ура был поддавший. И говорит этому  мужику:  "Спорим  на  сто
баксов, что мой Мартын твою "египтянку" за раз оприходует?" А мужик  го-
ворит - "Спорим!". Он же не знал, что у моего Плоткина отродясь ста бак-
сов не было...
   Шура наутро проспался, рассказывает мне об этом споре, кается, просит
прощения.
   - Да ладно тебе убиваться, - говорю. - Не боись!
   Звонит этот мужик. Присылает за нами машину с  охраной  -  два  таких
бычка в кожаных курточках. Оружием от них за версту разит. Едем в Репино
по Приморскому шоссе. Бычки всю дорогу молчат, словно говна в рот набра-
ли. А может, служба у них такая...
   Приехали. Стоит в лесу домина в три этажа за каменным забором и прос-
то лопается от денег! Уж на что я ни хрена в этом не  понимаю,  а  вижу,
что все тут шелковое, плюшевое и золотое. И  мебель  вся  старинная,  но
разная. По запахам - только-только отреставрированная.  Богатство  неви-
данное прет из каждого уголка. На столиках журналы иностранные,  бутылки
с яркими наклейками. А книжки - ни одной! Зачем ему был университет, ду-
маю?.. И все пропахло этой Кошкой. Ну все,  стерва,  изгадила.  В  самом
прямом смысле этого слова.
   Приводят ее. Вот, говорят, знакомьтесь - Египетская Миу. Бешеных  ба-
бок, говорят, стоила!.. Но я вам скажу - ничего особенного. Рядовой  ва-
риантик. Только уши гораздо больше, чем у наших. И вся пышет злобой.
   Короче, прихватил я ее за шкирятник, придавил ее египетскую  морду  к
персидскому ковру и оттрахал за милую душу по самое некуда!.. Она, прав-
да, лезла потом лизаться и всякое такое, но мне это уже все было "до фе-
ни", как обычно говорит Шура Плоткин.
   Мужик с Шурой на радостях треснули по несколько рюмашей чего-то  заг-
раничного, получили мы сотню долларов, и нас уже без  охраны,  только  с
одним шофером, повезли домой в Петербург. Мы с  Шурой  потом  так  смея-
лись!..
   Так вот я вам скажу - тот трехэтажный домина нашего русского  миллио-
нера, упиханный хрусталем, старинной мебелью, картинами в золотых рамах,
обоссаными персидскими коврами, воняющий Кошачьим дерьмом, тот дом  и  в
подметки не годился удивительному дому Фридриха фон Тифенбаха!
   Подкатили мы к дому, но в гараж заезжать не стали. Остановились у са-
мой веранды.
   Тут нас, ну точно как в одном кино, все выскочили  встречать!  И  шо-
фер-секретарь, и садовник - за все про  все,  и  кухарка-консерватор,  и
польская девушка для домашней чистоты и половых упражнений.
   - Вылезай, Кыся, - прекрасно произнося мое имя, говорит фон Тифенбах.
- Сейчас я тебе всех представлю.
   - Да не надо, Фридрих, - говорю. - Не трудись. Я и сам  допер  -  кто
есть кто.
   Но тут Фридрих очень твердо говорит:
   - Я тоже, вроде вас с Шурой, проповедую некоторые принципы. Я спокой-
но могу наплевать в физиономию равного себе или стоящего выше. В чем ме-
ня постоянно и упрекает так  называемая  "элита".  Я  для  них  -  некий
"Enfant terrible" - позор высокородной фамилии. Однако в  отношении  лю-
дей, стоящих ниже или по каким-либо причинам зависящих от меня - я  обя-
зан соблюдать все правила приличия. Поэтому, Кыся, будь любезен  вылезти
из машины и принять участие в маленькой торжественной церемонии.
   - Нет проблем, - сказал я и выпрыгнул из машины.
   Фридрих остался у дверцы "Роллс-Ройса", стоит, улыбается. Я вспрыгнул
на капот, уселся, грею хвост и задницу, разглядываю стоящих передо мной.
   - Боже! - восклицает кухарка. - Это же он!!! Тот котик  из  телевизо-
ра!..
   - Точно!.. Это я о нем  читал  в  "Абендцайтунг"...  -  удивился  шо-
фер-секретарь.
   - Дорогие друзья! - гордо и торжественно произносит фон Тифенбах. - Я
хочу представить вам нового обитателя этого дома - русского Кота с  уди-
вительной биографией. Имя его - КЫСЯ. Я знаю, что для нас,  немцев,  это
достаточно сложнопроизносимое имя. Однако я надеюсь, что со временем  вы
научитесь называть его правильно.  А  теперь,  с  вашего  разрешения,  я
представлю вас Коту Кысе. Фрау Ингрид Розенмайер -  шеф  кухни  и  страж
здоровья наших желудков...
   Фрау Розенмайер - тетка лет сорока пяти, совершенно серьезно  сделала
передо мной книксен и поклонилась мне. Я чуть не поклонился ей в  ответ,
да во время спохватился. А про "книксен" я от Шуры слышал. Он одной  на-
шей девке показывал, а я был рядом...
   - Фрау Барбара Ковальска, - слегка иронично  представил  мне  Фридрих
молоденькую и жутко фигуристую польку. - Надеюсь, она не очень  огорчит-
ся, когда узнает, что за тобой ничего не надо будет убирать! Как у  меня
записано, - фон Тифенбах вынул из кармана куртки блокнот  и  заглянул  в
него: - Кыся все свои дела совершает только на свежем  воздухе.  Даже  в
петербургские морозы! Фрау Ковальска сегодня же сочинит для Кыси хорошую
временную постель, а завтра мы поедем в одну из лучших фирм  Кошачье-Со-
бачьей атрибутики и закажем там все, что нужно. Самого высшего качества.
   Посмотрел я на эту  гиперсексапильную  (по  Человеческим  параметрам)
польку и вдруг увидел, как она мне нахально,  по-блядски  подмигнула.  А
вслух сказала:
   - Ничего!.. Мы сним оба славяне - договоримся. Да, Кыся?..
   Надо отдать этой Баське должное: "Кыся" она  произнесла  безошибочно.
Очень симпатичная девка! Была бы она Кошкой, я б ее... Тьфу, черт!.. Что
за бредятина в голову лезет?!
   Фон Тифенбах вдруг удивленно посмотрел на меня и даже  головой  помо-
тал, будто хотел стряхнуть с себя какое-то наваждение.
   Неужели он понял, что я подумал о Баське?! Вот это да... Мамочки род-
ные! Тут надо держать ушки на макушке! Такой восприимчивости я  еще  ни-
когда не встречал. Это доступно только Коту, и  только  с  очень  высоко
развитой нервной организацией!
   А может быть, Фридрих фон Тифенбах в ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ был Котом? Шура же
говорил, что существует такая теория - любое Живое Существо когда-то, до
своего рождения, уже имело ПРОШЛУЮ ЖИЗНЬ, в которой было  совсем  другим
Живым Существом. Но время от времени во ВТОРОЙ ЖИЗНИ этого Существа про-
являются признаки его ПЕРВОЙ ЖИЗНИ...
   К счастью, Фридрих не поверил в то, что ему померещилось, и продолжил
представление:
   - Герр Эгон Лемке - человек с золотыми руками, Кыся! Именно он сдела-
ет для тебя маленькие окошечки внизу всех выходных дверей,  включая  га-
ражные ворота, чтобы ты мог входить в дом и выходить из дому тогда, ког-
да это будет тебе необходимо.
   - Сегодня же и займусь, - улыбнулся мне этот Лемке  и  я,  не  скрою,
сразу же почувствовал к нему тепло и расположение. На что Фридрих,  черт
его побери, мгновенно отреагировал:
   - Убежден, что вы подружитесь, - сказал  он  слегка  тревожно,  будто
чувствовал, что насильно вторгается в чье-то сознание. Но  взял  себя  в
руки и широким жестом указал на хорошо одетого человека лет пятидесяти:
   - Ну, и герр Франц Мозер - мой секретарь, шофер, мой добрый  поверен-
ный и спутник во всех поездках. За редким исключением, вроде  моего  се-
годняшнего выезда. Герр Мозер очень не любит,  когда  я  сам  сажусь  за
руль. Он служит в этом доме уже двадцать лет...
   - Двадцать один год, - негромко уточнил герр Мозер.
   - Прошу прощения! - улыбнулся Фридрих. - Двадцать один год, и считает
себя целиком ответственным за мою жизнь и мое благополучие.
   А вот тут...
   Тут я был вынужден изо всех сил  удержать  себя,  чтобы  не  напугать
Фридриха!..
   Ибо, глядя на Франца Мозера, я всей  Котовой  сущностью,  всем  Богом
данным мне ощущением ПРЕДВИДЕНИЯ и четким восприятием  БУДУЩЕГО,  увидел
перед собой улыбающегося, с мягкими и добрыми слегка стертыми  округлыми
чертами лица, страшного Человека - неукротимо жаждущего смерти  Фридриха
фон Тифенбаха!..
   Но Фридрих все-таки что-то почувствовал, вдруг занервничал и МЫСЛЕННО
спросил меня:
   "Что с тобой, Кыся? Тебе плохо?.."
   "Неважненько, - ответил я как можно спокойнее. - Наверное,  не  нужно
мне было есть то пирожное с кремом..."
   "Ах, только-то? - успокоился Фридрих. - А мне уже черт знает что  по-
мерещилось".
   И сказал всем вслух:
   - Итак, дипломатические церемонии закончены. Все остальное -  в  ходе
совместного существования. А сейчас - Бася делает Кысе  славянскую  пос-
тель, герр Лемке - маленькие окошечки в дверях для свободного  перемеще-
ния Кыси в пространстве...
   - Маленькими не обойдешься, - рассмеялся Лемке. - Вон какой  здоровый
Котяра! Я таких не встречал.
   - Я тоже, - сказал Фридрих. - Фрау Розенмайер  занимается  обедом,  а
вы, Франц, идите за мной и Кысей в кабинет.  Машину  в  гараж  поставите
позже.
   И мы все пошли в дом. Каждый, куда ему было велено.
   В кабинете, от величины которого у меня просто крыша поехала, Фридрих
негромко приказал Мозеру:
   - Свяжитесь с представителем фирмы Терезы Орловских и перенесите при-
езд тех двух филиппинок на следующую неделю. Это раз. Затем  созвонитесь
с администрацией "Тантриса" и от моего имени закажите на сегодняшний ве-
чер стол для шести персон.
   - На который час? - спросил Мозер.
   - Часов на восемь, - ответил Фридрих.
   Фридрих еще отдавал какие-то распоряжения по дому, но я уже ни во что
не врубался, а только смотрел на доброе расплывчатое лицо Франца  Мозера
и видел перед собой убийцу Фридриха фон Тифенбаха!..
   А за Францем Мозером... Но мне это уже наверняка причудилось на нерв-
ной почве... стояла чья-то неразличимая тень - то ли Человека, то ли Яв-
ления, то ли - сгустка еще не произошедших событий... Но как  же  так?..
Черт побери!.. Да, что же это?!. Ну, как же Фридрих - такой умный, с та-
кой потрясающей Контактной способностью, ничего  не  чувствует?  Неужели
двадцать один год ежедневного общения с Мозером напрочь притупили в  нем
все инстинкты самосохранения? И он по привычке скользит  по  поверхности
сознания своего "шоферского секретаря", не давая  себе  труда  заглянуть
туда хотя бы немного поглубже...
   Ведь почувствовал же Фридрих, когда я на мгновение нечаянно  предста-
вил себе эту польскую Баську Кошкой, которую я мог бы... А это куда  бо-
лее тонкий и сложный процесс, чем проникновение в сознание  Человека,  с
которым общаешься двадцать один  год.  Вот  ведь  поразительное  несоот-
ветствие - чем дольше общаешься, тем меньше чувствуешь! Я всегда  считал
- наоборот...
   Но что это за тень позади Мозера?..
   Нет, братцы, пока я таким путем попаду  в  Петербург,  я  определенно
свихнусь в этом чудесном доме.
   По старой домашней привычке я прыгнул в кресло, покрутился  там,  пе-
репрыгнул на подоконник, а затем снова вернулся в кресло.
   - Ты что нервничаешь? - спросил меня Фридрих,  когда  Мозер,  записав
все поручения, вышел из кабинета.
   Я промолчал. Улегся в кресле и даже слегка прикрыл глаза, -  дескать,
"ни хрена я не нервничаю, думаю, как бы подремать..."
   - Кстати! - тут же откликнулся на мое вранье Фридрих. - Где бы ты хо-
тел спать?
   Я моментально насторожился:
   - А где обычно спишь ты?
   - В своей спальне, на втором этаже. Рядом с ванной.  Ты  там  еще  не
был?
   - Нет.
   - Пойдем, покажу.
   - Не нужно. Потом. Просто скажи Басе, чтобы она постелила мне там же,
- сказал я и подумал: "На всякий случай..."
   - У меня в спальне? - удивился Фридрих.
   Он даже обрадовался этому, а я подумал - вот ведь странная штука наша
жизнь: сколько бы ни было вокруг тебя живых существ - Собак, Кошек,  Ко-
тов, но если нет настоящей привязанности, я не говорю уже о любви, ты  -
ОДИНОК!..
   Я подраскинул умишком и сообразил, что если я соглашусь спать  в  его
комнате, и если, не дай Бог, что-то начнет происходить, я  могу  не  ус-
петь... Что "происходить" и чего "не успеть", я себе пока  не  представ-
лял.
   - Нет, - сказал. - Спать я буду по другую сторону двери.
   Не желая объяснять истинных причин моего отказа спать  с  ним  в  его
спальне, я прибавил, не солгав ни слова:
   - Мы так всегда в Петербурге жили. Плоткин в одной  комнате,  а  я  в
другой - у его дверей.
   Фридрих рассмеялся. Я даже и не думал, что в таком возрасте можно хо-
хотать так самозабвенно!
   - Потрясающая идея пришла мне в голову! - еле  выговорил  Фридрих.  -
Как только в моей постели окажется кто-то из дам, и я, как обычно, к со-
жалению, буду вынужден признать себя несостоятельным, я же всегда  смогу
призвать тебя на помощь! А, Кыся? По-моему, замечательная идея!
   Я вежливо похихикал в ответ, а сам подумал: "Господи! Как  говорится,
"Сохрани и помилуй!.." Как было бы прекрасно, если бы моя помощь понадо-
билась только в этом случае!.."
   Для того, чтобы скрыть свое смятение, я сделал вид,  что  разглядываю
висящую на стене небольшую картинку, кстати,  действительно  оказавшуюся
мне знакомой.
   - Нравится? - продолжая улыбаться, спросил меня Фридрих.
   - Очень! - искренне сказал я. - Это Матисс...
   Фридрих фон Тифенбах покачнулся и чуть не рухнул на пол!
   Он ухватился за спинку высокого кожаного кресла, стоявшего у письмен-
ного стола, и неловко упал в него, вцепившись побелевшими от  напряжения
пальцами в подлокотники кресла.
   - Что ты сказал?!! - прошептал он, и я испугался, что его сейчас хва-
тит кондрашка.
   Вот таких резких перепадов настроения у пожилых - что Котов, что  Лю-
дей - я очень боюсь. Это просто невероятно опасно.
   - Я сказал, что это картина Матисса.  Был  такой  французский  худож-
ник... - попытался я его успокоить.
   - Я-то это знаю!.. - негромко, и почему-то очень тонким голосом прок-
ричал фон Тифенбах. - А вот откуда это знаешь ТЫ?!.
   Наверное, с того момента, как я что-то понял про Франца Мозера, я то-
же находился на таком нервном вздрюче, что как только посмотрел  на  эту
картинку, так в башке у меня открылась какая-то створка, и в памяти нео-
жиданно всплыла и картинка, и имя художника. У Шуры Плоткина было ужасно
много очень красивых цветных альбомов, и мы с ним иногда рассматривали в
них любимые Шурой картинки.
   Я поспешил объяснить это Фридриху, и он понемногу  стал  приходить  в
себя.
   - Это подлинник, - слабым голосом проговорил он,  и  я  почувствовал,
что он очень гордится этим словом.
   Я понятия не имел, что такое "подлинник", но переспрашивать не  стал.
"Подлинник" и "подлинник"... Подумаешь, невидаль! У нас  с  Шурой  таких
подлинников в альбомах было несколько сотен...
   Почему я, спустя месяц после моего вселения в дом Фридриха фон Тифен-
баха, так подробно рассказываю о первом... вернее, - о первых днях свое-
го пребывания в Грюнвальде?
   Наверное, потому, что новизна увиденного, еще не притупленная привыч-
ной будничностью, всегда требует некоего выплеска на аудиторию.  Начина-
ешь чувствовать свою исключительность. Вспомните то время, когда поездка
нашего Человека за границу была явлением редкостным и  выдающимся.  Этот
же Человек, нашедший в себе силы вернуться домой, рта же не закрывал ми-
нимум в течение трех месяцев, рассказывая о своем пребывании ТАМ! От не-
го же деваться было некуда!..
   А некоторые не умолкали до глубокой старости и самым естественным об-
разом уходили в мир иной со словами: "...помню, когда  мы  в  шестьдесят
девятом году были в Варшаве..." И привет!
   Ну, а во-вторых, потому, что все мои последующие открытия и  ожидание
грядущих событий, захватили меня целиком и круглосуточно заставляли быть
в таком нервном напряжении, что я вокруг себя практически ничего,  кроме
ЭТОГО - ГРЯДУЩЕГО, не видел и не слышал.
   Признаюсь, как на духу - я даже про Шуру Плоткина,  даже  про  Водилу
стал меньше думать... Тут я неверно выразился. Не меньше -  реже.  Но  с
такой же тоской, с тем же беспокойством.
   Вечером Фридрих переоделся в какой-то невзрачный костюмчик со свитер-
ком, сверху натянул старую спортивную куртку весьма и весьма поношенного
вида, сказал, что он эту куртку носит уже восемь лет и  не  представляет
себе жизни зимой без этой куртки.
   Я вспомнил, как Шура истово отпаривал брюки, как тщательно  завязывал
галстук, как бережно доставал из шкафа свой единственный "выходной" пид-
жак в клеточку, когда собирался, по его выражению, "в люди".  Эти  сборы
всегда носили характер маленького торжественного и веселого ритуала.
   Поэтому я спросил у Фридриха фон Тифенбаха - уверен ли он, что это та
самая одежда, в которой нужно ходить вечерами по ресторанам. На  что  он
легко ответил, что эта одежда ему максимально удобна, а на так  называе-
мое "светски-общественное мнение" ему наплевать. Он не  собирается  упо-
добляться мужу своей дочери - Хельмуту Краузе,  который  зимой  ходит  в
норковой шубе мехом наружу, чтобы все видели, как он богат!
   - Более пошлого зрелища,  чем  мужик  в  норковой  шубе  -  придумать
нельзя, - сказал Фридрих. - Увидишь - обхохочешься! Но если ты настаива-
ешь, я могу надеть что-нибудь другое...
   - Нет, нет! - поспешил я. - Мне лично ты  во  всем  этом  очень  нра-
вишься. И куртка тебе удивительно идет...
   Потом со второго этажа мы спустились на лифте(!) в широченный  гараж,
где, кроме "Роллс-Ройса", стояли еще  две  машины  -  американский  джип
"Гранд-Чероки" и черный "Мерседес-500". Хорошо, что Шура когда-то выучил
меня всем маркам автомобилей!..
   За рулем "Роллс-Ройса" нас уже ждал герр Мозер.
   Дом профессора фон Дейна действительно оказался совсем  рядом.  Очень
красивая, прекрасно одетая Таня и профессор в строгом черном пальто и  с
"бабочкой" вместо галстука - уже ждали нас на улице.
   Профессорский дом я увидел только из машины. В отличие от забора  фон
Тифенбаха, профессорский заборчик был чисто символической оградой, а не-
большой участок перед домом ярко освещен.
   Дом был, прямо скажем, - не слабый. Раз в десять лучше дома Шредеров,
но зато на несколько порядков пожиже Тифенбаховского!
   Затянутый на зиму голубым прорезиненным брезентом бассейнчик,  конеч-
но, не шел ни в какое сравнение с фантастическим бассейном фон  Тифенба-
ха. Я сегодня бегал пару раз гадить в сад (мне герр Лемке любезно  пока-
зал, где это лучше всего делать) и видел этот бассейн.  Подогретая  вода
парит в морозном воздухе и вплывать в этот бассейн можно прямо из домаш-
него бассейна величиной во всю нашу с Шурой  петербургскую  квартиру.  В
саду же бассейн такой, что в нем можно  спокойно  проводить  Олимпийские
игры по плаванию!
   Когда Таня и профессор сели к нам в машину, Фридрих воскликнул:
   - Таня, вы просто ослепительны! Интересно, Фолькмар  понимает,  какая
женщина согласилась считать его своим другом?
   - Я еще не в полной мере осознал это, но уже беспредельно счастлив, -
сказал профессор.
   - Прелестный ответ, - улыбнулся фон Тифенбах. - Да! Я  позволил  себе
пригласить на ужин еще и свою дочь с ее мужем. Надеюсь,  вы  не  против?
Тем более, что Таня до сих пор с ними незнакома.  Они  приедут  прямо  в
"Тантрис". Им очень полезно изредка общаться с интеллигентными людьми.
   Таня и профессор поспешили заверить Фридриха в  том,  что  они  этому
очень рады, а я, безоговорочно  поверив  в  Танину  искренность,  сильно
усомнился в правдивости профессора. Что-то в интонациях фон  Дейна  дало
мне право заподозрить его в легкой и вежливой нечестности.
   И еще одно немаловажное и  случайное  наблюдение!  При  упоминании  о
приглашении дочери Фридриха и ее мужа затылок герра Франца Мозера сказал
мне гораздо больше, чем если бы я сейчас смотрел ему в глаза. Но в глаза
я ему посмотреть не мог, так как сидел сзади, между Таней  и  Фридрихом.
Да мне это и не нужно было...
   Глядя в затылок Мозера, уверенно ведущего машину по сверкающему огня-
ми вечернему Мюнхену, я вдруг почувствовал странную,  неясную,  недобрую
связь между Мозером и мужем дочери Фридриха, которого я никогда  не  ви-
дел...
   - Фолькмар, вы еще не были с Таней в "Тантрисе"?  -  спросил  Фридрих
фон Тифенбах.
   - Нет, туда мы еще не добрались...
   - Какое счастье! Значит, для Тани и  Кыси  я  буду  первооткрывателем
этого роскошно-мещанского чуда света, этого парадиза нуворишей,  заезжих
голливудских гастролеров и членов королевских фамилий  карликовых  госу-
дарств третьего сорта. Во всем мире ресторанов "Тантрис", кажет