часы. В очаге теплился огонь, издалека до Жизлен долетал смех, которого не заглушали толстые бревенчатые стены старого дома. Возможно, ее опасения оказались напрасными.
     Сбросив туфли, она забралась на высокую кровать, мягкую, пахнущую свежим бельем. Тонкие простыни, пожалуй, могли бы сделать честь самому Энсли-Холлу. Кровать была широкой, и, судя по всему, она могла безраздельно ею владеть. Не раздеваясь, она улеглась, и стала разглядывать пляшущие по стенам тени. Пожалуй, чувство, которое она испытывала, нельзя было назвать разочарованием.
     "Впрочем, можно", - подумала Жизлен, решив быть честной сама с собой. Она была разочарована не потому, что он не сделал ее объектом своего внимания, а потому, что сражение, которое готовилось давно, никак не могло начаться. Рано или поздно нарастающее напряжение окончится взрывом, и она была к этому готова, готова снова бороться. То, что она осталась сейчас одна, показалось ей ненормальным. Нет, все же это вызывало у нее разочарование.
     Она снова услыхала взрывы смеха и сжала кулаки. "Слава Богу, на свете есть веселые служанки, - сказала она себе, впиваясь ногтями в ладони, - слава Богу, у нее есть целая ночь, чтобы отдохнуть. Слава Богу..."
     Звук открывающейся двери разом заставил ее перестать возносить хвалы Господу. В комнату небрежной походкой вошел Блэкторн, отблеск свечи, которую он держал в руке, делал его лицо хищным. Его намерения не вызывали сомнений.
     Жизлен торопливо села, проклиная себя за то, что не рассчитала. Если бы она выждала еще минут десять, то хотя бы встретилась с ним лицом к лицу, а не лежа в постели.
     Он улыбнулся ей. Это был дурной знак. Улыбка лишь чуть тронула его губы и не отразилась в глазах.
     - Вы не будете возражать, если я запру дверь? - спросил он, и повернул ключ, не дожидаясь ответа. - Мне не хочется, чтобы сегодня нам помешали. Не думаю, правда, что кому-то это придет в голову. Моя репутация известна далеко за пределами Англии. Большинство людей тысячу раз подумает, прежде чем встать на моем пути.
     Жизлен прислонилась к спинке кровати. В глазах Блэкторна не было ни света, ни нежности, ни милосердия. Он решил ею овладеть, и, что бы она ни сказала и ни сделала, ей не остановить его.
     Она предприняла последнюю, отчаянную попытку.
     - Вы ведь на самом деле не хотите меня, - начала она, глядя, как он снимает элегантный камзол, - и сами это знаете. - Если вам понадобилась женщина, то почему вы не взяли одну из тех, что работают внизу? Я уверена, у них куда больше охоты и опыта.
     - Они меня не интересуют, - ответил Николас, терпеливо развязывая шейный платок длинными пальцами. - Мне нужны вы. - Он сел на стул и принялся стаскивать сапоги. Жизлен застыла, наблюдая за ним, и понимая, что ей некуда скрыться.
     Подходя к ней, он расстегнул рубашку и показался ей в темноте еще больше. Это был не старый, задыхающийся граф, не неловкий коротышка-мясник. Это был ее злейший враг - человек невиданной красоты и разящего наповал обаяния. Человек, который хотел причинить ей боль и наказать ее. Человек, который этого добьется, доставив ей наслаждение.
     Ей оставалось только надеяться, что это ему не удастся.
     - Не надо, - снова сказала она.
     - Вы же знали, что рано или поздно это произойдет. - Протянув руку, он дотронулся до ее каштановых длинных волос. - Разве не так?
     Она не стала отвечать, и тогда он, отделив одну прядь, потянул за нее.
     - Разве не так? - повторил он.
     - Я не могу вас остановить. Он кивнул, соглашаясь.
     - Вы можете грозить, что убьете меня, грозить, что убьете себя, можете кричать, брыкаться и бить меня, если вам угодно. Но вы не сможете мне помешать.
     - Ну что ж, ладно.
     Он уставился на нее, вдруг удивившись, и отпустил ее локон.
     - Ладно? - переспросил он.
     - Я не могу вас остановить. И не хочу, чтобы вы меня принуждали. Приступайте. - Жизлен легла навзничь, плотно прижала руки к бокам, и глядя в потолок, стала ждать.
     Она рассчитывала, что он взорвется. Напрасно. Она ощутила прикосновения его пальцев, которые нащупав застежку на платье Элин, одну за другой расстегнули пуговицы.
     - Вам совсем не обязательно так стараться, - процедила она сквозь сжатые зубы. - Проще всего задрать мне юбку.
     Блэкторн лишь усмехнулся в ответ.
     - У вас имеется некоторый опыт, не так ли? Мне мало того, что у вас между ног, ma mie. Мне нужно ваше тело. - Он заставил ее сесть, и спустил платье с ее плеч.
     - Мое тело в вашем распоряжении, месье, - любезно ответила Жизлен, не помогая ему раздеть себя. Ее рубашка, сшитая из тонкого полотна, доставала ей лишь до колен, и она понадеялась, что он оставит ей хоть такую малость. Напрасно. Стянув с ее ног белые шелковые чулки, он отбросил их в сторону, а затем снял рубашку, и теперь она лежала перед ним нагая, стараясь не двигаться, а он беззастенчиво разглядывал ее.
     - До чего же вы маленькая, моя радость, - пробормотал он, не дотрагиваясь до нее, а лишь скользя глазами по ее маленькой округлой груди, плоскому животу, узким бедрам. - Вполне можно представить, что вам все еще пятнадцать. Я помню все, словно это было вчера.
     Он, пожалуй, не мог произнести ничего, что бы разъярило ее сильнее.
     - Ублюдок, - прошипела она, ища чем бы прикрыться. - Мне никогда больше не будет пятнадцать, Я ненавижу, ненавижу вас...
     Он накрыл ее тело своим, прижимая ее к мягкому матрасу, и там, где его рубашка была расстегнута, Жизлен ощутила, как горячо его тело, и вздрогнула.
     - Вам никогда больше не будет пятнадцать, - согласился он, глядя на нее в упор, и глаза его блеснули в темноте.
     Его тяжесть творила с ней что-то непонятное. Она чувствовала, как он возбужден, и вдруг ей стало до того страшно, что она не стерпела.
     - Ради любви к Господу, Николас, - прошептала она, - не делайте этого со мной, ради всего святого, отпустите меня.
     На мгновение он застыл, и у нее мелькнула надежда, что на этот раз она нашла нужные слова.
     - С чего это вы решили, что я способен испытывать жалость? И любить Бога, и быть снисходительным? Я - дурной человек, Жизлен. И я намерен доказать вам, что очень дурной.
     Он опустил голову, застя ей свет, и прижался губами к ее рту. Она выгнулась, в последний раз пытаясь сбросить его, но он, не обращая внимания на ее движение, заставил Жизлен, держа еще крепче ее голову, несмотря на то, что она била его кулаками, разомкнуть губы.
     Сражение было проиграно, и Жизлен это почувствовала. Не потому, что он был слишком сильным, не потому, что он мог сделать с ней, что угодно. Если бы она продолжала бороться, возможно, она бы остановила его. Она не верила, что он станет ее насиловать, несмотря на его стремление доказать ей, насколько он порочен. Она проиграла потому, что не могла бороться. Его поцелуй был слишком сладок, и вызывал глубоко затаенное желание ответить. Чем больше она противилась, тем сильней ей хотелось, чтобы он ее целовал.
     Отчего-то ее руки сами собой обвились вокруг его шеи. Отчего-то губы поддались и ответили на его поцелуй, а тело расслабилось под его тяжестью. Его руки скользнули вниз, и накрыли ее маленькие груди, и она словно издалека услыхала непроизвольно вырвавшийся у нее стон наслаждения. Услыхала с возрастающим ужасом.
     Она заставила себя снова вытянуть руки вдоль тела, заставила себя задержать дыхание и лежать неподвижно. Он поднял голову, чтобы взглянуть на нее, и в глазах его мелькнула злоба.
     - Не желаете сдавать последние укрепления? - спросил он, и его голос показался ей более хриплым, чем обычно. - Вы намерены лежать и делать вид, что не замечаете меня, пока я буду дурно с вами обращаться? Не получится.
     Жизлен постаралась не показать, как напугало ее то, что он видит ее насквозь.
     - Делайте, что хотите, - сказала она, предательски срывающимся голосом. - Я не могу вам помешать.
     - Но не можете и обмануть, - сказал он, - я знаю много способов заставить вас перестать владеть своим телом, - и он коснулся губами ее груди.
     Жизлен задрожала, пальцы ее вцепились в простыню, и она попыталась подавить непроизвольную судорогу, которая пробежала по ней. Почти отчаявшись, она попробовала скрыться в темное безопасное убежище, но у нее ничего не вышло. Ей некуда было спрятаться, была только ночь и сильное, прижимающееся к ней тело Николаса, его губы, целующие ее грудь, длинные пальцы, ласкающие живот, бедра. Она уперлась пятками в матрас и прикусила губу.
     - Вот видите, ваше тело снова выдает вас, - шептал он, наклоняясь к ней.
     Она не могла и не стала останавливать его. Он делал с ней то, что не делал прежде никто из мужчин, касался ее так, что она пугалась, когда его пальцы, погружаясь в ее огненное тепло, заставляли ее испытывать неодолимое желание.
     А потом он приподнялся над ней и она почувствовала, что он расстегивает панталоны. Она закрыла глаза, и попыталась снова спрятаться словно бабочка в куколку, и ей даже показалось, что на этот раз у нее получается, но все растаяло, как в тумане, когда он снова прильнул к ней.
     На мгновение она затихла под его крупным телом, его расстегнутая рубашка накрыла их обоих. Это было совсем не похоже на то, что она помнила. На этот раз спасения не было, и когда он начал медленно двигаться, ее бедра, следуя вековому инстинкту, выгнулись ему навстречу.
     Она велела себе представить, что это Поркэн пыхтит и потеет над ней. Она сказала себе, что это старый граф, от которого несет чесноком. Она не смогла себя убедить, поскольку ее собственное желание предательски нарастало. Она приказывала себе бороться, но, как только она начинала извиваться под ним, он проникал в нее сильнее и глубже, и неподвластное ей тело отвечало восторгом.
     Она хотела его, нуждалась в нем, в его губах, руках, ласках, нуждалась в чем-то, чему она не могла найти названия.
     Она откинула голову, протестуя против его власти над ней, но он, как он и говорил, был безжалостен.
     - Не сопротивляйтесь, мой ангел, - прошептал он, - я не отпущу вас, пока не заставлю испытать наслаждение.
     Она всхлипнула, и тут же возненавидела себя за это. Он снова поцеловал ее, и она ответила. Приподняв ее бедра, он потянул ее вверх на себя, его тело напряглось в ее руках, и она услыхала, как его последний стон сливается с ее собственным. И ей захотелось оплакать невинность, которую она на этот раз поистине утратила.
     Жизлен затихла, ненавидя его, ненавидя себя. Ее лицо было мокрым от пота и чего-то еще, скорее всего от слез, в чем ей совсем не хотелось признаваться. Она попыталась умерить свое часто бьющееся сердце, успокоить прерывистое дыхание. Он все еще был сверху, и она ощутила, как по его телу пробежала судорога. А потом, резко оторвавшись от нее, он встал с постели, и не заботясь о том, чтобы застегнуть одежду, посмотрел на нее.
     Она не могла взглянуть ему в лицо, опасаясь выдать собственное предательство. Свернувшись в комок, она заткнула себе рот кулаком, чтобы не застонать от отчаяния, и закрыла глаза.
     Торопливые руки накинули на нее мягкую полотняную простыню, и через секунду она услышала, как в двери защелкнулся замок и повернулся ключ.
     По крайней мере, он не остался с ней. По крайней мере, он оставил ее, позволив самой пережить горечь поражения. Он выиграл, лишив ее иллюзии, что ее плоть подвластна ей. И, хуже того, он избавил ее от заблуждения, что ее душа очерствела.
     Боже! Как же она ненавидела его! Ненавидела его небрежную холодность, его умение подчинить себе ее тело. Она ненавидела его всем сердцем, но именно благодаря ему она узнала, что у нее все еще есть сердце и что оно по-прежнему принадлежит ему.
     Николас не придет сегодня снова, она это знала. Он даже может быть уедет в Венецию, а ее оставит здесь. Так будет лучше для них обоих. Жизлен лежала в постели, ощущая, что ее влажное тело все еще трепещет, и надеялась, что хотя бы однажды Господь окажется к ней милосерден и что мужчина, которого она имеет глупость все еще любить, бросит ее, и она его больше никогда не увидит.
     Зал был пуст, когда Николас, бесшумно ступая в одних чулках, вошел туда. Он кое-как поправил на себе одежду, застегнул панталоны и запахнул рубашку. Трактирщик, вероятно, взял с собой одну, а может, и обеих девиц, хозяин лег спать, и он остался сейчас один в темноте.
     Он уселся возле печки. "Голландцы удивительно чистоплотный народ", - подумал Николас устало. Нигде ни единого пятнышка, все убрано на ночь, в том числе и его бутылка бренди. Не имеет значения. Даже бренди не способен стереть воспоминания о Жизлен, жалкой, свернувшейся в постели, и дрожащей от горя, ничто не поможет ему побороть отвращение к себе.
     Она победила. Он так и не сумел заставить ее испытать высшее блаженство - впервые на его памяти его собственное нарастающее желание, которое он не смог обуздать, не позволило ему этого добиться. Но самое ужасное, что она сама ничего не поняла. Он все же сумел доказать ей, как она беспомощна, когда пытается сопротивляться. "Могу собой гордиться", - подумал он с кислой улыбкой. Если в нем осталась хоть капля порядочности, он завтра оставит ее. Соберет все свои карманные деньги, попросит хозяина ей передать, и никогда больше ее не увидит.
     Но он прекрасно знал, что давно забыл, что такое порядочность. Он не отпустит ее от себя. Он не отпустит ее из своей постели. Он будет заниматься с ней любовью столько, сколько хватит сил. Пока ему не удастся заставить себя перестать думать о ней, и не удастся заставить ее перестать думать о нем. Иначе они друг друга уничтожат. И если он не испытывает страха за себя, то до сих пор с трудом верит, что она не погибла во время террора. Он не хочет, чтобы она погибла сейчас. Тем более от его руки.

19

     - Но, Тони, - жалобно верещала Элин, едва поспевая за своим спутником, который стремительно шагал по изысканнейшим коридорам лучшего отеля Вены, - почему ты сказал, что мы женаты?
     Тони резко остановился, и Элин чуть не наскочила на него. - Потому что, милая моя, - терпеливо принялся объяснять он, - в Вене сейчас наверняка можно встретить представителей английского света. И мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы твоя репутация не пострадала.
     - По-моему, опасаться уже нечего, - простодушно ответила Элин, - мы с тобой путешествуем вдвоем больше двух недель. Мы проехали через всю Шотландию, приплыли на континент и добрались до Австрии без моей компаньонки и твоего лакея. Я думаю, - добавила она беспечно, - что я уже опозорена.
     - Могу я попросить тебя не кричать об этом на весь мир, - процедил Тони сквозь зубы и, взяв ее за руку, потащил мимо любопытных постояльцев. - Мы еще вполне можем всех обмануть, если будем осмотрительны.
     - Я умею вести себя очень осторожно, - ответила Элин.
     - Дорогая, ты самая честная женщина из всех, кого я когда-либо знал. Хитрость и обман не для тебя. Так что уж, пожалуйста, позволь мне взять на себя заботу о том, чтобы тебя не коснулись никакие сплетни. Я бы хотел, чтобы ты оставалась в отеле, в своей комнате, пока я буду пытаться хоть что-то выяснить. Я не могу понять, зачем Николасу понадобилось тащить Жизлен в Вену, но поскольку те люди, которых мы спрашивали, слышали их разговор, то нам оставалось приехать только сюда. Если бы ты согласилась вернуться домой!
     - Ну не могу я, Тони! - ныла Элин, пока он открывал белую дверь гостиничного номера. - Раз уж мы забрались в эдакую даль, неужели можно так просто сдаться. Я бы все равно поехала, даже одна...
     - Я знаю, - ответил он, и в голосе его послышалось страдание. - Вот потому-то я и здесь. Я уже и так сделал все возможное, чтобы испортить твою репутацию, и не намерен тебя бросать.
     - Милый Тони, - ответила она, - ты принимаешь все слишком близко к сердцу, - Элин оглядела изящно обставленную гостиную. - Как здесь чудесно! - восхитилась она, подхода к столу, чтобы вдохнуть аромат стоявших в хрустальной вазе роз. - Знаешь, я ведь ни разу не жила в настоящем отеле.
     - А как насчет Парижа? - поинтересовался Тони, снимая шляпу и перчатки. - Ты же была там, после...
     - После того, как меня бросили? - уточнила Элин с поразительным равнодушием. Отчего-то старая боль совсем прошла, и это лишь подтверждало, что пострадало ее самолюбие, а не сердце. - Была. Но я жила у одной из сестер Лиззи. Скажи, а в отелях очень шумно?
     - Не более, чем в деревенских гостиницах.
     - Знаешь, Тони, мне здесь очень нравится, - сказала она простодушно, - а как ты думаешь, мы сможем пожить здесь несколько дней, когда догоним Жизлен? Она замечательная компаньонка, и нам тогда совсем не придется бояться сплетен.
     - Давай поговорим об этом после того, как я узнаю, где сейчас находится пропавшая парочка, - ответил Тони устало и заглянул в спальню. Вероятно то, что он увидел, не очень его обрадовало, потому что его лицо стало подозрительно хмурым. - Я пойду и постараюсь что-нибудь выяснить. И я не хочу, чтобы ты без меня выходила из этой комнаты.
     - Ты говоришь так, будто ты мой папа, - огрызнулась Элин и состроила ему злобную гримасу.
     - Очень печально, что ты в свое время так и не научилась его слушаться.
     - А вот тут ты не прав. Я всю жизнь вела себя безропотно и послушно. Верная долгу дочь, готовая прийти на помощь сестра, верная подруга-К тому же до конца своих дней я буду оставаться доброй тетушкой для своих племянников и племянниц. Так что короткий миг безумия не в счет, если речь идет о такой во всех отношениях безупречной жизни, как моя.
     Тони, перестав хмуриться, внимательно посмотрел на нее.
     - Значит, вот как ты видишь свое будущее? - вкрадчиво спросил он.
     Элин не хотелось сейчас на него смотреть. В последние несколько дней ее влечение к нему возросло просто неслыханно. Ей необходимы были его надежность, доброта, мягкий юмор, и еще то, чему она не решалась дать названия, то, что она испытывала, любуясь его красивым лицом, сильной фигурой, чуть сонными серыми глазами и ласковой улыбкой. Она отвернулась, и, подойдя к широкому окну, выглянула в окружавший отель красивый парк.
     - Такова доля большинства женщин, - сказала она. - Мы делаем то, что нам велят, подчиняемся воле других, лишенные права выбирать. Слушаемся наших родителей, братьев, мужей, а потом детей. В общем делаем то, чего от нас ждут.
     - Но у тебя нет мужа.
     Она повернулась и посмотрела на Тони, но его лицо оставалось совершенно бесстрастным.
     - Нет.
     - Знаешь, хорошо, что так получилось. Персер бы тебе не подошел. Он был просто практичный негодяй. Засадил бы тебя в какой-нибудь приход с дюжиной наследников, а сам бы проматывал твое наследство. Ты достойна лучшего.
     - Но у меня не было более завидных предложений, - печально ответила Элин, - и кроме того, я люблю детей.
     - Я тоже.
     Элин уставилась на него, ничего не понимая. Но она не успела задать ему вопрос, потому что он уже подошел к двери.
     - Я точно не знаю, когда вернусь. Ты побудешь здесь. Договорились?
     Элин посмотрела на яркое солнце, светившее за окном.
     - Если ты настаиваешь, - согласилась она неохотно.
     - Настаиваю.
     Когда дверь за ним закрылась, Элин так и осталась стоять возле окна. На улице было много людей, хорошо одетых, веселых, и среди них много детей. В конце концов приключение оказалось не столь уж опасным. В отличие от общества Тони. Постепенно удовольствие, которое она получала от его присутствия сменилось чем-то вроде разочарования. С той самой ночи, что они провели в Шотландии, он был с ней исключительно корректен, но пока они ехали в карете и плыли на корабле, все ее попытки подразнить его и раззадорить ни к чему не привели. Это началось после того, как они спали в одной постели. Элин не помнила, как это было, и стеснялась спросить. Когда она проснулась утром, у нее болела голова, ныло сердце и горело во рту. Она лежала в убогой лачуге, накрытая пальто Тони. И она была почти уверена, что помнит ощущение его рук, касающихся ее, - ласковых, уверенных, возбуждающих.
     Тони она нашла на улице, он разговаривал с Дэнверсом