ак он тут  будильник
донимал? - Валера поднял из-под стола какую-то папку и вслух удивился:
   - Вот чудила! Документы  забыл!  Надо  ему  завезти.  -  С  интересом
полистал, не преминув пояснить:
   - Очень неэтично поступаю. - Ткнул пальцем. - Надо же, какие дурацкие
фамилии бывают: Опь. Не Обь, "п" в середине.  Представляешь,  Саша,  Опь
Юлия Борисовна. С ума сойти. А вот у меня  однажды  потерпевший  был  по
фамилии Ковбаса. Слышишь, Саш? Чего мрачный? Депресняк  пришел?  Ерунда,
сейчас  исправим.  Поехали  к  Мишке,  пивка  купим,  человеку  отвезем,
представляешь, как ему сейчас хреново? Поехали, потом приберешься...
   Саша поражался бодрости Валеры. В  метро,  перекрикивая  шум,  Дрягин
сообщил:
   - Видел я твоего Поплавского. Скользкий, как мыло.
   - Ты что, к нему ходил? - поразился Саша. - Зачем? - Он не  то  чтобы
жалел о том, что втянул  в  дело  о  наследстве  Дрягина.  Просто  после
встречи с Игорем, а особенно после похорон бабушки,  им  овладело  такое
равнодушие и тоска, что единственным желанием было поскорее уйти в рейс,
да на подольше.  Кстати,  и  разговоры  такие  уже  ходили,  даже  сроки
называли - месяцев пять-шесть.
   - Был я у него. Да не переживай, не по твоему делу. Человека у них  в
институте убили. Как раз в отделении твоего наследничка.
   - Убили? Как? Кого?
   - Отвечаю по порядку: убили.  Задушили  руками.  Больного  одного.  -
Валера задумчиво прищурился куда-то в сторону.
   Саша обернулся и понял, кто отвлек внимание Дрягина. Напротив  сидела
симпатичная девушка и читала очень толстую книгу.
   - Как ты думаешь, - серьезно спросил Валера, - это у нее  Карл  Маркс
или "Справочник по внутренним болезням"?
   - Да подожди ты! Расскажи поподробней!
   - Ну что тебе рассказать! Кстати, Сань, а ты заметил, что люди  стали
по-другому реагировать на сообщения об убийствах? Никто не интересуется,
КТО убил. Все спрашивают -  КАК?  -  Поезд  остановился  на  станции,  и
Валера, привлекая внимание девушки, повысил голос:
   - Обыватель требует жареных фактов!
   Эффект был достигнут. Девушка подняла голову и серьезно посмотрела на
него. Дрягин с обворожительной улыбкой  подошел  к  ней  и  заглянул  на
обложку книги. Лицо его  тут  же  разочарованно  скривилось,  он  развел
руками и вернулся к Саше:
   - "Мифы Древней Греции".
   - Ну и что?
   - А то. Она мало того что до жути серьезная, так наверняка еще  и  до
тошноты романтичная.
   - Почему до тошноты? -  Саше  стало  обидно  за  незнакомую  девушку,
потому как и он считал себя романтиком в душе.
   - А, - махнул рукой Дрягин, - хлопот много, толку мало.
   - Ну-у... - только и протянул Саша. Ни время, ни место не располагали
к спору. Тем более, что Валера уже двинулся к выходу.
   - Станция "Политехническая", - сообщил механический голос.
   Неприятная ассоциация с какими-то ночными  разговорами  на  мгновение
родилась в сознании, Саша еще успел кинуть взгляд на девушку. И чуть  не
остался в вагоне. Резким  рывком  Валера  вытянул  его  на  платформу  и
сердито спросил:
   - Чего спишь?
   Саша открыл было рот, но  сказать  ничего  не  смог.  Молча  пошел  к
эскалаторам. Валера не  обратил  внимания  на  замешательство  приятеля,
приписав его бессонной ночи и остаточному действию алкоголя. Он так и не
узнал, что так поразило Сашу.
   Вместо увесистого тома "Мифов  Древней  Греции"  романтичная  девушка
держала в руках открытую коробку, полную хирургических  инструментов,  и
задумчиво вертела в пальцах блестящий скальпель.
 
Глава девятая 
СВЕТА 
 
   Светочка сидела на кухне напротив Виталия и смотрела,  как  тот  ест.
Хорош, хорош, как всегда, очаровательно небрежен. Вилочка в руках так  и
мелькает, вот так,  хлебушек  отщипнули,  глоточек  сока,  пожалуйста...
Давненько не видела Виталия за завтраком. Ну, понятно, понятно, светские
дамы не утомляют себя утренней морокой с едой.
   - Птица ты моя ранняя, ответь, будь ласка, на один вопрос: почему это
какие-то корявые  придурки  называют  тебя  светилом?  Что  это  еще  за
гелиоцентрические замашки?
   -  Не  умничай.  -  Мамочки  мои,  откуда  такая  смелость?  Светочка
поразилась сама себе. В другое время подобная фраза имела бы  немыслимые
последствия. В другое. Теперь же чуть иронично поднял бровь. -  Это  мой
одноклассник. - Смелость смелостью, но на вопрос отвечать надо. - А что?
   - Сермяжный тип. В его глазах я увидел вечную ненависть  пролетариата
к экспроприаторам.
   - Милый, не приснился ли тебе сегодня энциклопедический словарь?
   Ого-го! И это сошло! Какой у нас, право, божественно-рокочущий смех.
   -  Я  совершенно  не  представлял,   какая   ты   чудесная   утренняя
собеседница. Мне всегда казалось, что раньше часа  дня  с  тобой  вообще
невозможно разговаривать.
   - Не  буду  скрывать,  сама  удивлена  не  меньше.  Ты  сможешь  меня
проводить?
   - Увы. Видимо, смогу. Утру скупую слезу вслед твоему самолету.
   Вот теперь главное - не переборщить. Во-первых, мужчины имеют  хорошо
развитое чувство меры, да и баловать их не надо. Давным-давно  Светочка,
тогда еще начинающая дорогая дама, изощрялась в подборе сервизов к меню,
пеньюаров к постельному белью и вин к мясу. Это сейчас посади ее хоть на
колченогую табуретку, хоть на шкаф,  ноги  сами  непринужденно  сложатся
самым совершенным образом. А раньше... Тренажеры и бассейны, парикмахеры
и стилисты! Светочке уже казалось, что она делает успехи.  Она  как  раз
сидела  на  кухне  в  соблазнительном  шелковом   халатике   и   красиво
затягивалась хорошей сигаретой. Виталий подошел сзади,  поцеловал  ее  в
шею. Потом громко сказал: "Фу! От тебя  пахнет  котлетами!"  После  чего
немедленно вынес на помойку все журналы мод, отдал дворничихе пеньюары и
разбил немецкий сервиз с розочками.
   Из всего вышеизложенного следует... Правильно. Светочка молча  допила
свой сок и пошла звонить Калерии Карловне.
   - Эмма Петровна? Доброе утро. Простите,  что  напоминаю,  но  у  меня
сегодня очень много хлопот... Да-Да, улетаю в Париж. На день рождения  к
подруге. Спасибо...  Да,  вы  ее  знаете,  это  Сесиль,  помните,  очень
высокая, с короткой стрижкой? Миленький... Да, попросила бы  вас  пожить
здесь. Три дня, в четверг Утром я буду  дома.  Спасибо.  Виталий  (когда
успел?) стоит строгий и красивый в дверях. Отставить  нежности!  Направо
равняйсь!
   - Не забудь, у нас в четверг мероприятие. Не вздумай умотать со своей
Жирафой в какие-нибудь прерии. Привези доктору Игорю сувенир.
   - Какой, Виталенька?
   - Ох, ты  лучше  в  этом  разбираешься.  Что-нибудь  дурацкое,  но  с
претензией и надписью "PARIS" покрупнее. И пожалуйста, не любезничай так
с Эммой Петровной. Она получает достаточно для того, чтобы обойтись  без
"спасибо".
   - В свою очередь, пожалуйста, не называй Сесиль жирафой.
   - Честь имею.
   - На здоровье.
   В американских фильмах так целуются супруги перед тем, как  подписать
бумаги о разводе.
   Прелестное  утро!  Светочка  честно  забралась  обратно  в   кровать,
повалялась полчаса и поняла, что совершенно не хочет спать.  Надо  будет
попросить  Сесиль  сразу  из  аэропорта  заехать  в  Сорбонну.  Хоть  бы
догадалась встречать одна. Мы купим пива, посидим на ступеньках, а потом
пройдем через мост. Нет, черт побери, наверняка сразу не получится:  моя
любимая французская жирафа обязательно притащит в Орли веселую компанию,
полную  самых  сумасшедших  планов,  и  мы   дружно   помчимся   слушать
какой-нибудь замшелый цыганский хор. Может, подарить ей на день рождения
живого медведя?
   Светочка старалась не думать о том, куда поехал Виталий. То  есть  не
просто - куда, а КУДА? В каких своих дебрях  бродит  сейчас  этот  самый
близкий и самый чужой человек в ее жизни? Там страшно или весело? Может,
он просто лежит на ослепительном белом песке и смотрит на море? Или пьет
дочерна в грязном портовом кабаке? Ну же, перестань,  ты  не  хочешь  об
этом думать, верно? Тебе не нужны, НЕ НУЖНЫ его тайны, это  нарушило  бы
весь твой привычный образ жизни. Но признайся, той ночью тебе  стало  не
по себе, когда он приподнялся на локте, спокойно посмотрел тебе в  глаза
и своим обычным менторским тоном  произнес:  "Запомни:  "любовь"  -  это
самое отвратительное слово, которое я знаю".
   Все, все, все! Чемоданы к бою! Часы, трусы, носки, чулки (обязательно
что-нибудь  забуду),  три  зажигалки  (спорим,  все  потеряю?),  джинсы,
свитер, платье-коктейль, очки, открытки,  альбомы  ("доброе  утро,  Эмма
Петровна!"), зубная щетка (фигушки, в Париже куплю), туфли,  бриллианты,
паспорт, билет... Уф! Боже  мой,  что  это  у  нас  сегодня  с  Калерией
Карловной? Кажется, на кухне что-то разбилось.
   - Эмма Петровна, вы плохо себя чувствуете?
   - Светлана  Вениаминовна,  умоляю,  простите  меня,  я  разбила  вашу
любимую чашку!
   Ах вы, бедная моя старушка, зачем же так  волноваться?  Вся  красными
пятнами пошла, руки трясутся.
   - Оставьте, пожалуйста, и не смейте переживать  по  такому  дурацкому
поводу! У меня никогда не было любимой чашки, это  предрассудки!  Вы  же
знаете, я всегда беру из шкафа первое,  что  подвернется  под  руку.  Вы
придумали себе, что мне нравится эта чашка, и всегда  ставите  ее  ближе
всего. Понимаете? Теперь будете ставить другую!
   - Ах, майн готт, какой неудачный день! - Ну вот, расплакалась.
   Что там капают  старушкам?  Валокордин?  Корвалол?  Виталий  бы  живо
что-нибудь придумал.
   - Да перестаньте! Сядьте и успокойтесь!
   - Я заплачу...
   - Так вы уже плачете.
   - О нет, я хотел сказать: платить буду...
   - Ну, миленький, этак вы скоро вообще на немецкий перейдете. Вот  уже
ударения путаете...
   Вот тут нормальный человек уже бы посмеялся и УСПОКОИЛСЯ, а она нет -
и вовсе в слезах утонуть решила. Сколько там до самолета? Сейчас Виталий
приедет, а у нас чашки битые и пожилая дама в истерике.
   - Я... хотел поговорить... с вами.
   - Слушаю вас, Калерия Карловна.
   - Я хотел... попросить... У меня  все-все  уехал  в  Германию.  Я  не
поехал. Виталий Николаевич  такой  серьезный  мужчина.  Я  буду  умирать
здесь, в Ленинграде.
   Здравствуйте. Договорились. Надеюсь, она не собирается  этого  делать
сию минуту?
   - Я знаю, это очень трудно...  Но  мы,  немцы,  очень  строгой  веры.
Виталий Николаевич очень серьезный мужчина...  -  Это  мы  уже  слышали,
дальше что? - Светлана  Вениаминовна,  попросите  Виталий  Николаевич...
чтобы меня похоронили на Немецком кладбище...
   - Господи, Калерия Карловна, - дай вам Бог здоровья,  -  а  у  нас  и
такое есть?
   - Да-да, рядом со  Смоленским...  Пожалуйста,  попросите,  я  Виталий
Николаевич знаю столько лет... но я не решаюсь...
   - Хорошо. Договорились. Только, пожалуйста, не умирайте. Хотя  бы  до
моего приезда. - Нет, такого юмора в таком возрасте они уже не понимают.
Как  бороться  с  истерикой?  Есть,  правда,  один  способ.  Но  как  ты
собираешься съездить по  лицу  старому  человеку?  Светочка  на  секунду
задумалась. Потом взяла со  стола  хрустальную  вазу  и  что  есть  силы
хряпнула ее об пол. Подействовало лучше пощечины.
   Калерия перестала плакать, оторопело взглянула на осколки  и  глубоко
вздохнула:
   - Простите, Светлана Вениаминовна.
   - Да что вы, Эмма Петровна, всегда пожалуйста.
   В машине Светочка коротенько ознакомила Виталия с просьбой немки. Что
за жлобская привычка слушать, не поворачивая головы! Роднуся, не  ты  же
за рулем! Хоть бы ушко из вежливости  навострил!  Недоволен,  вижу,  что
недоволен. Еще бы: такую персону побеспокоили! И чем!
   - Сможешь чем-нибудь помочь, Виталенька?
   - Я могу тебе ответить, как в старом анекдоте:  помогу,  но  ложиться
нужно завтра.
   Светочка улыбнулась и повернулась к окну.
   Фу, черт, опять привидение! На тротуаре стоял Самойлов и обалдело  на
нее смотрел. Готов, поняла Света. Только б  на  месте  не  помер.  Какая
все-таки удача, что целых три дня я не увижу родных лиц!
   Как бы не так! Первое же родное лицо расположилось в соседнем  кресле
самолета.
   - Hi! - развязно приветствовал Светочку хлыщеватого вида парень.
   - Добрый день. - Надеюсь, это прозвучало  достаточно  холодно,  чтобы
пресечь все дальнейшие контакты. Ах, не сообразила: нужно было  ответить
на каком-нибудь экзотическом языке. Чтобы  отстал  сразу.  Тогда  с  его
стороны все бы ограничилось кокетством со стюардессами.
   - В Париж?
   Господи, а куда же? Неужели он думает, что  я  собираюсь  сигануть  с
парашютом где-нибудь под Северным  морем?  Спокойней,  спокойней.  Кивни
равнодушно. Смотри в иллюминатор. В конце концов, можно и подремать.
   На несколько минут Светочка позабыла обо  всем  на  свете  -  самолет
развернулся и пошел на взлет. Средних лет дама в  соседнем  ряду  истово
крестилась. Боюсь, тетенька, ваш Боженька не сможет помочь, если вдруг в
этой железной хреновине что-нибудь забарахлит и мы все начнем  падать...
О-о-оп! И земля начала отдаляться, потом завалилась набок, шоссе  быстро
превращались  в  ниточку,  дома  -  в  коробочки...  Светочка  счастливо
улыбнулась. Можно ежедневно вариться в цивилизации,  перестать  обращать
внимание на кофеварки и телефоны, бездумно нажимать на  акселератор,  не
глядя  тыкать  кнопку  лифта,  но  когда  вот  такая  тяжеленная   штука
поднимается на десять тысяч метров... И летит, даже крыльями не машет...
Это по-настоящему круто.
   Опрометчиво было так улыбаться.  Сто  процентов  мужчин  воспринимают
женскую улыбку (даже и не обращенную к ним) как сигнал к действию.
   - У вас хорошее настроение? Как жаль, что Виталий  так  и  не  научил
меня интеллигентно хамить.
   - Нормальное.
   - Не боитесь летать на самолетах?
   - Нет.
   - А ведь в  последнее  время  так  много  катастроф...  Вы  телевизор
смотрите?
   Зайчик какой. И тема приятная, и вопросы интересные.
   - Нет.
   - А газеты читаете?
   Стоп, стоп, милый,  дай  немного  подумать.  Молодой,  разговорчивый,
точно - не турист, на бизнесмена не тянет. Ставлю  сотенную,  что  ты  -
журналист.
   - Нет.
   - Никакие?
   - Нет.
   Слава Богу, отвлекся на тележку с напитками. Ставлю  две  сотни,  что
возьмет виски.
   - Виски, пожалуйста. Со льдом? А вам?
   - Нет, спасибо. - Немножко "мартини", конечно, не помешало бы,  но...
Если двое русских выпили вместе, это уже компания. А я хочу лететь одна.
   Светочка   посмотрела   в   иллюминатор    и    поймала    себя    на
тривиально-женской  ассоциации.  Земля  внизу   представилась   россыпью
бриллиантов на черном бархате.  Пошло,  но  очень  похоже.  Она  немного
отвлеклась, в который раз любуясь новым колечком на левой руке. А  когда
выглянула снова, чуть не вскрикнула от удивления. Как будто за несколько
мгновений кто-то  украл  все  драгоценности.  Черный  бархат  был  пуст.
Спокойно стояли на своем  месте  звезды.  Ни  одного  облака  до  самого
горизонта. Но земля была темна.  Ни  искорки,  ни  огонечка.  Первыми  в
памяти всплыли "Лангольеры" Стивена  Кинга.  Потом,  неизвестно  почему,
перед глазами встало лицо Виталия. Была ТОЙ ночью еще одна фраза. Какая?
О Господи, ведь он именно так и сказал: "Представляешь, кто-то  подойдет
и выключит большой рубильник..."
   Светочка крепко-крепко зажмурилась, не имея ни  малейшего  понятия  о
том, КОГО надо просить, но умоляя, чтобы ЭТОГО не случилось.
   - Что с вами? Вам плохо? - Участливый  голос  вытащил  ее  из  дебрей
ужаса. Испуганный сосед заглядывал Светочке в лицо. Под крылом  самолета
весело перемигивались огни городов и сел.
   Откуда взялось это временное помрачение? Буйная  фантазия  или  скука
сыграли с ней дурацкую шутку - разбираться не  хотелось.  Еще  оставался
страх и ужасная  потерянность.  Чтобы  хоть  как-то  спастись,  Светочка
повернулась к сидевшему рядом парню:
   -  Извините,  немного  голова  закружилась.  Черт  с   тобой,   давай
разговаривать. Только постарайся без пошлостей и глупостей, ладно?
   - Это бывает. Может, все-таки выпьете что-нибудь?
   - Да. "Мартини", пожалуйста.
   - Я где-то видел ваше лицо.
   - Извините за банальность, но я всегда ношу его с собой.
   Парень с удовольствием расхохотался.
   - Нет, точно, точно. У меня профессиональная память.
   - И что же у вас за профессия такая? Парикмахер?
   Парень просто заерзал от удовольствия,  что  беседа  развивается  так
легко.
   - Не угадали. - И дальше - небрежно:
   - Я занимаюсь тем, что вру за деньги.
   - Писатель?
   - Хуже. Журналист. А вы... Актриса? Певица?
   - Уж не Алену ли Алину я вам напоминаю?
   - Ха-ха! Конечно, нет. Просто я вращаюсь в таких Кругах. Ну,  знаете,
искусство, культура... "Акул пера" смотрели когда-нибудь?
   Кажется, Светочка неприлично засмеялась:
   - Вы знаете, мой приятель называет эту передачу "Ерши-малыши".
   - Почему это?
   - Да потому, что маленькие, скользкие и  колючие.  Палец  наколешь  -
неделю гноиться будет. И ни акул, ни перьев.
   - Интересно. Вас что, мои коллеги тоже когда-то обидели?
   - Меня? Упаси Бог! Но вы сами только что  признались,  что  врете  за
деньги. Фраза броская, да и от истины, наверное, недалеко?
   - Сдаюсь, сдаюсь. Здорово вы меня поддели. Тогда хотите козырь?
   - Сделайте одолжение.
   - Я вспомнил. Вас зовут Светлана. И я вас видел на одной очень крутой
презентации. А ваш приятель - это Виталий Николаевич Антонов,  президент
акционерного общества "Петер-Экстра". Точно?
   Ну вот, час  от  часу  не  легче!  Россия  и  инкогнито  -  две  вещи
несовместимые.
   -  Да.  Но  предупреждаю  сразу:  если  вы  когда-нибудь   попробуете
разыграть ваш козырь и хотя бы полслова  из  нашего  с  вами  приватного
разговора окажется в печати - у вас будут крупные неприятности.
   Задумался. Кажется, разозлился. Видимо, соображает:  лезть  на  рожон
или попытаться подружиться. Лапочка, какой ты  журналист!  Твои  полторы
мысли на лбу написаны! Так, решился.
   - И как ваш приятель вас одну так далеко отпускает?
   Да не нажимай ты так на слово "приятель"! Похоже,  мы  начинаем  друг
друга раздражать.
   - Я не  произвожу  впечатление  человека,  способного  самостоятельно
путешествовать?
   - Я хотел сказать: такая красивая женщина. И одна. Э,  да  ты  просто
дурак... Вот главный недостаток самолета: нельзя встать и уйти. Далеко.
   Светочка достала сигарету. Сработал инстинкт: зачем  зажигалка,  если
рядом мужчина? Молодец, этот этап прошел отлично! Без  малейшей  заминки
перед ней появился огонек. Натаскан, натаскан на околосветских тусовках,
вижу.
   - Светлана, вы обиделись?
   Обойдешься, добрый молодец, на тебя еще обидки тратить.
   - Извините, я  не  представился.  Меня  зовут  Гена.  Гена  Слюпаков.
Фамилия не звучная,  поэтому  я  пишу  под  псевдонимом  Пахмутов.  Веду
музыкальный раздел в одной газете. А вот сейчас  на  фестиваль  бродячих
музыкантов в Париж еду.
   Спасибо. Надеюсь, на этом с биографией будет покончено?
   - Может, выпьете еще чего-нибудь?
   - Выпью. Того же.
   - Светлана, разрешите вопрос? Клянусь, что никому не скажу и никак не
использую ваш ответ.
   - Спрашивайте.
   - Ваш приятель, Антонов, он действительно собирается прибрать к рукам
весь наземный транспорт в Петербурге? Говорят, что  он  скупил  уже  все
автопарки и занялся трамваями и троллейбусами?
   - Знаете, Гена, - спокойней, спокойней, не выливай на него весь  свой
гнев, он может умереть от передозировки, - вы женаты?
   - Да, а почему...
   - Если я сейчас спрошу: когда у вашей жены месячные? Даже если вы это
знаете, в чем я лично сомневаюсь, вы ведь мне этого не скажете? И вопрос
мой покажется вам как минимум неделикатным?
   - Ну, зачем вы так... Откуда такая ненависть?
   - Я скажу. - Ох, мать, плоховато у тебя с нервами. Да и второй  бокал
"мартини", наверное, был лишним. - Знаете, чем отличается  журналист  от
золотаря? Золотарь приедет, дерьмо уберет - и чисто,  и  запаха  нет.  А
журналист найдет одну маленькую кучку да так разворошит, что потом месяц
на весь город воняет! Ох, зря ты так. Просил