здесь и надо искать выход!
   - Где - здесь?
   - Во времени! - Тут их мысленный диалог прервался, потому что Гришка,
задремав, ударился головой о стекло.
   - Фу! - вскрикнул он, просыпаясь. - Что, уже приехали?
   - Нет, - ответил Саша, - нам еще часа два  пилить.  Ты  поспи,  поспи
еще.
   - Не, не хочу больше.  У  меня  шея  сильно  затекает.  -  Серебряков
покрутил головой.
   - Ну, тогда буди остальных, проведем утреннее совещание.
   - Прямо так, в машине? А поку-ушать? - Серебряков  принялся  картинно
почесывать живот. Потом  вытащил  карту,  повертел  головой  и  радостно
сообщил:
   - Километров через пять будет отличное кафе!
   - Знаешь, Гриша, - задумчиво  проговорил  Саша,  -  иногда  я  просто
поражаюсь, как мирно в тебе уживаются два совершенно разных человека...
   - Чего-чего?
   - С одной стороны - патологический жрун и трепло, а с другой  стороны
- классный  оперативник.  -  Саша  смотрел  прямо  перед  собой.  -  Вот
послушать тебя в мирной обстановке - ну не  мужик,  а  какой-то  желудок
ходячий!
   Гришка неопределенно крякнул, но ничего не ответил. Ему  было  обидно
за "желудок ходячий",  но  наверняка  чертовски  приятно  за  "классного
оперативника".
   - Это, что ли,  твое  кафе?  -  равнодушно  спросил  Саша,  кивая  на
указатель.
   - Оно!
   - Сворачиваем. - Саша, подражая Гришке, картинно зарулил на стоянку и
аккуратно стал в размеченный прямоугольник.
   -  Глянь.  Глянь,  какой  пижон!  -  громко  отком-ментировал   сзади
Козлодоев, тыча пальцем мимо Сашиной головы.
   Все повернули головы  вслед  за  Гешкиным  пальцем.  В  дальнем  углу
стоянки,  темно-серый,  словно  его  одного  вдруг   накрыла   тень   от
пролетающей в небе тучи, стоял автомобиль. Ну,  машина  как  машина.  Из
шикарных. Тоже небось какой-нибудь космонавт или артист разъезжает.
   Саша почувствовал, как у него за спиной вздрогнула Света.
   Совпадение, Светило, не дергайся так. Не мог  он  пролезть  в  НАШ  с
тобой мир. Не мог, по определению.  Да  ладно,  даже  если  и  пролез  -
оставим это на вашей женской совести, -  ЗДЕСЬ  он  не  может  быть  нам
опасен! Опасен. Опасен... Опасен?
   - Ну, идите поинтересуйтесь местным меню, да узнайте заодно, чего тут
можно с собой взять, - обратился Саша к Серебрякову с Козлодоевым.
   - А ты не пойдешь, что ли?
   - Нет. Я, в отличие от вас, аппетит дольше нагуливаю.
   - Ладно, как хочешь. Пошли,  Светик!  -  Гриша  в  несколько  прыжков
обежал машину и галантно распахнул перед Светой дверцу.
   - Спасибо, Гришенька, я тоже не хочу. - У нее  голос  выцветший,  как
флаг на корме нашего "Забайкал-Кобылина". Чего,  кстати,  не  скажешь  о
сочном, истомившемся в молчании баритоне Юрия Адольфовича.
   Стоило мужикам удалиться на достаточное расстояние, букет  прямо-таки
захлебнулся словами:
   - О чем вы говорите? Какая опасность? Карлик полностью изолирован,  я
это проверил  несколько  раз!  Что  с  вами,  Светлана?  Саша,  о  какой
опасности вы говорите?
   - Да так, один старый знакомый, - сквозь зубы ответил  Саша  и  резко
повернулся к Свете:
   - Ну, что ты? Что? - Вот сейчас я, наверное, решился бы и  обнял  ее.
Она сидела, зажав ладошки коленками, похожая  на  смертельно  несчастную
девчонку. Я вспомнил, Светило, Господи, почему я  сейчас  это  вспомнил?
Именно такие глаза были у тебя тогда, в пятом классе, в мае... Мы пинали
грязный мяч по школьному двору, одуревшие от теплой весны, а ты... а  вы
искали пропавшего отца... - Ну, что ты, милая... - Черт, и слова-то  все
не те лезут... - Ну,  хочешь,  я  сейчас  сам  схожу  и  проверю.  И  ты
убедишься, что это НЕ ОН, его здесь не может быть. Хочешь?
   Саша не стал дожидаться согласия. Он решительно  вышел  из  машины  и
направился к кафе.
   Я не знаю, что я сейчас с ним сделаю!
   Теперь Саша уже желал этой встречи. Чтобы вот сейчас, там, в кафе, за
одним из столиков сидел этот проклятый Антонов, да пусть хоть  с  сотней
телохранителей!
   Нет, ребята, меня уже никто не остановит. Я - в своем мире. Здесь все
играют за меня!
   Он вдруг очень ясно, нет, не услышал, а  целиком  почувствовал  шквал
сумбурных мыслей Светы, обращенных не к нему,  а  куда-то  гораздо  выше
("... Господи, прости меня, я не хочу ему ничего  плохого,  Господи,  не
делай ему больно, ведь я же любила его, прости меня, Господи, я только и
хочу, чтобы он отпустил, оставил, оставил меня в покое,  Господи,  я  не
могу так больше..."), и дальше что-то совсем непонятное,  про  какого-то
убитого парня...
   Саша взялся за ручку двери. За  спиной  чей-то  тонкий  голос  нервно
крикнул неразборчиво,  кажется,  "осторожней!",  дверь  открылась,  Саша
сделал шаг...
   ...и по колено провалился в зловонную жижу.
   - Смотри, куда прешь, дятел! - заорали над  ухом.  -  Руку  давай!  -
Красный от злости  Цукоша  протягивал  Сане  измазанную  грязью  лапищу.
Бормоча что-то забористое по поводу  придурков  на  болоте,  он  вытащил
Двоечника на сухую кочку и даже замахнулся было...
   Санино лицо  выражало  такое  детское  изумление,  что  Азмун  только
крякнул и махнул рукой.
   А и немудрено, ребята. Мы с Двоечником еще с десять минут отходили от
столь неожиданной встречи, вяло размазывая болотную  грязь  по  лицу  (в
который раз! -  по  нашему  ОБЩЕМУ  лицу)  и  глупо  улыбаясь.  То  есть
улыбался, положим, Саня.  А  Саша,  как  раз  наоборот,  таращил  глаза,
пытаясь сообразить, какого дьявола он здесь оказался и что, черт побери,
теперь делать. Как - что? Эх, мужики,  а  вопрос-то  не  так  уж  прост.
Бешенство еще бродило в нем, руки еще сжимались в кулаки, тем более  что
объект его ненависти стоял буквально в десяти метрах и  что-то  серьезно
обсуждал со Стармехом.
   Вот сейчас бы сорвать автомат с плеча да и всадить по полной, прямо в
грудь, в пижонский заляпанный комбинезон Вомбата...
   Но чужой мир, словно быстродействующий наркотик,  попавший  в  кровь,
уже действовал, заволакивая сознание звуками, запахами,  цветами...  Вон
Дима, морщась, раскуривает  отсыревшую  сигарету,  сосредоточенно  кивая
словам Командира, Цукоша уже не хмурится, а улыбается, слушая  очередную
импровизацию Пургена, прямо под левой ногой жадно хлюпает болото  и  два
разомлевших прустня вяло раскрывают рты на  пролетающую  дурынду...  Все
эти чужие, но качественно сработанные декорации вдруг  породили  у  Саши
стойкую ассоциацию со школьными выездами  за  город,  покоем,  ожиданием
приключений и незабываемым  ощущением  "рядом  друг".  Любое  проявление
агрессии здесь казалось настолько неуместным...
   Как если бы я, принимая кружку с  чаем  из  рук  Мишки  Житомирского,
вдруг плеснул бы ему в лицо...
   Саша резко поежился от дикости сравнения и отошел на  край  сознания,
предоставив Двоечнику самому выслушивать нагоняй Вомбата.
   - Саня! Ты что, спишь на ходу? Или  стихи  сочиняешь?  Под  ноги  кто
будет смотреть?  -  В  голосе  Командира  -  отеческая  забота  и  четко
отмеренное количество отеческой же строгости. Саша моментально чувствует
приторно-сладкий привкус этого спектакля и начинает потихоньку выползать
из своего угла.
   - Я задумался,  -  жалобно  ноет  Двоечник,  не  смея  поднять  глаз,
пригвожденный осуждающими взглядами команды.
   - Уж не о печальной  ли  судьбе  Семинога?  -  ядовито  осведомляется
Вомбат.
   И  все  снова  становится  на  свои  места:   салага-Двоечник   опять
провинился,  Командир  правильно  сердится,  Пурген  хихикает,   Стармех
равнодушно смотрит в сторону, поскольку Двоечника в принципе не уважает.
А  Саше  в  это   время   предлагается   просмотреть   очередную   серию
захватывающих  воспоминаний  Сани  под  названием   "Что   случилось   с
Семиногом".
   ...А  Семиногом,  братцы,  звали   нашего   первого   проводника   по
Серебряному Болоту. (Саша не торопясь  и  даже  с  каким-то  болезненным
удовольствием вникал в  бессвязную  Санину  болтовню,  даже  не  пытаясь
разобраться в хаосе собственных мыслей, а лишь придерживая их, чтобы  не
мешать Двоечнику  расписывать  коварство  молчальников  или  сумасшедший
побег   от   болмаша-обманки,   или   красоту   цветущей    на    закате
мартын-травы...) ...Семиног говорит. А мы - ржем! Он, помню, тогда  ужас
как обиделся. Еще бы немного, и ушел бы  на  фиг,  оставил  нас  посреди
болота. Но тут Вомбат скумекал, что по  горячему  ходим,  все,  говорит,
хватит по траве валяться, слушайте, что  человек  говорит!  На  Семинога
тогда это очень подействовало. Еще бы! - человеком  принародно  назвали!
По жизни-то, между нами говоря, Семиног был тот еще  подарочек...  Точно
знаю, что в Матоксе его даже в таверну не всегда пускали. Брезговали. Да
и слухи про Семинога нехорошие ходили. У нас как? Сидишь ты, например, в
Таборе. И нужен тебе, скажем, проводник. Ну, там,  через  Узкие  Ворота.
Или  через  то  же  Серебряное  Болото.  Посоветовали  тебе   человечка,
встретились вы, сговорились, ну  и  пошли.  Когда  вас  теперь  в  Табор
занесет - хрен его знает. Может, через неделю, а может, и через  год.  А
проводник свое дело сделал и опять - в Таборе сидит,  брагу  потягивает.
Никому и в голову не придет спрашивать: как шли, да как дошли, да все ли
в порядке, да не случилось ли по пути  неприятностей  каких?  А  если  у
проводника этого самого вдруг какая вещица  чужая  окажется,  так  ее  и
подарить могли. На память. В качестве особого расположения. Народ у  нас
сплетен не любит. Но про Семинога поговаривали, поговаривали...
   Стоп, стоп, хватит, Саня, остановись! Мне нет никакого дела до  ваших
проводников, хоть семи-, хоть двадцатиногов! Мне сейчас нужно...
   Саша даже не успел мысленно произнести, ЧЕГО именно ему нужно в  этом
мире, так, намек, еле заметный кивок в сторону объекта, слабый отголосок
ненависти к Антонову... И тут же  получил  такую  мощную,  мысленную  же
оплеуху от Сани, что чуть было не вывалился из сознания.
   - Эй, Сань! Тебе что  -  плохо?  -  Пурген  заботливо  вглядывался  в
побелевшее лицо. - Эй, мужики! Двоечнику плохо.
   А ты,  кретин,  на  что  надеялся?  Заскочить  на  минутку,  замочить
Антонова, и - обратно в кафе, пирожки с морковкой кушать?  Бред.  Ни  на
что я не надеялся. Я и предположить не мог,  что  меня  занесет  сюда...
Бедный Саня, каково ему сейчас? Такого змея у себя внутри обнаружить, а?
И врезал-то он мне неслабо, ишь как командира своего любит... В  прошлый
раз, помнится, мы с Двоечником быстро общий язык нашли. Ха, так тогда  и
ситуация другая была. Вомбат ушел, Команду бросил, предатель...  Не  то,
что сейчас: сплоченный дружный колектив,  братание  и  единение,  добрые
дежурные  шутки,  сигарету  пополам,  руку-давай-а-то-утонешь.  Идиллия,
одним словом. Так  он  мне  и  позволит  на  Антонова  наезжать.  Да  я,
собственно, и  не  собирался...  В  смысле  сюда  отправляться  и  здесь
разборки   устраивать.   Как   же   это   меня   все-таки    угораздило?
Подсознательный  толчок?  Догадка?  Или  это  наша   любимая   ведьмочка
постаралась? Ладно. Торопиться  пока  не  будем.  Поиграем  немножко  по
местным правилам. А там, глядишь, и  получится  что-нибудь.  И  с  Саней
профилактическую работу проведем. Ну? Вперед?
   Саша  еще  успел  рассеянно  проводить  мимо  забавную  мысль   (что,
интересно, поделывают сейчас мои сотруднички? - застыв  на  месте,  ждут
моего возвращения? Или подняли уже на  уши  все  окрестности  в  поисках
капитана  Самойлова?),   а   сам   уже   внимательно   прислушивался   и
приглядывался к окружающему его миру, стараясь сильно не высовываться из
своего уголка.
   Пурген как раз заканчивал рассказ о пресловутом  Семиноге,  а  именно
красочно описывал его бесславную кончину.
   - Он ведь нам все уши стер  своими  рассказами  о  перевертышах.  Всю
дорогу твердил: нету на местных болотах большей заразы, чем перевертыши!
Каждую кочку подозрительную, помню, обнюхивал, лишний  раз  по  горло  в
воде  проходил,  чем  по  кочкам.  -  Леня  сильно  потер  перносицу  и,
прищурившись, посмотрел  куда-то  вдаль.  -  Вот  и  накликал.  -  Азмун
горестно покачал головой. Судя по четко  расставленным  паузам,  история
была хорошо откатана. И явно из любимых.  Народ  слушал  внимательно,  и
даже Стармех не спускал с Лени глаз. Сигарету он, как  всегда  в  минуты
сосредоточенности, держал очень близко к лицу, незаметно  затягивался  и
лишь время от времени закутывался дымом.
   - Я как раз за Семиногом тогда шел, - неспешно продолжал  Пурген,  но
глаза у него уже  сделались  круглыми,  румянец  выступил  на  щеках,  -
помнишь, Вомбат, когда мы спешным порядком  от  Кам'Аза  уходили?  -  Не
поворачивая головы, все просто почувствовали кивок Командира.  -  Я  еще
удивился, до чего он спокойно идет. Даже не спокойно,  а...  как  это...
уверенно, что ли? Так не похоже на Семинога... Я  уже  потом  догадался,
что он тогда здорово трусил... И еще помню, что я почему-то  смотрел  не
себе под ноги, а на него. Именно на него. Словно ждал чего-то... -  Леня
поежился и быстро-непонятно взглянул на Цукошу. - А потом Семиног  встал
на кочку... Уверенно так встал... Зачем-то двумя ногами... Повернулся...
Я думал, он что-то сказать хочет. И вдруг его ка-ак  швырнет...  Он  так
лицом вниз, не сгибаясь, и упал... В воду. И тут же пропал.  Я  -  туда.
Всего-то метра три до него было.
   Смотрю: ни  воды,  ни  кочки.  Кусок  земли  твердой,  метр  на  метр
примерно,  -  Леня  неловко  развел  руками,  показывая,  сколько,  -  и
посередине - две подошвы...
   - Перевертыш... - после длинной паузы выдохнул  •Азмун.  А  Двоечник,
словно специально для Саши, прокрутил в памяти в бешеном темпе  картинки
последующих попыток спасения Семинога. Грязь, суета, ругань, страх  и  -
полная безнадега. Результат - нулевой.
   Саша  тем  временем,  потихоньку  покинув  свой  укромный  уголок,  с
любопытством просмотрел предложенный спектакль, но никакого удовольствия
не получил, а только лишь разозлился сильнее на Командира-Антонова.
   Вот ведь гад, каких игрушек тут наворотил для своих бойскаутов!
   Какая-то мерзкого вида тварь, пуская тягучие желтые  слюни,  выползла
из-за кочки и тупо  уставилась  на  Санины  ботинки,  видимо  соображая:
прокусить или нет? Да пошел ты! Саша быстро  решил  сомнения  задумчивой
мерзости  (которая  после  любезного   пояснения   Двоечника   оказалась
пустяком) ударом ботинка.
   - Ты чего это? - обалдело спросил Стармех  у  Сани.  Да  и  остальные
глянули с не меньшим удивлением.
   Да он-то ничего. Это я вашего пустяка  шуганул,  ребята.  Потому  что
противный он очень. Дрянь слюнявая. И Вомбат ваш - сволочь. На этот  раз
Саша  оказался  вполне  готов  к  Саниному  выпаду.  И  довольно   ловко
увернулся.
   Вот что, друг. Ты меня лучше не зли. И свои наскоки на меня оставь. Я
сюда за делом пришел, так что не мешай. Нюхай  свои  цветочки  и  топай,
куда велят.  Но  уж  когда  мне  понадобится  -  не  обессудь,  придется
подвинуться.
   - Я думаю, мужики, нам пора, - решительно сказал Стармех, вставая.  -
Засиделись. До вечера нужно с болота уйти. К тому же  Двоечник,  похоже,
уже какой-то дряни здесь надышался. Скоро на нас кидаться начнет.
   Все тут же повскакивали со своих кочек и преувеличенно  бодро  начали
собираться.
   То есть это опять-таки  мне  показалось,  что  преувеличенно.  Видно,
раздражение все нарастает и нарастает, вот  и  придираюсь  по  пустякам.
Все. Расслабься  и  -  вперед.  Вместе  со  славной  командой  господина
Вомбата. Бойскауты так бойскауты. Верная рука товарища, каша из котелка.
Страшилки на сон грядущий. Играем дальше.
   Болото, слава Богу, кончилось уже  метров  через  пятьсот.  Ненадолго
остановились, счищая налипшую грязь, и бодро потопали дальше.
   До самого вечера никаких особых приключений не подвернулось. Так,  по
мелочи: проходя Замотанным Подлеском, как водится,  потеряли  тропу,  да
еще перед самой ночевкой спугнули целый  выводок  трындычих.  Толстенная
мамаша с поросячьим визгом выскочила  из-под  ног  Вомбата  и  понеслась
прочь, на бегу теряя перья и плохо закрепившихся на спине детенышей.
   Вечером Саша долго  ворочался  в  спящем  Санином  сознании,  пытаясь
придать мыслям хоть какую-то видимость порядка. Замучился и тоже  уснул.
А за ночь что-то сдвинулось, схлопнулось, переварилось и  переплавилось.
Сашина ненависть,  слившись  с  Саниной  терпимостью,  привела  обоих  к
неожиданному душевному консенсусу уровня братьев-близнецов.
   - Хорошо рубаешь... - заметил Цукоша за завтраком, провожая  взглядом
миску Двоечника с изрядной порцией добавки.
   - Ага, - разулыбался Саня, чуткий до похвалы.
   День предстоял замечательный. Вомбат предлагал совершить  ле-егонькую
прогулочку к Старому Руслу, дабы поупражняться  немного  в  стрельбе  по
кислотникам.  Добряга-Квадрат  в  последний  раз   отвалил   нам   такое
количество патронов, что у Цукоши к вечеру от тяжести  свело  спину.  Ну
грех не облегчить рюкзаки...
   По пути Пурген от избытка хорошего настроения исполнял  на  бис  свой
любимый "Марш заики", потом хохмил, не  переставая.  Настолько  увлекся,
что свалился в дрысячью нору под дружный смех  Команды.  Короче  говоря,
все шло расчудесненько.
   До тех пор, пока Вомбат не подстрелил юнгера.
   То есть вначале никто ничего и не понял.  Какая-то  худая  нескладная
фигура замаячила среди деревьев,  Двоечник  даже  подумал:  клен-бродяга
мается по жаре. А Вомбат уже - раз! - и выстрелил. Как всегда, быстро  и
метко. Несмотря на густо понатыканные сосенки.
   - Кого это ты? - удивился Пурген, близоруко всматриваясь.
   Вомбат брезгливо передернул плечами и равнодушно закинул  автомат  за
спину. Мужики ломанулись смотреть, и  только  Саня  (не  Саша!)  заметил
оттянутый вниз непонятной ненавистью угол рта Командира.
   - Ах ты, ежкин кот! - даже не воскликнул, а обалдело выдохнул  Азмун,
останавливаясь около лежащего юнгера. И (теперь  уже  Саша)  ощутил  всю
тошнотворную нелепость ситуации. Нет, даже не нелепость,  а...  какую-то
мальчишескую   стадность.   Словно   на   глазах   учеников    обожаемый
учитель-гуманист, выйдя после лекции о любви ко всему живому, вдруг ни с
того ни с сего ударил ногой бездомного пса. Сильно ударил. Убил.
   Юнгер лежал на сухой земле в неловкой позе человека,  который  только
что во сне перевернулся с боку на спину.  Смуглое  лицо  его  постепенно
разглаживалось, и только печальная улыбка еще долго держалась в  уголках
губ. Левая рука лежала на сердце, правая  сжимала  дудку.  Вот  он  кто,
оказывается. Юнгер-дудочник. Непонятное и робкое создание из загадочного
племени бродячих паяцев и поэтов. Встречали мы таких пару раз в  Таборе,
встречали. Не люди и не цветы - их пластилиновые лица способны  были  за
секунду поменять тысячу выражений, а тихие гипнотические песни  вышибали
слезу у самых отъявленных негодяев -  живодеров  с  Железки.  Их  музыка
утоляла жажду и веселила до  колик,  а  недолговечные  водяные  картинки
оставались в памяти на многие недели. Никто  не  знал,  откуда  приходят
юнгёры и куда они уходят. Чем они питаются и откуда берут сбой  странные
мотивы.  Но  от  Стругацких  Полей  до  западной  границы   Города,   от
Усть-Вьюрта до Карам'д'Уморта  обидеть  юнгера  считалось  самой  низкой
низостью.
   Команда растерянно столпилась вокруг, все молчали. На  Вомбата  никто
не смотрел. Двоечник так просто не мог дышать от ужаса.
   Саша  вглядывался  в  спокойные  черты  лица   бродячего   музыканта,
чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Откуда вдруг в нем  взялась
эта странная  болезненная  жалость?  Ведь  это  просто  очередной  фокус
Вомбата, какой-нибудь  сентиментальный  пустячок,  воспоминание  розовой
юности - да? -  безделушка,  прихотливо  реализовавшаяся  здесь  в  виде
бродячего музыканта... Звереешь ты, парень, звереешь, коли свои пустячки
начал отстреливать. Вон бойскауты твои аж дар речи потеряли.
   Если бы в этот момент Саня не  был  в  таком  шоке,  что  практически
перестал соображать, может быть, Саша и