Я  мо-
лился Богу, я орал Водиле страшные, несправедливые и обидные  слова  про
то, что нельзя никому поручать своих детей! Что все  надо  делать  само-
му... Что есть еще больная жена, которая без него умрет от голода и  го-
ря!.. Что за Настю некому будет платить в ту школу, где академики препо-
дают арифметику! А кончиться все может тем, что оставшись без отца и ма-
тери, его двенадцатилетняя Настя окажется там - на  Фонтанке,  у  Дворца
пионеров, среди маленьких, недорогих проституточек, про которых  он  сам
рассказывал в Ганновере!
   - Ты этого хочешь, Водила?!! - в исступлении кричал я.
   Я находился в состоянии совершеннейшей истерики и не понимал, что уже
далеко перешагнул за границы обычного телепатического Контакта, и дальше
начинается уже что-то Потустороннее!
   Но когда я, наконец, снова ощутил под своим языком редкий  и  слабый,
еле слышный пульс на Водилином запястье, - силы меня покинули и я  самым
натуральным Человеческим образом, расплакался.
   И откуда-то издалека услышал беззвучный голос Водилы:
   "Я ПОСТАРАЮСЬ, КЫСЯ... НЕ НЕРВНИЧАЙ. УСПОКОЙСЯ, ПРОШУ ТЕБЯ, КЫСЯ..."
   Ох, как не прав был Алик, когда думал, что история с парочкой русских
трупов в "Зоне отдыха" автобана номер девять привлечет  внимание  немцев
не более, чем на сутки!
   Хотя, так уж обвинять покойника в недальновидности тоже было бы несп-
раведливым. Он же считал, что этот эпизод ограничится лишь двумя брошен-
ными русскими грузовиками и двумя застреленными шоферюгами-россиянами. А
все остальное Алик предоставлял додумывать журналистам и полиции.
   Алик даже мысли не допускал, что эти два трупа ворвутся в  насыщенную
уголовно-криминальную хронику прессы и телевидения Германии,  окруженные
густым, стокилограммовым облаком кокаина, развеянного над автобаном все-
го в десяти километрах от Мюнхена... А это резко повысило интерес к  ис-
тории с брошенными русскими грузовиками и парочкой покойников!
   Алик и с трупами дал маху. Ну, разве думал Алик, что  одним  из  этих
трупов окажется он сам?!
   Я все говорю про убитых - "труп", "покойник". Так, как их  назвал  бы
Шура Плоткин. А ведь это - более чем неточно!
   Ну, Лысый, черт с ним... Труп он и есть труп. А вот то, что  осталось
там на автобане от Алика - ни "покойником",  ни  "трупом"  не  назовешь.
Так... Некие кровавые ошметки, спрессованные с кусками искореженного ме-
талла, без каких-либо малейших признаков человеческого тела и  автомоби-
ля.
   Недаром я от одного взгляда на эту картинку блевал чуть не до обморо-
ка!
   И вообще, Алик сильно ошибался, когда думал, что немцы могут это дело
"спустить на тормозах". Дескать, потому, что сегодня в Германии разборки
русских мафиози стали привычным явлением.
   Газеты - не только "Абендцайтунг", как думал Алик,  но  и  "Тагесцай-
тунг", и "Бильд", и даже, уж на что  солидная  газета,  -  "Зюддойчецай-
тунг", изо дня в день печатали репортажи о том, как проходит  следствие,
как полиция топчется на одном месте, давали фотографии Алика,  Лысого  и
моего Водилы с их документов, фотографии с места происшествия, изображе-
ния раздолбанного голландского рефрижератора, нашего разбитого "Вольво",
фото уцелевших пачек с кокаином...
   Вплоть до химических анализов именно этого  кокаина,  которые  давали
довольно четкое представление о его родословной и месте возникновения.
   Телевидение - чуть ли не все немецкие программы - тоже вовсю упражня-
лось в показе пережеванной груды железа с остатками того, что было  Али-
ком, крупные планы мертвого Лысого с двумя черными дырками - над  бровью
и под подбородком на шее. Показывали и моего Водилу  -  неподвижного,  с
закрытыми глазами, опутанного проводами и трубками, лежащего в  каком-то
специальном отделении клиники, куда никого якобы не пускают.
   И, конечно, как в американских фильмах (мы с Шурой такое раз сто  уже
видели!), с удовольствием показывали полицейский пост  у  дверей  в  это
спецотделение. Будто мой Водила может сейчас встать со своей  спецкоечки
и убежать в неизвестном направлении. Или в один прекрасный момент оживут
Лысый и Алик, ворвутся в клинику и еще раз попытаются ухлопать моего Во-
дилу!
   Но самыми ужасными были интервью с мамой Алика.
   Скромно и модно одетая, с худенькой  девичьей  фигуркой,  растерянная
пожилая женщина на плохом немецком языке пыталась уверить мир,  что  все
произошедшее - трагическая ошибка, что ее мальчик никогда в своей  жизни
никого не обидел! А то, что он воевал в Афганистане  и  Карабахе  -  так
другого выхода у него в Советском Союзе не было. Поэтому они с  сыном  и
эмигрировали...
   А ей безжалостно показывали пистолет с отпечатками пальцев Алика,  ей
предъявляли неопровержимые доказательства, что ее мальчик был холодным и
страшным убийцей, что деньги, которые она считала результатом  его  вне-
запно открывшегося коммерческого таланта на ниве "экспорт-импорт",  были
его гонорарами за "исполнительское мастерство", за десятки смертей почти
во всех странах мира.
   Его искали очень, очень давно, но насколько он был жесток,  настолько
же и умен, и поэтому даже "Интерпол" до сих пор не мог его вычислить.  И
если бы не этот кокаин...
   Она не хотела ни во что верить. Она умоляла оставить ее в покое, нае-
дине с ее горем, а ей совали под нос различное, самое современное оружие
Алика, его и ее документы с их фотографиями, но с совершенно другими фа-
милиями, которых у Алика в разных тайниках нашли великое множество.
   Каждое интервью было для нее пыткой. Но ни полиция, ни самые дотошные
телевизионные зубры не смогли сломить в ней святую убежденность в непог-
решимости своего прелестного, доброго и удивительного  Алика  -  лучшего
сына, о котором могла бы мечтать любая мать и которого Господь так несп-
раведливо не уберег в этой ужасной автомобильной катастрофе!
   И несмотря на то, что я про Алика знал почти всю правду, его маму мне
было безмерно жаль.
   Газеты мне читала и показывала Таня Кох. А телевизор я и сам смотрел.
Вместе с нею.
   Дело в том, что я уже вторую неделю живу у Тани.
   "Живу" - это громко сказано. В ее квартире я  бываю  всего  несколько
часов в сутки. Иногда что-то ем, что-то пью, а в основном я шатаюсь вок-
руг клиники по огромному больничному парку. Таня живет совсем рядом.  Ее
дом стоит на соседней с больницей улице, квартира в первом  этаже,  и  я
могу смываться из нее, когда захочу. Таня специально оставляет чуть при-
открытым окно в кухне, и войти в квартиру и выйти из нее - для меня пле-
вое дело.
   Изредка я ночую у нее. И тогда Таня рассказывает  мне  про  Алма-Ату,
где она родилась и выросла и где живет очень  много  бывших  немцев  По-
волжья, которых сослали туда еще во время Второй мировой войны.
   Рассказывает Таня и о своих недавно умерших родителях, так и не  дож-
давшихся разрешения на выезд в Германию всей семьей.  Счастье,  что  они
Таню с детства немецкому языку выучили. Дома заставляли говорить  только
по-немецки для ежедневной практики.
   От Тани я узнал о замечательном казахском нейрохирурге -  Вадиме  Ев-
геньевиче Левинсоне. Таня училась у него в медицинском институте, а  по-
том много лет работала его ассистентом.
   Вадим Евгеньевич был блядун, пьяница,  превосходный  гитарист,  а  из
всех видов индивидуального транспорта предпочитал мотоцикл "Ява", на ко-
тором и носился по всей Алма-Ате и ее  окрестностям.  А  еще  Вадим  Ев-
геньевич пел под гитару мужественные песни Высоцкого и  Визбора  и,  как
поняла Таня впоследствии, всю жизнь тосковал по настоящему "мужчинству".
Отсюда и гитара, и Визбор, и мотоцикл, и пьянки,  и  бляди...  Хотя  ему
вполне было достаточно быть тем, кем он был на  самом  деле,  -  блиста-
тельным нейрохирургом! Но этого Вадим Евгеньевич не понимал...
   На втором курсе института, когда Тане было  девятнадцать  лет,  Вадим
Евгеньевич увез ее в Медео, в маленькую гостиничку при знаменитом  высо-
когорном катке, и там без пышных клятв и заверений, без вранья и  обеща-
ний, легко и весело, под гитарку с шампанским, лишил Таню невинности.  И
несмотря на то, что Вадим Евгеньевич даже и не  помышлял  разводиться  с
женой и бросать сыновей, Таня никогда об этом не пожалела.
   С тех пор в ее жизни было достаточно много мужчин - и  моложе  Вадима
Евгеньевича, и красивее, и, чего уж греха таить, - сексапильнее  и  мощ-
нее, но к Вадиму Евгеньевичу она и по сей день сохранила такую благодар-
ную нежность, которой не удостоился ни один мужик, когда-либо  переспав-
ший с Таней.
   В Германии Таня появилась два с половиной года тому назад и  получила
все, что положено получить немке, приехавшей на свою историческую  роди-
ну. Единственное, на что Баварское правительство не обратило ни малейше-
го внимания - это на ее диплом с отличием.
   Правда, на основании этого же русского врачебного диплома и документа
об окончании ординатуры по кафедре нейрохирургии  правительство  Баварии
предоставило ей бесплатную возможность год проучиться на курсах немецких
медицинских сестер и поступить на работу в одну из клиник Мюнхена  почти
по специальности - на отделение нейрохирургии. Где и  лежал  теперь  мой
Водила.
   Я рассказываю про Таню Кох так подробно, потому что она - третий Оди-
нокий Человек в моей жизни. А Одинокому Человеку всегда необходимо перед
кем-то выговориться. Поэтому мы, Коты, одиноким просто  необходимы!  За-
частую Одинокого Человека переполняет то, чего другому Человеку не всег-
да скажешь. А Коту можно...
   Тут наблюдается забавное раздвоение в сознании Людей:  они  убеждены,
что Кот их не понимает, но, тем не менее, поверяют ему все  свои  "боли,
беды и обиды" (выражение Шуры Плоткина) как единственному живому сущест-
ву, находящемуся в непосредственной близости.
   Кроме всего, Люди уверены, что даже их постыдные признания и открове-
ния, не всегда отдающие благородством и чистоплотностью, никогда и нико-
му Котом пересказаны не будут. И в этом они абсолютно  правы.  Ну,  а  в
том, что Коты чего-то не понимают - Люди издавна и глубоко заблуждаются.
   Естественно, я не имею в виду таких Людей, как Шура или Водила. Когда
между Человеком и Котом существует Двухсторонний Контакт - никаким  заб-
луждениям решительно нет места!
   Но с Таней Кох устанавливать Двухстороннюю Телепатическую  Связь  мне
не хотелось. Она, как говорит в таких случаях Шура Плоткин,  "сожгла  за
собой все мосты". Она приехала сюда навсегда. А я обязательно должен бу-
ду вернуться в  Россию.  И  разрывать  уже  установившийся  Контакт  на-
сильственным образом - одинаково больно и для Кота, и для Человека...
   Так что, давай, Мартын, будем благодарны Тане за  временный  приют  и
доброе отношение, и не нужно ей лишних зарубок на сердце, ощущения  лиш-
них потерь. Ей и так не слишком-то весело живется на этой своей  истори-
ческой родине.
   Пусть Таня пребывает в уверенности, что я ни хрена не понимаю из все-
го того, про что она мне рассказывает. А какие-то проявления моей  сооб-
разительности она с легкостью спишет за счет обычных "животных  инстинк-
тов", про которые ей талдычили, наверное, и  в  школе,  и  в  институте.
Ей-Богу, так будет для нее лучше. Особенно, когда я укачу из Германии.
   А пока я каждый день по много раз обхожу огромные больничные  корпуса
с вертолетной площадкой на крыше, мотаюсь по большой автомобильной  сто-
янке сотни на две машин и сижу под дверями служебного подъезда  клиники,
куда обычно входит и откуда выходит Таня Кох.
   Многие служащие больницы меня уже знают и знают, что я - "КОТ РУССКО-
ГО ГАНГСТЕРА, КОТОРЫЙ ЛЕЖИТ В БЛОКЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ ОТДЕЛЕНИЯ НЕЙРО-
ХИРУРГИИ". Вот так-то!
   Однако, несмотря на то, что я "Кот гангстера", многие меня подкармли-
вают. Особенно - младший медицинский персонал. То колбаски притащут,  то
приволокут кусок вполне приличной рыбки - вареной или жареной. Это,  ко-
нечно, не оттаявший сырой хек имени моего Шуры Плоткина, но тоже  вполне
съедобная рыбка. Вроде той, которой меня угощал Рудик на корабле.
   Просто так гуляющих, а упаси Господь, бродячих Котов, Кошек и Собачо-
нок - я здесь не видел. Пока. Запахи их чувствую, но вот так - нос к но-
су, еще ни разу не сталкивался. Пару раз  наблюдал  Собак  на  поводках.
Один раз видел в окне второго этажа  довольно  спесивого  Кота,  который
скользнул по мне недобрым глазом и отвернулся.
   Но так как мой мир ограничен всего лишь двумя прибольничными  улочка-
ми, парком и автомобильной стоянкой - говорить о том, что в Германии во-
обще нет такого понятия, как бродяжничество бесхозных Собак и  Кошек,  -
аналогичное нашему, российскому, - я бы не рискнул.
   Поэтому, пока Таня на работе, я гуляю сам по себе, и встреться сейчас
мне кто-нибудь из моих немецких коллег - я был бы  только  раздосадован.
Потому что гуляя, я все время очень и очень  занят.  Я  колдую,  колдую,
колдую...
   Я постоянно, на очень сильном, выматывающем волевом напряжении, посы-
лаю свои лечебные сигналы Водиле. И не просто - в белый свет, как в  ко-
пеечку, - а с совершенно точным адресом: я знаю этаж, где лежит  Водила,
знаю комнату, в которой он лежит, знаю даже конкретное расположение кро-
вати и приборов в этой комнате.
   Я даже знаком с тремя полицейскими, которые каждые восемь часов  сме-
няют друг друга у дверей моего Водилы.
   Мало того, я уже три раза и сам был в этой комнате, куда всем  посто-
ронним входить было строжайше запрещено! Когда Таня оставалась в клинике
на суточное дежурство, она выходила ночью за мной к служебному подъезду,
запихивала меня в какой-то непрозрачный пластмассовый мешок и  приносила
к Водиле на полчаса, на пятнадцать минут, а один раз я там  пробыл  даже
часа два.
   С грустью должен заметить, что, как мне показалось, Водиле стало  го-
раздо хуже, чем тогда, на автобане, когда он пытался меня успокаивать  и
просил меня не нервничать. Во всяком случае, ни одна моя попытка устано-
вить с ним хоть какой-нибудь Контактишко  не  увенчалась  успехом.  Даже
тогда, когда я был совсем рядом.
   Таня пыталась мне объяснить происходящее с  Водилой,  но  подозреваю,
что эти объяснения были бы даже для Шуры Плоткина невероятно сложными, а
для меня - тем более. Я знал одно - с Водилой плохо...
   И тем не менее - "...не оставляйте стараний,  маэстро...",  как  ког-
да-то пел Шура. Я все время пытался связаться с Водилой, пробудить в нем
хотя бы искорку сознания. Таня Кох сказала, что если  бы  Водила  сейчас
очнулся, врачи могли бы предпринять  дальнейшие  усилия.  А  пока  нужно
ждать и ждать...
   Вот я и пыжился до полного опустошения - все  пытался  законтачить  с
Водилой. И так пробовал, и этак. Даже поведал ему тайну золотой зажигал-
ки. Так мне хотелось его хоть чем-то растормошить.
   Я в подробностях рассказал ему, как эта зажигалка выпала  у  него  из
кармана, когда он трахал мою  старую  знакомую  судомойку  Маньку-Диану.
Рассказал, как спрятал эту зажигалку в фургоне, в  картонной  коробке  с
ветошью, чтобы вернуть ее Водиле уже в Санкт-Петербурге, как  только  он
потеряет возможность найти ее законного владельца. Тем более, что владе-
лец оказался таким говнюком, что ему в пору от свечки прикуривать, а  не
от зажигалочки "Картье"!
   Я даже рассказал ему, как за пять минут до того, как прилетел  верто-
лет, я выцарапал эту зажигалку из фургона, замотал в  грязную  тряпку  и
закопал под километровым столбиком у автобана. Да еще и догадался попро-
сить полицейского Рэкса пописать на этот столбик. Так сказать, "пометить
территорию". И как только Водила очухается и выйдет из этой больницы, мы
вместе поедем туда, откопаем ее и...
   Но Водила никак не отреагировал на мой рассказ. Я не услышал ни одно-
го, даже самого слабенького ответного сигнальчика. А  уж  я-то  старался
рассказать ему эту баечку весело, непринужденно, как некое очень  забав-
ное приключение. Кое-где заведомо пережал, переиграл - лишь бы пробудить
хоть малейший интерес у Водилы к этой истории. Но тщетно...
   Называла меня Таня просто - "Кот".
   Еще в самый первый день знакомства, после того, как вертолет  опустил
нас на специальную плоскую крышу больницы и больничные  врачи  категори-
чески воспрепятствовали моему присутствию в клинике, Таня забрала меня к
себе домой и сказала:
   - Послушай, Кот... Я не знаю, как тебя зовут в действительности. При-
думывать тебе  какое-нибудь  пошловатенькое  кошачье  имячко  типа  Бар-
сик-Мурзик мне, честно говоря, неохота. Но по всем статьям ты - Кот! Бу-
дучи бабой с опытом, подозреваю, что ты - настоящий Котяра. Может  быть,
даже из разряда сексуал-террористов. Ибо внешние данные говорят  о  мно-
гом, а они у тебя более, чем явственны и нестандартны. Как, кстати, и  у
твоего русского приятеля. Думаю, что по женской части вы оба - два сапо-
га пара. Так что, я тебя буду называть просто - Кот. Абгемахт? В  смысле
- договорились?
   С тех пор каждый разговор со мной она начинает  со  слов:  "Послушай,
Кот..."
   - Послушай, Кот, - сказала мне Таня как-то вечером на  исходе  второй
недели. - Тут в "Штерне" - журнальчик есть такой - я прочитала  любопыт-
ную заметочку. Ссылаются они на эФКаУ. На Федеральное  Криминальное  Уп-
равление. А эта контора тебе - не хухры-мухры. Так вот, они  вспоминают,
что когда в июле девяносто четвертого года в  Мюнхенском  аэропорту  был
задержан какой-то наш российский туз, чуть  ли  не  замминистра,  с  не-
большим грузом высокотоксичного оружейного плутония, они уже тогда  рас-
полагали сведениями, что эта порция плутония - жалкий лепет по сравнению
с теми килограммами, которые сейчас спрятаны русскими где-то в  Берлине.
Их вполне достаточно для хорошенькой атомной бомбочки! Слушай, Кот,  что
они пишут...
   Таня взяла в руки журнал, открыла  нужную  страницу,  и  я  увидел  в
статье, которую она мне собиралась читать, строки, подчеркнутые  ее  ру-
кой. То, что это была ее рука - тут можете мне поверить  на  слово.  Тут
мы, Коты, никогда не ошибаемся!
   - Я тебе буду читать сразу по-русски. Хорошо? - сказала Таня.
   "Мне без разницы. Можешь и по-немецки", - подумал я, но не сделал да-
же крошечного усилия, чтобы моя мысль дошла до ее сознания.
   Она отличная тетка! Как сказал бы Водила - "своя в доску". И выглядит
по Человеческим параметрам, - будьте-нате! Но раз  я  решил  -  никакого
Контакта, - так оно и будет. На кой хрен нам потом, когда мы  расстанем-
ся, разные душевные заморочки? Мало у нас, у каждого своих болячек?!
   - Где это, где это?.. - бормотала Таня, водя пальцем по  строчкам.  -
А!.. Вот! Послушай, Кот, что пишет "Штерн" со ссылкой на эФКаУ: "...сос-
тоялись переговоры о продаже плутония, оставленного русскими в  Берлине.
В переговорах приняли участие высокопоставленные люди из России".  Прав-
да, потом представитель эФКаУ в Висбадене заявил, что в отношении "высо-
копоставленных людей из России ему ничего не известно". Но нам  с  вами,
майне либер херрн Кот, казалось бы, на это наплевать! Мы  и  плутоний...
Как говорится, "где именье, где вода, где Ромео,  где  Джульетта..."  Но
дальше "Штерн" пишет оченно даже касаемое нас с тобой... "Как стало  из-
вестно из проверенных источников, недавняя неудавшаяся попытка  ввоза  в
Германию более полутонны кокаина, закончившаяся  кровавой  трагедией  на
автобане у Мюнхена, - тоже дело рук  русской  мафии,  стоящей  в  непос-
редственной близости к правительственным кругам России".
   "Какие еще полтонны?!! - возмутился я и даже подпрыгнул на  месте.  -
Там же чуть больше ста килограммов было!!! А полтонны - это пятьсот  ки-
ло!.."
   Когда Шура пытался научить меня цифрам, это было единственное, что  я
запомнил.
   Наверное, я слишком сильно проэмоционировал и невольно  воздействовал
на сознание Тани. Потому что она слегка оторопело  посмотрела  на  меня,
будто услышала мой голос. А потом, не веря себе самой, потрясла  головой
- будто отгоняла от себя это невероятное наваждение с говорящим Котом, и
расхохоталась. Но, тем не менее, сказала, не понимая, что  отвечает  мне
на мой в