и еще - мышьяком, чтобы восстановить долгожданную справедливость.
     В кармане широкого фартука Жизлен спрятала нож. К сожалению, он был поменьше, чем ножи для разделки мяса, иначе его глазастый слуга заметил бы, как о ее дрожащую коленку ударяется что-то твердое. Николас Блэкторн может, конечно, и не захочет успокаивающего настоя из трав, так что она не забыла на всякий случай отравить и бренди.
     Жизлен оступилась, и чуть было не поскользнулась в своих легких комнатных туфлях. Трактирщик во время подхватил ее под локоть своей толстенной ручищей.
     - Мы же не хотим, чтобы такой чудесный обед оказался на полу, правда, мисс? - сказал он, отвратительно усмехаясь, и показывая свои гнилые зубы.
     - Нет, - еле выговорила она, - не хотим.
     Жизлен не хотелось видеть, как Блэкторн будет умирать. Она убеждала себя, что попросту проявляет здравомыслие. Раз она намеревается убежать, значит, должна оказаться как можно дальше от Николаса Блэкторна в миг, когда он встретится с тем, кто его сотворил.
     Кроме того, она уже видела довольно смертей. Возможно, она и должна стать свидетелем предсмертных мук Блэкторна, чтобы отплатить за гибель родителей, за утрату невинности. Но ей сейчас этого не хотелось. Достаточно просто знать, что он мертв.
     Блэкторн все еще занимал любимый розовый салон Элин. Столь же небрежно одетый, как и раньше, он расположился на изящном обитом шелком стуле, его рубашка была расстегнута возле шеи, расшитый шелковый жилет небрежно накинут на плечи, а панталоны почти неприлично обтягивали бедра. Их взгляды встретились. Он был бледнее, чем в прошлый раз, в темных глазах затаилась хорошо замаскированная злость, хотя он и расплылся сейчас в опасной улыбке.
     - Не стесняйтесь, мадемуазель, - произнес Блэкторн, голосом сладким, как патока, приглашая Жизлен войти в комнату. - Я уже поднялся со смертного одра и сейчас нуждаюсь в обществе, а горничные способны только хихикать да заикаться, - слова из них не вытянешь. Думаю с вами, несмотря на вашу умело скрытую враждебность, мне будет куда интересней.
     Дверь за ней закрылась, и Трактирщик исчез. Похоже, что сегодня он не собирался прислуживать своему господину. Вероятно, Жизлен самой предстояло протянуть ему чашку чая, который убьет его.
     Ее руки не дрожали, когда она ставила тяжелый поднос на изысканный, с гнутыми ножками столик Элин, на котором та обычно держала свое вышивание. Элин была никудышной рукодельницей, но страшилища, вышедшие из ее неловких рук, в изобилии украшали гостиную.
     Жизлен постаралась сосредоточиться на одной особенно безобразной подушечке, на которой по замыслу должна была получиться цапля, и, старательно наливая в чашку травяной чай, подумала, что животное напоминает ей отощавшего осла.
     Она уже попятилась к двери, когда почувствовала на себе пристальный взгляд Блэкторна.
     - Не торопитесь, мадемуазель. Ведь вам наверняка будет приятно посмотреть, как я наслаждаюсь этой восхитительной трапезой.
     - Я... у меня еще много работы... - она почувствовала, что выдержка, на которую она всецело полагалась, у нее отнюдь не железная. Сделав усилие, она снова взяла себя в руки. - У меня свои обязанности, сэр, - сказала она на этот раз тверже.
     - Время позднее, и я полагаю, все уже поели. Кроме того, насколько я понимаю, в первую очередь вы обязаны прислуживать хозяевам, разве не так? Сядьте.
     Она вспыхнула, так как тон, которым он говорил с ней, был оскорбительным. Она не могла заставить себя сесть. Дверь за ее спиной открылась, и здоровенная ручища Трактирщика, схватив ее за плечо, с силой швырнула в кресло, а потом сунула Блэкторну лохматый черный комок.
     Прошла, наверное, минута, пока Жизлен поняла, почему этот комок тихо повизгивает, и в полной мере осознала весь ужас случившегося...
     - Прелесть, что за песик, - сказал Николас, поднося щенка к своему лицу, и на мгновение его черты смягчились, а голос потеплел. Жизлен вспомнила мальчика двадцати с небольшим лет, мальчика, у которого тогда еще не окончательно очерствела душа.
     - Трактирщик сказал мне, что у вас в кухне живет щенок. Отец никогда не разрешал мне завести собаку. "Мерзкие создания, - говорил он, - от них одна грязь". А я всегда любил животных. Как зовут вашего приятеля?
     - Пожалуйста, - взмолилась она, которая никогда не просила и не унижалась; она, чью гордость нельзя было сломить.
     - Как его зовут? - с ледяным спокойствием повторил Блэкторн.
     - Уголек.
     Он погладил своими длинными пальцами шелковистую шерстку Уголька.
     - То, что дает тепло, да? - твоя хозяйка души в тебе не чает, так ведь, дружище?
     Теперь Жизлен словно онемела. Она услышала, как закрылась дверь, и поняла, что Трактирщик снова их оставил. Она наблюдала, пытаясь снова уйти в себя, скрыться под оболочкой, которая ее всегда от всего защищала.
     Блэкторн тем временем продолжал ворковать над ее любимым существом.
     - Кое-кто не любит, когда животных кормят со стола. Но ведь это же не настоящий стол, да, Уголек? Мы не такие церемонные, у нас с тобой все запросто, я уверен, что такой веселый паренек, как ты, с удовольствием попробует вкусной еды, которую при