- И хорошо платят?
   - Ну, естественно, это ж для нас вопрос решающий. Если выяснится, что
крыс нужно не просто ловить, а, например, еще и потрошить на  месте,  но
стоит это сто баксов с носа, тогда - никаких возражений.
   - Договоримся, - важно  ответил  Шестаков.  Магическое  слово.  Никто
заранее  не  знает,  на  что  будут   договариваться,   но   успокаивает
моментально.
   - Сыночек, - ну вот, мамаша готова, -  а  может,  попробуешь?  Сейчас
ведь жизнь, знаешь, какая дорогая? А ты  -  молодой,  тебе  развлекаться
надо, одеться хорошо, за девушками поухаживать...
   - Нет, мать, я крыс с детства боюсь. А на одежду и  девушек,  -  Саша
неожиданно для себя развязно подмигнул Маше, - у меня пока денег хватит.
- И, опережая открывшего рот Шестакова, добавил:
   - Я сейчас в общагу к себе съезжу. Надо посмотреть, что там и  как...
Мишка, проводишь меня? Заодно и поговорим.
   Шестаков наскочил на Сашу прямо в лифте:
   - Ты серьезно - к нам идти не хочешь? Или так, мамашу успокаиваешь?
   - Не хочу, Мишка, - почему-то весело ответил Саша.
   - Почему?
   - А потому. Напахался я за  полгода  как  проклятый.  Отдыхать  буду.
Дурака валять, баклуши бить, чего там еще можно делать?
   - ... груши околачивать, - мрачно подсказал Шестаков.
   - Во, во! Этим и займусь! В первую очередь! Да  не  смотри  ты  таким
волком! - Лифт остановился.  -  Во!  -  Саша  протянул  Шестакову  руки,
ладонями вверх. Даже при свете жиденькой  лампочки  хорошо  было  видно,
какие они черные и загрубевшие. - Мне месяц, не меньше, нужно, чтобы все
машинное масло с себя смыть!
   - Ну да, - буркнул про себя Шестаков, -  они  пахали.  А  мы  тут  на
курорте отдыхаем.
   -  Да  нет,  Мих.  -  Чем  больше  мрачнел  Шестаков,  тем  почему-то
беззаботней становился Саша. - Никто же не спорит... Да  только  сравни:
ты тут железки поворочал с семи до четырех, потом вышел на улицу - и кум
королю! Хошь - направо пошел, хошь - налево. Хошь - в  кино,  хошь  -  в
музей... - Саша всхохотнул, представив Мишку  в  музее,  записывающим  в
блокнотик названия картин. - Опять-таки, к девушкам можно пойти... А  я?
Вахту отстоял, кусок хлеба с бурдой зажевал  -  и  в  каюту.  Поспал,  в
книжке буквы знакомые поискал - и опять на вахту. Ну? Слушай, пошли пиво
пить? Здесь рядом раньше забегаловка хорошая была.
   У Миши явно просились с языка какие-то резкие слова, но он  промолчал
и лишь кивнул головой, соглашаясь. Действительно, с чего это  он  решил,
что  Сашка  Самойлов  с  порога,  побросав  вещи  куда  попало,  побежит
записываться в "Выборгские крысоловы"?
   В забегаловке с игривым названием "У Нины" за  стойкой  стояла  очень
крупная женщина в белой шелковой блузке.  В  памяти  завозился  какой-то
смутный, детский анекдот... То ли про чехлы для танков, то ли про лифчик
из парашюта... От множества блестящих пуговичек на ее  груди  невозможно
было  отвести  взгляд.  Казалось,  вот-вот  брызнут  во   все   стороны,
распираемые шикарными формами. И уж такой момент упустить никак нельзя!
   - Здравствуйте, девушка! - поздоровался Саша. - Вы и есть - Нина?
   "Девушка"  медленно  перевела  на  них  равнодушный  взгляд.  Похоже,
посетители ее ничуть не заинтересовали.
   - Нет, - ответила она. - Я - Клава. - Трудно было  определить,  шутит
она или нет.
   - Чем угощаете? - Саша поражался сам себе. Откуда вдруг  взялся  этот
расхлябанный тон и бесшабашное настроение?
   Клава королевским жестом указала на лежавшее на стойке меню,  окинула
Сашу с Мишей еще одним оценивающим взглядом,  словно  проверяла  наличие
денег, - и,  словно  сверкающий  океанский  лайнер,  уплыла  куда-то  за
занавеску. Буквально через секунду оттуда же выпорхнула девица помельче,
но тоже - в белой блузке.
   - Чего желаете? - приветливо спросила она, и Саше показалось, что  во
рту у нее не хватает зубов.
   - Сейчас выберем, - недовольно отозвался Саша. Его обидел уход Клавы.
Как будто они с Шестаковым не подходили ей по рангу - Вот что,  девушка,
скажите, есть у вас хорошее пиво? Мы плохого не пьем.
   - У нас только "Кениг". - Теперь показалось, что она еще и косит.
   - И почем?
   - Девять двести - кружка.
   Шестаков сердито крякнул и повернулся, чтобы уйти.
   - Мишка, подожди, куда ты?
   - На работу, - огрызнулся тот. - Ты, если хочешь, оставайся. А  меня,
лично, жаба задушит: по девять "тонн" пиво пить.
   - Ладно тебе, Миха, я же угощаю! - Если  честно,  Саше  и  самому  не
хотелось оставаться. Темное пиво он  вообще  не  любил.  Но  уходить  на
глазах у этой неприятной девицы было почему-то неудобно.
   - Не хочу! Лучше у метро бутылку куплю!
   - Купи, купи, не забудь, - насмешливо отозвалась девица, - не так  уж
много пива тебе осталось...
   Саша хотел было остановиться и переспросить, что значат  эти  нелепые
слова, но решил, что разбираться некогда, иначе придется бежать потом за
Шестаковым, что и вовсе выглядело глупо.
   Миша удалялся от забегаловки широкими шагами. Даже по его спине можно
было догадаться, как он  зол.  Какая-то  старушка  поспешила  свалить  в
сторону с Мишиного пути. "Ах да, у него же еще и лицо", - вспомнил Саша.
За весь вчерашний день разговор так и не дошел до истории с лицом.
   - Эй, Мишка, подожди! - крикнул Саша. - Чего ты так разозлился?
   Шестаков шагов не замедлил и даже не обернулся.
   - Ну и фиг с тобой! - произнес Саша вслух. - На сердитых воду возят.
   А тут еще и троллейбус повернул, как раз "двадцатка", почти до  самой
общаги довозит. А в общаге пивную компанию найти - раз плюнуть.
   С  порога  Саше  в  нос  ударил  запах   обновления.   Сильно   пахло
штукатуркой, краской и тухловатой шпаклевкой. Будочку вахтера  покрасили
в веселенький розовый цвет, и сидевшая внутри Клавдисанна, - и раньше-то
не сильно похожая на учительницу младших классов, - теперь и вовсе стала
вылитой содержательницей притона.
   - У нас ремонт, Самойлов,  -  пропела  она  сладенько,  словно  сынка
родного увидела. "Будто  не  ты,  старая  карга,  вызывала  ментовку  на
прошлый мой день рождения".
   Отремонтированная   комната   совершенно    преобразилась.    Чистый,
побеленный потолок, крашеные рамы и яркие обои подняли Сашино и без того
хорошее  настроение  до  уровня  щенячьего  восторга.  Пивная   компания
подобралась быстро, и тут уж пей-залейся - танцуют  все!  А  к  середине
вечера еще и Тимофеев с девушками  зашел.  И  покатилось!  Сам  Тимофеев
месяц назад из Сингапура с контейнером пришел, так что  остаток  дня,  а
потом - и вечера, а потом - и ночи Саша с Тимофеевым вели дуэт.  Один  -
про кубинок, другой - про филиппинок, один - про текилу,  другой  -  про
саке.
   Где-то в глубине души немного посверлило,  а  потом  перестало.  Саша
честно два раза спускался вниз, звонил Шестакову. Кто ж виноват, что  он
где-то шляется?
   Буквально через два дня береговая жизнь закрутила  Сашу,  задвинув  в
сторону и давнишние воспоминания, и бесстрашных "Выборгских крысоловов".
   Плюнув на голубую мечту об  автомобиле,  Саша  за  один  день  нашел,
оплатил и снял однокомнатную квартиру в Автово. С мебелью  и  телефоном,
номер которого был немедленно сообщен десятку приятелей и приятельниц.
   Саше доставляло немереное удовольствие - бродить в  одних  трусах  по
необъятным семнадцати квадратным метрам, попыхивая "Беломором". В  любой
момент  непринужденно  посещать  индивидуальный  (хоть  и   совмещенный)
санузел, где, по воле хозяев, на специальной  полочке  стоял  освежитель
воздуха и пахло фиалками. Немного неожиданно, но чертовски приятно.
   Изредка звонил телефон.  Саша  неторопливо  приближался  к  аппарату,
снимал трубку, стряхивал  пепел  с  папиросы  в  специальную  майонезную
баночку, выдыхал дым в сторону и интеллигентно вопрошал: "Алло?"
   В придачу к таким коренным изменениям в быту Саша  обнаружил  в  себе
доселе где-то скрывавшиеся, вполне приличные способности. Нет,  нет,  не
музыкальные. Оказывается, он умел ухаживать за девушками! Да и не просто
обнаружил, а даже успел (чисто  из  спортивного  интереса)  основательно
вскружить  головы  двум  студенткам-медичкам  и  одной   воспитательнице
детского сада.
   Но самое главное! - Маша (та самая фифа с вокзала, она  же  -  первая
любовь), вспомнив, видно, тимуровское детство, всерьез  решила  заняться
одиноким разведенным одноклассником. Уже к середине мая Саша понял,  что
у него с Машей добротный, благополучный, не слишком бурный роман.
   Машенька Хорошкина, оправдывая свою фамилию,  оказалась  удивительным
существом. У Саши иногда  закрадывалась  дурацкая  мысль,  что  Машенька
недавно с отличием закончила какие-то очень специальные  женские  курсы.
Что-нибудь вроде: "Идеальная спутница жизни". Она никогда не опаздывала,
пребывала всегда в прекрасном настроении, быстро  и  вкусно  готовила  и
даже ходила с Сашей на футбол. "Чего ж вам боле?"
   Именно поэтому, иногда  (очень-очень  редко!)  Саше  хотелось...  ну,
например, чтобы она сморозила какую-нибудь ужасную глупость...  Машенька
морозила несусветные глупости. Но как раз те,  милые  и  безобидные,  за
которыми следует слюняво-ласковое: "... эх ты, дурочка,  смотри,  сейчас
объясню..."... Или надела бы какую-нибудь немыслимую оранжевую  кофту  с
белыми  пуговицами...  Машенька  надевала  оранжевую  кофту   с   белыми
пуговицами.  И  казалась  в  ней  еще  симпатичней  и  милее.  Это   был
несокрушимый образ.
   Однажды ночью, лежа  почему-то  без  сна,  Саша  вгляделся  в  Машино
безмятежное  лицо.  Странно,  подумал  он,  я  могу  сейчас  по  пальцам
пересчитать все выражения, которые  на  нем  бывают.  И  вдруг  вспомнил
Свету. Такой, какая она шла по желтым листьям прошлой осенью. И сразу же
понял  массу  вещей.  Во-первых,  то,  что  Маша  и   Света   -   полные
противоположности в том, что касается СТИЛЯ. У Маши, как ни грустно  это
было  признавать,  стиль  отсутствовал  полностью.  И  в  этом  был   ее
удивительный феномен и секрет ее несокрушимой "милости". А Света... Саша
тут же и, во-вторых, понял, что  женщин  сравнивать  -  последнее  дело,
строго-настрого запретил себе даже думать о Свете, повернулся на  бок  и
уснул.
 
Глава седьмая 
СССР 
 
   Савелий Сергеевич Струмов-Рылеев никогда не читал газет.  То  есть  в
старые,  додемократические,  так  сказать,  времена,   следовал   совету
профессора Преображенского "Вот никаких и  не  читайте!".  Позже,  когда
кроме газет с орденами около названия появились и многие  другие  -  без
орденов, он с горечью убедился, что все то, о чем НЕ писали в свое время
"Известия", "Труд" или "Красная звезда", и правда читать не  стоит.  Вот
уж, что называется: "Сынок, а что сказал папа, когда упал с лестницы?" -
"Должен ли я повторять неприличные слова?" -  "Конечно  нет!"  -  "Тогда
ничего". В газетах СССР раздражало все: и то, что  пачкают  руки  черной
краской, и суета вокруг подписки  (в  старые,  разумеется,  времена),  а
потом - не меньшая суета вокруг сбора макулатуры. Жуткие цены (это уже в
новые времена). Но наибольшее негодование  все-таки  вызывали  аккуратно
нарезанные  ножницами  прямоугольники  печатного  слова,   уложенные   в
специальную матерчатую сумочку в их коммунальной уборной. Когда-то,  еще
во времена дефицита  туалетной  бумаги,  обеспечивать  сумочку  газетами
вменялось в обязанности всем жильцам коммуналки.  Теперь  же  нарезанное
"Завтра" появлялось в туалете благодаря энтузиасту Левочкину.
   - Эх, какой же ты Левочкин? - каждый раз спрашивал учитель  Клапиньш,
выходя из туалета. - Давай мы тебя в Правочкина переименуем?
   Левочкин не обижался, но и "Завтра" читать не переставал.
   Вся   эта   длиннейшая    преамбула    и    должна    объяснить    ту
страдальчески-брезгливую гримасу, которая появилась на лице  СССР  утром
во вторник, когда лаборантка Таня крикнула ему через коридор:
   - Савелий Сергеевич! Вы читали? Вот ужас-то!
   - Угу, угу, - пробурчал СССР, снимая плащ. - Доброе утро, Танюша.
   - Оказывается, у нас в метро водятся крысы-мутанты! А  я  всегда  так
близко к краю становлюсь!
   У СССР похолодело в животе. Он молча подошел к Тане, взял из  ее  рук
газету и, шагая, как робот, направился к себе в комнату.
   Удивленная Матильда, которой первый раз за всю ее жизнь  не  пожелали
"доброго утречка", привстала на задние лапы, поводя носом.
   Чудовищно! Савелий Сергеевич получил еще  одно  подтверждение  своему
недоверию газетам. Некто Л. Пластунский описывал известную СССР ситуацию
в метро с непринужденной радостью  дошкольника,  нашедшего  гранату.  Но
самым диким, конечно, было помещенное в конце статьи интервью(!) с неким
руководителем(!) группы(!) "Выборгские крысоловы"(!)!
   "Мы - самостоятельная боевая единица...", "...  с  помощью  последних
достижений науки...", "... увидев крысу на платформе,  не  пугайтесь..."
Строчки прыгали у СССР в глазах.
   - Что это за гадость? - звенящим  голосом  спросил  он  у  испуганной
Тани.
   - Это... газета... "Под одеялом"...
   "В печку!" - следовало бы рявкнуть  голосом  того  самого  профессора
Преображенского, но  вместо  этого  Савелий  Сергеевич,  сжав  газету  в
кулаке, двинулся к телефону.
   - Алло! Толя? Доброе утро. Это  Струмов-Рылеев.  Вы  в  курсе,  какое
творится безобразие? Как - какое? О вас пишет желтая пресса! Как? Знали?
Разговаривали? - СССР несколько раз беззвучно открыл рот, как будто  ему
не хватало воздуха. Затем продолжил почти шепотом:
   -  Позовите,  пожалуйста,  Шестакова.  Нету?  Тогда,  будьте   добры,
передайте ему, что я срочно - слышите? - срочно хочу с  ним  поговорить.
Спасибо. - И, резко бросив трубку, ушел к себе.
   Таня  проводила  СССР  удивленным  взглядом.  Из  приоткрытой   двери
высунулся лохматый мэнээс Малинин:
   - Чего шумим? - спросил он громким шепотом.
   Таня пожала плечами, сделала большие глаза и ушла в лаборантскую.
   Савелий Сергеевич был удивлен и рассержен. Более того - он был просто
в  бешенстве.  И,  как  ни   странно,   сформулировать   причину   этого
несвойственного ему состояния он бы не  смог.  Обида  душила  его.  Экое
мальчишество! Заниматься такой серьезной проблемой и в то же самое время
давать  интервью  какой-то  низкопробной  газетенке!  Тут  он,   кстати,
заметил, что все еще сжимает в  кулаке  злосчастную  (или  злосчастное?)
"Под одеялом".
   - Какая гадость! -  крикнул  СССР,  швыряя  газету  на  стол.  Ехидно
зашуршав, она разлеглась на его рабочей тетради, тут же показав  Савелию
Сергеевичу распутную красотку и заголовок  "Проблемы  анального  секса".
Цепкий взгляд Профессора, привыкшего быстро и внимательно читать научную
литературу, еще успел выхватить вопрос в конце страницы: "Не  вредно  ли
выгуливать собак на кладбище?", прежде чем "Одеяло" вместе со  всем  его
содержимым превратилось в набор конфетти. И до  последнего  клочка  было
аккуратно сметено в мусорное ведро.
   СССР сел на стул. Несколько глубоких вдохов-выдохов.  Закрыть  глаза.
Аутотренинг - великая вещь,  особенно  в  наше  неспокойное  время.  Еще
несколько дыхательных упражнений. Теперь  представим  себе  берег  тихой
реки, плеск воды, пение птиц... Кроме карканья ворон, на  ум  ничего  не
приходило. Ладно, обойдемся и без птичьего пения. Все.  Теперь  можно  и
работать.
   Савелий  Сергеевич  бодро  сказал  "доброе  утро"   готовой   вот-вот
обидеться Матильде, надел халат, открыл  небольшую  застекленную  дверь.
Там, в нерабочем "боксе", располагалась  сейчас  "послеродовая  палата".
Последние две недели его  рабочий  день  начинался  именно  с  посещения
новорожденных.  Пятеро  слепых  Мотиных  отпрысков  слабо  копошились  в
коробке из-под обуви.
   Устройство подходящего гнезда в  свое  время  доставило  СССР  немало
хлопот. В качестве строительного материала Матильде были  предложены  на
выбор: старая мохеровая кофта, обрезок валенка,  чья-то  дореволюционная
муфта, шарф самого Профессора, а также прочая теплая и мохнатая  ерунда.
Как  настоящая  женщина  и  хранительница  очага,  Мотя   потратила   на
обустройство  гнезда  более  трех  суток,  остановив   свой   выбор   на
экстравагантной смеси, состоящей из муфты и обрывков перфоленты.
   - Ну-с, ну-с, как у нас дела? - тоном любящего папаши произнес  СССР,
подходя к коробке. - Э, батенька, да мы, кажется, глазки уже открываем!
   Действительно, один из крысят,  самый  крупный,  правда,  еще  сильно
похожий на крохотного поросенка, мутно глядел сквозь чуть приоткрывшиеся
щелочки.
   - Поздравляю вас, мамаша, - произнес Профессор, вынимая  крысенка  из
коробки. - Чудный ребенок, вылитая мать! - Деликатный Савелий  Сергеевич
никогда не заводил с Матильдой разговоров об отцовстве.
   То ли  после  газетного  стресса  движения  Профессора  были  немного
резковаты, то ли взял он крысенка неудачно, но тот еле слышно пискнул.
   - Извини, извини, малыш! - СССР аккуратно положил детеныша на  место.
Матильда сидела на  задних  лапах  и  укоризненно  смотрела  на  Савелия
Сергеевича.
   Он еще раз виновато улыбнулся усатой и  хвостатой  счастливой  матери
семейства  и  вернулся   в   комнату.   Открыл   холодильник,   доставая
приготовленные вчера  образцы.  Почему  так  внезапно  замерзли  руки?..
Савелий Сергеевич обернулся...
   ... проклятая пещера. За ночь куртка примерзла к полу.  Когда  он,  в
отчаянии, дернул что было сил, раздался треск рвущейся ткани.
   - Леха, Леха, Леха, не спи,  не  спи,  не  спи...  -  Он  понял,  что
автоматически повторяет эти слова  уже  несколько  часов,  сам  того  не
замечая. Леха не отвечал. Выжирающий силы переход, метель и  пять  тысяч
над уровнем  моря  за  сутки  превратили  этого  двухметрового  красавца
альпиниста в высохшего седого старичка. Теперь  он  наверняка  спал,  не
обращая внимания на Савкин бубнеж.  Узкая  дыра  выхода  начала  сереть.
Утро. Утро, а мы живы. Это хорошо. Это чертовски здорово, слышишь, Леха?
Нога уже не болит. Это тоже хорошо. Скорей всего, она просто онемела  от
холода или промерзла до кости. До кости. До того жуткого белого обломка,
который Савка увидел торчащим прямо  над  ботинком.  Последнее,  что  он
запомнил, прежде чем потерять сознание.  Леха,  друг,  наложил  повязку,
привязав вместо шины свой трофейный немецкий нож. Дальше - смутно. Очень
больно и смутно. Кажется, он еще несколько раз отрубался, пока  полз  за
Лехой по склону. Кто нашел пещеру? Не помню... Потом над  головой  вдруг
мерзко зашуршало и загремело. Во время камнепада Лешке сильно попало  по
голове. Глаза у него вдруг сделались стеклянные, а из уголка рта потекла
розовая струйка. Наверное, он просто от неожиданности прикусил язык,  но
Савка испугался до тошноты. Кто же, черт побери, нашел эту пещеру?..
   - Лешка, проснись, Лешка. - Лешке нельзя  спать,  у  него  же  травма
головы,   как   он   мог   забыть.   Зина,   наш   санинструктор,    или
Нина-санинструктор? - и не вспомнить уже - всегда твердила нам, болтунам
и раздолбаям: "При мозговой травме главное  -  не  давать  пострадавшему
спать!" А  нам  было  до  чертиков  смешно:  мозговая  травма  -  Лешка,
пострадавший - это ты. Лешка, не спи, Лешка...
   При свете занимающегося утра Савелий разглядел привалившегося к стене
товарища. Почему он сидит в такой странной позе? Где его рюкзак? Ах  да,
Лешкин рюкзак они потеряли еще во время камнепада. Но второй рюкзак цел.
Там, в боковом кармане, должен  лежать  шоколад  и  курага  в  маленьком
пакете. Тетка Сима  присылала  маме  курагу  из  Ферганы.  Надо  достать
шоколад и поесть. Надо идти. Савелий начал суетливо шарить  вокруг  себя
руками, попытался двинуть ногой. Колено, как ни  странно,  сгибалось,  и
даже почти безболезненно. А вот дальше - как будто кто-то  привязал  ему
пониже колена кусок бетонной сваи.
   - Порядок, Леха, сейчас завтракать будем. - Отчаянная попытка придать
охрипшему голосу малость бодрости.
   В пещере  было  почти  светло.  Откуда-то  снизу,  с  ледяного  пола,
наверное, начал подниматься, затапливая все вокруг, бесформенный,  дикий
у