е
мурашки пробежали по спине, Юрий  Адольфович  не  выдержал  и  улыбнулся
нелепости своей шутки.
   - Чего ты улыбаешься? - Теперь стал  окончательно  понятен  тон  Юлии
Марковны. Так подозрительно ласково разговаривают  с  младенцем,  насчет
которого существуют серьезные сомнения: не накакал ли он в штаны.
   - Хорошо, Юленька, я почищу  картошку,  -  ответил  Юрий  Адольфович,
хитро глядя на жену.
   - Ах, Юра, ты мне  всю  голову  заморочил!  Я  совсем  не  то  хотела
сказать! - Юлия Марковна всплеснула руками. -  Я  хотела  сказать  -  не
картошку почистить, а ковер пропылесосить!
   - А, по-моему, у  тебя  на  кухне  что-то  сгорело,  -  сообщил  Юрий
Адольфович, поводя носом.
   - Да? - Юлия Марковна помчалась на кухню, а  ее  муж  впервые  понял,
кого она ему напоминает. Домомучительницу из "Карлсона".
   Юрий  Адольфович  пылесосил  ковер  со  скорбной  улыбкой  смертника,
который выполняет последние в своей жизни общественно  полезные  работы.
Минут через десять он выключил пылесос и отправился на кухню. Налаживать
отношения.
   - Итак, что у нас сгорело?
   Юлия Марковна повернула к нему от плиты раскрасневшееся лицо:
   - Молодец! Накаркал! Я только что сожгла ванильные булочки!
   - Как? Еще и булочки?
   - Нет, не еще, а просто - булочки. Тогда-то у меня ничего не сгорело,
я думала, ты просто пошутил...
   "Пойду-ка я с кухни", - решил  Юрий  Адольфович.  Какое-то  странное,
неясное подозрение закопошилось в его мозгу. В гостиной он поставил себе
пластинку  Вагнера,  любимейший  1  акт  "Лоэнгрина",  и  начал  ставить
эксперимент. Внимательно принюхивась, он время  от  времени  заходил  на
кухню, проверяя свою догадку. Юлия Марковна  суетилась  у  стола.  Около
пяти пришла дочь, женщины стали суетиться вместе... Когда в  три  минуты
седьмого  тренькнул  звонок  входной  двери,  Юрий   Адольфович   сделал
удивительное открытие. И теперь, стоя перед закрытой дверью,  он  мог  с
уверенностью сказать: у жениха Саши очень терпкий и редкий  одеколон,  а
его мать надушилась туалетной водой "Пуазон", очень  модной  лет  десять
назад. Нет, через две утепленные двери  квартиры  Бляхманов  не  то  что
запахи  -  поражающие  газы  не  проникнут.  Все  дело  в   только   что
обнаруженной способности... Рассеянно здороваясь и  знакомясь  с  новыми
родственниками, Юрий Адольфович пытался формулировать...
   - Здравствуйте, здравствуйте, Леночка, знакомь нас...
   Все почему-то топтались в тесной прихожей, мешая гостям  раздеваться.
Юлия Марковна немедленно вступила с  будущей  сватьей  в  милую  женскую
дискуссию по поводу размера тапочек.  Лена  неловко  держала  подаренный
Сашей букет цветов. Саша стоял с  таким  видом,  будто  у  него  дырявые
носки.
   На удивление быстро все расселись за столом. Женщины мило щебетали ни
о  чем,  мужчины  молчали.  Саша  -  потому  что  был,  если  можно  так
выразиться, главным блюдом на этом вечере. А Юрий Адольфович просто весь
ушел в свои мысли. Он мог себе это  позволить:  глава  семьи,  как-никак
большой музыкант... Он видел, с каким испуганным почтением  смотрела  на
него Сашина мать. Неприятная женщина, сразу решил Юрий  Адольфович  и  с
тоской представил себе длиннейшие и  тоскливейшие  "семейные"  праздники
таким же вот составом. Список доступных общих тем минимален.  Деликатная
Юлия Марковна не станет, конечно,  обсуждать  с  Раисой  Георгиевной  ни
премьеру  в  Мариинском,  ни  книгу  Плисецкой.  А,  значит,   остается:
здоровье, огород и сериалы. Темы исключительно дамские. Вот пусть дамы и
разговаривают. Рассеянно  "поковыривая  курицу,  Юрий  Адольфович  думал
свое. Все. Теперь можно и сформулировать великое  открытие  сегодняшнего
дня. Похоже на то, что нос Юрия Адольфовича начал улавливать  запахи  из
будущего!   Досадуя   на   отсутствие   секундомера,   наш    начинающий
естествоиспытатель  догадался  с  помощью  обыкновенных  наручных  часов
определить, на сколько вперед заглядывает  (в  смысле:  вынюхивает)  его
удивительный нос. Оказалось: примерно на десять минут. Первым делом, как
ни странно, Юрий  Адольфович  порадовался  за  вахтершу  из  филармонии.
Женщина действительно приняла его слова насчет курения за шутку. Ведь он
УЖЕ чувствовал запах дыма в гардеробной!  Так  же  просто  объяснялся  и
странный запах импортного джема: Юрий Адольфович с детства  был  приучен
чистить зубы после еды.  Намазывая  на  булку  злополучную  гуманитарную
помощь, он УЖЕ чувствовал запах зубной пасты, которую через десять минут
выдавит на щетку! Поразительно!
   Сашина мать возбужденно и нудно рассказывала длинную кляузную историю
про какую-то квартиру. Юлия Марковна вежливо ее слушала.  Саша  с  Леной
обменивались  заговорщическими  взглядами  школьников.  Юрий  Адольфович
развлекался  тем,  что  припоминал  все  странные  накладки  запахов  за
последнее время. Видимо,  случившееся  с  ним  внезапное  и  трагическое
освобождение от музыки дало толчок к  развитию  логики.  "Почему  я  так
странно спокоен? - думал бывший пианист, рассматривая свои руки, лежащие
на скатерти. - Почему я так быстро поверил и смирился? У меня всего-то и
есть, что подслушанный разговор. А недоразумение? Я что-то не так понял,
на-придумывал себе ужасов и чуть не умер! Брось эти  игры,  -  одергивал
сам себя, - ты все прекрасно слышал. И все  понял.  "Бляхман...  руки...
душа... по клавишам: блям-блям..." - Юрий Адольфович покраснел от стыда.
- Сергей  Владиславович  может  быть  сколь  угодно  плохим  и  порочным
человеком, но  музыкант  он  гениальный.  Если  он  слышит  "блям-блям",
значит, так оно и есть. Будь честен.  Не  прячься  от  действительности.
Умерла, - сказали тебе и при тебе же закрыли крышку гроба. - Твоя Музыка
умерла. Отправляйся домой и живи дальше. Что же осталось? Моя  странная,
только что открытая способность предвидеть запахи?  Я  уникум,  -  думал
Юрий Адольфович, - меня  нужно  изучать.  Или  показывать  в  цирке",  -
пошутил он про себя и улыбнулся.  Как  оказалось,  совершенно  невпопад.
Сашина мать как раз пришла в своем рассказе к печальному финалу.
   - Юраша, ты совсем не слушаешь! - строго заметила жена. И сразу же  с
примирительной улыбкой  повернулась  к  гостье.  -  Вы  извините,  Раиса
Георгиевна, Юрий Адольфович - человек искусства, его мысли могут  увести
его так  далеко,  что  ему  иногда  трудно  общаться  с  нами,  простыми
смертными.
   Раиса Георгиевна кисло улыбнулась и посмотрела на  Юрия  Адольфовича.
Один к одному - это был  взгляд  уборщицы  из  филармонии,  для  которой
музыканты не служители муз, а лишь носители грязной обуви.
   - Вы не представляете, сколько нам пришлось пережить... -  продолжала
Юлия Марковна. "Сопрано, - подумал Юрий Адольфович, - второе трагическое
соло. Сейчас она начнет рассказывать о  моих  болезнях".  -  Ведь  моему
мужу, если вы знаете, Леночка, наверное, рассказывала Сашеньке...  -  По
тому, как она произнесла "Сашенька", можно было  сразу  догадаться,  что
будущий зять ей не понравился.
   А  муж,  получивший  еще,  как  минимум,  получасовой  отдых,   вновь
погрузился в свои мысли. Откуда же взялся этот необыкновенный феномен? И
когда? Толком и  не  определить.  Ведь  обоняние  начало  исчезать  года
полтора назад, вместе с ростом вредного полипа...  Юрий  Адольфович  еще
раз просмотрел свой сегодняшний день,  пытаясь  разобраться  в  мешанине
запахов. Теперь получается, что и в лифте ничем не  пахло,  и  вахтерша,
конечно же, не курила... Так же просто объясняется и  вчерашний  конфуз:
очень приличного вида дама, как  показалось,  дыхнула  в  лицо  пианисту
недельным перегаром...
   Юрий Адольфович не понял толком, что произошло. Юля заканчивала  свой
дежурный, хорошо накатанный рассказ о чудесном избавлении мужа, завершая
его, как обычно, финальным аккордом:
   - ...человек, за которого я буду молиться каждый день, пока  я  жива.
Наш волшебник, маг, чудотворец, Игорь Валерьевич Поплавский!
   Лицо Раисы Георгиевны начало медленно багроветь.
 
Глава вторая 
ИГОРЬ 
 
   Оставьте меня в покое. Все. - Игорь не обернулся  и  не  увидел,  как
закрывается дверь за обиженной насмерть Людочкой. Ну что поделаешь, если
не хочется человеку пить чай в компании своих сотрудников? Игорь  поймал
себя на том, что с удовольствием сейчас сходил бы на овощебазу. Да,  да,
как в старые добрые времена, когда  все  отбояривались,  как  могли,  от
культпохода к тухлым помидорам. Эх, сейчас бы... Потаскать часа два  без
передыху грязные ящики с  промерзлой  капустой,  от  которой  уже  несет
сладким,  почти  наркотическим  трупным  душком...  Поржать  вволю   над
похабными шутками бригадирши... Покурить с мужиками  "Родопи",  сидя  на
ломаных картофельных контейнерах... Ох, уж мне эта ностальгия.
   Перед Игорем на столе лежал новенький сверкающий "Паркер".
   Черт побери, а почему именно - "новенький"?  Пошлость  какая!  Просто
новый. Ни фига он не сверкающий.  Обыкновенная  ручка.  С  той  разницей
только, что заморочек с чернилами больше. Но главное не это.  Главное  -
чтобы когда эта ручка в нагрудном кармане, то всем понимающим по  одному
только  колпачку  было  видно:   вот   человек   достойный,   "Паркером"
пописывает, не фуфлом каким-то. Слушай, а чего ты,  собственно,  взъелся
на бедный "Паркер"? И  вовсе  он  не  бедный.  И  вовсе  я  не  взъелся.
Настроение плохое.
   Игорь сидел у себя в кабинете и злился на весь мир.  Что  в  конечном
счете означает - на самого себя. Зачем на Людочку нашумел? А затем,  что
НЕЛЬЗЯ входить в кабинет к Игорю Валерьевичу Поплавскому, если на дверях
висит  табличка  "Не  беспокоить"  (на  трех  языках,   между   прочим)!
Подумаешь, какая цаца! Ну, положим, цаца - не цаца, а светило российской
науки. Вот так. Светило. Скромненько, но со  вкусом.  И  никакое  ты  не
светило, а, дай Бог, лампочка настольная. Халтурщик хренов.
   Игорь сидел у себя в  кабинете,  злился  на  ни  в  чем  не  повинный
"Паркер"  и  ощущал  себя  до  смерти  уставшей  золотой   рыбкой.   Или
заскучавшим Хоттабы-чем. Нет, все-таки золотая рыбка - по образу  ближе.
Болтаешься этак на мелководье, хвостом небрежно помахиваешь. А к тебе  -
непрерывный  поток  стариков  со  своими  старухами.  Бесконечные  новые
корыта, столбовые дворянки, вольные царицы.  Пореже,  но  встречаются  и
владычицы морские. С известным исходом.
   - Тирлим-тирлим!  -  запиликал  в  углу  компьютер.  Игорь  с  тоской
повернул к нему голову. Оповещение. Доктору  Поплавскому  к  12.00  -  в
отделение. "Зачем я купил эту шарманку? Что я, сам не  знаю,  когда  мне
что  делать?  А,  вспомнил!  Я  ее  купил  для  работы!  Мы  с   местным
компьютерным богом Борей собирались для  пущей  важности  нейрограммы  в
компьютер засунуть. Год, не меньше, по два раза в неделю  созванивались,
да еще каждый раз при встрече восклицали, хлопая по  лбу:  да!  чуть  не
забыл, старик! мы же с тобой собирались... Пока Боря в Америку не уехал.
Якобы на три года. Ага. Будем ждать. И теперь  у  нас  в  вычислительном
центре одни фифочки с  матмеха  остались.  Которые  хоть  университет  и
позаканчивали с  пятерками,  но  до  сих  пор,  кажется,  убеждены,  что
компьютеры придумали, чтобы таблицу умножения не учить. Где-то, в общем,
может, они и правы"... Одним словом, помочь они Игорю ничем  не  смогли,
нейрограммы  как  были,  так  и   остались   кипой   листов,   сложенных
"гармошкой".  А  компьютер  "Пентиум"  (стоимостью  899  долларов   США)
используется   Игорем   в   качестве   записной    книжки    (днем)    и
игрушки-развлекушки  (по  вечерам).  Очень  редко,  под  очень   хорошее
настроение, к "пеньку" (крайне оскорбительное,  с  точки  зрения  Игоря,
прозвище "Пентиумов" в  среде  компьютерной  интеллигенции)  допускается
Дуденков. Или Кружан-ская. Но только по отдельности (см. правила техники
безопасности при работе с точными приборами).
   Выходя, Игорь резко  хлопнул  дверью  и  тут  же  устыдился.  Светила
российской науки так дверями не хлопают.
   - Добрый день,  коллега!  -  прокричал  он  Тапкину,  запускающему  в
коридоре центрифугу. Александр Иосифович радостно закивал  в  ответ,  не
стараясь даже перекричать нарастающий вой. Далее Тапкин исполнил сложную
пантомиму, означавшую: я к вам зайду через пару  часов,  чтобы  обсудить
тезисы посылаемой в журнал статьи. Игорь понимающе кивнул и  ответил  не
менее замысловатой пантомимой: хорошо, заходите, но  не  через  пару,  а
часа через три и не забудьте последний лабораторный журнал. Еще  немного
поулыбались, и Игорь пошел дальше.  К  и  без  того  гадкому  настроению
добавился еще один неприятный оттенок. Игорь поднимался  по  лестнице  и
пытался  докопаться,  почему  ему  настолько  неприятно   именно   такое
сочетание: Тапкин с центрифугой? Не докопался,  плюнул  и  заново  начал
грызть себя.  И  догрызся.  Как  раз  на  переходе  между  корпусами,  в
стеклянной галерее. Стал вдруг, посмотрел  на  золотой  осенний  парк  и
честно сказал себе: хватит притворяться. Не в "Паркере" дело. А  в  том,
что купи ты себе хоть сто, хоть тысячу этих самых  треклятых  "Паркеров"
(интересно: а на тысячу у тебя хватит денег?),  но  от  этого  тебя  все
равно  не  полюбит  Светлана  Вениаминовна  Жукова.  А  ты  будешь,  как
последний кретин, до конца своих дней мечтать об этом. Слушай, а  может,
все-таки не до конца? Нет, жестко ответил он себе,  таких  женщин  любят
именно до самой смерти.
   Отделение  встретило  доктора   Поплавского   безудержным   весельем.
Сгибаясь от смеха и чуть не роняя стерилизатор,  прошла  мимо  медсестра
Юля.
   - Ой, Игорь  Валерьевич,  я  больше  не  могу!  Этот  Анексашин  меня
когда-нибудь уморит! - Из четвертой палаты доносились взрывы хохота.
   - Опять анекдоты травит?
   - Ага. - Юля  поставила  стерилизатор  на  стол  и  стала  поправлять
шапочку.
   - Как он?
   - Да никак,  Игорь  Валерьевич.  Все  такой  же  скрюченный.  Никакой
динамики. А почему вы его не хотите по своей методике лечить?
   - Не пора еще, - туманно ответил Игорь.
   Почему, почему?  Не  знаю  я,  почему.  Душа  не  лежит.  Игорь  даже
поморщился от этой своей мысленной фразы. Душа. Не лежит. Это ты,  того,
парень, полегче с такими выражениями. Кому, как не тебе знать,  что  эта
самая душа может, а что - нет.  Так  вот  лежать...  Хотя  нет,  стойте,
кажется, припоминаю я одну дамочку. Лица... нет, не помню, а вот шубу  -
да. Хорошая была шуба. Так вот у той дамочки душа не просто  "лежала"  -
она у нее валялась, как половая тряпка под раковиной. Фу, фу, фу, дальше
и вспоминать не буду, тошно очень!
   - Что за смех? - поинтересовался Игорь, входя в четвертую палату.
   Посторонний человек от увиденного по меньшей мере вздрогнул  бы.  Для
Игоря же Валерьевича Поплавского зрелище было вполне привычным.
   Справа у окна, вытирая слезы левой рукой, смеялся детский  стоматолог
Андрей Степанович Давыча. Скрюченные пальцы его правой руки,  подтянутой
к плечу, постоянно шевелились, напоминая гигантского беспокойного паука.
У двери громко хохотал сам виновник веселья сантехник Володя Анексашин с
неестественно вывернутой шеей, как будто постоянно пытающийся  заглянуть
себе за спину. Подвизгивал от смеха, мелко тряся головой, боксер  Буров.
И только Добылин, неудачливый каскадер, лежащий справа у двери,  смеялся
беззвучно, одними глазами. По  причине  полного  паралича.  В  четвертой
палате лежали  недавно  поступившие  больные,  попавшие  в  отделение  к
доктору Поплавскому, как обычно, после того,  как  все  остальные  врачи
поставили на них крест.
   - Да это Володя всех веселит! - ответил Андрей  Степанович  со  своим
непередаваемым южнорусским выговором.
   - Очень хорошо. Вот он-то мне и  нужен.  -  Игорь  давно  уже  привык
разговаривать  с  больными,  как  с  детьми.  -  Пойдемтека,  милый  мой
дружочек, ко мне на осмотр.
   - Иду, доктор. - Анексашин бодро вскочил с кровати и неловко,  боком,
пошел к двери. По пути он что-то сказал, Игорь не расслышал  что,  но  в
палате снова засмеялись. "Прекрасный терапевтический эффект, - мимоходом
подумал Игорь. - Выздоравливающие так не хохочут. Получив свое, они  тут
же начинают тосковать в больничных стенах, рвутся домой,  а  там  в  два
счета забывают своих благодетелей в белых халатах. И попробуй их за  это
осуди... Страдания золотой рыбки по поводу  неблагодарных  клиентов.  Не
нравится? Заведи книгу  отзывов.  Бери  взятки,  черт  возьми.  Где  наш
незабвенный Ю. А. Бляхман со своим (в  смысле  -  с  моим!)  пожизненным
абонементом  в  филармонию?  Все  мы  хорошие:   от   чемодана   коньяка
отказываемся, а хотим... чего, собственно, хотим? Вечной  благодарности?
Это как вы себе  представляете?  Ну,  предложи  своим  пациентам:  пусть
скинутся и памятник тебе при жизни поставят. В бронзе. Или в гипсе  хотя
бы. Пионеры пусть цветочки возлагают. Тьфу, сейчас и пионеров-то  нет...
Ладно, тогда - новобрачные. А голубей - отстреливать".
   Игорь  легонько  покалывал  бледную  спину   Анексашина   электродом,
проверяя рефлексы.  Он  старался  подойти  к  этому  случаю  максимально
беспристрастно. Ну? Не нужен здесь никакой аппарат, весь этот  случай  -
просто медицинский курьез. Как и сам пациент. Он, видите ли, зевал, а  в
этот момент кот с плиты сковородку с курицей попер. Анексашин  обернулся
резко, а зевать не перестал. Чего-то там в спине щелкнуло, и вот:  таким
теперь кощеем и ходит... Хорошо хоть рот закрылся, а то бывает  такое...
У шурина его жена рожать пошла, а он с друзьями за  это  дело  выпил,  и
спор у них вышел, кто шире рот на рюмку открыть сможет...
   Игорь вполуха слушал неумолчную  болтовню  Анексашина,  все  яснее  и
яснее понимая, что пациент ему не нравится. В человеческом смысле, не  в
медицинском. Хотя в медицинском  он  нравился  Поплавскому  еще  меньше.
Ерунда какая-то. Ну, щелкнуло, ну, скрючило. Так, по всем законам, здесь
просто  точку  надо  найти,  куда  нажать,  чтоб   обратно   выщелкнуло.
Правильно? История болезни  Анексашина  Владимира  Петровича  напоминала
библиотечный детектив - лохматая и зачитанная  до  дыр.  По  содержанию,
правда, это больше походило на дрянной пересказ мыльной  оперы.  Большие
умники из клиники доктора Суханова, института травматологии и  ортопедии
имени  Вредена,  Поленовского  института  тоже  считали,  что   вылечить
больного Анексашина - дело  плевое.  Их  безуспешные  попытки  найти  то
самое, "чтоб отщелкнул ось", тщательно запротоколированы  в  этой  самой
лохматой "истории". А уж  о  попытках  всяких  доморощенных  костоправов
"исправить спину" - только попросите, - Анексашин вас до  колик  доведет
своими рассказами.
   - Так больно? А так?
   - Странный вы, доктор, кому ж  не  больно,  если  иголками  тычут?  -
веселился Анексашин. Игорю вдруг захотелось ткнуть его  посильнее.  Чтоб
заорал и перестал, наконец, хихикать.  "Откажусь,  -  подумал  Игорь,  -
выпишу к чертовой матери. Пусть в поликлинике  парафин  на  воротниковую
зону делает". Проклятая золотая рыбка, глумливо улыбаясь, проплыла перед
его глазами. Что, золотая моя, за банку икры тоже -  хвостом  махать?  А
самой метнуть - слабо?
   Анексашин вдруг громко охнул и взмахнул сжатой в кулак рукой.
   - Что? - не понял Игорь.
   - Бо-ольно... - простонал Анексашин незнакомым бабьим голосом.
   - Где больно? - тут же ухватился Игорь.
   - В животе, блин! Не надо было это сало жрать...
   Наконец стало понятно, кого напоминает Владимир Петрович Анексашин. В
смешливом мужичке нет-нет, да проглядывал Полиграф Полиграфович Шариков.
   - Одевайтесь, - скомандовал Игорь. - Идите в палату.  И  попросите  у
сестры ношпу. У вас печень - как?
   - Так, какая же может быть печень у  сантехника?  -  весело  удивился
Анексашин. - Зверь, а не печень!
   - Ладно, идите. - Точно - выпишу! - Владимир Петрович!  -  позвал  он
Анексашина у самой двери. И почему-то спросил:
   - Вы работу свою любите?
   - Гы-ы... Люблю... Чего мне - с фановой трубой обниматься?
   В ординат