со
своей колесной лирой, обшаривал пустующие помещения  замка  и  раскрывал
тайну за тайной.  Всякий  раз  из  своих  странствий  он  возвращался  с
несметными сокровищами, брошенными при поспешном отъезде герцога. Резные
подсвечники, гравированные кубки, щит с гербом Эджарда Алого,  кинжал  с
рукоятью, украшенной драгоценными камнями,  кольчуга,  изъеденный  молью
колпак, отороченный темным блестящим мехом. Калейдоскоп, в котором можно
было увидеть чудесные  узоры  из  цветных  стеклышек.  Книги  в  кожаных
переплетах с потрескавшимися корешками. Фигурки зверей  -  деревянные  и
тряпичные, набитые соломой. Столько  всякой  всячины!  И  конечно,  Джем
ужасно завидовал своему другу. Все  найденные  Варнавой  сокровища  Джем
любовно размещал у себя в комнате, но ему так хотелось самому  побродить
по замку и что-нибудь найти!
   И вот как-то раз карлик притащил откуда-то инвалидное кресло, забытое
в кладовке в одной из верхних  комнат  замка.  С  этого  дня  Джем  стал
отправляться с Варнавой в Длинную галерею.

***

   Жизнь в замке очень переменилась с тех пор, как сюда  явился  карлик,
мать Джема спала все чаще и дольше, а Умбекка все чаще куда-то исчезала.
Все говорила про какой-то долг,  про  какие-то  обеты.  В  дни  Канунов,
предшествовавшие новым фазам луны, если на дорогах было не слишком много
снега, приезжала карета, посланная за Умбеккой досточтимым Воксвеллом, и
она уезжала. Поначалу она отсутствовала по несколько часов, потом  стала
пропадать на несколько дней. А в последние, самые холодные  дни  года  -
время, которое эджландцы называли Праздником Агониса, тетка Элы не  была
дома, начиная с Канунов, и вернулась только тогда, когда завершился  год
997с и миновало первое Чернолуние  нового  года.  Племянница  ничего  не
говорила тетке. Она весь сезон  проспала,  словно  принцесса  из  старой
сказки. Нирри ухаживала за ней, как могла. Вечно пьяный Стефель слонялся
из кухни в конюшню и обратно. Джем все больше и больше времени  проводил
в обществе карлика.
   Варнава стал первым настоящим другом Джема. Джем понимал, что с  того
мгновения, когда он впервые увидел карлика - в тот день, когда проснулся
в  постели  матери  и,  моргая   спросонья,   изумленно   посмотрел   на
удивительного гостя, началась новая эра в  его  жизни.  Они  с  Варнавой
стали неразлучны, и мальчик, вспоминая о том, как жил раньше,  удивлялся
тому, как же он мог обходиться без Варнавы.
   Варнава спал на матрасике рядом с кроватью мальчика,  обняв  колесную
лиру, с которой не расставался даже ночью.  Джем  просыпался  под  звуки
странной музыки. Морщинистое лицо карлика, его  мудрые  глаза  встречали
мальчика. Поначалу, еще до того, как Варнава нашел замечательный стул  с
колесами,  он  показывал  мальчику  разнообразные   сценки   и   фокусы,
пантомимы, играл с ним в азартные игры, а потом наступало время для  игр
тихих, спокойных.
   Карлик брал кусочек какого-то камня, который мог писать, но при этом,
казалось, не укорачивался, и выводил им на каменных плитах стен  кружки,
прямые линии и волнистые, а Джем, пребывая в полной уверенности, что это
-  магические  знаки,  старательно  перерисовывал  их  под   наблюдением
карлика. Далеко не сразу Джем понял, что друг учит  его  буквам.  Потом,
извлекая из заброшенных  кладовых  предмет  за  предметом,  карлик  стал
показывать  Джему,  что  означают  сочетания  букв:  сморщенное  яблоко,
мертвый жук, потрескавшаяся чашка.
   Джем учился быстро.
   Варнава весело хлопал в ладоши.
   И еще -  они  замечательно  ели!  Карлик,  быстро  работая  короткими
ножками, сновал в кухню и обратно и  приносил  своему  маленькому  другу
все, что бы тот ни пожелал, и хотя Нирри  возмущалась  тем,  что  карлик
вторгается в ее вотчину, отказать ему она ни в чем не могла. Ведь раньше
она только и делала, что стряпала для сварливой Умбекки, но  теперь  она
предавалась кулинарии с новой страстью, и ее пирожные, кексы  и  печенье
становились  все  пышнее  и  вкуснее.  Она  извлекла  с  дальних   полок
оставшиеся после матери кувшины и миски и с увлечением что-то  толкла  в
ступке и взбивала деревянной ложкой, закатав рукава. С какой любовью она
смотрела на то, как карлик с аппетитом уплетает приготовленные ею лучшие
тарнские пирожные, окунув их предварительно в миску со сливками!
   Карлик буквально очаровал Нирри.
   -  Знаешь,  это  не  правда,  будто  он  разговаривать  не  умеет,  -
призналась как-то раз Нирри отцу.  -  Он  улыбается.  Хмурится.  Глазами
ворочает. Пальцем вот так показывает, руками разводит.  А  как  на  лире
играет - заслушаешься!
   Отец Нирри только недовольно ворчал в ответ.
   Порой в холодные вечера в сезон Короса  Нирри  поднималась  наверх  и
приходила в комнату к юному хозяину и карлику, садилась, что-то  шила  и
слушала, зачарованная, странные звуки, издаваемые колесной  лирой.  Лира
так чудесно блестела в отсветах жаркого пламени камина! Нирри,  сидевшая
за рукоделием, опустив глаза, чувствовала, как на нее  накатывают  волны
глубокой, но сладкой печали. Иногда на ее глаза набегали слезы.
   Она перестала шаркать ногами. Носом шмыгать  стала  тихо-тихо,  почти
бесшумно. Казалось, дивная музыка как-то умиротворила ее.  Сидя  втроем,
карлик, служанка и Джем не слышали завывания ветра за стенами замка,  не
слышали, как он свистит в трещинах и пустотах, в  выбоинах,  оставленных
каменными ядрами.
   Джем кутался в теплое одеяло и наслаждался компанией. Мелодии Варнавы
заставляли его  думать  о  будущем,  о  жизни,  которая  его  ожидала  -
таинственной, загадочной. До прихода Варнавы мальчику казалось, что  его
жизнь стоит на месте, не  движется.  Джему  казалось,  что  он  навсегда
останется ребенком и будет жить в замке с матерью и двоюродной бабкой.
   Теперь он понимал, что так будет не всегда.

***

   Среди сокровищ, добытых Варнавой во время странствий по  замку,  была
поблекшая картина в потрескавшейся  раме.  На  картине  была  изображена
дорога  -  широкая   и   белесая,   убегавшая   среди   холмов   куда-то
далеко-далеко,  непонятно  куда.  Часто  по  вечерам  после   чая   Джем
рассматривал картину. Ему ужасно хотелось узнать, куда ведет эта дорога.
   Мелодии, которые играл карлик, чем-то напоминали эту дорогу. Они тоже
вились и исчезали в непонятной  дали.  Музыка  убаюкивала  мальчика,  он
впадал в дремоту, и ему казалось, что он шагает по  этой  дороге,  летит
над ней, словно камешек над водой. И перед тем, как крепко уснуть,  Джем
представлял, что где-то впереди его ждет Тор -  спокойный,  улыбающийся.
Тор говорил: "Ну, скорее, Джем, давай скорее!" Но потом мальчик думал  о
том, что далеко по этой дороге ему не уйти. И  тогда  Джему  становилось
грустно, и, засыпая, он думал о своем будущем с тоской и болью.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 17
КРУГ ПОЗНАНИЯ

   В мире царило ледяное белое безмолвие. Снег лежал толстым слоем и  на
высоких стенах замка, и на могильных плитах кладбища,  и  на  просторной
деревенской лужайке. Крыши  домов  и  ветви  деревьев  обледенели.  Реку
сковало льдом. Наступил самый мрачный сезон года, и солнце днем  светило
всего несколько часов. Тишина  повисла  над  деревней,  словно  карающая
десница.
   - Эй! Ваганское отродье!
   Ката отпрыгнула от поленницы. Днем, пока было светло, она бродила  по
деревне и воровала дрова, сложенные на задних  дворах.  Она  уже  успела
собрать большую охапку.
   Ката бросила дрова и побежала.
   - Мерзкая воровка!
   Какое-то время женщина гналась за ней, потом, ругаясь, отстала.
   Не смогла догнать ваганку.
   Ката спряталась за сугробом. Она дрожала от холода. Отец говорил  ей,
что любой сезон для чего-то нужен в природе, но как  же  она  ненавидела
сезон Короса! Она ненавидела и свою меховую одежду. Мех колол и щипался,
словно тело Каты отказывалось носить его. В холодное время отец одевался
в шубу из медвежьей шкуры, а у Каты шубка была из  кроличьей  и  заячьей
шерсти. Девочка называла эту одежду "погребальным саваном" и с  радостью
бы отказалась от нее, но стоило  ей  сбросить  шубу,  как  пронизывающий
холод заставлял ее снова одеться. Для Каты носить шубу из шкурок  зверей
казалось воровством, и теперь, когда черно-белое безмолвие сковало  мир,
ей казалось, что она платит за это воровство. В теплое время  года  Ката
была принцессой Диколесья, а в холода принцесса становилась рабыней. Как
она  страдала  из-за  того,  что  не  могла  свободно  гулять  по  лесу!
Приходилось торчать в пещере до конца сезона Короса. Даже у очага отец и
дочь кутались в меха и питались кореньями и высушенными ягодами.  Только
в те дни, когда не валил снег, отец отпускал Кату погулять, будто держал
ее на поводке и в прямом, и в  переносном  смысле.  "Девочка,  не  уходи
далеко", - наставлял Кату Вольверон. "Девочка, возвращайся поскорее",  -
говорил он, пока Ката  натягивала  варежки  и  мокасины.  Потом  девочка
отправлялась на поиски мха, ягод Короса или хвороста.
   Она не рассказывала отцу о том, что ходила в деревню.
   Ката посмотрела на небо. Небо выглядело зловеще и хмуро. Вот-вот  мог
пойти снег, а она растеряла дрова,  собранные  за  день.  И  не  собрала
ничего, кроме горстки черных, горьких семян. Ката вскочила и побежала  к
лесу, продираясь сквозь колючие кусты на опушке.
   Но вдруг она остановилась на бегу и упала в снег.
   Голоса.
   - Не надо, Полти! Я больше не хочу!
   - Давай, Боб, лови!
   - Не могу!
   - Да вот он! Лови же!
   - Ой!
   Что-то упало.
   - Да ты как баба, Боб!
   Ката раздвинула замерзшие ветки и выглянула.  Мальчишки  возвращались
из леса и приближались к тому месту, где она спряталась. Они толкались и
наклонялись к земле, играя в какую-то странную игру. Изо рта у мальчишек
валил пар, их голоса гулко разлетались в морозном чистом  воздухе.  Ката
крепко сжала губы. Взгляд девочки  метался.  Что-то  было  не  так,  как
раньше. Ребят стало меньше. Раньше их было столько, сколько  пальцев  на
руке у Каты. А теперь впереди шли только двое, а еще двое  отстали.  Кто
из них кто, понять было трудно, так как все были одеты в толстые меховые
полушубки. Ката узнала только  жирного  и  тощего.  Двое  отставших  шли
рядышком. Что-то случилось.
   Но вели себя ребята как обычно.
   - Давай, Боб. Твоя очередь бросать!
   - Не хочу, Полти!
   - Давай, давай же!
   Мальчишки перебрасывались каким-то тяжелым предметом. Только  сейчас,
когда мальчишка  по  кличке  Боб  наклонился  и  подобрал  то,  чем  они
швырялись, Ката поняла, что это такое. Уже повалил хлопьями снег,  стало
плохо  видно.  Но  Ката  успела  разглядеть  кровавый  след  на   снегу,
тянувшийся за компанией деревенских ребят. И еще она увидела,  что  двое
отставших ребят несли длинную суковатую палку.
   А на палке висели тушки убитых зверьков.
   Боб держал за уши кролика. На снег медленно капала кровь. Он забросил
зверька за спину, и длинные ноги кролика взлетели в воздух, описали дугу
и задели мальчишку за плечо.
   - Как баба, бросаешь, Боб! - расхохотался Полти.
   - Полти, заткнись!
   И Боб бросил кролика.
   Нельзя упускать  такую  возможность!  Ката  вскочила,  подпрыгнула  и
схватила истекавшего кровью зверька.
   - Эй, хватайте ее!
   Жирный мальчишка бросился за Катой, но  он  был  слишком  неуклюж.  В
тяжелой шубе, в толстых варежках, он спотыкался и падал, да  вдобавок  у
него на шее висело ожерелье из ловушек, капканов и рогаток. А вот  Ката,
хоть и была одета в меховую шубку, бежала быстро. Мокасины  легко  несли
ее по поскрипывавшему снегу.
   Она скрылась из виду.
   - Треклятая маленькая воровка!
   Полти обернулся. Физиономия его раскраснелась, меховая шапка  съехала
на глаза. Он был готов выругать дружков за то,  что  никто  не  бросился
следом за девчонкой, но решил, что уж  если  он  не  смог  изловить  эту
мерзкую ваганку, то и никто из друзей и подавно не догнал бы ее.
   - Она, наверное, голодает, Полти, - высказал  предположение  Боб.  Он
очень обрадовался, что игре пришел конец. Теперь  ему  вообще  перестали
нравиться игры, предлагаемые Полти. Надо сказать, что  с  тех  пор,  как
Пятерка стала Четверкой, им вместе уже не было так весело, как раньше.
   -  Голодает?  -  вспылил  Полти.  -  Ну  а  теперь  ты   поголодаешь,
милосердный прислужник Агониса! Чьего кролика ты  отдал  этой  ваганской
засранке? Отвечай, Боб, чьего?
   - Чего ты? - промямлил Боб. Его мордашка посинела от холода.
   - Своего кролика. Ты че, не слышишь?
   - Так нечестно!
   Мгновение Полти не двигался с  места  -  стоял,  тяжело  дыша,  затем
шагнул к Бобу, поднял руки и изо всей силы ударил друга в грудь. Даже не
крикнув, хилый Боб повалился на спину.
   - Пошли, вы, там! - крикнул Полти  двоим  отставшим  дружкам.  -  Ну,
пошли же!
   Боб лежал на снегу и смотрел, как мимо него проходят друзья. Небо  из
грязно-белого стало серым. Скоро снег повалит еще  сильнее.  Детям  пора
было возвращаться домой.

***

   Ката спряталась.
   В чаще Диколесья девочка сидела на  корточках,  осыпаемая  снегом.  К
груди она прижимала истекавшего кровью кролика. Она спасла его, отобрала
у Пятерки, которая больше  не  была  Пятеркой,  но  Ката  понимала,  что
кролика уже не спасти. Девочка  попыталась  соединить  свое  сознание  с
сознанием кролика, но кролик не отвечал ей. Пустота... Кролик отправился
в  царство  мертвых.  Это  царство  оставалось  для   Каты   непонятным,
неведомым. Это царство озадачивало ее, потому что мертвые пребывали  как
бы в двух местах сразу: их тела оставались на земле, а их  суть  куда-то
уходила.
   Возвращались ли они?
   Девочка бережно опустила кролика на снег. Пора  было  возвращаться  к
отцу, но если бы она принесла ему мертвого кролика, отец бы сказал,  что
это - добыча, что ее надо употребить с пользой. Они бы взяли  у  кролика
шкурку и мясо. "Но если бы кролик вдруг решил вернуться, - думала  Ката,
- что бы он тогда стал делать?" Она  забросала  трупик  кролика  снегом,
встала и понуро побрела прочь.
   Бедный кролик. Завтра Ката вернется сюда и посмотрит, на месте ли он.
Вдруг он оживет - тогда они подружатся.
   Отцу Ката ничего  не  сказала.  Он  не  увидел,  естественно,  крови,
накапавшей на шубку дочери, но что-то почувствовал, а когда спросил, что
случилось, девочка ответила:
   - Ничего. Ничего не случилось.
   Но Ката не смогла на  следующий  день  прийти  туда,  где  похоронила
кролика. Ночью нападало столько снега, что замело даже вход в пещеру,  и
еще несколько дней отец и дочь не могли выйти в лес из пещеры.
   А еще через несколько дней Ката проснулась от  страшного  стука.  Она
открыла глаза. Взгляд девочки метался по пещере. Отца в пещере не  было.
Ката  вскочила  и  подбежала  к  выходу.  Увидела  отца  и  еще   больше
испугалась: отбросив капюшон, отец рубил топором дерево.
   - Папа! Что ты делаешь!
   Ката и раньше видела топор, но не знала, зачем он нужен.  Теперь  она
ужасно жалела о том, что во время  своей  последней  вылазки  в  деревню
растеряла дрова.

***

   Время больших снегов миновало, но все это время Ката  не  забывала  о
кролике, оставленном в лесу. Когда снег  растаял,  Ката  отправилась  на
поиски зверька, но не смогла найти место. Зимой  засыпанный  снегом  лес
выглядел совершенно иначе. Мало-помалу  после  ряда  бесплодных  попыток
отыскать кролика Ката стала ругать себя  за  глупость:  конечно,  кролик
ожил и убежал. И никогда не вернется. Однако вместо кролика Кате удалось
найти кое-что совсем другое.
   Совершенно необычайное.
   Около замерзшей реки в зарослях деревьев, за  буреломом  и  занавесом
сухих лиан Ката обнаружила странную рощицу.  Ветки  не  могли  оцарапать
девочку, пока еще  носившую  меховую  шубку,  и  она  пробралась  сквозь
бурелом, где некоторые деревья выстояли и не  сбросили  листву  даже  во
время   мрачного   сезона   Короса.   Перед   глазами   Каты   предстало
удивительнейшее зрелище. Сначала ей показалось, что в рощице лежит  снег
- он ведь стаял далеко не везде,  но  в  ноздри  девочке  ударил  аромат
цветов, ее обдало непривычным теплом,  ее  обветренные,  замерзшие  щеки
сразу согрелись. Ката широко раскрыла глаза. Она вдруг напрочь забыла  о
потерянном кролике, который не выходил у нее  из  головы  столько  дней.
Сквозь кроны деревьев проникали солнечные лучи - яркие и теплые. Но  как
же это? Как будто  вернулся  сезон  Терона...  Ката  раздвинула  плотный
занавес плюща... Снаружи царствовал снег и холод.
   Девочка обернулась и осторожно пошла  вперед  по  таинственной  роще.
Опустилась на колени. Благоухающая земля была усыпана белыми лепестками.
Повсюду вокруг белые цветы взбирались вверх по  стволам  древних  вязов.
Ката распустила завязки шубы, еще раз посмотрела вверх, изумленная  тем,
как жарко греет солнце.
   Что же это за место? Ката не знала ответа. Но она поняла,  что  место
диковинное, особенное. Еще она знала, что теперь оно  будет  ей  сниться
каждую ночь.
   А еще она знала, что будет приходить сюда каждый день.

***

   Ката не рассказала отцу про кролика, не рассказала и о  найденном  ею
необыкновенном месте в лесу. Порой на девочку вдруг нападала  тоска.  Ей
казалось, что они с отцом отдаляются  друг  от  друга,  что  между  ними
пролегла пропасть. Как? Откуда? Ведь Ката любила отца, очень любила.  Но
почему-то, когда она  думала  о  таинственной  рощице,  Ката  впадала  в
странную застенчивость. Ей казалось, что, кроме  нее,  никто  не  должен
знать об этом месте. Там она  могла  быть  одна-одинешенька,  там  могла
сбросить ненавистную меховую одежду и лежать голой на лепестках  цветов.
Ей было хорошо, тепло и радостно.
   На пятый день Ката увидела белую крачку.
   - Птица-призрак, - прошептала Ката. Так некоторые называли  небольшую
белую птичку, потому что немногим выпадала удача увидеть, как она  ходит
по снегу. Крачка сидела в самой середине круга, окаймленного деревьями -
ловкая,  бесшумная,  -  и  сосредоточенно  перебирала   клювиком   белые
лепестки. Как она сюда попала? До сих пор Ката только  один  раз  видела
крачку и знала, что эта птица предпочитает холод и, по идее, должна была
бы не слишком хорошо чувствовать себя  здесь,  в  тепле.  Наверное,  она
приняла белые лепестки за снег.
   Ката соединила свое сознание с  сознанием  птицы,  но  не  обнаружила
удивления,  не  нашла  огорчения.  Ответом   ей   было   спокойствие   и
уверенность. Она почувствовала, что птица проделала долгий путь, узнала,
что сюда ее несли извилистые потоки воздуха, и так она прилетала  каждый
год в долину  с  гор.  Ката  ощутила  синеву  просторов,  безграничность
пространства, увидела внутренним зрением птицы  безбрежие  снежных  гор,
куда та должна была вернуться. "Вот настанет  сезон  Вианы,  -  подумала
девочка, - и крачка улетит".
   И вдруг... за деревьями мелькнула полосатая шкура.
   - Лесной тигр! - воскликнула Ката, но тигр уже исчез. Испугался и  не
тронул крачку.
   Ката опустилась на  колени  рядом  с  птицей.  У  той  было  оторвано
крылышко, и  белые  перышки  потемнели  от  крови.  Птица,  прихрамывая,
пыталась уйти прочь по белым лепесткам.
   Уж этого Ката никак не могла  скрыть  от  отца.  Она  отнесла  крачку
домой. Отец, как оказалось, взял посох и ушел бродить по лесу.  Пока  он
не вернулся, Ката развела огонь и  присела  у  очага,  стараясь  согреть
птицу. Она нагрела воды и смыла кровь  с  перьев.  Устроила  для  крачки
гнездышко в коробке, наполнив ее  соломой.  Птица  лежала  в  гнездышке,
дрожа и настороженно поглядывая на Кату холодными желтыми глазами.
   Но птица не собиралась умирать. Ката не  боялась  за  ее  жизнь.  Она
знала, что птица будет жить в коробке, а она будет кормить ее  кореньями
и семенами, будет находить для нее жучков под корой и земляных червяков.
Она будет петь птице песенки и гладить ее нежную шейку, а когда вернутся
теплые дни, они будут сидеть на лужайке у входа в пещеру, и птичка будет
петь для Каты, будет клевать угощение с ладони. А в один прекрасный день
Ката о