лада не спала.
     Сквозь щель в двери Джели увидела, что комната освещена единственной свечой. Свеча озаряла фигуру тетки. Та сидела у зеркала. С чего бы это ей смотреться на себя в зеркало при свече? "Быть может, - подумала Джели, - только при таком свете она и видит в зеркале остатки своей былой красы".
     Но дело было не только в этом. В этом Джели почему-то была уверена.

***

     Что-то произошло между Джели и ее теткой. Когда именно это произошло, не смогли бы ответить ни та, ни другая, но несмышленая девушка вдруг перестала быть несмышленой.
     Собственно, этого вполне можно было ожидать. На фоне непрерывных заверений в том, что красота ее несравненна, что ее ожидает необыкновенная судьба, тщеславие Джели расцветало день ото дня пышным цветом. И если она теперь порой подтрунивала над теткой и в чем-то ее поучала, разве это не свидетельствовало о том, что тетка добилась успеха? Ведь чего добивалась Влада, как не того, чтобы обратить неопытную девочку, только-только переступившую порог пансиона, в высокосветскую даму?
     Послышалось постукивание, негромкий голос. Постукивание объяснялось просто: Джели увидела, что тетка постукивает кончиками пальцев по краю зеркала. Но если сначала Джели показалось, что тетка просто еле слышно разговаривает сама с собой, то, прислушавшись более внимательно, она поняла, что это вовсе не так.
     Голосов было два.
     Джели окинула взглядом будуар, но никого не заметила. Если в будуаре кто и находился, то этот человек очень хорошо спрятался. И тут тетка чуть-чуть повернула голову. Джели в испуге спряталась за дверь, боясь, что тетка увидит ее в зеркале, но при этом успела увидеть в зеркале лицо.
     Это было не отражение ее тетки.
     И тут Джели вдруг вспомнила, что за сон ей снился. Ей снился сон о Ринге и Рине. Джели часто размышляла о странных заверениях тетки в том, что погибший Рин-мышонок вернулся к ним в виде птицы. Но в том, что птичка Рин играла роль Рина, в этом можно было нисколько не сомневаться. Можно было также нисколько не сомневаться в том, что мышь никак не могла взять и превратиться в птицу. А во сне Джели приснились Ринг и Рин, которые как безумные носились по будуару тетки и при этом превращались в самых разнообразных существ. То Ринг был гончим псом, а Рин - лисой, то Ринг становился лошадью, а Рин - медведем, Ринг - козлом, а Рин - барашком. Они носились по кругу, переворачивали картонки и мебель, и комната оглашалась то лаем, то воем, то блеяньем. И всякий раз, в кого бы ни обращались Ринг с Рином, Джели нисколько не сомневалась в том, что именно они - те животные, которые живут рядом с ней и теткой день за днем.
     Вот такой странный сон. Что бы он мог значить?
     Но теперь не время было гадать об этом. Джели прижалась ухом к щели и стала прислушиваться к негромкому разговору.
     Тетка: - Но, мой старый друг, как же это могло случиться? Это так внезапно! Так внезапно!
     Зеркало: - Это было предсказано. Как я мог это предотвратить?
     Тетка: - И ты уезжаешь? Как же ты можешь покинуть меня одну в Агондоне, где обрел волю повелитель Зла?
     Зеркало (с упреком): - Ты думаешь, я бегу от него? Но пойми, если он появился здесь, разве он не присутствует в любом уголке королевства? Ты знаешь: я обязан присматривать за деяниями нашего мальчика. Если он не добьется успеха, нам всем конец.
     Тетка: - Но если он добьется успеха, разве это не означает моего провала?
     Зеркало: - Провала? Разве тебе пристало этого бояться? Слабая женщина, неужто твое затянувшееся существование сделало тебя дерзкой? Что же это за странное желание - прожить подольше - у той, что и так уже живет слишком долго?
     Тетка: - Старый злословец! Кто ты такой, чтобы говорить мне о том, что я зажилась на этом свете? (Рыдает.) Неужто моему царствованию так скоро пришел конец? Но мне еще столь многое нужно успеть сделать! Слишком скоро все случилось! Преждевременно!
     Зеркало: - Но разве ты не можешь теперь действовать быстро? О свадьбе говорят уже пять сезонов подряд, если не больше. Премьер-министр - если мы еще можем его так называть - будет лезть из кожи вон ради того, чтобы разжечь в подданных патриотическое рвение, столь нужное в преддверии тяжких времен. Наоборот, последние события облегчили твою задачу!
     Тетка: - О старый друг, как мало ты знаешь о женском сердце! Я надеялась трудиться мягко, незаметно и после заключения брака, а не только до него! Как еще я обеспечу столь важную для нас опору? О, мне нужно время!
     Зеркало: - Время! Ты всегда просишь еще и еще времени! Разве не достаточно его было у нас? Я думал, ты будешь только рада тому, что твоей борьбе скоро конец. О, разве я не мечтал бы поменяться местами с тобой теперь, чтобы стать тем, кому суждено скоро обратиться в прах?
     Тетка: - Бессердечный, жестокий человек! Тебе ли говорить о прахе! О, я проклинаю твою мужскую наглость! Есть в тебе что-то такое, что я презираю столь же сильно... сколь презирала я Короля Мечей!
     Зеркало (смеясь): - Будет тебе, я ведь не Король Мечей!
     Тетка: - Нет, ты - не он. Он, по глупости своей, обзавелся дамой.
     Беседа продолжалась в таком ключе еще довольно долго, но Джели мало что могла понять. В одном у нее почему-то не возникло сомнений. Разговоры о браке касались ее. И это был какой-то очень важный брак. Встревоженная и озабоченная, Джели вернулась в постель.
     Рядом с ней послышалось ласковое мурлыканье.
     - О Ринг! - прошептала Джели и протянула руку, чтобы погладить кота, и тут заметила нечто необыкновенное. Штору она оставила незакрытой. Полная луна ярко освещала комнату.
     - Ринг? - прошептала Джели.
     Она была уверена: рядом с ней на постели лежал именно Ринг. Вот только из черного он стал ослепительно белым.

***

     На следующее утро Джем проснулся в карете, катящейся по усыпанной снегом дороге. В карете он был один. Распахнув полы теплого плаща, он с любопытством осмотрел свою одежду. Роскошного платья, к которому он уже успел привыкнуть, не было и в помине. Так одет мог быть сын лавочника. Да и карета, в которой он ехал, была весьма скромная. Стенки и сиденья даже не были обиты тканью.
     На противоположном сиденье лежало письмо, запечатанное зеленым воском. Джем опасливо взял его. Письмо было адресовано ему. Охваченный смутными опасениями, он сорвал печать и прочел следующее:

     Джемэни!
     Время испытаний настало - быть может, слишком рано. Судьба всего живого лежит на наших плечах, и промедление смерти подобно. Когда ты будешь читать это письмо, ты уже будешь на пути в Зензан. У первого постоялого двора после переезда границы возница высадит тебя. Оттуда тебе предстоит добираться до столицы Зензана. Предсказано, что там ты обретешь второй кристалл, но если этому суждено будет случиться, ты должен будешь сказать пароль.
     Пароль звучит так: "ЧАС ПРОБИЛ". Кому ты должен будешь сказать эти слова - этого я тебе сказать не могу. Скажу лишь, что в тот миг, когда час действительно пробьет, тебе будет дан какой-то знак.
     Теперь же я более ничем не могу тебе помочь. Чрезвычайно важно, чтобы ты добился успеха в своей миссии, но столь же важно, чтобы ты все сделал сам, без моей помощи. Вчерашние события ускорили твой отъезд из Агондона, а это значит, что ты, вероятно, еще не вполне подготовлен к предстоящим испытаниям. И все же я уверен в том, что ты сумеешь их выдержать, что на деле постигнешь то, что не успел постичь в обучении. Злой колдун возродился, и у нас есть совсем немного времени, пока он будет собираться с силами. Молюсь о том, чтобы за это время ты успел обрести второй кристалл.
     Меня ты не увидишь до тех пор, пока не овладеешь вторым кристаллом. Но знай, что я буду наблюдать за тобой, и когда придет время, я снова буду рядом. Ты испытываешь сомнения относительно меня, но пробьет час, и твои сомнения рассеются. Не думай обо мне дурно, пока не поймешь, кто я такой и почему я вел себя так, как должен был.
     Итак, запомни: "ЧАС ПРОБИЛ".
     Твой опекун Э.

     Позднее Джем не раз перечитывал это письмо. Все время, пока он будет находиться в Зензане, он не расстанется с ним. Вынимая его из кармана, он всякий раз будет бережно разглаживать листок и всматриваться в написанное, пытаясь в очередной раз разгадать что-то такое, чего не разгадал прежде. Быть может, ему не давали покоя слова "ЧАС ПРОБИЛ". А быть может, большие раздумья вызывала фраза "кто я такой и почему повел себя так, как должен был".
     А прочитав письмо впервые, Джем уронил его на пол и стал смотреть в окно на однообразный зимний пейзаж. Уже теперь его жизнь в Агондоне казалась ему нереальной. Он пытался вспоминать о Пелле, о Бергроуве, о Чоки и Джели, но все эти образы меркли и сливались перед яркостью того ужаса, который испытал Джем, глядя на происходящее в подземном святилище. С грустью вспоминал Джем погибшего Пелла, но теперь все, кого он знал в Агондоне, казались ему погибшими.
     Кроме его опекуна. Кем же он был, этот опекун? И где Раджал?
     Джему вдруг стало ужасно одиноко.
     Карета остановилась у скромного постоялого двора, темневшего на фоне бескрайних снегов. Джем расплатился с возницей. В кармане плаща он обнаружил несколько монет. Возница даже с облучка не слез. Он смотрел в небо. Джем тоже взглянул на небо. Вечерело. Явно мог пойти снег. Но возница поехал дальше. Джем не слишком уверенно зашагал к гостинице. У него мелькнула мысль: "Я пересек границу". Он находился в другой стране. Как это казалось странно!
     Джем вошел в вестибюль. Тут никого не было, кроме мужчины в ливрее, который сидел у камина. Он сидел спиной к Джему и не сразу обернулся. Джем засмотрелся на огонь, потом перевел взгляд на окна, за которыми простирались белые поля. Грудь его царапнул чехольчик с кристаллом Короса.
     Джем кашлянул. Сидевший у камина, однако, оказался не служащим гостиницы.
     - Я - твой паж. Я ожидаю своего господина.
     И Джем, забыв обо всем, бросился в объятия Раджала и разрыдался.

Часть четвертая

НИ С МЕСТА!

ГЛАВА 50

ДВА ПИСЬМА

     Мой дорогой пасынок!
     С тяжелым сердцем (о, сколь тяжелым!) твоя любящая мачеха берется за перо. Подумать только - в своей женской простоте я надеялась, что буду писать тебе обо всяких мелочах и глупостях, о невинных радостях домашнего очага, дабы мой благородный Полтисс, храбро сражающийся на защите нашего королевства, улыбнулся бы и вспомнил о слабых женщинах, которые, не будь на свете таких отважных и сильных мужей, давно бы зачахли, словно лозы без полива. Но теперь (о жестокая судьба) какие же чувства испытаешь ты, когда я поведаю тебе о трагедии, которая постигла наше маленькое семейство? Ибо, увы (мужайся, дорогой мой Полтисс), мой скорбный долг состоит в том, чтобы поведать тебе о том, что благородное, широчайшее сердце, которое тревожным набатом откликалось на беды нашей страны, но при том не было чуждо семейных бед и радостей, - это сердце не бьется долее. О да, да, мой дорогой Полтисс, жена, которая пишет эти строки, уж не жена более, она потеряла своего супруга, а тот сын, который, роняя слезы, читает это скорбное послание, потерял своего отца.
     О сын мой! Я называю тебя сыном, ибо люблю тебя так, словно ты явился на свет из моего чрева. О сын мой, чем нам утешиться? Как нам не пасть ниц и не рыдать безутешно от такой потери? Я - слабая женщина, но я верю в тебя и знаю, горе не сломает тебя, настоящего мужчину. Наша общая вера укрепит тебя.
     С любовью к господу Агонису, навсегда остаюсь твоя мать
     УМБЕККА.
     P.S.
     Мой дорогой сын. Я понимаю, то, о чем я еще хочу тебе сообщить, может показаться тебе недостойным внимания на фоне постигшего нас несчастья. Однако я надеюсь, что это известие хоть немного утешит тебя. Дело вот в чем: за несколько дней до того, как мой возлюбленный супруг и твой отец покинул нас, его императорское величество через посредство своего высокопоставленного чиновника, лорда Маргрейва, счел нужным вознаградить этого лучшего из подданных даром, который тот давно заслужил. Безусловно, мирские титулы и звания мало что значат для верных и смиренных агонистов, какими являемся мы с тобой. И все же, дорогой сын, мы с тобой хотя бы можем немного порадоваться тому, что благороднейший из героев Эджландии войдет во врата Царства Небытия одаренный титулом, который заслужил своей беспримерной и добродетельной жизнью: лорд Вильдроп (а это значит - виконт, никак не меньше!).

     С. Е. И. А. В.
     Служба Его Императорского Агонистского Величества
     От кого: Его превосходительства, досточтимого Оливиана Тарли Вильдропа, главнокомандующего и губернатора девятой провинции (Тарнские долины), назначенного его императорским агонистским величеством Эджардом Синим.
     Кому: Полтиссу Вильдропу, капитану 5-й роты тарнских фузилеров (согласно приказу находящейся в Зензане).
     Записано под диктовку сегодня, первого ихиоса, года девятьсот девяносто девятого до Эпохи Искупления, Эбенезером Салгвином Вормвудом, государственным нотариусом.

     Дорогой и любимый сын!
     С болью, ибо я уверен, что дни мои в Царстве Бытия сочтены, твой отец диктует эти слова. Теперь, читая их, ты поймешь, сын мой, что страхи твоего отца были не напрасны. Твой любящий отец, наконец, ушел в Царство Небытия, а быть может, и перешел в Вечность, но это ведомо одному только богу Агонису. И все же, сын мой, перед кончиной своей я могу сказать тебе: если мне суждено оказаться в Царстве Небытия вместе с Сассорохом и всеми порождениями Зла, я не сочту это слишком суровым наказанием, и все же я очень надеюсь на то, что покаяние, переполняющее мое сердце, заставит господа Агониса смилостивиться надо мной, хотя я этого и не достоин. Да, сын мой, в последние дни моей жизни я воочию увидел все ошибки, какие совершил в жизни. Мое жестокое сердце смягчилось, и теперь я ясно вижу свои грехи, и стыжусь их, и сожалею о них. У моего покаяния пять причин, кои я склонен считать благодатями. Первая из них - это величайший литературный гений, когда-либо рождавшийся в нашем королевстве, гений женского пола, несравненная мисс Р. Вторая - религиозное учение, которое я впитал, словно молоко матери, в последние годы своей жизни от моего верного капеллана. Третья - это любовь, которая на склоне лет моих привела к женитьбе на твоей мачехе, Умбекке. Да, было время, когда мне казалось, что она - хорошая жена. Не дивись и тому, что в душе моей свершились чудеса покаяния и под влиянием двух последних причин, первая из которых заключалась в том, что я нашел давно потерянного сына, а вторая - в обретении падчерицы, прекрасной Катаэйн. Вот все, что поспособствовало произошедшим со мной переменам. Но поверь мне, сын мой, решающую роль сыграли именно последние две причины. Знай, что теперь в моем переродившемся сердце любовь к тебе горит жаркими углями. Сын мой, я не слеп и вижу, что тобой, существом еще юным и неопытным, владеют жаркие страсти и греховные помыслы. Ты не в силах обмануть меня лицемерием, которое стало столь привычным для тебя и которое обманывает других. Ибо я по наследству передал тебе загрязненную кровь Вильдропов. Но не только она загрязнила твою кровь, в ней есть и более страшная примесь. О сын мой, я хотел скрыть от тебя тайну твоего появления на свет, но теперь, как верный раб бога Агониса, я обязан рассказать тебе все. Ты родился от страшной греховной связи, ибо твоя мать была грязной кокоткой, с которой возлег на ложе твой грешный отец. Это порочная хозяйка "Ленивого тигра", а случилось это во дни Осады Ириона. Твой отец в ту пору настолько погряз в грехах, что назвал эту грязную проститутку женой. Вот от этого союза ты и родился на свет, сын мой. Молю бога о том, чтобы в один прекрасный день ты простил заблудшего отца своего. Однако в одном не сомневайся, сын мой: в моих предсмертных распоряжениях я обязан, как твой отец, исполнить все во имя того, чтобы остаться чистым перед тобой. Своей последней волей я объявляю: лишь только чистая, добродетельная любовь способна одолеть грех, которому может быть подвержен незаконнорожденный. Моему сыну, Полтиссу Вильдропу, я завещаю все мои сбережения и собственность при условии его женитьбы на моей падчерице мисс Катаэйн Вольверон и последующей супружеской верности, кою должны засвидетельствовать мои душеприказчики. Я знаю, сын мой, что ты чересчур страстен и порочен и что тебе трудно будет исполнять мою волю, однако ты сам убедишься в том, что прекрасное, благодатное влияние этой добродетельной девушки смягчит твою гордыню, как смягчило уже гордыню твоего любящего отца. Покидаю тебя с любовью и тешу себя надеждой на то, что в один прекрасный день смогу вновь увидеть тебя в Вечности. Плачу о тебе и оставляю тебе свою любовь.
     Твой отец.

ГЛАВА 51

СВИНОЙ ОКОРОК

     - Туже!
     - Ой, мисс, силушки моей больше нету!
     - Ты устала?
     - Еще бы не устать! Замучишься вас утягивать, мисс! Вы все кричите: "Туже! Туже!", но ведь не все можно утянуть! Так можно и здоровью повредить!
     - Нирри, надо постараться. Я почувствовала, что шнуровка ослабла.
     - Мисс Ката, будет вам! Меня вы ни за что не заставите прятать то, что мне даровал бог наш Агонис. Не так уж много он мне даровал, и все же не хотелось бы мне встретиться с моим Вигглером и чтобы он меня не признал. Мисс Ката, мы уже так далеко от Ириона. Так почему бы вам не сбросить это солдатское платье и не обратиться снова в знатную даму?
     Разговор этот происходил рано утром в зензанском лесу. Две женщины поднялись до побудки и ушли подальше от лагеря. Вокруг зеленели свежей листвой деревья, занималась заря.
     Ката провела руками по туго затянутой полосой полотна груди и надела мужскую рубаху.
     - Но, Нирри, как я могу, по-твоему, снова стать знатной дамой?
     - Да вот хотя бы штаны для начала снимите, мисс Ката! 
     Ката рассмеялась.
     - Глупенькая Нирри! Дама - это не только нижние юбки, и ты это отлично знаешь! Что такое дама? Это шелка, и кружева, и роскошный дом, влиятельные друзья. Нет, Нирри, знатной дамой мне больше не бывать!
     - Да что вы такое говорите, мисс Ката! А господин Джем что подумает, если вас в таком вот виде увидит? Если то правда, что вы говорите, если он живой...
     - О, он жив, Нирри... И все это я делаю ради него. 
     Нирри вздохнула.
     - Не пойму я вас, мисс. Уж больно у вас все мудрено получается. Я только знаю, что в платье вы были уж очень хорошенькая. - Голос Нирри сорвался. - Красивее и лучше вас я никого не видела!
     - Да что ты, Нирри? - улыбнулась Ката. - А я думала, что я тебя замучила своими дикими выходками.
     - Ну, что вам сказать... С леди Элой, может, было полегче. Но только мне бы не хотелось, чтобы вы на нее похожи были. Она была слишком тихая, мисс Ката, а слишком тихим слишком долго не пробудешь. Но и про вас не скажу, что вы меня не тревожите, потому что тревожите вы меня.
     Она окинула свою молодую госпожу любовным взглядом. Ката уже успела облачиться в синий мундир и напялила треуголку. Мужская одежда настолько изменяла ее, что даже Нирри могла бы ошибиться! Они не слишком охотно направились в обратный путь. Скоро должен был запеть рожок, и тогда Ката - вернее, рекрут Вольверон - должна была начать собираться в дорогу, а повариха Нирри, обливаясь потом над котлами, должна была начать готовить завтрак для пятисот человек. Нирри очень надеялась на то, что хотя бы сегодня утром девчонки, ее подручные, уже успели развести костер.
     Порой Нирри очень хотелось сказать Кате вот о чем. Ну, хорошо, вы не желаете быть знатной дамой. Ваше право. Но почему обязательно притворяться мужчиной? Ведь на кухне полным-полно работы для женских рук. И еды побольше, и никаких тебе ружей и стрельбы.
     Но хотя Нирри казалось, что так было бы лучше, она не могла заставить себя предложить такое Кате. Нирри чувствовала, что для такой девушки, как мисс Ката, это было бы унизительно: отскребать копоть с котлов и сковородок да нарезать баранину на мелкие кусочки. Да и потом, не согласилась бы она. Она была упрямая.
     - Бедная Нирри! Я тебя огорчаю, да? 
     Нирри вздохнула.
     - Что ж, мисс Ка