ти, в главах о мориске Рикоте) и в "Английской испанке" Сервантеса, в
новелле "Мученик чести" и во многих драмах Лопе. Борьба  за  гуманистическую
терпимость  распространялась  и  на  защиту  индейцев,  и   на   объективное
изображение протестантов  (нидерландцев  и  англичан),  на  защиту  "свободы
совести". Блестящих примеров много, и кроме Сервантеса и Лопе -  Лас  Касас,
Эрсилья, испано-индеец Инка Гарсиласо де ла Вега, сам Кальдерой,  начиная  с
ранних драм "Осада Бреда"  (1625)  ("...  и  пусть  каждый  сможет  спокойно
исповедовать  свою  веру")  и  "Английская  схизма"  (1627),  где   раскрыта
экономическая невозможность контрреформы в Англии, и до позднейших аутос.
     К гуманистической традиции принадлежит и старший современник Сервантеса
Перес де Ита (1544?-1619?), у которого Кальдерон почерпнул основную сюжетную
канву. Хинес Перес де Ита, сам жертва  нападений  мавров  и  участник  войны
против  морисков,  написал  среди  других  две  книги,  объединяемые   общим
заголовком "История гражданских войн в Гранаде". Первая из них, исторический
роман "Повесть о Сегр_и_ и Абенсеррахах, мавританских  рыцарях  из  Гранады"
(1595), была по-русски в 1981 г. издана в серии "Литературные памятники"  (о
промавританской  традиции  см.  с.  267  и  ел.).  Вторая  часть  (1619)   -
действительно хроника альпухаррской войны,  содержит  эпизод  о  Тусан_и_  и
завершается мужественным выступлением автора  против  изгнания  морисков  из
Испании в 1600-1610-е годы.
     Итак, самая, как теперь  бы  сказали,  "интернационалистическая"  драма
XVII в., чтобы  ей  не  сузиться  до  какой-то  антииспанской  памфлетности,
спасена тем, что мотивы мести Тусан_и_ испанскому солдату за  убийство  жены
поняты, одобрены, и он пощажен испанским командованием.
     Пусть Тусан_и_, свершающий невероятное, такой же герой барокко, как дон
Фернандо, Стойкий принц, а  заглавие  "Любовь  после  самой  смерти"  отдает
трансцендентальностью и выделяет одну из основных идей барокко о победе воли
и духа вопреки всему и над любыми  препятствиями,  драма  не  двуфокусна.  У
Тусани нет  расщепления  дона  Фернандо  между  героической  одержимостью  и
ощущением ценности личного чувства, любви, нет расщепления Сехисмундо  между
идеей, что жизнь есть  сон,  и  непроходящей  памятью  о  Росауре.  Драма  в
пределах,  возможных  у  поэта  барокко,  более  ренессансна.  Можно  искать
аналогии в "Ромео и Джульетте", в "Антонии и Клеопатре",  в  "Цимбелине",  а
особенно у Лопе в "Звезде Севильи".
     Пусть любовь оказалась сильнее самой смерти,  пусть  по  просьбе  вдовы
руководителя подавленного восстания Исабели, сестры Тусани, он прощен, - что
у него осталось в жизни?
     Дон Хуан произносит блистательное заключение:

                         Пленительная Исабель,
                         Ты попросила слишком мало;
                         Встань, Тусани прощен. Да будет
                         Записано на бронзе славы
                         Деянье лучшее любви,
                         Какое только было в мире.

     Во времена Кальдерона спектакли шли днем. В современном театре за этими
словами  следовало  бы  погасить  свет:  ведь  сделано   все   возможное   и
невозможное,  а  мрак  трагического  пребывает,  тот  весьма  реальный  мрак
жизненно трагического, который роднит некоторые  драмы  барокко  с  поздними
драмами  Ренессанса.  Кальдерон  подходит  здесь   к   тому   синтетическому
направлению XVII в., к линии Тирсо - Мольер, Веласкес -  Рембрандт,  которая
умела изобразить все, и свет и тьму эпохи,  изобразить  в  ракурсе  реальной
общественной перспективы, но задачу конкретного изображения этой перспективы
могла лишь завещать будущим временам.
     В чем же залог перспективы в драме Кальдерона -  в  земной  возможности
такой непреоборимой воли, такого подвига: "Любовь после самой смерти"...


        ^T5^U
        ^TИСТОРИЧЕСКИЕ ДРАМЫ "ЛУИС ПЕРЕС ГАЛИСИЕЦ" И "САЛАМЕЙСКИЙ АЛЬКАЛЬД"^U

     В почти  точном  совпадении  с  хронологией  переводов  мы  подходим  к
историческим драмам, работа Бальмонта над которыми была завершена в 1919  г.
и которые у нас публикуются впервые.
     По отношению к Кальдерону трудно настаивать на  отделении  исторических
драм от философских, отличающихся лишь большим значением в конфликте широких
проблем, по отношению к которым собственно исторические  события  отходят  с
нынешней точки зрения - на второй план. Но для современного Кальдерону и  не
относившегося к числу высокообразованных зрителю "Любовь после смерти"  была
и школой истории и курсом философского и морального мышления, соединенными в
чарующем по своему характеру  поэтическом  восприятии.  Вероятно,  Кальдерон
тоже не задумывался над вопросами жанровой нюансировки своих пьес.
     Говоря о Стойком принце, надо иметь в виду, что если изгоя и разбойника
Эусебио все же поддерживает благочестие, хотя и особого нецерковного  толка,
то этого никак не скажешь о мориске Тусан_и_ и  о  внерелигиозной  стойкости
главного героя "Луиса Переса Галисийца"  и  его  испанских  и  португальских
друзей.
     В драме барокко  этот  образ  относится  к  числу  наиболее  наглядных,
динамичных, завершенных изображений все  еще  жившего  ренессансного  идеала
человека. Хотя Луис Перес в безвыходном конфликте с испанским  государством,
он светится, как молодые люди у Рафаэля и  Микеланджело.  Он  более  реально
жизненно активен, чем витязи, в которых Ариосто полнее  выразил,  чем  прямо
изобразил ренессансное горение.
     Разница в том, что ситуация неренессансна. Она  не  сломила  героя,  но
обещанной второй части нет, и это закономерно. Эусебио жил  среди  чудес,  и
то, что его посмертные просьбы выполнены, не удивляет: важно, что в конечном
счете правым оказывается отлученный от  церкви  и  поставленный  вне  закона
человек. Стойкий принц "обязал небо" "выполнить свое обязательство" (cumplir
su homenaje), и хотя это неслыханно дерзкое пренебрежение  богословием,  оно
проскальзывало в череде подвигов Стойкого  принца,  скрадывалось  апофеозом.
Тусанй героическим и бесстрашным осуществлением мести испанскому  солдату  и
таким  же  рассказом  о  том,   что   он   сделал,   пробудил   восторг   во
врагах-испанцах, но этими врагами были входившие в легенду военачальники дон
Лопе де Фигероа  и  сам  дон  Хуан  Австрийский,  скошенный  в  31  год  (не
филипповской ли?) скоротечной лихорадкой.
     В лице Луиса Переса сознающий  свое  человеческое  достоинство  и  свои
гражданские права испанский ренессансный рыцарь не по своей воле, не как Дон
Кихот, втягивается с горсткой друзей, в том числе смелых  женщин,  в  тяжкое
единоборство с госудаственной машиной  во  главе  с  королем.  Эта  ситуация
нисколько внутренне не надломила Луиса Переса. Когда это необходимо, он  сам
решает все и решается на все. Он поступает так, как ему велят его взгляды на
дружбу и на честь, не считаясь с тем, что подвергает свою  жизнь  и  свободу
опасности. Он стойче Стойкого принца  в  том  отношении,  что  тот  свободно
принимает мученичество за отчизну и веру, Луис  Перес  ради  дружбы  и  ради
своего человеческого достоинства идет  на  смертельную  борьбу  с  испанской
королевской полицией  и  судом.  Это  борьба  большого  масштаба.  Хотя  она
внутренне оправдана идеей личного достоинства  человека,  она  по  упорству,
активности, числу жертв постепенно принимает характер мятежа против  короля.
Что задета власть Филиппа II, с фанатичной прямотой со сцены  объявляет  сам
главный судья, который казнить мятежника клянется "жизнью  короля"  (Por  la
vida del геу...,  С.,  1,  309).  Причем  правота  галисийца  против  короля
Испании, ясная герою, его  друзьям,  достойнейшим  из  врагов,  и,  конечно,
зрителю, отчаянней правоты крестьян Фуэнте Овехуны или алькальда Саламеи. Те
казнят  или  убивают  хотя   и   представляющего   власть,   но   одного   и
непосредственного обидчика. Луис  Перес  защищает  человеческое  достоинство
наступательно - пресекая попытки  власти  осуществить  предписанную  законом
процедуру и до того как эти попытки привели к жертвам. В пьесе, существующей
лишь в своей I части (не на сцене  же  было  капитулировать  Филиппу  II  во
второй?), гибнут лишь те, кто находится на королевской службе. В драме все -
безусловно. Когда Луис Перес узнает, что в судебном деле  против  него  есть
ложные показания, то герой, оставив на страже друга,  врывается  в  судебное
присутствие и на глазах у судьи вырывает лживые листки из дела.
     Однако в более поздние годы (ок. 1645), когда конфликт  короля  Филиппа
IV с нацией достиг  предельного  накала,  когда  осуществилось  освобождение
Португалии и Каталонское восстание, а власти  вдобавок  пытались  упразднить
театр в Испании, Кальдерон создал знаменитую драму  "Саламейский  алькальд".
Она вписывается в ряд народно-революционных  драм  Золотого  века  испанской
литературы, таких, как "Фуэнте Овехуна", "Перибаньес и командор Оканьи" Лопе
де  Веги,  "Королю  нельзя  быть  отцом"  Рохаса,  "Преследуемый   государь"
Бельмонте,  Морето  и  Мартинеса,  "Господь  вершит   справедливость   всем"
Франсиско де Вильегаса и др.
     Даже  в  век  наиболее  полного  затмения  славы  Кальдерона,  в  эпоху
Просвещения, "Саламейский алькальд", может быть в еще большей  степени,  чем
"Жизнь есть сон", жил в переводах, переработках,  постановках  за  пределами
Испании.
     В  основе  сюжета  драмы  Кальдерона   подлинное   событие   1580   г.,
зафиксированное в архивной записи в Саламее-де-ла-Серена (провинция  Бадахос
в  Эстремадуре),  уже  обработанное  Лопе  де  Вегой  в  драме,  от  которой
сохранилась, судя по иному  характеру  строфики,  чья-то  чужая  одноименная
переработка. Кальдерон, вероятно, знал (видел, читал список?) и драму Лопе и
ее переработку.
     "Саламейский алькальд" полон стихов-эмблем и  ситуаций-эмблем.  Капитан
дон Альваро де Атайде под обманным предлогом вторгся в женскую половину дома
Креспо и, встретив сопротивление брата Исабели, молодого Хуана, нагло кричит
ему:

                        Крестьянин честь свою имеет?

                                    Хуан

                        Совсем такую же, как ваша.
                        И пахаря не будь, не будет
                        И капитана на земле.

     Резню останавливает лишь неожиданное прибытие  генерала  дона  Лопе  де
Фигероа, быстрого на решения: "Мужчин, и женщин, дом, всех к черту..."
     Когда ситуация будто разрешается, дон Лопе наедине спрашивает  у  Педро
Креспо (отца), известно ли ему, что перед ним был капитан?

                                   Креспо

                        Свидетель Бог, вполне известно,
                        Но будь он даже генерал,
                        Когда б моей коснулся чести,
                        Его убил бы.

                                  Дон Лопе

                                      Кто посмел бы
                        И у последнего солдата
                        Хоть нитку тронуть на плаще,
                        Его повесил бы немедля.

                                   Креспо

                        И если б кто посмел у чести
                        Моей задеть хотя пылинку,
                        Его повесил бы сейчас.

     Дон Лопе напоминает, что крестьянин обязан терпеть  повинность;  Креспо
заявляет о готовности отдать именье, жизнь, -

                        Но честь - имущество души,
                        И над душой лишь Бог властитель.

     Уже видно, какая ситуация складывается в  драме,  и  еще  раз  понятно,
какова, по Кальдерону, его антиконтрреформационная вера, призванная защитить
от высших сословий и от их государства достоинство человека из народа, а  не
гнуть его ярмом, как хотел великий инквизитор у Достоевского.
     В "Фуэнте Овехуне"  восставшие  крестьяне  убивают  феодала-насильника,
мятежного по отношению к  короне.  Но  Фердинанд  и  Исабелла  выступают  не
столько объединителями Испании, сколько первыми дворянами  государства.  Они
из классовой солидарности приказывают подвергнуть крестьян поголовной пытке,
чтобы установить и наказать непосредственных  убийц  мятежника.  Королевская
власть в "медовый месяц" объединения сама сплачивает крестьян  против  своей
политики, сама создает предпосылки для того, что Лопе де Вега назвал "grande
revolucion". Ни женщины, ни дети под пыткой не выдают зачинщиков  и  твердят
только мирное имя  всего  селения:  "Фуэнте  Овехуна"  ("Овечий  источник").
Первой опоминается  Исабелла  Кастильская,  предлагая  замирить  крестьян  и
превратить героическое местечко в государственный домен, подвластный  только
короне. Драма Лопе, хотя  речь  идет  о  восстании  против  одного  феодала,
показывает и потенциальную широту событий и с необыкновенным  воодушевлением
воссоздает  атмосферу   революционного   действия.   Не   случайно   историю
непосредственно советского театра иногда исчисляют с постановки в 1919 г.  в
Киеве Марджановым  именно  этого  произведения.  Позже  "Фуэнте  Овехуна"  и
"Саламейский алькальд" стали литературными  эмблемами  народно-революционной
войны 1936-1939 г. в Испании.
     По сравнению с неуемной  динамикой  событий  у  Лопе  драма  Кальдерона
"ситуационнее",   монументальнее.   Действия   саламейского   алькальда    и
стекающихся к  нему  вооруженных  крестьян  открывают  раскол  всей  страны,
дошедший в данном случае до вооруженного противостояния крестьян  и  дворян,
народа  и  королевской   армии   во   главе   со   знаменитым   полководцем,
распорядившимся применить ее мощь - вырезать и жечь сопротивляющееся селение
целиком:

                                  Дон Лопе

                        Здесь капитан в тюрьме вот этой.
                        Солдаты, ежели откажут
                        Его нам выдать, подожгите
                        Тюрьму, а если все село
                        В защиту встанет, сжечь селенье...

                                  Солдаты

                        Смерть мужикам!

                                  Дон Лопе

                        Там к ним подмога подоспела.
                        Взломать тюрьму, сломите двери.

     В эту не самую удачную для него  минуту  прибывает  король  Филипп  II.
Некоторые старые издания, в том  числе  то,  которым  пользовался  Бальмонт,
помещали здесь ремарку, объясняющую вынужденность дальнейших решений короля,
если он не хотел в момент португальского похода угрозы "grande revolucion" в
тылу: "Выходят солдаты, и дон Лопе _с одной стороны_; и _с  другой_  Король,
Креспо, крестьяне и свита". Победа крестьян заложена в  такой  ремарке,  где
король оказывается на той же стороне, что крестьяне и их алькальд.
     В "Фуэнте Овехуне" на первом плане  горячая  молодежь,  сама  пламенная
Лауренсия, на виду -  действие,  отчетливо  выявляющее  противостояние  двух
Испании. В "Саламейском  алькальде"  на  первом  плане  пожилой  крестьянин,
умудренный ходок  за  мужицкие  нужды,  избираемый  в  самый  нужный  момент
алькальдом, т. е.  на  первом  плане  не  бег  действия,  а  противостояние,
чреватое всеобщим столкновением и "grande  revolution".  Кальдерон  понимал,
что он пишет. Креспо размышляет: нас "нужно не только учить, //  Как  биться
ловко и красиво, // А почему, за что нам  биться..."  По  сравнению  с  этой
проблемой   и   с   внутренним   действием    -    поединком    воплощающего
военноадминистративную  дворянскую  верхушку  доном  Лопе   и   крестьянским
избранником алькальдом Педро Креспо  -  остальное  как  бы  раскрытие  этого
конфликта.
     Бесчинства армии  на  собственной  территории,  изнасилование  наглецом
капитаном Исабели Креспо,  внутренне  развитой  и  душевно  богатой  (как  у
крестьян Фуэнте Овехуны, у нее высокоренессансное представление о любви: она
"есть чувство красоты, к  которой  испытываешь  уважение..."),  Исабели,  не
готовой, однако, как Лауренсия у  Лопе,  поднять  меч  на  нового  Олоферна,
вводят в самое  главное.  Едва  узнав  о  несчастии,  Педро  Креспо  получил
известие, что избран алькальдом, и ему вручают жезл правосудия. Он  смиренно
просит капитана смыть бесчестье браком,  но  когда  в  ответ  сыплются  одни
оскорбления и насмешки, берет жезл и со своими мужиками вершит суд.  Капитан
такому суду неподсуден, но крестьяне знают, "_почему, за что нам биться_", и
поскольку под угрозой возвращения дона Лопе с  войсками  и  прибытия  короля
медлить нельзя, капитана судят и казнят не подобающим для дворянина  образом
- удушением в гарроте (деревянной удавке).
     Эту картину - удавленного капитана - королю и дону Лопе  еще  предстоит
увидеть. В первом издании (1651)  Кальдерон  или  молва  дали  драме  совсем
зловещее заглавие: "El garrote mas bien dado". Интеллигентнейший перевод был
бы "Никто не казнил справедливее", а  более  близкий  к  кошмарно-гойевскому
смыслу - "Удавлен поделом"...
     Избрать такой, хотя общеизвестный, сюжет для сцены можно было в большом
гневе и в условиях всеобщего брожения  в  Испании  1640-х  годов.  Отпадение
Португалии от Испании в 1640 г. аннулировало единственное успешно - с  точки
зрения Филиппа  II  -  доведенное  им  до  конца  крупнейшее  завоевательное
мероприятие. Тогда, в 1580 г., давлением, оружием, подкупом он добился,  что
его как сына португальской принцессы признали королем Португалии, а значит и
ее  гигантских  владений  в  Африке,  Индии,  Индонезии   и   Бразилии.   По
протяженности обитаемой береговой линии от  соединения  владений  Испании  и
Португалии получилась величайшая империя за всю  историю  человечества.  Это
погубило  Испанию,  ибо  страна  во  многом  превратилась  в  паразитический
придаток, призванный править этой империей,  притом  экономически  никак  не
обоснованными чудовищными мерами принуждения. Филипп II видел "славу", а  об
объеме скрытой в ней  катастрофы  не  задумывался.  Однако  непосредственные
опасности - необходимость держать войска в Португалии и другие - он понимал.
Поэтому осложнять ситуацию неожиданным конфликтом со своими  же  кастильцами
или эстремадурцами на пути в скрыто бурлившую Португалию не хотел.
     Можно подумать, что Кальдерон "обыгрывает" официальное прозвание короля
"благоразумный" и заставляет его отступить перед крестьянским самосудом  над
офицером-насильником, перед логикой алькальда.  Кресло  говорит  королю:  "И
если кто // В главнейшем справедлив, что  значит,  //  Коль  погрешил  он  в
наименьшем?"
     "Благоразумный"  Филипп,  увидев  задушенного  капитана,  останавливает
репрессии против крестьян:

                        Дон Лопе, это свершено уж.
                        Смерть присудили справедливо,
                        А тот, кто в главном справедлив,
                        Грешить он может в наименьшем.
                        ...
                        Я в Португалию спешу.
                        В местечке этом оставайтесь
                        Алькальдом и притом бессменным.

     Читатель уже привык к тому, что Кальдерона надо читать  внимательно.  В
драме несколько раз упоминается о выборности  как  об  источнике  авторитета
алькальда, так что король, проявив неслыханную  милость,  все  же  подпортил
хоть "в наименьшем", утвердив алькальда на свой монархический манер.
     Драма "Саламейский алькальд" синтезирует разные направления  литературы
XVII в. Черты барокко не доминируют  в  ней  так  явственно,  как  в  других
произведениях  Кальдерона.  Преемственность  с  Возрождением  и  с   "Фуэнте
Овехуной" - Возрождением  par  excellence  -  очевидна.  Есть  выведение  из
несомненного случая  некоей  перспективы  "на  все  времена",  типичное  для
писателей и художников-синтетистов XVII в. Есть, как мы  увидим,  и  богатый
разнообразными     персонажами     и     событиями      фон,      отличавший
пикарескно-караваджистскую линию. Наконец, есть черты  классицизма:  строгая
ура