моем небе не каждый день"{698}.
     Я  не  знала тогда этих слов,  но чувствовала,  что я  нужна ему такая,
какая я  есть,  и  все-таки после моей тяжелой болезни в  1902 году я  опять
серьезно говорила с нашими директорами о своем уходе из театра, но встретила
сильный  отпор.  Антон  Павлович тоже  восставал,  хотя  и  воздерживался от
окончательного решения.  Я понимала причину его сдержанности,  но никогда мы
не трогали ее словами и не говорили о том, что мешало нам до конца соединить
жизнь,   и   только  в   письмах  у  меня  появлялись  недоговоренности,   и
подозрительность, и иногда раздражение.
     Так  и  потекла жизнь  -  урывками,  с  учащенной перепиской в  периоды
разлуки.
     С  этой поры жизнь Антона Павловича больше,  чем прежде,  делится между
Москвой и  Ялтой.  Начались частые встречи и проводы на Курском вокзале и на
вокзале в Севастополе.  В Ялте ему "надо" было жить, в /699/ Москву "тянуло"
все  время.   Хотелось  быть  ближе  к  жизни,  наблюдать  ее,  чувствовать,
участвовать в ней, хотелось видеть людей, которые хотя иногда и утомляли его
своими разговорами,  но  без которых он  жить не  мог:  не в  его силах было
отказывать человеку, который пришел с тем, чтобы повидать его и побеседовать
с ним.
     В  Ялте  привлекали  сначала  только  постройка  дома,  разбивка  сада,
устройство жизни,  а  впоследствии он свыкся с ней,  хотя и называл ее своей
"теплой Сибирью".  В  Москву все  время  стремился,  стремился быть  ближе к
театру,  быть среди актеров,  ходить на репетиции, болтать, шутить, смотреть
спектакли,   любил  пройтись  по  Петровке,  по  Кузнецкому,  посмотреть  на
магазины, на толпу. Но в самый живой период московской жизни ему приходилось
быть вдали от нее. Только зиму 1903-1904 года доктора разрешили ему провести
в  столице,  и  как он радовался и  умилялся на настоящую московскую снежную
зиму,  радовался,  что можно ходить на  репетиции,  радовался,  как ребенок,
своей новой шубе и бобровой шапке.
     Мы эту зиму приискивали клочок земли с  домом под Москвой,  чтобы Антон
Павлович мог и  в  дальнейшем зимовать близко от нежно любимой Москвы (никто
не  думал,  что развязка так недалека).  И  вот мы поехали в  один солнечный
февральский день в Царицыно,  чтобы осмотреть маленькую усадьбу, которую нам
предлагали купить.  Обратно (не то мы опоздали на поезд,  не то его не было)
пришлось ехать на лошадях верст около тридцати. Несмотря на довольно сильный
мороз,  как  наслаждался Антон  Павлович  видом  белой,  горевшей на  солнце
равнины  и  скрипом полозьев по  крепкому,  укатанному снегу!  Точно  судьба
решила побаловать его  и  дала ему  в  последний год  жизни все те  радости,
которыми он дорожил:  и  Москву,  и зиму,  и постановку "Вишневого сада",  и
людей, которых он так любил...
     Работа над "Вишневым садом" была трудная,  мучительная,  я  бы  сказала
никак не могли понять друг друга, сговориться режиссеры с автором.
     Но  все  хорошо,  что  хорошо  кончается,  и  после  всех  препятствий,
трудностей и страданий, среди которых рождался "Вишневый сад", мы играли его
с 1904 года до наших дней и ни разу не снимали его с репертуара, /700/ между
тем как другие пьесы отдыхали по одному, по два, три года.
     "Вишневый сад" мы впервые играли 17/30 января 1904 года,  в день именин
Антона Павловича.
     Первое  представление "Вишневого  сада"  было  днем  чествования Чехова
литераторами и  друзьями{700}.  Его  это  утомляло,  он  не  любил  показных
торжеств и даже отказался приехать в театр.  Он очень волновался постановкой
"Вишневого сада" и приехал только тогда, когда за ним послали.
     Первое  представление  "Чайки"  было  торжеством  в  театре,  и  первое
представление последней его пьесы тоже было торжеством. Но как непохожи были
эти два торжества!  Было беспокойно,  в  воздухе висело что-то зловещее.  Не
знаю,   может  быть  теперь  эти   события  окрасились  так  благодаря  всем
последующим, но что не было ноты чистой радости в этот вечер 17 января - это
верно.   Антон  Павлович  очень  внимательно,   очень  серьезно  слушал  все
приветствия, но временами он вскидывал голову своим характерным движением, и
казалось,  что на все происходящее он смотрит с высоты птичьего полета,  что
он  здесь ни  при чем,  и  лицо освещалось его мягкой,  лучистой улыбкой,  и
появлялись характерные морщины  около  рта,  -  это  он,  вероятно,  услышал
что-нибудь смешное,  что он потом будет вспоминать и над чем неизменно будет
смеяться своим детским смехом.
     Вообще  Антон  Павлович  необычайно  любил  все  смешное,  все,  в  чем
чувствовался юмор, любил слушать рассказы смешные и, сидя в уголке, подперев
рукой голову, пощипывая бородку, заливался таким заразительным смехом, что я
часто,  бывало,  переставала слушать рассказчика,  воспринимая рассказ через
Антона Павловича. Он очень любил фокусников, клоунов. Помню, мы с ним как-то
в  Ялте долго стояли и не могли оторваться от всевозможных фокусов,  которые
проделывали дрессированные блохи.  Любил Антон Павлович выдумывать -  легко,
изящно и очень смешно,  это вообще характерная черта чеховской семьи. Так, в
начале нашего знакомства большую роль у  нас  играла "Наденька",  якобы жена
или невеста Антона Павловича,  и  эта "Наденька" фигурировала везде и всюду,
ничто в  наших отношениях не  обходилось без  "Наденьки",  -  она нашла себе
место и в письмах{700}. /701/
     Даже  за  несколько часов до  своей смерти он  заставил меня  смеяться,
выдумывая один  рассказ.  Это  было  в  Баденвейлере.  После трех тревожных,
тяжелых дней ему стало легче к вечеру.  Он послал меня пробежаться по парку,
так  как  я  не  отлучалась от  него эти  дни,  и  когда я  пришла,  он  все
беспокоился,  почему я  не иду ужинать,  на что я ответила,  что гонг еще не
прозвонил. Гонг, как оказалось после, мы просто прослушали, а Антон Павлович
начал  придумывать рассказ,  описывая необычайно модный  курорт,  где  много
сытых,   жирных  банкиров,  здоровых,  любящих  хорошо  поесть,  краснощеких
англичан и американцев,  и вот все они,  кто с экскурсии,  кто с катанья,  с
пешеходной прогулки -  одним словом,  отовсюду собираются с  мечтой хорошо и
сытно поесть после физической усталости дня.  И  тут вдруг оказывается,  что
повар сбежал и  ужина никакого нет,  -  и  вот  как  этот  удар  по  желудку
отразился на всех этих избалованных людях.  Я сидела,  прикорнувши на диване
после тревоги последних дней,  и  от  души смеялась.  И  в  голову не  могло
прийти, что через несколько часов я буду стоять перед телом Чехова!
     В последний год жизни у Антона Павловича была мысль написать пьесу. Она
была еще неясна, но он говорил мне, что герой пьесы - ученый, любит женщину,
которая или не  любит его,  или изменяет ему,  и  вот этот ученый уезжает на
Дальний Север.  Третий  акт  ему  представлялся именно так:  стоит  пароход,
затертый льдами,  северное сияние,  ученый одиноко стоит на палубе,  тишина,
покой и  величие ночи,  и вот на фоне северного сияния он видит:  проносится
тень любимой женщины.
     Антон Павлович тихо,  покойно отошел в  другой мир.  В  начале ночи  он
проснулся и  первый раз в  жизни сам попросил послать за доктором.  Ощущение
чего-то огромного, надвигающегося придавало всему, что я делала, необычайный
покой и  точность,  как будто кто-то уверенно вел меня.  Помню только жуткую
минуту потерянности:  ощущение близости массы людей в большом спящем отеле и
вместе с  тем чувство полной моей одинокости и  беспомощности.  Я вспомнила,
что в этом же отеле жили знакомые русские студенты - два брата, и вот одного
я  попросила сбегать за доктором,  сама пошла колоть лед,  чтобы положить на
сердце /702/ умирающему.  Я слышу,  как сейчас среди давящей тишины июльской
мучительно душной ночи звук удаляющихся шагов по скрипучему песку...
     Пришел доктор{702}, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то
значительно,   громко  сказал  доктору  по-немецки  (он   очень  мало   знал
по-немецки): "Ich sterbe..."
     Потом взял бокал,  повернул ко  мне лицо,  улыбнулся своей удивительной
улыбкой,  сказал: "Давно я не пил шампанского...", покойно выпил все до дна,
тихо лег на левый бок и  вскоре умолкнул навсегда...  И страшную тишину ночи
нарушала  только  как  вихрь  ворвавшаяся огромных  размеров  черная  ночная
бабочка,  которая  мучительно  билась  о  горящие  электрические лампочки  и
металась по комнате.
     Ушел  доктор,  среди тишины и  духоты ночи со  страшным шумом выскочила
пробка  из  недопитой бутылки шампанского...  Начало  светать,  и  вместе  с
пробуждающейся природой раздалось,  как первая панихида,  нежное, прекрасное
пение  птиц,  и  донеслись звуки органа из  ближней церкви.  Не  было  звука
людского голоса,  не  было  суеты  обыденной жизни,  были  красота,  покой и
величие смерти...
     И  у  меня сознание горя,  потери такого человека,  как Антон Павлович,
пришло только с  первыми звуками пробуждающейся жизни,  с приходом людей,  а
то,  что я  испытывала и  переживала,  стоя одна на  балконе и  глядя то  на
восходящее солнце  и  на  звенящее пробуждение природы,  то  на  прекрасное,
успокоившееся,  как бы  улыбающееся лицо Антона Павловича,  словно понявшего
что-то,  -  это для меня,  повторяю, пока остается тайной неразгаданности...
Таких минут у меня в жизни не было и не будет...

     1921-1933 гг. /703/ /704/ /705/



                                 ПРИМЕЧАНИЯ*

     ______________
     * Письма и ссылки на произведения А.П.Чехова даются по Полному собранию
сочинений и  писем  А.П.Чехова,  М.  1944-1951.  Ссылки  на  места  хранения
неопубликованных  рукописей   и   документов  -   со   следующими  условными
сокращениями:

     Архив Академии наук СССР - ААН
     Гос. библиотека СССР имени В.И.Ленина - ГБЛ
     Гос. публичная библиотека имени M.E.Салтыкова-Щедрина - ГПБ
     Гос. театральный музей им. А.С.Бахрушина - ГТМ
     Институт русской литературы Академии наук СССР (Пушкинский дом) - ИРЛИ
     Таганрогский музей А.П.Чехова - ТМЧ
     Центральный государственный архив литературы и искусства СССР - ЦГАЛИ

     Тексты воспоминаний, примечания к ним (за исключением оговоренных ниже)
и указатель имен подготовила Н.И.Гитович. (И.В.Федоровым подготовлены тексты
воспоминаний  М.П.Чехова,   И.Е.Репина,   И.Н.Потапенко,  С.Я.Елпатьевского,
Г.И.Россолимо,   О.Л.Книппер-Чеховой  и  примечания  к  ним;   А.Л.Лессом  -
воспоминания Л.Н.Шаповалова.)
     Использованные  в   примечаниях   к   воспоминаниям   M.К.Первухина   и
М.А.Членова  выдержки  из   статьи  В.Г.Короленко  и   его  неопубликованных
дневников сообщены А.В.Храбровицким.



                                 Ал.П.ЧЕХОВ

                        [ИЗ ДЕТСКИХ ЛЕТ А.П.ЧЕХОВА]

     Чехов  Александр  Павлович  (1855-1913)  -   старший  брат  А.П.Чехова,
журналист и беллетрист.  Окончил физико-математический факультет Московского
университета по естественному и математическому отделениям.
     Литературную  деятельность  начал  в  студенческие  годы  в  московских
юмористических журналах  и  газетах.  С  1886  года  -  постоянный сотрудник
"Нового времени",  где  печатал свои  рассказы,  /706/  очерки  и  статьи по
различным  общественно-бытовым  вопросам.  Сотрудничал также  в  "Осколках",
"Новостях дня",  "Новороссийском телеграфе" и др. изданиях под псевдонимами:
А.Седой,  Алоэ,  Агафопод,  Агафопод  Единицын.  Отдельными изданиями вышли:
"Святочные  рассказы",   Спб.   1897;  "Княжеские  бриллианты",  Спб.  1904;
"Коняга",  Спб.  1913,  и др. Несколько книг посвящено специальным вопросам:
"Исторический очерк  пожарного дела  в  России",  Спб.  1892;  "Алкоголизм и
возможная с ним борьба",  Спб. 1897, и др. Некоторое время Ал.П.Чехов служил
в таможнях в Таганроге,  Новороссийске и Петербурге. Был редактором журналов
"Слепец",   "Пожарный",   "Вестник   российского  общества   покровительства
животным".
     Детство и гимназические годы Александра Павловича протекли,  так же как
и Чехова, в Таганроге. Об этих годах жизни он впоследствии написал несколько
очерков-воспоминаний: "Чехов в греческой школе" ("Вестник Европы", 1907, кн.
IV);  "А.П.Чехов -  певчий" ("Вестник Европы", 1907, кн. X); "Антон Павлович
Чехов -  лавочник" ("Вестник Европы",  1908,  кн. XI); "В гостях у дедушки и
бабушки" (Спб. 1912); "Из детства Антона Павловича Чехова" (Спб. 1912).
     Имеются   также   воспоминания  Ал.П.Чехова:   "Первый  паспорт  Антона
Павловича Чехова" ("Русское богатство",  1911,  Э 3) и "В Мелихове" ("Нива",
1914, Э 26).
     Ал.П.Чехов состоял в  постоянной переписке с  Чеховым.  Известны двести
писем к нему Чехова (за 1875-1904 годы). Письма Ал.П.Чехова изданы отдельной
книгой ("Письма А.П.Чехову его брата Александра Чехова", М. 1939), в которую
вошли триста девятнадцать писем за  те  же годы.  Некоторое количество писем
Ал.П.Чехова к Чехову осталось неопубликованным. Хранятся в ГБЛ.
     Публикуемые здесь воспоминания ["Из детских лет А.П.Чехова"] объединяют
два  очерка:  "Антон Павлович Чехов  -  лавочник" и  "А.П.Чехов  -  певчий".
Печатаются по текстам, опубликованным в "Вестнике Европы".
     Эти  воспоминания Ал.П.Чехова  вызвали  возражения со  стороны  младших
членов семьи Чеховых,  которые считали,  что  в  них  сильно сгущены мрачные
краски их детства.  См.  М.П.Чехов.  Вокруг Чехова,  М.-  Л.  1933, стр. 36;
М.П.Чехова.   Из  далекого  прошлого.   Запись  Н.А.Сысоева  (ГБЛ);   письмо
И.П.Чехова к М.П.Чеховой от 20 сентября 1909 года (ГБЛ).
     Однако  воспоминания Александра Павловича  совпадают  с  высказываниями
самого Чехова как в письмах, так и в его рассказах современникам. /707/
     В письме Ал.П.Чехову от 2 января 1889 года Чехов писал: "...деспотизм и
ложь  сгубили  молодость твоей  матери.  Деспотизм и  ложь  исковеркали наше
детство до такой степени,  что тошно и  страшно вспоминать".  И позднее -  9
марта 1892 года,  И.Л.Щеглову,  -  в ответ на его восторженный отзыв о школе
профессора  С.А.Рачинского,  сторонника  религиозного воспитания  детей:  "Я
получил  в  детстве  религиозное  образование и  такое  же  воспитание  -  с
церковным пением,  с  чтением  апостола  и  кафизм  в  церкви,  с  исправным
посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колокольне.
И  что же?  Когда я теперь вспоминаю о своем детстве,  то оно представляется
мне довольно мрачным,  религии у меня теперь нет. Знаете, когда, бывало, я и
два  мои брата среди церкви пели трио "Да исправится" или же  "Архангельский
глас",  на нас все смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же в
это время чувствовали себя маленькими каторжниками.  Да, милый! Рачинского я
понимаю,  но  детей,  которые учатся у  него,  я  не знаю.  Их души для меня
потемки.  Если в  их  душах радость,  то  они счастливее меня и  братьев,  у
которых  детство  было  страданием".  По  поводу  полученного им  в  детстве
религиозного воспитания Чехов писал также А.С.Суворину 17  марта 1892  года:
"Вообще,  в  так  называемом религиозном воспитании не  обходится  дело  без
ширмочки,  которая недоступна оку постороннего.  За ширмочкой истязуют, а по
сю сторону улыбаются и  умиляются".  В  письме Ал.П.Чехову от 4  апреля 1893
года имеются такие слова:  "Детство отравлено у  нас ужасами..."  (Фраза эта
отсутствует в  тексте письма Чехова,  опубликованного по  копии  в  томе  16
Полного  собрания  сочинений  и  писем.  Она  обнаружена в  подлиннике этого
письма, поступившего в Архив ИРЛИ уже после выхода Полн. собр. соч.).
     По  воспоминаниям  Вл.И.Немировича  Данченко,   Чехов  никогда  не  мог
простить отцу, что тот его в детстве сек (см. стр. 42).
     А.С.Лазарев-Грузинский писал  H.M.Ежову  11-12  января 1887  года,  что
Чехов  рассказывал о  "пройденной им  суровой школе  жизни:  был  в  певчих,
торговал, мерз на морозе и т.д. и т.д." (ЦГАЛИ).
     В  мемуарах "Антон  Чехов  и  литературная Москва 80-х  и  90-х  годов"
(ЦГАЛИ),  в главе об Ал.П.Чехове,  А.С.Лазарев-Грузинский писал:  "Интересны
воспоминания о детстве Антона Чехова,  напечатанные Александром Павловичем в
"Вестнике Европы" и др.  журналах.  Их обвиняли в сгущении черных красок,  в
преувеличении отрицательных черт в характере отца.  Это едва ли справедливо.
То  же  самое  я  слышал  от  Николая  Чехова,  который много  и  откровенно
рассказывал мне о тех тяжелых условиях, в которых росли братья Чеховы. /708/
     Николай  Чехов,  который  мне  очень  нравился,  был  кротким  и  милым
человеком,  но и  он весь вспыхивал и загорался гневом,  когда ему случалось
касаться самодурства отца".
     Старшие   братья,   очевидно,   острее   чувствовали  тяжесть  семейной
обстановки,  которая  ко  времени сознательной жизни  младших уже  несколько
смягчилась.  Еще  в  1898  году  Ал.П.Чехов  в  письме  к  Михаилу Павловичу
вспоминал таганрогский период их  жизни:  "Что это была за дьявольщина.  Это
было  сплошное  татарское  иго  без  просвета,   с   торговой  депутацией  и
стремлением к медалям во главе. Медаль! Какую она роль играла в нашей семье.
Мозга не  было,  а  честолюбие было громадное.  Из-за медали и  детство наше
погибло... С давящей тоской я оглядываюсь на свое детство" (ГБЛ).

     Стр.  63.  ...перевез семью.  - См. воспоминания М.П.Чехова на стр. 75,
81-82.
     Стр.  67. ...система преподавания... толстовская... - В 1865-1880 годах
министром  народного  просвещения был  Д.А.Толстой,  проводивший реакционную
систему преподавания.
     Стр.  68.  ...последние годы -  ошибка:  не последние годы, а последние
месяцы.



        "М.П.ЧЕХОВ"

        "АНТОН ЧЕХОВ НА КАНИКУЛАХ"

     Чехов  Михаил  Павлович (1865-1936)  -  младший брат  Чехова,  юрист  и
писатель.  Сотрудничал в изданиях:  "Детское чтение",  "Друг детей", "Свет и
тени", "Новости дня", "Будильник" под псевдонимами: М.Богемский, Капитан Кук
и др.  Отдельными изданиями (в 1903-1906 гг.) выходили некоторые его повести
и  сборник "Очерки и  рассказы" (Спб.  1905 и 1907).  Ему принадлежит первый
биографический очерк  о  Чехове  (напечатан  в  шеститомном издании  "Письма
А.П.Чехова" под  редакцией М.П.Чеховой,  М.  1912-1916).  Автор ряда работ о
Чехове  биографического характера ("Антон Чехов  и  его  сюжеты",  М.  1924;
"Вокруг Чехова", М. 1933 и 1959, и др.). Известно сорок одно письмо Чехова к
Михаилу Павловичу (1879-1903 гг.). Все письма к Чехову Михаила Павловича (за
исключением двух,  хранящихся в  Архиве А.П.Чехова -  ГБЛ)  находятся в  его
семейном архиве, у сына его, Сергея Михайловича.
     Печатается  по  тексту,  опубликованному в  "Чеховском сборнике",  изд.
"Об-ва А.П.Чехова и его эпохи", М. 1929.

     Стр.  75. ...пять братьев и одна сестра... - Александр, Николай, Антон,
Иван, Михаил и Мария Чеховы. /709/
     Стр.  83.  ...в  усадьбу...  -  Усадьба Зембулатова -  хутор Котломино,
недалеко от Таганрога.
     Стр.  84.  ...брата нашей тетушки Марфы Ивановны...  -  Имеется в  виду
И.И.Лобода, брат М.И.Морозовой.
     ..."Свадебный сезон".  -  Напечатано в журнале "Зритель", 1881, Э 18. В
карикатурных зарисовках  узнали  себя  таганрогские родственники и  знакомые
Чеховых.
     Стр. 86. "Здесь и полиция..." - из рассказа Чехова "В суде".
     Стр.  92.  "Я в  Абхазии..."  -  из письма А.С.Суворину от 25 июля 1888
года.
     ..."красная свитка".  -  См.  повесть Н.В.Гоголя  "Сорочинская ярмарка"
(1831).
     ...писал А.Н.Плещееву - 27 августа 1888 года.
     Стр.  96...  инсценированных его рассказов. - По поводу одного из таких
спектаклей,  15 июля 1891 года,  Чеховым написана шуточная рецензия (см.  т.
7).



        "В.А.СИМОВ"

        "ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О ЧЕХОВЕ"

     Симов  Виктор Андреевич (1858-1935) -  художник,  декоратор Московского
Художественного театра со дня его основания; заслуженный деятель искусств.
     В.А.Симовым   написаны   декорации  к   пьесам   Чехова,   поставленным
Художественным театром при  жизни  писателя.  В  Архи