мне  с  ним
повезло, и рассказал всю историю посещения моего опустевшего дома...
   - Немедленно возвращайся в Мюнхен! - закричала Таня. - У  тебя  опла-
ченный билет на самолет в оба конца! Здесь у тебя есть дом, и не один, и
тебя здесь все любят и ждут! Пусть они сейчас же везут  тебя  на  аэрод-
ром!..
   - Подожди, Таня! Не торопись... - прервал я ее с легким раздражением.
- Ты можешь со мной говорить? Я не в больницу к тебе попал?
   - Нет, говори сколько хочешь. Мы только что с Фолькмаром вернулись из
клиники. У нас была сегодня очень серьезная операция и я боялась, что ты
позвонишь именно в то время, когда  я  буду  ассистировать  Фолькмару...
Когда ты вылетишь? Мы тебя встретим!..
   - Таня! Таня... Я не могу сейчас никуда вылететь... Я не знаю,  смогу
ли я в ближайшее время вообще попасть в Мюнхен. Мне в Нью-Йорк нужно!  А
до этого...
   Я вспомнил своего несчастного Водилу и сказал Тане в Мюнхен:
   - А до этого - у меня здесь еще куча дел!
   Таня чуть не заплакала:
   - Кот, родненький... Чем я могу тебе помочь? Может  быть,  тебе  дать
Фолькмара?
   - Нет, - твердо сказал я. - Соедини меня с Фридрихом.
   Мгновенно в трубке что-то тихо щелкнуло, и я услышал спокойный  хрип-
ловатый голос Фридриха фон Тифенбаха:
   - Здравствуй, мой дорогой.... Я подключился, как только  услышал  вы-
зов. Я так и думал, что это звонишь ты. Вот видишь, как многому я у тебя
научился? А так как у нас с Таней телефоны скоммутированы  -  можешь  не
повторять всего того, что ты говорил ей. Я слышал. Ты убежден, что  твой
Шура живет в Нью-Йорке?
   - Так он написал на своей  визитной  карточке.  Здравствуй,  Фридрих!
Прости меня, пожалуйста, у меня здесь совсем голова кругом пошла...
   - Я слышу. Не нервничай. Я не могу немедленно позвонить в Вашингтон к
одному своему приятелю-конгрессмену - сейчас в Америке еще очень  раннее
утро, и он, скорее всего, еще спит. А ночью - нашей Мюнхенской  ночью  я
позвоню ему и посоветуюсь с ним по всем твоим проблемам. О'кей?
   - О'кей... - тихо сказал я. - А это удобно?
   - Что? - не понял Фридрих.
   - Звонить конгрессмену...
   - Удобно. Мы с ним когда-то вместе кончали  университет  в  Гарварде.
Делай, пожалуйста, свои дела спокойно и без лишней экзальтации. Тебе еще
нужно найти своего больного приятеля - шофера.
   - Да, - сказал я.
   Сердце мое разрывалось между Мюнхеном и Петербургом!
   - Вот и ищи. А завтра в это же время позвони мне и Тане,  пожалуйста.
Хорошо?
   - Хорошо... - еле выговорил я, и слезы сами потекли у меня  из  глаз.
Ну, что я за слабак стал?! Так бы сам себе и набил морду!..
   - Бис морген, Фридрих, - сказал я. - До завтра, Танечка. И сам  нажал
кнопку отключения. Митя спрятал телефон в сумку, осторожно погладил меня
по голове:
   - Я слышал, они с тобой, вроде, не по-нашему разговаривали? -  уважи-
тельно спросил он.
   - По-немецки, - ответил я.
   - Ну, ты даешь!.. - в голосе Мити я услышал интонации Водилы. - А еще
по-какому можешь?
   - По-всякому.
   - И по-английски?!
   - И по-английски.
   - Тогда-то что?! - радостно воскликнул Митя. - Тогда тебе прямо  туда
и надо. Хули здесь-то делать, пропади оно все пропадом. Мог бы я, как ты
- по-всякому, хер бы меня кто тут увидел! Куда едем, командир?
   - Давай, Митя, сейчас на Невский. Не на самый Невский, а на улицу Ра-
кова, между "Пассажем" и Музкомедией. Там где-то один мой друг живет...
   По дороге я коротко рассказал Мите про моего Водилу, признался в том,
что не знаю ни его имени, ни фамилии, ни точного адреса, но  очень-очень
его люблю! И, что мне обязательно нужно сообщить ему, что он  целиком  и
полностью оправдан в том кокаиновом деле. А  если  наши  продолжают  еще
здесь катить на него бочку, - то я позвоню в Мюнхен одному  Человеку,  с
которым мы только что разговаривали, моему старшему другу, - он свяжется
с самим Полицейским министром Баварии, а тот, в свою очередь,  с  нашими
органами, и еще посмотрим, кто от этого всего выиграет... Как бы кое-ко-
му из наших русских по шапке не надавали!
   - Ох, Кыся! - весело рассмеялся Митя. - Знаешь, кто ты? Ты - Кот-иде-
алист. Я тебе так скажу: наши сейчас никого в мире не боятся. На нас уп-
рава одна - доллар! И так - снизу доверху... Ладно. Задержишься здесь на
месячишко - все сам поймешь. Как мы твоего дружка-то искать будем? Ты об
этом подумал?
   Я смутился. Точного плана поисков Водилы у меня еще не  было.  Честно
говоря, я надеялся на случайность. Дескать, Митя посидит в  машине,  по-
дождет меня, а я часок покручусь там по дворам, поговорю с Котами и Кош-
ками. И так дня за три-четыре, может, и найду своего Водилу.
   Когда я, запинаясь от сознания идиотизма такого плана, предложил этот
вариант поиска Водилы, Митя посмотрел на меня с нескрываемым презрением:
   - Чокнутый, что ли? - сказал он. - Ты от того, что своего Шуру в Аме-
рику упустил, совсем головкой тронулся! Кто ж так ищет?! Что это за  са-
модеятельность?! Так и за десять лет не управишься. Нет, браток, эту по-
зицию мы с тобой малость переиграем - ты мне счас хорошо опишешь  своего
Водилу, сам посидишь в машине, а я со своей  милицейской  ксивой  разыщу
там ихнего участкового и покалякаю с ним по-свойски. Понял?
   - Спасибо тебе, Митя, - сказал я.
   - "Спасибом" не отделаешься! - засмеялся Митя. - Будешь в  Америке  -
пришлешь мне вызов... Не боись, шучу я так!
   Полтора часа спустя, в быстро сгущающейся темноте и  поздно  зажигаю-
щихся фонарях, мы с Митей подходили к дому Водилы.
   Я сидел в сумке и без жилетки, чтобы Водила мог  меня  сразу  узнать.
Сумку на плече нес Митя, а в руке держал  бумажку  со  всеми  Водилиными
данными. Впервые услышанные мною фамилия и имя Водилы оказались мне нас-
только чуждыми и непривычными, что нет смысла их  здесь  даже  называть.
Для меня он так навсегда и останется "Водилой" - дай Бог ему здоровья!..
   От Мити попахивало водкой, луком и котлетами. Это он дома у  участко-
вого уполномоченного милиционера за компанию принял.
   Участкового он нашел с большим трудом. Ходил  по  дворам,  спрашивал,
пока не наткнулся на какую-то разбитную бабешку, которая сразу же сказа-
ла:
   - А, Витька наш? Так он уж поди лыка не вяжет. Счас сколько?
   - Шесть, - ответил Митя.
   - Точняк! - хохотнула бабешка. - Он к шести уже второй пузырь прикан-
чивает. Вона его лестница! Второй этаж, направо - первая дверь.
   Но это был злостный поклеп на участкового Витьку, как сказал мне  Ми-
тя. Витька только-только начал было первый  "пузырь",  как  тут  к  нему
явился Митя, и Витька был трезв, как стеклышко.
   Митя представился,  показал  удостоверение  и  описал  моего  Водилу.
Витька сразу же сказал, что такого очень даже хорошо знает,  но  дать  о
нем сведения категорически отказывается, пока коллега Митя с ним не при-
мет по стаканэ.
   Пришлось принять. После чего Витька выразил сильное сомнение, что Ми-
тя сможет поговорить с Водилой. Потому что Водила в настоящий момент  не
Человек, а - Растение...
   Он так и сказал - "РАСТЕНИЕ". Не разговаривает, ничего  не  понимает,
движения - ноль, полный паралич. Дочка двенадцатилетняя его с кровати на
коляску пересаживает и обратно. Однако под себя не ходит.  Дочка  как-то
научилась понимать - когда ему судно подставить, когда "утку" подать.  В
доме чисто. Жена - на ладан дышит...
   А недавно пришла  бумага  из  следственного  Управления  Министерства
внутренних дел, что Водила во всем оправдан -  истинные  виновники  дела
номер такого-то установлены, и Министерство внутренних дел приносит  Во-
диле свои извинения.
   - Ему эти извинения - как собаке  пятая  нога,  -  сказал  участковый
Витька и налил по второму стакану. - Или как рыбе зонтик. Его лечить на-
до, а не извиняться перед ним! А они...
   Дальше пошел такой мат, что даже Митя не  понял,  что  хотел  сказать
участковый Витька. Понял только, когда тот на весь дом прокричал:
   - Кому служим, Митя?!! От стыда сдохнуть!..
   Вот тут Митя отказался пить второй стакан, поблагодарил за все сведе-
ния и адрес моего Водилы, и ушел, сказав, что, во-первых, он,  Митя,  за
рулем, а во-вторых, в машине его ждет один Клиент.
   - Я хотел сказать - "приятель", но побоялся, что этот Витька сразу же
заорет: "Давай сюда и приятеля!" Поэтому я и сказал - "Клиент". Не  оби-
жаешься? - спросил Митя.
   Дверь нам открыла Настя - дочь Водилы. Я ее сразу узнал по  Водилиным
рассказам. Мы, когда по Германии с ним ехали, все уши мне про  нее  про-
жужжал.
   Настя была в кухонном переднике, со столовой ложкой в руке. Митя ска-
зал, что один старый друг хочет повидать ее папу.
   - Проходите, - сказала Настя. - Он как-раз сейчас ужинает.
   Митя снял куртку и теплые ботинки в прихожей, и в одних носках прошел
со мной в комнату. Я сидел в сумке и сердце у меня колотилось,  как  су-
масшедшее! Я даже задыхаться  стал,  а  битый  мой  бок  разболелся  еще
сильнее.
   - Здравствуйте! - бодро сказал Митя и я выглянул из сумки. То ли Нас-
те показалось, что я высунулся из сумки на это Митино "здравствуйте", то
ли вообще мое появление показалось ей таким уж смешным, но, увидев меня,
Настя весело расхохоталась!
   Честно говоря, я приготовился к трагической ситуации, а  Настя  сразу
же внесла в наш  визит  какую-то  свою  легкость,  свое  смирение  перед
Судьбой, свою самоотверженность, что ли... Хотя то, что я увидел - у ме-
ня никакого веселья не вызвало. В жутком больничном кресле  на  колесах,
не идущим ни в какое сравнение с такими же инвалидными колясками в  Гер-
мании, сидел мой Водила - худой, с серым, землистым лицом,  с  запавшими
щеками, в повисшей на нем знакомой мне клетчатой теплой рубашке и с  та-
кими бессмысленно потухшими глазами, что мне чуть худо не стало!
   На шее у Водилы был подвязан детский клеенчатый слюнявчик, прикрываю-
щий грудь от вываливающейся изо рта каши.
   - Папочка, - негромко сказала Настя и повернула голову  отца  в  нашу
сторону. - К тебе гости пришли, проведать тебя.
   Это было страшное зрелище. Водила смотрел сквозь нас с Митей,  и  мне
казалось, что меня уже нет в этом мире... Что сквозь  меня  можно  смот-
реть, проходить, проезжать... Что я вижу и ощущаю все это откуда-то сов-
сем из иных, внеземных сфер...
   И ледяной ужас стал заполнять все  мое  существо!  Неужели  меня  уже
нет?!
   Но я нашел в себе остатки каких-то неведомых сил, о которых я даже не
подозревал, стряхнул с себя кошмар оцепенения и выскочил из сумки  прямо
на безжизненные руки Водилы! Обхватил его передними лапами за шею и  за-
вопил истошно и исступленно - сначала от растерянности, по-Животному,  а
потом, опомнившись, по-Шелдрейсовски:
   - Водила!!! Водилочка!.. Это я - Кыся!.. Твой  Кыся!  Помнишь?!  Бал-
тийское море! Германия!.. Собачки на таможне!.. Бармен..  Лысый!..  Мюн-
хен!!! Очнись, Водила!
   Я лизал его щеки, нос, глаза, я кричал в его уши, и вел себя как ума-
лишенный, а окаменевшие от неожиданности и испуга Настя  и  Митя  стояли
как вкопанные с открытыми ртами.
   Я весь перемазался в каше, которая выпадала из безжизненного рта  Во-
дилы, но в какой-то момент я вдруг почувствовал,  как  шевельнулись  его
пальцы!
   Я не поверил самому себе, отстранился и уставился Водиле прямо в гла-
за... И увидел, что глаза Водилы ОЖИВАЮТ!..
   - Водила! - закричал я еще сильней и даже укусил его за ухо! А  Води-
ла...
   Ну бывают же, черт вас всех побери,  замечательные  чудеса  на  нашем
паршивом белом свете!!!
   А Водила все сильнее и сильнее прижимал меня к себе оживающими  рука-
ми, уже почти осмысленно разглядывал меня  широко  открытыми  глазами  и
вдруг...
   И вдруг лицо его исказила мучительная гримаса, будто от очень сильной
боли.
   Мне даже показалось, что я СЛЫШАЛ, как в его голове что-то  тихо-тихо
щелкнуло, а по спине (но это уже видели и Настя, и Митя) прошла судорога
с едва слышным хрустом.
   Неожиданно Водила сам себе вытер  рот,  и  превозмогая  какие-то  та-
инственные внутренние тормоза, сипло, скрипучим голосом, как очень долго
молчавший Человек, запинаясь, раздельно проговорил:
   - К... Кы-ся...
   Лицо его стало постепенно разглаживаться, словно  боль  начала  зати-
хать, и он, уже куда более уверенно, снова проскрипел:
   - Кы-ся при-шел... Родной... мой... Кыся!.. Где мы, Кыся?!
   Я смотрел в оживающие глаза Водилы и МЫСЛЕННО  молясь  Господу  Богу,
Ричарду Шелдрейсу и Конраду Лоренцу, умолял его:
   "ВСТАНЬ, ВОДИЛА! ВСТАНЬ!!! ТЫ УЖЕ ШЕВЕЛИШЬ РУКАМИ,  ТЫ  ДАЖЕ  ДЕРЖИШЬ
МЕНЯ - А Я ВЕДЬ ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ... ТЫ УЖЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ!.. ТЕБЕ  ОСТАЛОСЬ
ТОЛЬКО ВСТАТЬ! ВСТАНЬ, ВОДИЛА! УМОЛЯЮ ТЕБЯ!
   Завороженно глядя мне в глаза, Водила  глубоко  вдохнул  и  с  хорошо
слышным хрустом во всем своем отощавшем, но  по-прежнему  очень  большом
теле, с невероятным трудом приподнялся из  своей  инвалидной  коляски  и
ВСТАЛ НА НОГИ, держа меня на руках!..
   - Мамочка! Мамочка!.. - закричала Настя. - Папа заговорил!.. Папа за-
говорил и сам встал на ноги!!!
   А я упал в обморок... Так и повис на руках у Водилы.
   Кто бы мог подумать, что от очень  сильного  нервного  перенапряжения
Коты могут упасть в обморок?! А вот, оказывается, могут.
   Ночевал я все-таки в своем  пятизвездочном  Котово-Собачьем  пансионе
господина Пилипенко И. А., потому что когда меня откачали и я  пришел  в
себя, Митя - мой верный шофер и телохранитель, настоял на том,  чтобы  я
не оставался ночевать в Водилином доме, а немедленно ехал бы в  Пилипен-
ковский пансион.
   Там, дескать, круглосуточно дежурят врачи-ветеринары - не ниже доцен-
тов и докторов наук, и он, Митя, не имеет права оставить меня сейчас без
врачебного присмотра после всех тех нервных стрессов, которые  свалились
на мою голову в первый же день пребывания в Петербурге. На этом он  нас-
таивает и как Друг, и как Человек, отвечающий за каждый мой волосок сво-
ею собственной головой.
   Тем более, что на дворе уже почти ночь, а завтра у Кыси, как он пони-
мает, очень и очень нелегкий день...
   Мы вернулись в  Пилипенковский  пансион.  Митя  зарегистрировал  наше
возвращение и немедленно потребовал врача для "господина Кыси фон Тифен-
баха".
   Тут же появился доктор в шуршащем крахмальном халате с очень  изящной
повозочкой, которую он катил перед собой, держа за длинную ручку.
   Меня положили в эту повозочку и покатили в медицинскую часть  пансио-
на. Везли меня через общий Котово-Кошачий салон (у Собак был свой  салон
- во избежание всяких недоразумений), где с десяток Котов и Кошек  смот-
рели по большому телевизору американские мультяшки из серии "Том и Джер-
ри".
   Когда меня провозили мимо них, многие проводили меня совершенно  рав-
нодушным взглядом, а одна Кошка - из породы  "Персидских-Длинношерстых",
бросила на меня такой взгляд, что я уж подумал, а не отменить ли мне ви-
зит к доктору?
   Во врачебном кабинете Митя с тревогой пересказал доктору весь мой се-
годняшний день - от удара ботинком того идиота мне в бок до моей  потери
сознания на руках у Водилы.
   Доктор встревожился, осмотрел меня и с радостью  сообщил,  что  ребра
мои целы, хотя имеет место сильный ушиб, а потом  стал  выслушивать  мое
сердце. Он извинился, что не может воспользоваться новым японским карди-
ографом для Собак и Котов, ибо господин Пилипенко  купил  эту  установку
для своих клиентов и забыл попросить у фирмы инструкцию для нее хотя  бы
на английском языке. Не говоря уже о русском! Японцы же прислали  описа-
ние прибора только лишь ихними иероглифами, и тут  доктор  развел  рука-
ми...
   Однако он считает, что все, что со мной произошло - в порядке  вещей.
Перелет, нервы, усталость, смена климата... Доктор привел еще с  десяток
причин, от которых я мог бы свободно окочуриться, но всего лишь  потерял
сознание. Ибо, как сказал доктор ветеринарных наук, профессор и  Лауреат
Государственной премии, "у господина Кыси фон Тифенбаха" - поразительный
запас жизненных сил, которых хватило бы не на одного Кота, но и  еще  на
несколько Человек!
   - Вот это точно! - с удовольствием подтвердил Митя и подмигнул мне.
   Все же доктор дал мне очень вкусную успокоительную пилюлю и посовето-
вал выспаться.
   Митя проводил меня в мою голубую комнатку и распрощался со мной, ска-
зав, что приедет за мной часам к восьми утра. И чтобы я наметил дальней-
ший план действий. А он со своей стороны узнает,  как  Коты  попадают  в
Америку...
   Не успела закрыться за Митей дверь, как в мою комнатку  тихо  вползла
та самая Длинношерстая Персианка - узнать, как я себя чувствую.
   Отрекомендовалась она как Личная  Кошка  нового  губернатора  острова
Борнео, который хочет организовать в  Санкт-Петербурге  свое  представи-
тельство. При этом она все время ерзала задом и недвусмысленно  задирала
и отворачивал в бок свой роскошный пушистый хвост.
   А у меня, надо признаться, слипались глаза и  жутко  хотелось  только
спать, спать и спать... Тут меня, наверное, еще и эта докторская  пилюля
доконала.
   Короче, к великому неудовольствию этой губернаторихи,  трахнул  я  ее
крайне некачественно и единожды. После чего уже вообще ни хрена не  пом-
ню, - ни как она уходила, ни как я засыпал. Я  будто  провалился  в  ка-
кую-то черную яму и продрых до тех пор, пока не стал лопаться мой  моче-
вой пузырь. А это начало происходить уже тогда, когда свежевыбритый Митя
стоял на пороге моей комнаты и говорил мне:
   - Кончай ночевать, господин-товарищ Кыся! Подъем!.. "Утро красит неж-
ным светом стены древнего Кремля..." Мать его за ногу... Вставай,  вста-
вай, Кыся!
   На завтрак всем Котам и Кошкам давали разные специальные  заграничные
витаминизированные концентраты, от одного вида которых  мне  становилось
худо еще в Германии. Но так как в пансионе были только "иностранцы",  то
они лопали это за милую душу.
   Я же быстренько смотался к Мите и сказал ему, чтобы он  попросил  для
меня кусок нормального оттаявшего хека, по которому я тосковал уже  нес-
колько месяцев. Пилипенко подозрительно посмотрел на Митю и спросил:
   - Ты-то откуда знаешь, что Они хека хотят?
   - С Мюнхеном согласовано, - не моргнув глазом, ответил Митя.
   - Где ж я Им оттаявшего хека сейчас достану? - задумался Пилипенко. -
Интересно, а свежую осетрину Они жрать будут?..
   - Будут! - уверенно сказал Митя. - Только сырую.
   И я получил замечательный шмат сырой осетрины.  После  завтрака,  как
только мы с Митей оказались в нашей черной "Волге" вдвоем, я сразу приз-
нался ему, что никакого плана действий выработать не успел  -  с  вечера
меня сломала докторская таблетка, но вот утренняя осетрина навела на од-
ну забавную мысль...
   -Погоди, - прервал меня Митя. - Потом выскажешься. А  счас  послушай,
чего я разнюхал. Я тут по утрянке одному знакомому мужику из  транспорт-
ного отдела милиции позвонил. Он наш аэропорт обслуживает. Так  он  ска-
зал, что Коты без сопровождающих лиц ни за какие бабки на борт  самолета
не допускаются! Или Кот летит с Хозяином, и тогда  его  нужно  оформлять
честь по чести - прививки разные, хуе-муе с бандурой, и  тогда  -  пожа-
луйста. Нет Хозяина - сосите лапу! Ищите другой вид транспорта...  Прав-
да, есть еще один способ попасть в Америку - морем. Но в  порту  у  меня
никого знакомых нет и посоветоваться не с кем...
   - Зато у меня есть! - сказал я Мите. - Если он, конечно, сейчас не  в
плаванье, а на берегу.
   Когда я говорил, что осетрина навела меня на одну мысль -  я  имел  в
виду Барменского Кота - толстого, ленивого, вальяжного Рудольфа  с  того
теплохода, на котором мы с Водилой плыли тогда в Германию.
   У меня Рудольф все время ассоциировался то со страсбургским паштетом,
то с куском осетрины... Хотя под конец пути я обнаружил в нем массу дру-
гих достоинств. Он мне тогда так помог своей информацией!
   - Давай, Митя, в порт, - сказал я. - Поищем одного моего приятеля. Не
найдем - созвонимся с Мюнхеном, чего-нибудь да придумаем.
   Я вспомнил бесхвостого Кота-Бродягу и сказал его любимую фразочку:
   - Безвыходных положений, Ми