о я здесь искал.  Но  это  не
здесь. Это не ты. Может быть, этого вообще нет на свете. - Слова выходили из
него, спотыкаясь и наступая друг другу на пятки. - От моего  присутствия  ты
не слишком счастлива. Так что я лучше пойду.
   Он попытался прочесть выражение ее лица. На нем разочарование боролось  с
облегчением - так ему показалось.
   - Когда я там, я землянин, мать. Но уже не землянин, когда возвращаюсь. Я
чувствую это, когда я здесь. Наверное, мне стоит перестать помнить это место
как свой дом.
   - Здесь и есть твой дом.
   - Нет. Больше нет. Это просто мир, где я родился. А это -  место,  где  я
жил.
   - А я - просто кто-то, кого ты знал в те времена?
   - Нет. Ты - мать. И всегда ею будешь.  Молчание  длилось  больше  минуты.
Наконец Перчевский сказал:
   - А ты даже подумать не хочешь переехать ко мне?
   - Я бы не могла. Просто не могла бы. Я могу жить, лишь где живу,  и  быть
лишь тем, что я есть. Как бы это ни было бесполезно.
   - Мама.., ты не обязана здесь стареть. У нас есть процессы омоложения...
   И в ее вопросе наконец проявился подлинный интерес:
   - Вы восстановили тайну лабораторий бессмертия?
   - Нет. Они исчезли  навеки.  Все  эти  процессы  только  обновляют  тето,
дегенерации нервов они остановить не могут. Известны они уже столетие.
   - А как вышло, что о них никто не знает?
   - Здесь? На этой перенаселенной Земле, где каждый только  и  думает,  как
настрогать побольше детей? Хотя кое-кто, наверное, знает. Может быть, кто-то
и пользуется. Это не очень большой  секрет.  Но  ведь  здесь  никто  даже  и
слушать не хочет  о  том,  что  делается  вне  планеты.  Каждый  -  участник
огромного заговора слепоты.
   - Это нечестно...
   - Это мой мир. По праву рождения я могу, если захочу, показать пальцем  и
назвать имена. Так ты поедешь со мной?
   Он подумал о Грете. И эта мысль его взбесила.
   - Нет.
   - Значит, я улетаю утром. И нет  смысла  нам  резать  друг  друга  ножами
любви.
   - Как поэтично! - Она вздохнула. - Милый мой Томми! Пиши мне. Я знаю, что
почти никогда не отвечаю, но эти письма.., от них легче. Я люблю слушать обо
всех этих местах.
   Перчевский улыбнулся:
   - Это в генах. Спасибо. Конечно, буду писать.  Ты  же  для  меня  женщина
номер один во всей вселенной.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ:

3048 Н.Э.

ОПЕРАЦИЯ "ДРАКОН", БОРТ "ДАНИОНА"

   - Алджо! Алджо! Хене ильяс! - бормотал про  себя  бен-Раби  над  узлом  с
отсоединенными трубопроводами. - Ильяс им гиало бар!
   - Что за ерунда? - удивился Маус.
   - Стих-бессмыслица. Потти  Уэлкин.  Из  "Тени  голубого  доминиона".  Там
дальше: "Нуне! Нуне! Скаттарак..."
   - Никогда о ней не слышал. Как ты думаешь, нам резать эту трубу?
   - Лучше поставим новый штуцер. Это стих  политического  протеста.  Не  из
лучших стихов автора. Сатира на Конфедерацию. Так,  по  его  мнению,  звучит
политическая речь.
   - А чего ты это вспомнил?
   - Так, захотелось. Так я сам себя сегодня  утром  ощущаю.  Как  стих  без
смысла и рифмы, в котором каждый пытается угадать смысл. И я  в  том  числе.
Вот, сделал. Что у нас дальше?
   Рядом с Маусом Эми копалась  у  себя  в  планшете.  И  подняла  на  Мойше
вопросительный взгляд.
   - Трещина в штуцере линии подачи топлива за километр отсюда.
   - УФ Бен-Раби бросил свою сумку с инструментами в электрокар и  сел  туда
же, свесив ноги. Маус устроился рядом,  и  Эми  взяла  с  места  рывком,  от
которого по всему электрокару звякнули запчасти. Она всю неделю была  зла  и
необщительна.
   - Мойше был точно так же насторожен и растерян.  Он  считал  причиной  ее
расстройства, что он не попытался ее соблазнить.
   Маус три дня молчал. Сейчас он прошептал:
   - Что между вами произошло?
   - Ничего.
   - Брось, Мойше. Я тебя слишком хорошо знаю.
   - На самом деле ничего. В этом-то и беда. - Он пожал плечами и  попытался
сменить тему:
   - Никак не могу поверить, что  мы  на  корабле.  Такое  чувство,  что  мы
вернулись в тоннели Луны-Командной.
   - А что ты хотел сказать этим стихом?
   - Что сказал. Люди пытаются меня понять. Чтобы использовать.
   Корабль и в самом деле был очень похож на Луну-Командную со  всеми  этими
длинными переходами, соединяющими узлы, которые должны были быть  огромными,
чтобы функционировать.
   - Я не понял.
   - А кто понимает? Хотя погоди. Вот,  например,  Череп  пытался  уговорить
меня перейти на их сторону...
   - И что? Меня он тоже уговаривал. Он всех уговаривал. Кажется, это  часть
их плана. Я только ему сказал, что не соответствую его цене. Не знаю ничего,
что могло бы быть ему полезным. Так что  такого?  Это  часть  спектакля.  Мы
такое уже проходили не раз.
   Бен-Раби подумал, что в этот раз есть различие. Раньше у него никогда  не
было соблазна.
   - А чего она на меня напирает? - Он дернул головой в сторону Эми.
   Маус устало рассмеялся и грустно покачал головой:
   - Мойше, Мойше, Мойше. По-твоему, это обязательно часть плана? Здорово же
припекла тебя сангарийка. Может быть, ты ей просто  нравишься.  Они  не  все
вампиры.
   - Но все они делают больно, - почти про себя пробормотал Мойше.
   - Как? А! Слушай, а ты ни разу не подумал, что у  нее  могут  быть  точно
такие же чувства?
   Бен-Раби остановился. Может  быть,  Маус  прав.  Он  умел  разбираться  в
женщинах, и сейчас  его  мнение  совпало  с  впечатлением  самого  бен-Раби,
Хотелось бы ему приобрести этот легкий, менее обязывающий  стиль  отношений.
Маус это умел и расставался с девушками, не обижая их.
   - Кстати, о женщинах. И о ней. -  Сангарийка  улыбнулась  своей  железной
улыбкой, пройдя мимо них со своей рабочей командой. - Что с ней делать?
   После демонстрации Мауса в выходной день она уже на рожон  не  лезла,  но
своего замысла не оставила.
   - Просто ждать. Мы заставляем ее нервничать. Ты думаешь, старый Череп про
нее знает? Мы можем заработать несколько  очков,  тормознув  ее,  когда  она
начнет действовать.
   - Это мысль, - сказал Маус и задумался. Когда электрокар остановился,  он
предложил:
   - А чего бы тебе сегодня вечером не прийти потрать?
   Мойше понял, что его партнер все  еще  очень  занят  попытками  выполнить
задание.
   Эми воткнула вилку электрокара в зарядную сеть.
   - Эта женщина - кто она?
   - Какая женщина? - спросил Маус искренним тоном.
   Бен-Раби осмотрел местность. Вид был такой, будто здесь недавно  бесилось
стадо слонов  Коридор  подвергся  действию  вакуума,  и  замерзшие  жидкости
разорвали трубы.
   - Мы здесь неделю провозимся, Эми. Почему мы не привезли ни  одной  трубы
на замену?
   - Контроль повреждений после ленча вышлет группу, и они привезут все, что
нам нужно. Сейчас нас интересует только вот этот трубопровод  к  реактивному
двигателю. Его нужно открыть до обеда. Ты не ответил на мой вопрос, Мойше.
   - На какой?
   - Кто эта женщина? Бен-Раби пожал плечами:
   - Кажется, Мария Гонзалес.
   - Я знаю, как ее зовут. Я хочу знать, что происходит между вами тремя.
   Бен-Раби повторил свой жест.
   - Наверное, она терпеть не может шпионов. Нас многие вычеркнули из списка
на новогодние поздравления.
   Избегая ее взгляда, он подал Маусу ключ.
   - На кого она работает?
   Вопрос застал Мойше врасплох, но он был в хорошей форме.
   - На Пауля Крауса из атмосферных систем. Он тебе  может  рассказать  все,
что ты хочешь знать. Маус хихикнул. У Эми задергался мускул на щеке.
   - Ты знаешь, что я имею в виду. Отвечай мне.
   - Спокойнее, Эми, - сказал Маус. - Слишком светишься.
   - Что?
   - Небольшой профессиональный совет, не более того. Не дави. Это на  людей
плохо действует. Они зажимаются или начинают играть с тобой в игры, уводя за
своей  ложью.  Хороший  агент  никуда  не  давит,  кроме   случаев   крайней
необходимости. У тебя ее нет. Никто никуда целый год отсюда не денется.  Так
что проще всего дать кусочкам падать, как они  хотят,  и  потом  сложить  их
вместе. - Он выбрал тон старого зубра, дающего совет новичку. - Вот  возьмем
нашу ситуацию. Дай мне  двадцатисантиметровый  латунный  штуцер,  Мойше.  Ты
знаешь, что мы - люди Флота. Мы знаем, что  ты  работаешь  на  Киндервоорта.
Ладно...
   - Я - что?
   - Не скромничай. Паяльную лампу, Мойше. И найди припой. Ты  выдаешь  себя
десять раз на дню, Эми. На эту удочку с гаечным ключом  для  левой  руки  не
попался бы самый зеленый ученик.
   Бен-Раби  не  смог  сдержать  смешка.  Эми  переворошила  все   сумки   с
инструментами в поисках этого мифического  ключа.  Потом  пошла  в  контроль
повреждений и написала там требование. Там тоже подхватили шутку и направили
ее в инструментальную.
   Естественно, она прошла краткий курс слесарного дела, но  посвященных  ей
было не обмануть.
   Она покраснела от ярости; потом на ее лице появилась слабая улыбка.
   - Я же говорила ему, что не справлюсь.
   - Он вряд ли этого от тебя и ожидал. Он знает, что мы лучше. Но  все  это
не важно. Мы сейчас от этого далеки. Два  лба  на  ремонте  труб.  Ну,  зато
теперь мы знаем, кто что. Мойше, где флюс? Так почему бы тебе не  поступать,
как мы? Не нажимай. Смотри внимательно.  Выжидай.  Все  потихоньку  сложится
само из крупиц и кусочков. В этом нет ничего неприятного. Так, на этом уроки
в шпионской школе старого дока Игараши и заседание клуба одиноких сердец  на
сегодня заканчиваются. Готовьтесь, завтра может неожиданно быть контрольная.
Ой! Черт, горячо.
   - Поосторожнее с паяльной  лампой,  безрукий!  -  сказал  Мойше.  -  Этот
тройник не того размера. Придется его как-то сужать на пару сантиметров.
   - А вот, - сказала Эми. Отметив что-то птичкой в одном из листов у себя в
планшете, она подала Мойше тройник редуктора с прицепленным к нему  номером.
- По специальному изготовлению. Видишь, я учусь. - Она рассмеялась.  -  Все,
больше вопросов нет. Маус, Мойше, так гораздо  легче.  Я  не  чувствую  себя
соглядатаем.
   - И отлично, - сказал Маус.
   Вдруг "Данион" затрясся и застонал. Бен-Раби резко  оглянулся  в  поисках
шкафчика со скафандром. Маус инстинктивно принял  защитную  стойку  и  издал
звук, подозрительно похожий на хныканье.
   - Что за чертовщина? - спросил он. - Мы разваливаемся?
   Эми снова засмеялась:
   - Это пустяки. Сдвигают ментопаруса и ловчие сети.
   - Ментопаруса? - спросил бен-Раби. - Что это такое?
   Ее улыбка погасла. Она явно проговорилась.
   - Не могу объяснить. Спроси кого-нибудь из операционного сектора.
   - А он вне пределов разрешенной для нас зоны?
   - Да.
   - Тогда понял.
   Встряска продолжалась еще полчаса. Они сделали перерыв  на  ленч,  ожидая
людей из контроля повреждений. Отчужденность Эми  по  отношению  к  бен-Раби
начала таять. Скоро они уже  болтали,  как  подростки,  которые  только  что
помирились.
   Маус со стороны легкими намеками, не хуже, чем профессиональный психолог,
уговорил Эми пригласить Мойше на следующий выходной день.
   После ужина бен-Раби отправился в каюту Мауса. Они  играли  в  шахматы  и
обсуждали, читая по губам,  предложения,  которые  Мойше  с  помощью  старых
добрых  симпатических  чернил   написал   между   строк   черновика   своего
"Иерусалима". Они также штурмовали вопрос о сангарийке, который оказался так
же упрям, как всегда.
   Наступил выходной день с его сумасшедшими шахматными  турнирами  с  утра,
спортивным ажиотажем полудня, архаистским парадом и тусовкой коллекционеров.
Бен-Раби кое-что обменял у Сварливого Джорджа, застрял над какими-то марками
и получил приличную сумму наличных  за  бабочек-мутантов  со  Старой  Земли,
которых прихватил с собой для обмена.
   Вечером они с Эми были на другом балу, на этот раз в стиле Людовика  XIV.
Он пришел в  обычной  одежде.,  а  вот  Эми  сочинила  себе  костюм  и  была
потрясающей. С бала они отправились в ее каюту, чтобы  она  переоделась.  Их
пригласила на вечеринку та же самая кузина.
   - Как ваш народ  запал  на  этот  архаизм?  -  спросил  Мойше,  пока  она
переодевалась.
   - Мы его породили, - ответила она из ванной счастливым голосом с оттенком
смеха. Она искренне веселилась весь этот день.  И  Мойше  тоже  ощущал  себя
необычайно живым и бодрым. - Он  начинается  в  яслях.  В  школе.  Когда  мы
разыгрываем историю. Мы не так давно  существуем,  чтобы  иметь  собственное
прошлое, и потому одолжили ваше.
   - Это не так. У нас одна и та же история.
   - Наверное, ты прав. Старая Земля - это история каждого, если  проследить
до корней. В общем, это школьная игра. Метод обучения. И многим юн нравится.
Одеться и играть роль - это развлекает. Но мы этим не живем. Не так, как это
бывает у некоторых, если ты понимаешь, что я имею в виду.
   - А ты помнишь Шуто? Командира того корабля, который  нас  привез.  Самый
тяжелый случай, который я только видел.
   - Исключение. Вот посмотри: многие ли так в это  уходят?  Очень  мало.  А
здесь на борту почти все - архаисты.  Понимаешь?  Это  игра.  Но  ваш  народ
играет в нее слишком серьезно. Даже страшно.
   - Что ж, согласен.
   "Интересно, - подумал он. - За эти две недели ничего не удалось увидеть в
культуре сейнеров, чего не было бы у других. Они живут заемными жизнями так,
что это не дает  вклада  в  целое.  Его  ожидания,  основанные  на  легендах
наземников, слухах и на том, что он изучал на  Луне-Командной,  были  сурово
обмануты".
   Но в словах Эми был смысл. Он узнал пока лишь очень  немногих.  Необычное
меньшинство.
   А необщительное большинство могло представлять  собой  что-нибудь  совсем
другое.
   Она вышла из ванной.
   - Застегни мне молнию, пожалуйста. - И, отвечая на вопрос, добавила:
   - Мы живем не только заемной жизнью. Просто,  во-первых,  ты  видел  пока
лишь немногих людей, как ты сам сказал. А во-вторых,  это  Флот.  Ты  же  не
станешь выносить суждение о всей Конфедерации по одному из  кораблей  Флота?
Верфи и ясли - там все  по-другому.  За  исключением  того,  что,  когда  мы
работаем, мы стараемся превратить жизнь в игру,  чтобы  оттолкнуть  скуку  и
страх. Вряд ли мы сильно отличаемся от космонавтов  Флота.  Как  бы  там  ни
было, а ты еще нас настоящих не видел. Ты только видишь нашу реакцию на вас.
   Что это за верфи такие? Все время в разговорах сейнеров они проскакивали.
У звездных рыбаков есть планета, спрятанная  где-то  в  стороне  от  больших
дорог?  Это  не  так  уж  невозможно.  В  архивах  сохранились  сведения   о
местонахождении десятков ранних поселений, разрушенных в Лунных войнах... Он
уже собрался было спросить, как вспомнил совет Мауса насчет не напирать.
   В цивилизации сейнеров было много, много больше, чем мог даже подозревать
любой житель Конфедерации. За те крохи информации, которые они с Маусом  уже
собрали, заинтересованные люди  заплатят  целое  состояние.  Если  он  будет
расширять свои познания с такой скоростью...
   То ему  дадут  по  возвращении  еще  одну  медаль.  Это  он  мог  сказать
наверняка. А он предпочел бы этот проклятый год отпуска, наконец.
   Вечеринка была точной копией предыдущей. Те же люди, та же музыка. Те  же
разговоры и споры. Только они с Эми были  на  этот  раз  другими.  Они  пили
осмотрительно и пытались понять, что с ними происходит.
   Участники вечеринки были моложе, и они с Эми  несколько  тяготились  этим
разрывом, хотя хозяйка и старалась, как  могла,  включить  их  в  общий  ход
веселья. Мойше не ощущал себя незваным - всего лишь был не в своей  тарелке.
Он подумал, что и раньше был здесь некоторой аномалией, но не заметил этого,
занятый своим.
   Это Эми организовала приглашение? Если да, то  зачем?  Очередная  интрига
Киндервоорта? И Ярл, и Маус, кажется, охотно их сводили.
   Почему он все время задает себе вопросы? И сомневается во всем? Почему  у
него такое чувство, что он теряет свое место в мире?
   Они обнимались. Пили. Тени сгущались. Они узнавали прошлое друг друга. Он
узнал, что она когда-то делала аборт  от  человека,  который  хотел  на  ней
жениться, но был ей неприятен. Он подавил искушение  спросить,  зачем  тогда
она вообще легла с ним в постель.
   Еще он узнал, что она боится  половых  сношений  из-за  какого-то  своего
недостатка. Какого? Она уклонилась от объяснения. Он не настаивал.
   Время летело. Вечеринка дошла до зенита и  катилась  дальше.  Они  с  Эми
оставались до тех пор, пока не разошлись все остальные.
   Уйти  они  боялись  больше,  чем  злоупотребить  гостеприимством.   Каюта
окружала  их  стенами  знакомой  клетки.  Взаимодействие  шло  по   правилам
вежливости по отношению к хозяйке.  Расширение  этих  пределов  выводило  за
границу безопасного.
   Но та же вежливость требовала  уйти  раньше,  чем  они  слишком  надоедят
кузине Эми.
   Неощутимая разница между прошлой  и  этой  неделей  всплыла  в  голове  у
каждого, когда они вернулись к каюте бен-Раби. Эми была напугана и не знала,
чего хочет. Он тоже. На этот раз - они  оба  знали  -  что-то  случится.  То
Самое, как называли это дети в те годы,  когда  в  нем  проснулось  ощущение
пола.
   Как дети, они  хотели  и  боялись.  Приятное  единение,  к  которому  они
стремились, таило риск мучительной боли.
   Так сказывались шрамы от грехов  прошлого.  Оба  так  боялись  повторения
старых ошибок, что почти бросили попытки строить жизнь снова.
   Мойше с легким удивлением наблюдал за  процессами  в  собственном  мозгу.
Отстраненная часть его сознания не могла понять, что происходит.  Он  вполне
благополучно пережил не одну любовную историю. Даже с сангарийкой. Откуда же
такая регрессия в подростковый возраст и смущение, как во времена Элис?
   Наступило долгое, напряженное,  неловкое  мгновение,  когда  судьба  ночи
застыла в шатком равновесии на лезвии обоюдоострого меча. Эми смотрела,  как
он медленно слезает со скутера. Потом  она  с  решительной  гримасой  ткнула
вилку скутера в зарядную сеть.
   Мойше ощутил наплыв облегчения. Она избавила его от необходимости решать.
Если что будет не так, ответственность на ней.
   Но они нервничали и  боялись.  Напряжение  проявилось  в  виде  временной
импотенции и трудного введения. Они все  время  шептались,  уговаривая  друг
друга, что все хорошо. Бен-Раби не мог не вспомнить своего первого  раза,  с
Элис. Они тогда оба были девственны.
   Тогда, как и теперь, они смогли достигнуть  главного  лишь  после  долгих
трудов. Хотя теперь задачу облегчал опыт.
   В пиковый момент Мойше ощутил у себя в паху поток теплой влаги  -  нечто,
что он раньше относил исключительно к области порнографии.
   Эми вскрикнула. Она потеряла контроль над мочевым пузырем.
   Бен-Раби, окрыленный таким оглушительным  доказательством  своих  мужских
достоинств, рассмеялся и рухнул на нее, крепко обнимая.
   Она подумала, что он смеется над ней.
   Ногти Эми вспороли его кожу, посыпались  гневные  слова.  Она  попыталась
ударить его коленом. Он откатился  в  сторону,  ошеломленно  пытаясь  что-то
сказать.
   С распущенными волосами, мокрая от пота, волоча  за  собой  мятую  мокрую
простыню, Эми вылетела в коридор. Когда бен-Раби успел влезть в  штаны,  она
уже убежала на сотню метров, забыв скутер, пытаясь  на  ходу  завернуться  в
простыню.
   - Эми, вернись! Эми! Прости меня!
   Поздно. Она не слушала. Он побежал было за ней, но остановился, когда  из
кают стали выглядывать заинтересованные лица.
   Он вернулся назад и стал думать, что же он наговорил.
   Он задел ее больное место. Должно быть, такое случалось с  ней  раньше  и
причиняло ей много горя. Вот почему она так боялась. Но все же она пришла  к
нему, надеясь на понимание.
   А он заржал.
   - Идиот! - Он швырнул подушку в стену. Потом:
   - Она должна была меня предупредить...
   Тут он понял, что именно это она и сделала - намеком.
   Надо было что-то сделать, пока ее гнев не окаменел ненавистью.
   И он пытался. Очень усердно  пытался.  Он  вернул  ее  одежду  с  длинным
извиняющимся письмом. Он звонил, но она не отвечала. Он зашел к Киндервоорту
и просил его помочь, но это тоже оказалось без толку.
   Их пути больше не пересекались. На работу он