сконцентрировать его  внимание  на  каких-либо
ритмичных движениях... А Дима злился, что Вомбат не  разрешил  взять  ту
маленькую плоскую коробочку, которую нашли в кармане у Степы.
   - Зря ты, командир, надо было взять, - нудил  Дима,  -  такое  оружие
классное. Ткнул кнопочку - и все лежат.
   А Вомбат только усмехался да качал головой: не-е, Дима, каждому свое,
у тебя есть автомат - вот  и  держись  за  него  покрепче,  а  на  чужие
погремушки не заглядывайся, здесь у нас каждому  -  свое.  Леня  пытался
подвести физическую базу под историю со стекловатой.
   - Я думаю, - говорил он, еле ворочая языком, - что тут все дело  -  в
направленном росте микрокристаллов, индуцируемом  локальным  излучением.
Или полем. Наука! - Глаза у него закрывались. - Я вот только  одного  не
понимаю: как это Саньку не тронуло? А? Санька! Ну-ка, колись!  Почему  у
тебя нож-жки не болели?
   - Да все просто, ребята, - отвечал счастливый Двоечник, прикуривая от
стармеховской сигареты и кашляя,  -  я  перед  выходом  себе  в  ботинки
осиновых листьев наложил...
 
Глава первая 
ЮРИЙ АДОЛЬФОВИЧ 
 
   Юлия  Марковна  расстроенно  смотрела  в  окно.  Даже  спина  у  Юрия
Адольфовича была недовольная. Так  и  есть:  не  обернулся.  Не  помахал
рукой. Автоматически перетирая чашки, она пыталась разобраться, в чем же
причина столь дурного настроения мужа? Проворно  двигаясь  по  квартире,
Юлия Марковна ни на секунду не переставала  думать.  Тридцать  с  лишним
лет, прожитых с Юрой, сделали ее крупным специалистом, . правда, в одной
области, а именно - в "психологии родного мужа".
   - Не забыть выстирать тюль...  -  бормотала  Юлия  Марковна,  легкими
шагами пробегая по гостиной. А в голове в это  время  уже  выстраивалась
очередная цепочка предположений: тюль,  стирка  (Юра  всегда  волнуется,
когда я одна снимаю занавески, он знает про мои  частые  головокружения,
даже белье не дает вешать), гости (может быть, я зря перед  выходом  так
настойчиво напоминала ему о гостях? Юра не любит  гостей.  Говорит,  что
они мешают ему общаться с  домом...  Правда,  правда...  Человек,  треть
жизни проведший в гастролях и разъездах, должен особенно ценить домашний
очаг). Гости...  Наверное,  причина  все-таки  в  них...  Господи!  Юлия
Марковна даже руками всплеснула. Тесто! Тесто еще не поставлено!
   И вновь, ловко насыпая, просеивая муку, замешивая тесто, она с  почти
маниакальным  упорством  обдумывала,  разбирала,   просеивала   утреннее
поведение  мужа.  Особенно  странным   казался   его   внезапный   взрыв
раздражения за завтраком. Господи, ну, конечно, домашнее  варенье  лучше
покупного, кто же спорит. Но этот импортный джем тоже довольно  приятный
на вкус. Юлия Марковна не поленилась, подошла к холодильнику  и  достала
оттуда симпатичную пузатенькую баночку.  Умеют  упаковывать,  ничего  не
скажешь. М-м-м, а какой приятный запах... И  вовсе  не  похож  на  запах
зубной пасты, с  чего  это  Юраша  решил?  Даже  обидно:  Юлия  Марковна
специально держала  этот  джем  для  торжественного  случая.  Летом  еще
получила в жилконторе гуманитарную помощь: две футболки (Аленочка  их  с
удовольствием носит), джем вот этот, вишневый, и  килограмм  риса.  Юлия
Марковна любила получать гуманитарную помощь. И никогда не  поддерживала
разговоры  в  очередях,  когда  неблагодарные  бабуси  поливали   грязью
зажравшихся капиталистов, а потом, сгибаясь под тяжестью  сумок,  тащили
домой то, что эти самые капиталисты не доели...
   К трем часам Юлия Марковна, как всегда не суетясь,  переделала  почти
все домашние дела, но причину недовольства мужа так и  не  вычислила.  В
семь минут четвертого она насыпала пшена в птичью кормушку  на  окне.  В
тринадцать минут четвертого села к телефону.
   - Сима? Добрый  день,  дружочек.  Как  ваши  дела?  Как  Танюлька?  -
Привычно невнимательно выслушивая полную информацию о состоянии здоровья
рахитичной Танюльки, Юлия Марковна придирчиво осматривала комнату. Шторы
пора новые покупать, а денег нет... Цветы на подоконнике надо,  пожалуй,
немного раздвинуть, а бегонию на шкафу поменять местами с аспарагусом. -
...Да, да, моя милая, конечно, попробуйте тушеную  репку...  -  Ни  один
самый тончайший  психолог  не  уловил  бы  в  интонациях  Юлии  Марковны
раздраженного нетерпения. И  далее,  тот  же  самый  психолог  наверняка
пришел бы в полный восторг от последовавшей  далее  изящной  комбинации.
Дело в том, что пресловутая Сима (неопределимо дальняя родственница Юрия
Адольфовича) со своей Танюлькой (невоспитанным диатезным чудовищем  двух
с половиной лет от роду) активно  собирались  в  гости  к  Бляхманам.  И
именно сегодня. И этого никак нельзя было допустить. Почему?  Во-первых,
присутствие  постороннего  человека  при  столь  интимном  событии,  как
знакомство родителей будущих супругов, само  по  себе  неэтично.  Ну  а,
во-вторых, Юлии Марковне вполне достало женской интуиции, чтобы оценить,
как невыгодно будет смотреться ее не самая обворожительная в  мире  дочь
на  фоне  крепкой  щекастой  Симы.  В  присутствии  которой  даже   Юрий
Адольфович позволял себе довольно смелые шутки  (что-то  насчет  лета  в
деревне и любви на сеновале). Никто, конечно, не думает,  что  Аленочкин
избранник откажется от женитьбы, увидев пышущую  здоровьем  Симу,  но...
(Юлия Марковна мудро покачала  головой)  жизнь  показывает:  чем  меньше
провоцируешь мужчин, тем лучше.
   При всей внешней хрупкости и несколько даже  показной  ранимости  эта
женщина  была  поразительно  крепка  и  воинственна.  В  доперестроечные
времена, например,  Юлия  Марковна  могла  зайти  в  мясной  магазин  на
Загородном, 26, и без блата, без единого  крика  и  намека  на  скандал,
играючи довести продавца  до  полного  озверения,  но  получить  полтора
килограмма говяжьей вырезки. "Я -  оптимист!"  (именно  так,  в  мужском
роде), - гордо заявляла Юлия Марковна, пристукивая  по  столу  маленьким
сухоньким кулачком. При этом настольной книгой  у  нее  был  "Справочник
фельдшера", а любимой телепередачей - "Катастрофы недели". "Люди -  наше
главное  богатство!"  -  любила  декларировать  она,  добавляя   изрядно
протухший девиз романтиков-коммунистов: "Добро должно быть с  кулаками!"
И тут у некоторых окружающих почему-то закрадывалось подозрение, что эта
хрупкая дама (при всем своем оптимизме и гуманизме), застигнув на  улице
мальчишку, мучающего кота, вполне могла бы (защищая животное!) проломить
башку ребенку. Человек поинтеллигентней заметил бы еще, что именно таких
теток (простите, женщин) любил рисовать король карикатуры Бидструп.
   - ...Конечно, конечно, Сима, обязательно  дам  вам  эту  выкройку,  -
продолжала меж тем Юлия Марковна, - но, к сожалению,  дружочек  мой,  не
сегодня. Нет, нет, и именно по этому вопросу я вам и звоню.  Видите  ли,
мой хороший, мы сегодня ждем таких, я бы сказала, деликатных гостей... -
Мгновенно сообразив, что деревенская Сима сейчас надумает  себе  невесть
что, Юлия Марковна поспешила объясниться:
   - Вы, Симочка, наш близкий человек, поэтому вам я могу открыться... -
Паузу,  подержать  паузу,  чтобы  до   Симы   дошел   смысл   сказанного
комплимента. - Одним словом,  у  нас  сегодня  помолвка.  -  Здесь  Юлия
Марковна  смущенно  кашлянула,  сделав  вид,  что   невольно   допустила
бестактность, употребив  непонятное  простой  девушке  слово.  И  быстро
пояснила, переходя на привычные русские термины:
   - Одним словом, к нам сегодня Аленочку сватать придут!  -  На  другом
конце в трубке прозвучало длинное  "о-ох!",  лишь  отдаленно  передавшее
зависть невезучей матери-одиночки ко всем абсолютно сватовствам.  -  Так
что вы уж не обижайтесь, дружочек, но мы вас с Танечкой ждем  как-нибудь
в другой раз. Да и Юрий Адольфович тоже будет очень рад... -  Прожурчав,
как хорошо выученную  скороговорку,  всю  эту  дамскую  белиберду,  Юлия
Марковна распрощалась с Симой, совершенно довольная собой.
   Положив трубку, она тут же снова сняла ее  и  набрала  номер  близкой
подруги.
   - Клепа? Здравствуй, это Люка. - Пожилые  дамы  при  общении  друг  с
другом обычно прочно держатся за свои девичьи прозвища. - Я к тебе не по
делу. Я просто поболтать. У тебя есть минутка?
   Удивительная удача! У Клепы нашлась  даже  не  одна,  а  целых  сорок
минуток. Передавать дальнейший разговор не имеет  ни  малейшего  смысла.
Так, стандартная  смесь  телевизионных  сериалов  и  недомоганий  женщин
старше шестидесяти.
   Ох, и намучился Юрий Адольфович со своим отчеством, ох,  намучился...
Даже не так сильно, как с фамилией. Ну подумаешь, Бляхман... При наличии
здорового чувства юмора  Бляхманом  даже  легче  быть,  чем  тривиальным
Рабиновичем. Но вот отчество... К сожалению (а может  быть,  и  нет),  в
семье  Юрия  Адольфовича  главным  достоинством  считалась  деликатность
(принимавшая порой  несколько  болезненные  формы).  Именно  поэтому  ни
маленький Юрочка, ни угловатый ершистый подросток Юра, ни  уже  взрослый
Юрий Адольфович  так  ни  разу  и  не  задали  тот  обидный,  свербящий,
мучительный вопрос: почему? Хотя, кого спрашивать? Расставив  по  местам
все даты, любой здравомыслящий человек поймет: НЕ у кого было  спросить,
почему тишайший историк Бляхман, сгоревший в печи Освенцима, и "крестный
отец" этой самой печи Гитлер носили одно имя.
   Юрий Адольфович  вышел  из  лифта  и  еще  несколько  минут  стоял  у
подъезда,  пытаясь  отдышаться.  Больное   сердце   не   позволяло   ему
пользоваться лестницей, а обостренное  обоняние  заставляло  задерживать
дыхание в лифте. Сколько секунд спускается лифт с  одиннадцатого  этажа?
Вот ровно столько времени и оберегал Юрий Адольфович свой чувствительный
нос от застоявшихся общественных миазмов. Как все-таки странно:  дом  их
довольно  новый,  благополучный,  публика,  судя  по  всему,   проживает
интеллигентная. А вот в лифте  всегда  пахнет  черт  знает  чем!  Вот  и
сегодня, например, не успел вовремя задержать дыхание и - пожалуйста!  -
стой теперь и борись  с  подступающей  дурнотой.  Потому  что  в  лифте,
похоже, ночевал целый цыганский табор. С грудными детьми и лошадьми.
   В метро заходить категорически не хотелось. Поэтому Юрий  Адольфович,
минут десять нерешительно помаявшись на остановке,  предпочел  мраморным
вестибюлям метрополитена жаркую тесноту троллейбуса. В отличие  от  Юлии
Марковны, ее муж был честным и покладистым пессимистом.  Если  бы  вдруг
какому-то дотошному исследователю  пришло  в  голову  сравнить  супругов
Бляхманов - по всем пунктам, начиная  с  режима  сна  и  кончая  любимой
музыкой, - результат вышел бы поразительный. Невозможно поверить,  чтобы
настолько разные люди,  как  Юлия  Марковна  и  Юрий  Адольфович  смогли
прожить вместе  более  тридцати  лет.  Все  их  знакомые  в  один  голос
утверждали, что Бляхманы -  идеальная  пара.  При  этом  оба  супруга  в
глубине души всегда  считали  любовь  чем-то  далеким,  несбыточным,  не
имеющим к их браку никакого отношения. Вот вам типичный пример  крепкого
союза  порядочных  людей,   построенного   на   одном   лишь   уважении.
Интеллигентный человек, он ведь как? Ему  лопату  в  руки  дай  и  очень
убедительно скажи: копай. Он и будет копать. И день,  и  два,  и  десять
лет, и тридцать. Гоня прочь пораженческие вопросы типа: а зачем копаю? И
даже находя в самом процессе массу удовольствия.
   Юрий Адольфович качался  в  троллейбусе,  прижатый  к  стеклу  шумной
компанией. Он искренне  надеялся,  что  все  эти  громкие  молодые  люди
(визуально не разделяемые на юношей и  девушек)  окажутся  студентами  и
через несколько остановок сойдут около университета. Не  то  чтобы  Юрий
Адольфович не любил молодежь. Ни в коем  случае!  Он  часто  и  искренне
восхищался их раскованным творчеством и бесшабашной любовью, каждый  раз
стыдливо признаваясь себе, что...ах, нет, нет, так бы не смог.  Побоялся
бы, застеснялся, да просто - в голову не пришло бы. Взять,  например,  и
разрисовать живую голую девушку красками на глазах у всех... И  все-таки
на его тонкий, изнеженный вкус новое поколение было несколько резковато,
что ли.  Взять  даже  вот  этих,  рядом  стоящих  (теперь  уже  почти  с
уверенностью можно было сказать, что  это  -  девушки).  Одежда  на  них
шуршала и скрипела,  переливаясь  невыносимыми  синтетическими  цветами.
Говорили они слишком громко, что, впрочем, и понятно:  во  время  беседы
никто из них не удосуживался снять  наушники  плейеров.  Опускаем  здесь
особое мнение Юрия Адольфовича о той  музыке,  что  доносилась  из  этих
самых наушников.  Но  самое  главное  и  самое  неприятное.  Они  ПАХЛИ.
Создавая вокруг себя непередаваемый коктейль из запахов молодых  горячих
тел (похоже, забросивших мыло и мочалку вместе с книжкой о Мойдодыре)  и
густых ароматов  дезодорантов  и  жевательных  резинок.  Уф!  Кто-то  из
пассажиров, видимо, догадался открыть окно. Ввиду  отчаянной  тесноты  и
крайне неудобной позы (Юрий Адольфович никогда не держался в  транспорте
за поручни - берег руки) он не  смог  повернуться  и  хотя  бы  взглядом
поблагодарить благодетеля. "Кламц!" - в очередной раз  плотоядно  сказал
компостер над ухом. Этого случайного  звука  и  глотка  свежего  воздуха
вполне хватило, чтобы полностью переключить внимание Юрия Адольфовича на
собственные мысли.
   Не правы окажутся те, кто решит, что столь болезненная  реакция  Юрия
Адольфовича на запахи объясняется принадлежностью,  например,  к  редкой
профессии дегустатора. Настоящая причина ее - всего-навсего  проведенная
недавно операция. Когда веселый молодой  хирург  с  видом  филиппинского
хилера продемонстрировал вынутый из носа полип, Юрий  Адольфович  решил,
что его разыгрывают. Не питая никаких иллюзий и вполне реально  оценивая
величину своего носа, пациент Бляхман все же никак не мог поверить,  что
такая огромная штука там могла поместиться. Первые несколько часов  Юрий
Адольфович ходил, наслаждаясь миром. Он  глубоко  дышал  через  нос.  Он
заходил в  парфюмерные  (да  что  там  -  парфюмерные!  В  обыкновенные,
продовольственные!) магазины и пытался вспомнить давно позабытые запахи.
Врач предупредил, что обоняние может восстановиться и  не  сразу.  Через
полдня оно восстановилось полностью. Но лучше бы оно этого не делало.  К
исходу первой недели Юрий Адольфович уже скучал по своему родному полипу
и мечтал о тривиальнейшем насморке, способном хоть на время  дать  отдых
несчастному носу. Мешанина запахов доводила его до головной боли,  мешая
работе  и  отдыху.  Юрий  Адольфович  стал  понимать   глухих,   которые
пользуются  слуховыми  аппаратами  лишь  в  особо  необходимых  случаях.
Носовой платок снова появился в его руках, но теперь  уже  как  средство
защиты от агрессивно пахнущего окружающего мира.  На  прошлой  репетиции
пришлось даже воспользоваться ватными тампонами - вторая скрипка Милешин
в профилактических целях наелся чеснока...
   Ну,  вот  и  проговорились.  Хотя  первая  подсказка   была   уже   в
троллейбусе. Человек, который бережет руки, не вынимая их  из  карманов,
может быть только... правильно, пианистом.
   Юрий Адольфович был не просто пианистом. Он был признанным виртуозом,
мастером, из тех, чьи имена на афишах филармонии пишут большими красными
буквами. Ну, может, еще чуть-чуть не  дотягивал  Бляхман  до  Рихтера  и
Плетнева, но это, как утверждали в один голос знатоки, было  лишь  делом
времени.
   В каждой профессии,  как  известно,  есть  своя,  четко  определенная
максимальная высота (или эталон, или  главное  испытание,  достижение  -
здесь трудно правильно сформулировать). Каждый актер, стесняясь (или  не
стесняясь) банальности своего желания, все равно хочет сыграть  Гамлета,
альпинист - покорить Эверест, физик - получить Нобелевскую  премию  (или
изобрести вечный двигатель? Надо будет спросить при встрече  кого-нибудь
из знакомых физиков),  математик  -  м-м-м...  не  знаю...  ну,  скажем,
доказать Большую теорему  Ферма...  Юрий  Адольфович  Бляхман  стоял  на
пороге воплощения своей мечты. Сейчас он ехал в филармонию на  репетицию
Первого концерта  Чайковского  для  фортепиано  с  оркестром.  Даже  при
мысленном произнесении этого названия у Юрия  Адольфовича  перехватывало
дыхание.  Пропали,  растворились,  напрочь  были  позабыты   не   только
отвратительное утреннее повидло, но и ожидаемые вечером гости, и  повод,
и жених, и даже  дочь...  Когда  троллейбус  (удивительно  задумчивая  и
тряская "десятка") проезжал  Большую  Морскую,  какая-то  жуткая  темная
машина очень рискованно (чтобы не сказать -  нагло)  вклинилась  справа,
создав опасную дорожную ситуацию. Юрию Адольфовичу чуть не стало плохо с
сердцем от мысли, что вот именно сейчас с ним что-то случится  и  он  не
доедет, и не будет репетировать, и  не  сыграет  лучший  в  своей  жизни
Первый концерт...
   ...Как уже было однажды...
   В тот раз Юрий Адольфович не успел  провести  ни  одной  репетиции  с
оркестром. Да и  решение  об  исполнении  Чайковского  было  только  что
принято. И  Бляхман,  как  солист,  был  только-только  утвержден.  Юлия
Марковна, понимая всю праздничность момента, затеяла пироги  к  субботе.
Лена приехала на два дня из какого-то молодежного дома  отдыха.  Женщины
плотно оккупировали кухню, а Юрия Адольфовича отправили в Елисеевский за
ветчиной. В семье  Бляхманов  всегда,  даже  в  самые  тяжелые  времена,
считалось  хорошим  тоном  покупать  деликатесы  к  празднику  только  в
Елисеевском.
   Чудесным летним днем Юрий Адольфович вышел из парадного и двинулся  к
метро, чуть помахивая матерчатой сумкой. Юлия Марковна сама  шила  очень
милые и практичные сумочки из обрезков тканей. Из всего  того  страшного
дня Юрию  Адольфовичу  лучше  всего  запомнилась  почему-то  именно  эта
дурацкая сумка. И еще широкая  красная  рожа  мужика,  который  шел  ему
навстречу, широко раскинув  руки.  Юрий  Адольфович,  которого  никогда,
естественно, не узнавали на улице, страшно  удивился.  К  тому  же  лицо
мужчины никакой  радости  узнавания  не  выражало.  Господи,  да  как  в
банальном анекдоте: он просто нес стекло! Юрий  Адольфович  улыбнулся  и
приготовился обойти хрупкий груз справа. Но, как  оказалось,  справа  же
собрался его объезжать и подросток на велосипеде. Как эти трое (четверо,
если считать велосипед) оказались  в  одной  куче,  никто  потом  толком
рассказать не смог. Случаются в  реальной,  нашей  с  вами  обыкновенной
жизни такие навороты  нелепостей,  вспоминая  которые  потом  кроме  как
плечами пожать ничего не получается. В один миг велосипедист  сбил  Юрия
Адольфовича  (так  и  просится  пошлая  рифма  -  "пианиста").   Который
правильно  падать  не  умел  никогда  и  поэтому,   нелепейшим   образом
вытянувшись вперед (руки! главное - уберечь руки!), оказался  прямо  под
ногами краснолицего мужчины. Стекло (стекла! стекла! их было три штуки -
толщиной по 4 миллиметра  каждое!)  хрустнуло  с  кошмарным  звуком  (не
стеклянным, а каким-то  именно  костяным  звуком,  который  потом  будет
преследовать Юрия Адольфовича бесконечными бессонными ночами) и крупными
кусками посыпалось вниз. Да, и еще в памяти  Юрия  Адольфовича  накрепко
засел истошный крик  мальчика.  И  совершенно  белая  женщина,  которая,
что-то бессвязно приговаривая, пыталась примотать к его рукам отрезанные
кисти.  Все  дальнейшее   слилось   в   бесконечный   кровавый   кошмар,
окончившийся лишь полтора года спустя в клинике Нейроцентра...
   К тому времени для Юрия Адольфовича  корень  "нейро"  стал,  кажется,
ближе, чем какой-нибудь родной бемоль или диез. Потому  что  все  врачи,
занимавшиеся искромсанными  руками  пианиста,  имели  в  названии  своей
профессии эти пять букв. Одну из операций даже снимали  на  пленку,  как
шедевр врачебного искусства. Юрий Адольфович, обалдевший от наркозов,  с
горлом, истерзанным трахейными трубками, краснея,  благодарил  докторов.
Юлия Марковна стала,  кажется,  главным  в  городе  покупателем  цветов,
конфет  и  коньяков.