ададимся вопросом, что это за образ?
   Вероятно, для кого-то это нечто связанное с ювелирным  искусством.  -
Капеллан устремил испытующий взор на передние скамьи. -  Не  сомневаюсь,
кое-кто из дам, стоило мне произнести слово "кристалл", живо представили
себе брошку с кристаллом, или ожерелье из кристаллов, или сережки.
   Прихожане зашептались.
   - Но я  не  думаю,  что  умирающий  бог  Орок  подарил  своей  дочери
Джавандре новую брошку с камнем цвета морской волны в серебряной оправе,
а вы как думаете? Или вам кажется, что Виане он преподнес пару серег  из
темного янтаря? О нет, нет! Я так не думаю!
   Но что же в таком случае это значит? Как следует это понимать  -  что
бог роздал своим  детям  по  кристаллу.  Некоторые  путают  кристаллы  и
хрусталь и думают, что это посуда  из  тонкого  узорчатого  стекла.  Гм?
Вероятно, кому-то из офицеров при  слове  "хрусталь"  на  память  придет
чудесный  хрустальный  бокал  с  инициалами   какой-нибудь   агондонской
красавицы.
   Послышались сдавленные смешки.
   - Но я не думаю,  что  умирающий  бог  Орок  роздал  своим  детям  по
хрустальному бокалу. Со своей монограммой.
   Ну а некоторые - я сейчас говорю о тех, что сидят на задних  скамьях,
- да-да, наши братья и сестры, я обращаюсь к вам... вы, возможно, сейчас
вспоминаете ваганские ярмарки, где вам довелось побывать - о, только  не
надо этого так стыдиться и отрицать это, - все мы раз или  два  в  жизни
предавались подобным низменным развлечениям. Ну-ну!  Все  мы  любопытны,
верно? Вам ли этого не знать. Да, это глупо, но вы ничего  не  можете  с
собой поделать. Любопытство - это оно тянет нас, словно за веревочку,  и
приводит - куда же оно нас приводит? А приводит оно нас к шатру  старухи
предсказательницы. И что же  она  нам  обещает?  Она  обещает  нам,  что
предскажет наше будущее.
   Но где же она видит наше будущее? Чем она для этого  пользуется?  Она
глядит в магический кристалл или в хрустальный шар, верно? Об этом  ведь
вы подумали, братья и сестры наши в последних рядах? Я угадал? Вы так  и
подумали: "О, это был бы замечательный подарок для детей бога  Орока!  Я
бы от такого подарочка не отказался!"
   Эй Фиваль сочувственно кивнул, глаза его  лучились,  а  прихожане  от
души смеялись. Наконец смех утих. Все шло хорошо. Улыбка соскользнула  с
губ Фиваля, лицо его стало серьезным.
   - Друзья мои, моя паства... давайте  задумаемся.  Давайте  задумаемся
как следует о тех кристаллах, что роздал своим детям умирающий бог. Ибо,
в конце концов, чем мог одарить Орок своих детей, кроме любви.  Ведь  он
отдал им свою любовь, верно? И кому же,  я  спрашиваю,  он  отдал  самую
великую свою любовь?
   Взгляд капеллана прошелся по рядам прихожан справа налево так, словно
он искал и ждал ответа. В глазах  некоторых  крестьян  он  увидел  нечто
подобное страху. Нет, сегодня  никакой  беседы  не  будет.  Пройдет  еще
луна-другая, и каждому, даже самому тупому крестьянину станет ясно,  что
на вопросы, заданные с кафедры, с кафедры и отвечают.
   Ответ упал зерном в благодарную тишину.
   - Агонису! Агонису он отдал самую свою великую  любовь.  Задумайтесь,
друзья мои, о том, как это важно. Ибо все мы и  каждый  из  нас  -  дети
Агониса. Нет, мы не дети его плоть от плоти,  ибо  написано,  что  мы  -
народы  более  низкого  сословия,  но  мы  дети  его  заботы!  Дети  его
милосердия! Дети его любви! Задумайтесь же  хорошенько,  друзья  мои,  о
том, какая нас всех ожидает судьба!
   За словами капеллана явно таилось что-то большее,  но  Джем  к  этому
мгновению перестал слушать проповедь. Он  нахмурился.  Похоже,  капеллан
хотел сказать, что раз бог Агонис - самый лучший из богов, то и агонисты
- самые лучшие из людей. И что они должны позаботиться о том,  чтобы  об
этом узнали все.
   Но что-то было еще.
   А может, и не было.
   Джем не был до  конца  уверен.  Думал  он  только  о  кристаллах,  но
капеллан и тут все спутал.

***

   После литаний и последних песнопений прихожанам полагалось подойти  к
капеллану и пожать ему руку. Люди низкого сословия, естественно,  должны
были совершить этот обряд поскорее, потупив взор, а вот с людьми  рангом
повыше капеллан имел обыкновение обмениваться любезностями.
   - О любезная госпожа! - капеллан взял Умбекку за руки и  не  выпускал
их из своих пальцев все время, пока разговаривал с ней.  Толстуха  и  ее
племянник-калека  были  последними   прихожанами,   задержавшимися   под
колоннами портика. Джем смотрел  на  заснеженное  кладбище.  Эй  Фиваль,
многозначительно приподняв бровь, наклонился к Умбекке.
   - Вид у вас, сударыня, я бы сказал, весьма одухотворенный.
   - О капеллан, конечно, а как же  иначе!  Ваша  проповедь  -  истинный
шедевр. Вы возродили меня любовью к богу Агонису. Редко  кому  удавалось
пробудить во мне такие чувства.
   - О любезная госпожа, эта, безусловно, большая победа, но подозреваю,
что  у  вашего  душевного  подъема  есть  и  другая  причина,  поважнее?
Вероятно, причина более... приземленная?
   - Вы оскорбляете меня, капеллан. Что вы имеете в виду?
   - Я  имел  в  виду,  любезная  госпожа,  некий  бал...  А  дата  бала
действительно приближалась.
   - Капеллан, ну что вы такое говорите! Я, безусловно, готова исполнить
мой долг перед здешним обществом, но ведь это  всего  лишь  часть  моего
долга перед богом Агонисом.
   - Ну, естественно, любезная госпожа,  естественно!  А  я  разве  хоть
слово сказал иначе?
   Последние прихожане исчезли за кладбищенской стеной.
   - Капеллан, - проговорил Джем. - А где кристаллы?
   - Прошу прощения?
   Капеллан никак не ожидал, что юноша-калека вмешается в  их  разговор.
Лоб Джема был наморщен так, словно юноша решал какую-то трудную  задачу.
Вероятно, вопрос сорвался с его губ непроизвольно.
   Такое никогда не нравилось капеллану.
   - Кристаллы Орока, - уточнил Джем. - Где они?
   - О Джем, - воскликнула Умбекка. - Ты не понял ни слова  из  того,  о
чем говорил капеллан!

ГЛАВА 49
ПОЛТИ СМОТРИТ В ЗЕРКАЛО

   - Фу, как от него несет!
   - Грязная скотина!
   - Дерьма-то, дерьма... меня сейчас стошнит.
   - Ладно, давай работай!
   Жалобы стражников Полти почти не слышал. Его ослепил дневной свет,  а
потом он чуть не задохнулся  при  погружении  в  холодную  воду.  Чьи-то
грубые руки его толкали и  тянули,  терли  и  дергали.  Его  царапали  и
скребли и при этом нещадно распекали.
   Что они делали с ним?
   И зачем?
   Потом, когда его отпустили, он услышал "вжик, вжик!" и  увидел  прямо
перед глазами остро заточенную бритву. Полти зажмурился, решив, что  ему
хотят перерезать горло. Ну, точно,  с  ним  поиграли  в  какую-то  игру,
теперь им надоело, и они решили с ним покончить. Он  открыл  рот,  чтобы
заорать, но во рту его тут же очутилась мыльная губка.
   А они всего-навсего собирались его побрить.

***

   Наконец все кончилось.
   Завернутый в чистую белую простыню, Полти сидел на  стуле  с  жесткой
спинкой в большой и довольно странной комнате. Стражники  удалились,  он
остался один. Перед ним, вдалеке, стоял письменный стол. Стол производил
устрашающее впечатление - размерами  он  намного  превосходил  тот,  что
стоял в кабинете  досточтимого  Воксвелла  -  гигантское  сооружение  из
резного  красного  дерева.  Массивная  крышка   покоилась   на   ножках,
вырезанных в форме колонн храма.  За  таким  столом  должен  был  сидеть
большой человек, важная шишка. Такого человека должны были  бы  окружать
соответствующие  его  рангу  предметы   -   всяческие   печати,   карты,
государственные бумаги. Но стол был пуст, и на  нем  не  лежало  ничего,
кроме стопки небольших книжек.
   Стол стоял на роскошном ковре цвета весенней травы.  Кроме  стола,  в
комнате было всего два  предмета  мебели:  большое  кресло  с  изогнутой
спинкой, обитое синим ситцем, и еще  стройная  деревянная  скульптура  -
человеческая фигура в натуральную величину.  Фигура  представляла  собой
портновский манекен в форме солдата-синемундирника. Вернее - офицера. То
была капитанская форма. Даже треуголка, расшитая галуном,  на  голове  у
манекена имелась.
   Внизу, на полу, были аккуратно сложены сапоги, чулки и подвязки.
   Но самые большие странности начинались там, где  заканчивался  ковер.
Все пространство вокруг  стола  и  вдоль  стены  было  заполнено  живыми
растениями. Повсюду  -  раскидистые  широкие  листья,  острые  стебли  и
листья, похожие то на высунутые языки, то на опахала. Закрученные усики,
повисшие лианы, яркие красивые цветы. Сверху в комнату проникал  бледный
жаркий свет. Полти  задрал  голову  и  увидел,  что  потолок  в  комнате
стеклянный.
   Он не сразу понял,  что  это  за  комната  такая.  И  где  она  могла
находиться.
   А теперь понял.
   Во время детских игр Полти с друзьями забирались сюда, но  тогда  это
место было заброшено, и пышная зелень разрослась  тут  так,  что  пройти
сквозь нее было невозможно. Он-то думал, что попал в подземелье замка, а
оказалось, что его держали в проповедницкой. Теперь же его привели в  ту
комнату, что, словно веранда, шла вдоль одной  из  стен  проповедницкой.
Полти слышал об этой комнате от Воксвелла, и в рассказах лекаря  восторг
сочетался  со  страхом.  Она  называлась  "Стеклянной  комнатой".  Здесь
прежний проповедник, тот, что потом сбрендил и убежал в Диколесье, жил и
писал свои проповеди.

***

   Зашуршали листья.
   - Почти пришли. Сюда, сюда, - послышался чей-то  угодливый  голос.  -
Знаете, господин командор, было бы лучше,  если  бы  мы  воспользовались
портшезом. Можно было бы прорубить в зарослях тропу...
   - Хватит чепуху городить, слышите, вы? - ответил чей-то  раздраженный
голос. - Вы что, меня инвалидом считаете?
   - О нет, что вы, господин  командор,  конечно  нет!  Ответом  на  эти
заверения было всего лишь сердитое:
   - Хмпф!
   Затем  листья  раздвинулись,  и  Полти  увидел  грузного  старика   в
великолепном мундире, который, с трудом переставляя ноги, шел к столу  в
сопровождении  худого  мужчины  в  черном   костюме.   Молодой   человек
поддерживал старика под руку. У старика  были  роскошные  седые  усы,  а
верхнюю часть лица скрывала плотная маска из узорчатой ткани.
   "Слепой он, что ли?" - подумал Полти.
   - Привели его? - поинтересовался старик, когда молодой человек,  явно
испытывая облегчение, помог ему опуститься в  обитое  зеленоватой  кожей
кресло за письменным столом. Кресло жалобно скрипнуло.
   - Привели, господин командор.
   Молодой спутник командора  одарил  Полти  ослепительной  улыбкой,  за
которой,  к  полному  изумлению   Полти,   последовало   заговорщическое
подмигивание. Затем этот человек изящно уселся  на  стул,  обитый  синим
ситцем, положил ногу на ногу  -  левую  поверх  правой.  Затем,  похоже,
передумал и поменял ноги. Руки он аккуратно сложил на груди. Только  тут
Полти, наконец, узнал этого человека: это был  тот  самый  мужчина,  что
арестовал его в "Ленивом тигре". Когда же это  случилось?  Ему  и  тогда
бросилось в глаза, что руки у этого мужчины были в перчатках.

***

   А еще через несколько мгновений командор Вильдроп приподнял  маску  и
подслеповато вгляделся в юношу, завернутого в белую простыню.
   И Полти задрожал от страха.
   Что же с ним сделают?
   Во мраке подземелья он уже не раз задавался вопросом о том, какая ему
уготована судьба. Он проклинал Лени, но, вспоминая ее, он  даже  доходил
до того, что думал о ней с нежностью и всей душой желал,  чтобы  она  не
сделала того, на что все же решилась.
   Он успел лишь раз прочесть ее предсмертную записку,  а  потом  огарок
свечи погас и камера погрузилась во мрак, но слова запечатлелись в мозгу
у Полти.  Они  хранилась  там  до  сих  пор  -  эти  патетические  фразы
несчастной девушки, написанные безграмотным, почти детским почерком.

   Милый мой Вел.
   Мой вазлюблиный...

   Будь она проклята, сука! Не смогла жить, видите ли, после  того,  как
изменила своему погибшему дружку!
   Когда стражники вывели Полти из темницы, он был уверен, что его ведут
на казнь.
   Голову отрубят?
   Повесят?
   Расстреляют?
   А теперь Полти растерялся.

***

   - Встань, мальчик мой, - обратился к нему командор.
   Полти непонимающе хлопал глазами. Он не  был  уверен,  что  правильно
расслышал. Но старик, командор  Вильдроп,  протягивал  ему  свернутые  в
трубочку листья джарвела. Полти бросило в краску, он попробовал  встать,
но запутался в простыне. Капеллан дал ему знак сидеть и, улыбаясь, подал
сигару. Вспыхнуло огниво.  Похоже,  Полти  тут  жаловали  не  иначе  как
почетного гостя.
   - Полтисс - я могу тебя так называть - Полтисс? Похоже, у  тебя  были
какие-то неприятности, а?
   Полти кашлянул:
   - Вы про... Лени?
   Командор наклонился вперед и глубоко затянулся сигарой.
   - Дельце щекотливое...
   - Понимаю, господин. - Полти решил, что этого человека нужно называть
"господин".
   - Весьма, весьма щекотливое дельце. Посему должен предупредить  тебя,
Полтисс, я не собираюсь впредь терпеть ничего по...
   - Ни за что,  господин!  -  у  Полти  уже  кружилась  голова.  Такого
крепкого джарвела он еще никогда не курил. Он торжественно поклонился  и
произнес:
   - Уверяю вас, господин, впредь такое больше не повторится, и...
   -  Безусловно!  Если  есть  на  свете  недопустимые  вещи,  так   это
подобные...
   - О господин, я тоже так счи...
   - Полтисс, выброси это из головы, слышишь? Ничего этого больше нет!
   - Господин?
   - Запрещаю об этом говорить! Верно я говорю, капеллан?
   Капеллан одобрительно улыбнулся, и командор продолжал:
   - Сказать, что я всегда осуждал людей такого сорта, - это  ничего  не
сказать. Нам такие люди здесь совершенно не нужны. Девчонка  заслуживает
всяческого осуждения. Мои люди нашли ее - в полном здравии, уверяю тебя.
Она заливалась слезами на скале у реки.
   - Слезами заливалась? - Полти был готов расхохотаться.
   - Как патетично, не правда ли? Вроде бы хотела в реку броситься,  но,
увы, не вышло. Ну  а  мать  ее...  та  сыпала  обвинениями,  размахивала
дочкиной   "предсмертной   запиской"   и    требовала    какой-то    там
"справедливости"...  Они  обе  были  мне  отвратительны.  Надо,  кстати,
отметить, что местный кузнец и в мыслях не имел, что  его  сынок  был...
убит. "Я всегда говорил сынку - не ходил бы ты на эту скалу, -  вот  что
он сказал моим людям. - Вот  и  вышло,  что  прав  я  был".  -  Командор
прокашлялся. - Вот он, по-моему, славный человек. И работник надежный.
   Полти слушал все более внимательно. Он начинал  смутно  догадываться,
что в его жизни наступали какие-то невиданные и нежданные перемены.
   - Следовало бы  их,  конечно,  наказать  более  сурово,  -  продолжал
разглагольствовать командор Вильдроп.  -  Обвинения,  скажем  так,  были
вполне  серьезны.  Но...   -   Командор   небрежно   махнул   рукой.   -
Справедливость и милосердие. Справедливость и милосердие,  Полтисс.  Вот
краеугольный  камень  нашего  правления.  Запомни  это,   мальчик   мой.
Вероятно, когда-нибудь ты пойдешь по моим стопам.
   Командор откинулся на спинку кресла и устремил взгляд к  потолку.  От
сигары, зажатой в его пальцах, клубился белесый дымок. Сквозь стеклянную
крышу было видно небо, по которому плыли белые облака.  Некоторое  время
командор наблюдал за облаками. Ему казалось, что облачка дыма и  облака,
плывущие по  небу,  вот-вот  смешаются,  соединятся.  Старик  поерзал  в
кресле.
   - Гм-м-м... Прекрасная сигара, не  правда  ли?  Когда  я  курю  такую
сигару, знаешь, что я себе говорю, мальчик мой? Я говорю себе: "Что б мы
делали, если бы у агонистов плохо работало снабжение?"
   Командор снабдил свою шутку визгливым смешком. Полти  нахмурился.  Он
крайне редко задумывался о том, что листья джарвела для сигар  привозили
из далекого Зензана. Самая мысль эта казалась ему странной.
   - Капеллан, правда, меня не одобряет в этом. Верно, капеллан?
   Капеллан положил правую ногу на левую.
   - Я ничего не говорил, господин...
   - А я говорю, Фиваль, что вы - получеловек. Да нет, полу...  э,  даже
многовато.
   Командор снова визгливо рассмеялся, и тут Полти  даже  позволил  себе
хихикнуть. "Получеловек". "Полу - это многовато".
   - Господин?
   - Капеллан, помогите ему.
   Капеллан исполнил приказ командора, и через мгновение Полти уже стоял
перед командором и капелланом совершенно  голый,  озаряемый  белесоватым
светом, лившимся сквозь застекленную крышу веранды. Сигара выпала из его
пальцев.

***

   Подагрические боли командора всегда немного утихали после  того,  как
он выкуривал сигару. Ступая почти  легко,  он  вышел  из-за  письменного
стола, и на сей раз капеллан не помог ему. Старик опирался на  трость  с
рукояткой, украшенной драгоценными камнями... Он подошел  к  обнаженному
юноше и остановился рядом с ним.
   - Полтисс, покажи мне, во что ты одеваешься.
   Полти задрал голову. Голова у него ужасно кружилась.
   - Я... голый, господин.
   - Руку, Полтисс. Покажи мне свою руку.
   Капеллан поднял вяло  повисшую  руку  Полти  и  поднес  ее  к  глазам
командора. Старик  вперся  в  аметистовый  перстень,  который,  к  слову
сказать, все это время оставался на пальце у Полти.
   - О да! - проговорил командор. - Капеллан, форму.
   А потом Полти едва удержался на ногах, но  капитан  снял  с  манекена
капитанский мундир и медленно, предмет за  предметом,  облачил  Полти  в
военную форму.
   Никто из троих не произносил ни слова.
   Когда облачение было закончено,  капеллан,  сохраняя  молчание,  взял
Полти за руку и повел куда-то по зеленому ковру. Дойдя до  определенного
места, капеллан раздвинул заросли.
   Полти ахнул. За  зарослями  стояло  зеркало.  Полти  терпеть  не  мог
смотреть на себя в зеркало - зеркала напоминали ему, какой он урод.
   Но теперь...
   Он не мог представить, какие перемены произошли с  ним  за  последние
луны. В зеркале Полти увидел  не  чудовище,  а  красавца  в  капитанской
форме. Совершенно изумленный,  Полти  прикоснулся  к  зеркалу  кончиками
пальцев.
   Себя ли он видел?
   Он всмотрелся в зеленые  глаза  над  заострившимися  скулами,  увидел
острый подбородок. Сглотнул и увидел, как поднялся  и  опустился  кадык.
Полти осторожно  поднял  руку,  снял  треуголку.  Его  морковные  волосы
отросли. Похудевшее лицо обрамляли пышные локоны.
   Он был красив!
   Он был прекрасен!
   Он был строен!
   Вне себя от восторга, он обернулся к старику,  а  тот  стоял  посреди
ковра и покачивался, опираясь  на  трость  и  не  сводя  глаз  с  Полти.
Командор протянул руку. Наверное, Полти следовало поцеловать ее.
   Полти шагнул к командору  и  вдруг  увидел  вспышку...  На  пальце  у
старика был точно такой же перстень, как у него!
   Старик качнулся вперед и упал в объятия Полти.
   - Мой сын! - выдохнул командор. - Мой сын!

ГЛАВА 50
В ЗЕРКАЛО СМОТРИТ УМБЕККА

   - Туже!
   - Туже не получается, мэм!
   - Как это не получается? Должно получиться! -  Умбекка  вдохнула  так
глубоко, как только могла. - Вот. Еще на три пальца убери,  а  не  то  я
скажу, что ты и не пыталась вовсе ничего сделать. Затягивай, ну!
   Нирри потянула пояс на себя. Была бы  она  посильнее!  И  как  же  ей
нестерпимо хотелось заехать хозяйке ногой по  широченному  боку.  Старая
жирная корова! Мышцы несчастной  служанки  натянулись  струнами,  шнурки
больно резали ладони. Нирри рывком потянула пояс на себя и туго завязала
узлом.
   Усилие это стоило ей того, что  потом  она,  тяжело  дыша,  упала  на
спину. Спина и руки у нее ныли, пальцы она  стерла  докрасна.  Четырежды
хозяйка примеряла  свое  новое  платье  и  трижды  снимала  и  требовала
переделать.
   - Ты на три пальца убрала, девчонка?
   - На четыре! - в отчаянии соврала Нирри, с трудом поднимаясь с пола.
   - На четыре?
   Умбекка  довольно  покраснела.   Маленькими   танцевальными   шажками
подплыла к зеркалу. Страдания стоили того! Ничего более  сложного  ей  в
жизни не приходилось совершить!