лы.  На  каминной
полке стояли какие-то бледные статуэтки - фигурка жирного крестьянина  с
улыбкой  на  краснощекой   физиономии   и   молочницы   с   прилизанными
соломенно-желтыми волосенками.
   Джем украдкой глянул на лицо хозяйки.  Лицо  это  было  бесстрастным,
однако  Джем  почему-то  сразу  понял,  что  за   человек   перед   ним,
почувствовал и злобу, и язвительность,  которые  готовы  были  вырваться
наружу, пролиться, словно молоко, которое, бывало, убегало  на  плите  у
Нирри. Джему стало страшно.
   - Тетя...
   Дверь распахнулась.
   - Ах, моя добрая госпожа! И ваш юный друг, как я вижу! Джем от  ужаса
задохнулся. Взгляд его начал метаться по сторонам.
   - Надеюсь, ваша прогулка была  приятной?  О,  погода  теперь  намного
лучше. Надеюсь, досточтимая Воксвелл развлекала вас в мое отсутствие?
   Эти живые и как бы самые обычные слова звучали в ушах у Джема подобно
выстрелам. Угловатая фигура по-крабьи, крадучись пересекла ковер. Лекарь
потирал руки и улыбался, улыбался...
   Умбекка стояла в ожидании его приглашения. Она вся так и сияла.
   Тут  Джем  тоже  попробовал   встать.   Он   вцепился   в   скользкие
подлокотники...
   - Нет-нет, молодой человек, не стоит так утруждаться,  прошу  вас!  -
остановил Джема лекарь, на голове которого красовался  новый  аккуратный
парик.  Из  кармана  камзола  виднелся  белоснежный  носовой  платок.  -
Досточтимая Воксвелл и я - мы  не  обидимся!  Мы  понимаем,  мы  все-все
понимаем! Госпожа Ренч, как радостно видеть вас!
   Чмок! Чмок! Это они расцеловались.
   - О добрая госпожа! Я знал, что вы не покинете  нас!  Джем  в  полном
отчаянии опустился на противный скользкий стул.
   - Ну, молодому человеку, я уверен, хочется  чего-нибудь...  -  Лекарь
протянул  руку  к  чайному  столику,  сдернул  салфетку,   под   которой
обнаружилась гора булочек с кремом. - Не  хотите  ли  отведать  немного,
молодой человек? А? - рука, поросшая жесткими черными волосами,  подняла
вазу с булочками и поднесла Джему Щедрое  угощение.  Какое-то  мгновение
Джем только эту руку и видел. Руку и жирные лоснящиеся булки.
   И вдруг крем сполз с одной из булок и упал Джему на колени.
   - Тетя! - вскрикнул Джем. - Тетя, тетя!
   Но толстуха Умбекка только отвернулась от него. Из глаз у  нее  вдруг
брызнули слезы.
   - О Джем, Джем! - и она закрыла лицо  руками.  Досточтимый  Воксвелл,
словно не услышав ее плача, проговорил сквозь зубы:
   - Итак, бастард создает нам сложности, да?
   Теперь перед глазами Джема вместо руки предстало лицо Воксвелла, тоже
волосатое. Костюм на лекаре был с иголочки, но при этом от  него  самого
несло какой-то гнилью.
   Джем сползал и сползал со стула.
   Сполз, перекатился на бок, на живот, приподнялся,  встал  на  ноги  с
помощью костылей и заковылял к дверям.
   - Ой! - неожиданно охнула тощая хозяйка. - Какие у него ноги!
   А ее муж расхохотался. Но не пошевелился.
   На пути у Джема  встала  старуха  служанка.  Но  она  же  была  такая
маленькая! Такая слабая! Да? А Джем был калека! Он обернулся к  рыдающей
тетке.
   - Тетя! - его голос срывался. - Как же вы могли! Как  вы  могли  меня
сюда привести?
   Умбекка не отвечала. Она не могла отвечать.
   Вдруг потемнело - может быть, туча набежала на солнце.  Но  именно  в
этот миг помрачения Джем разглядел то, чего не видел раньше -  ту  самую
неловкость, что наличествовала в поведении тетки все время на протяжении
их чудесных прогулок. Он увидел затравленный  взгляд,  опущенные  глаза,
вспомнил, как именно тетка отвечала  или  не  отвечала  на  определенные
вопросы. Как-то раз она остановилась и заговорила с деревенской женщиной
- старушкой. Теперь, только теперь Джем понял,  что  то  была  настоящая
хозяйка Цветущего Домика, старая дева.
   Точно!
   А еще... еще тетке часто приходили письма. Она их комкала и  убирала,
если на нее с любопытством смотрели Джем или его мать.
   Умбекка лгала. Она лгала все время.
   Джем смотрел на нее, и его глаза наполнялись слезами. Умбекка  сидела
боком к нему. Она расстроилась и не заметила, что на лифе платья  у  нее
расстегнулась верхняя пуговица. Сверкнула  золотистая  вспышка,  и  Джем
понял, что тетка продолжала носить амулет Агониса - только на теле,  под
платьем.

***

   Все решилось быстро.
   - Тетя! - дико закричал Джем.
   Досточтимый Воксвелл на миг оторопел, но тут  же  бросился  к  юноше,
настиг его одним прыжком, выхватил из подмышек у Джема костыли и толкнул
его лицом вперед.
   - Унеси эти мерзкие деревяшки и брось их в огонь!  -  крикнул  лекарь
служанке. - Это богопротивные вещи!
   Брезгливо скривившись, Воксвелл  вынул  из  кармана  носовой  платок.
Казалось, он собирался вытереть им  руки.  Но  вместо  этого  он  глянул
сверху вниз на распростертого  на  ковре  калеку,  отчаянно  пытавшегося
уползти. Лекарь тяжко вздохнул и склонился к юноше  -  так,  словно  ему
предстояло выполнить неприятную, но необходимую работу.
   Связанную с его профессией.
   - Так значит,  бастард  не  пожелал  угощаться  нашими  булочками?  -
издевательски промурлыкал Воксвелл. -  Жаль.  Очень  жаль,  они  бы  ему
гораздо больше пришлись по вкусу! Но у нас и другие угощения имеются!
   Воксвелл завел пальцы под затылок Джема, запрокинул  голову  юноши  и
поднес  к  его  ноздрям  носовой  платок.  Запах  -   мерзкий,   гадкий,
дурманящий, хлынул в ноздри к Джему, заполнил все  вокруг.  Юноше  вдруг
стало жарко, жгуче жарко.
   Он пытался увернуться, но что толку?
   Джем вдыхал тошнотворный запах и слышал, пока еще слышал, как  громко
тикают в прихожей часы. Он  слышал,  как  всхлипывает  и  шмыгает  носом
Умбекка, как звучит шелестящий, сухой голос тощей женщины,  склонившейся
к чайному столику:
   - Тебе налить чаю, Натаниан? А потом пришло забытье.

ГЛАВА 40
ТИКАЮЩИЕ ЧАСЫ

   Тик! Тик!
   Первое, что услышал Джем,  очнувшись,  оказалось  опять-таки  тиканье
часов. В  каждую  из  аккуратно  прибранных  комнаток  Цветущего  Домика
доносился стук деталей механизма часов. Это тиканье слышала  сидевшая  в
гостиной досточтимая  Воксвелл,  слышал  в  своем  кабинете  ее  супруг,
слышала старушка служанка, вытиравшая пыль. Часы отмеряли пульс  домика,
они всех вовлекали  в  стихию  времени.  Зачастую  обитатели  домика  не
замечали тиканья  часов,  пропускали  мимо  ушей  и  печальное  "бонг!",
которым часы сопровождали наступление  очередной  пятнадцатой  и  каждой
пятой внутри пятнадцатой. И все же часы всегда были с ними, а они знали,
что внутри часов есть потайная пружина, которая разворачивалась один раз
в луну с такой точностью, словно за каждым тиканьем стояла  сдерживаемая
сила - сдерживаемая, но способная вырваться наружу в ярости.  Эта  сила,
наверное, была похожа  на  могущество  бога  Агониса,  каждое  мгновение
пульсировавшее в жизни всего мира.
   Тик! Тик!
   А потом послышались голоса:
   - Источник света, услышь наши молитвы! Взгляни на нас с высот  своих,
узри это измученное дитя и смилуйся над ним. Помоги нам, о  милосердный,
когда мы станем избавлять дитя ото зла, когда мы принесем его, слабого и
униженного, на алтарь суда твоего. Дай нам, о Всемогущий,  силы  в  вере
нашей, ибо мы готовы исполнить свой божеский долг. Да  славится  господь
наш и госпожа вовеки.
   - Да славится господь наш и госпожа вовеки!
   Первый голос - негромкий, гнусавый баритон -  принадлежал  Воксвеллу.
Женщины вторили ему покорным дуэтом.
   Джем очнулся, но лежал, плотно сжав веки. Что-то давило ему на веки -
вероятно, тяжелые монеты. Рот у него был забит  какой-то  неповоротливой
гадостью.
   Где он?
   Потом он вспомнил где. Страх пронзил юношу, словно острый клинок.  Он
бы закричал, но не мог. Он бы вскочил, но и этого не мог. Что-то держало
его. Из тумана выплыли  отрывочные  воспоминания.  Его  несли  по  узкой
лестнице в небольшую белую комнату.  Теперь  ему  завязали  рот,  чем-то
накрыли глаза и привязали к жесткому столу. Он чувствовал цепкие, жаркие
ремни. Кожа его покрылась пупырышками, он замерз.  Потом...  потом  Джем
вспомнил, как чьи-то грубые, торопливые руки рвали на нем одежду.
   Его раздели донага!
   - Мальчишка просыпается, Натаниан, - послышался голос тощей женщины -
равнодушный, далекий.
   - Гм, да.
   Грубые руки лекаря ощупали бедра Джема, потом пах. Послышался вздох.
   - Все гораздо хуже, чем я думал.  Зло  распространилось.  Боюсь,  что
надрез под коленями не поможет...
   - Досточтимые, не надо! - раздался дрожащий голос Умбекки.
   - Не надо бояться, моя добрая госпожа. Боль будет  краткой.  Потом  я
остановлю кровотечение прижиганием. Потом наложу успокаивающую мазь... а
вы лучше подумайте о той праведной жизни, какая ожидает этого страдальца
впоследствии!
   Джем ухитрился закричать, несмотря на кляп.
   - Молчи,  порождение  мрака!  -  рявкнул  Воксвелл,  и  Джем  получил
пощечину. А он... он даже моргнуть не смог. Даже отвернуться  не  мог  -
голова его тоже была привязана к столу.
   А потом противные слюнявые губы лекаря возникли у самого  уха  Джема,
Однако теперь голос Воксвелла был полон сострадания.
   -  Ты  становишься  мужчиной,  Джемани-бастард.  Но  какой  из   тебя
получится   мужчина?   Деформация    твоего    тела    от    конечностей
распространяется на все твое тело. Зло поглощает тебя целиком.  О  дитя,
мы уже видели признаки распространения этого зла! Видели твою  любовь  к
безбожникам - к изменнику Торвестеру, к презренному мерзкому карлику, мы
видели  и  твои  глупые  попытки   обрести   способность   передвигаться
противоестественным путем - словно в твоих силах  перебороть  волю  бога
Агониса!  Даже  теперь  ты  пытаешься   сопротивляться   и   тем   самым
показываешь, как цепко держат тебя путы Зла! Только в том  случае,  если
мы изгоним из тебя зло, ты познаешь сострадание Источника Света...
   Джем пытался вырваться, но связали его крепко.
   - О нет, бастард. О нет. Полагаю, тебе стоит еще немного  поспать,  -
холодно рассмеялся Воксвелл, а Джем снова уловил  гадкий  резкий  запах,
исходивший от носового платка лекаря.
   "Нет! - хотелось кричать  Джему.  -  Нет!"  Но  из  его  пересохшего,
заткнутого кляпом рта мог вырваться только глухой звериный вой. На  этот
раз, пока сознание еще не покинуло его, он  почувствовал,  что  на  него
брызнули какой-то прохладной жидкостью, что лекарь повернулся к женщинам
и произнес ясным, спокойным голосом:
   - Пойдемте, добрые женщины, оставим его пока. Очистительное  снадобье
должно совершить свою задачу. Юноша еще совсем  дитя,  однако,  зло  так
глубоко проникло в него. Даже сейчас, когда бастард пребывает на  пороге
новой жизни, зло в нем борется с добром, исходящим от нас! Пусть полежит
здесь до утра. А мы приступим к делу с первыми лучами солнца.  Служанка,
а где мой точильный камень? Нужно будет поострее заточить нож.

***

   "Нужно будет поострее заточить нож".
   Тело Джема превратилось в бесчувственную массу между связывающими его
ремнями. Теперь его било в чудовищном ознобе, но при этом с него ручьями
стекал пот. Боль и холод кололи Джема, словно иголками, и  струйки  пота
казались бесцветной кровью.
   Хлопнула дверь.
   Он остался один.
   Чувства Джема затуманились и перепутались, однако на этот раз  он  не
поддался сонному зелью. Возможно, страх заставил его  сопротивляться,  а
возможно, на этот раз он вдохнул не так много злокозненных испарений  от
носового платка лекаря. Сознание то покидало юношу,  то  возвращалось  к
нему. Он ощущал холод всей кожей, он чувствовал,  как,  подобно  ледяным
змеям, с его боков стекают струйки жидкости. "Очистительное снадобье", -
сказал Воксвелл. Во мраке медленно тикали часы, за  окном  громко  ухала
сова. Джем ощутил, что кожу начало покалывать.
   А потом она словно загорелась.
   О, как ему хотелось, чтобы руки у него были развязаны!
   Часы издали очередное "бонг!", сообщив о том, что миновала  еще  одна
пятая на долгом, мучительном пути до рассвета. Все звуки казались  Джему
оглушительно громкими, они  отдавались  эхом  в  его  черепной  коробке,
казавшейся  пустой,  словно  пещера.  Время  от  времени  юноша  как  бы
погружался в эти звуки, уплывал куда-то вместе с эхом, тонул в  нем,  но
потом начинал бороться, выныривал на поверхность.
   Он пытался думать.
   Но что он мог придумать?
   "С первыми лучами солнца мы примемся за дело".
   Джем напрягся и прислушался к доносившимся  снизу  голосам.  Поначалу
слышались бормотания  -  скорее  всего  внизу  молились.  Теперь  оттуда
неслись приглушенные рыдания.
   Теперь там все стихло. Легли спать?
   Легкий ветерок шелестел листвой,  посвистывал  у  окна.  Едва  слышно
задребезжало стекло в оконной раме, ветер проник  в  комнату  и,  словно
змея, обвил обнаженные ноги и руки Джема.
   Джему стало зябко.
   Тик.
   Тик!
   Потом, по всей вероятности, он ненадолго впал в забытье,  потому  что
очнулся от того, что чья-то рука нежно гладила его волосы.
   Нежно.
   Очень нежно.
   Джем дернулся всем телом. Уже? Уже?!!

***

   - Ч-ш-ш, Джем. Джем. То был голос тетки Умбекки.
   - О Джем, дай мне посмотреть на тебя.
   Нет, не монеты лежали на  веках  у  Джема,  его  глаза  были  закрыты
повязкой. Чья-то рука потянула за узел, повязка  спала,  и  Джем  увидел
озабоченное лицо своей тетки, озаренное свечой. В  комнате  было  темно.
Может быть, она опомнилась? Может быть, пришла,  чтобы  освободить  его?
Джем издал нечленораздельный звук сквозь кляп, но тетка  и  не  подумала
вынуть его.
   - Ч-ш-ш-ш, - повторила она и снова погладила волосы  Джема.  -  Тише,
тише, ты напуган, мой милый? Не бойся, не волнуйся, скоро все  кончится.
- По голосу чувствовалось, что тетка желает  ему  добра.  Голос  утешал,
баюкал Джема. - Когда я была маленькой девочкой, мне  довелось  пережить
ужасную боль. Мне пришлось гораздо  тяжелее,  чем  тебе,  Джем.  У  меня
болело внутри, в животе. Лекарь сказал, что необходима операция. Как  же
мне было страшно! Мама тогда еще была жива,  и  как  же  я  умоляла  ее!
"Мамочка, пожалуйста, - кричала я, - не давай ему разрезать меня!"
   Последние слова Умбекка произнесла,  по-детски  картавя.  Вспомнив  о
своем детстве, толстуха рассмеялась, но тут же покачала головой.
   - Какая же я была глупышка. Мне  ведь  все  время  было  больно,  так
больно, так у меня болел живот! Но знаешь,  Джем,  после  операции  боль
прошла. Так что все было на пользу, понимаешь? Вот и тебе станет  лучше,
мой дорогой. Скоро-скоро.
   Глаза Джема были полны неподдельного ужаса.
   Но тетка этого не видела. Она ходила вокруг стола, время  от  времени
прикасаясь к дрожавшему Джему пальцами. Она говорила, но, похоже, больше
сама с собой, нежели с Джемом.
   - Понимаешь, мой милый, иного выхода нет. А все из-за  того,  кто  ты
такой, Джем. Ты никогда не задумывался о том, кто  ты  такой?  У  других
детей есть и отец, и мать. Ты не думал о том, почему у  тебя  нет  отца,
Джем? "Джем-бастард" - так тебя зовут. Но ведь это значит только то, что
ты - бастард, но что такое "бастард"? Это  означает,  что  твоя  мать  -
шлюха, Джем! Грязная шлюха!
   Голос Умбекки неожиданно зазвучал громче.  Ее  трясло  от  гнева.  Со
свечи, которую толстуха сжимала в руке, капал воск.
   Капли горячего воска упали на голень Джема. Он сморщился от боли. Его
искореженная нога дернулась. Она была живая!
   Но, значит, она всегда была живая. Только изуродованная.
   Глаза Джема наполнились слезами. Он поморгал,  прогнал  слезы,  снова
увидел темный силуэт в пламени свечи. Низкий сводчатый потолок, окно  со
ставнями, огромный железный Круг Агониса на стене над головой, в нише.
   Это был алтарь.
   Умбекка отвернулась от юноши. Голос ее продолжал звучать тихо, нежно,
но казалось, в нем скопилась готовая пролиться горечь и желчь.
   - Это было во времена Осады. Эта  шлюха  отдалась  простому  солдату.
Простому солдату! Вот  почему  ты  такой,  какой  ты  есть,  Джем!  Твои
изуродованные ноги - знак  того,  что  ты  бастард,  ублюдок.  Когда  ты
родился, Джем, в тебя было брошено семя. То  было  семя  Зла.  Это  семя
теперь нужно вырвать с корнем и уничтожить.
   Умбекка обернулась к Джему.  Ее  пухлое  лицо  зарделось.  Она  снова
принялась гладить Джема по  голове,  но  Джем  в  ужасе  сжался.  Пальцы
Умбекки бегали по его ногам, бедрам, между ног.
   Юноша весь дрожал.
   Его тошнило.
   - Ты становишься мужчиной, Джем. Но впереди тебя ждут только  муки  и
разочарования, Джем. Но скоро все будет хорошо! Скоро Зло будет  вырвано
из твоего сердца! И ты будешь сидеть на стуле рядом со мной, как  сидел,
когда был маленький. Помнишь, как мы с тобой несли стражу  около  храма,
Джем? Как мы были счастливы тогда? Мы снова будем  счастливы!  Мы  будем
жить с тобой, посвятив всю свою жизнь богу! Пройдет время, и ты  станешь
лучом божественного света для этой несчастной деревни. О, этому  суждено
случиться. Все пройдет, и все будет хорошо, Джем. Джем!
   Умбекка, рыдая, повалилась на грудь к юноше. Джем чуть не задохнулся.
Свеча в руке у тетки  угрожающе  наклонилась  к  его  лбу.  Джем  крепко
зажмурился.
   Как он ненавидел свою тетку! Он верил ее обману, а, поверив,  полюбил
ее. Каким же он был глупцом! Если бы юноша сейчас мог вырваться из своих
пут, он бы отхлестал Умбекку по щекам, он бы убил ее  и  не  пожалел  об
этом. Вся его жизнь после ухода Варнавы сейчас казалась  Джему  шелухой,
сором, носимым ветром.
   Тихонько скрипнула дверь. В комнату скользнула темная фигура.
   - Умбекка! - проворковал Воксвелл. -  Ты  же  знаешь,  что  мальчишка
должен быть подвергнут очищению.  Пойдем.  Пойдем  отсюда.  Ночь  темна.
Пусть последний раз поспит греховным сном. Оставь его.
   - О Натаниан, верно ли мы поступаем?
   - Добрая моя госпожа. Тихо! Чш-ш-ш-ш!
   Умбекка позволила лекарю заключить себя в  объятия,  и  они  застыли,
обнявшись, в алтаре - пожалуй, несколько дольше, чем допускали приличия.
Затем Воксвелл увел Умбекку из комнаты.

***

   Джем снова остался один.
   Он глубоко вздохнул. Глаза ему не завязали, но без свечки  в  комнате
царил почти непроницаемый мрак. Нынешняя ночь была ночью Чернолуния.  За
окном тоже было темно - ни зги не видно.
   "Бонг!"
   Это часы в прихожей пробили очередную пятую. Приятный басовитый  звон
прозвучал, словно колокол проклятия. Сколько еще раз прозвонят  часы  до
наступления рассвета? Слезы, которые он  пытался  сдержать,  хлынули  из
глаз и ручьями потекли по его щекам.
   Джем был в полном отчаянии. Он был скован, связан по рукам и ногам  и
понимал, что это и есть начало его новой  жизни,  что  эта  жизнь  будет
такой, как сейчас. Он верил, что он не просто калека, а теперь он  будет
калекой - только калекой, и больше никем.
   Все кончено.
   Все было кончено.
   Если бы Джем хотел умереть, он бы умер в это мгновение. Он был  готов
на все, лишь бы только не жить такой жизнью, которую уготовила для  него
Умбекка.  Он  не  желал   становиться   безногим   инвалидом,   лишенным
возможности передвигаться  на  "мерзких  деревяшках",  как  называл  его
костыли Воксвелл.
   Горячечная ночь тянулась. Джема то колотило в ознобе, то  жгло  огнем
лихорадки. Он лежал и считал удары часов - вернее, принимался считать, а
потом сбивался со счета.
   Снова начинал считать.
   Нет, бесполезно.
   Это всегда было бесполезно. Время остановилось? Через какое-то  время
Джему показалось, будто окутывавший его мрак немного рассеялся. Это  ему
только показалось, но страх снова нанес ему ножевой удар.
   А потом на лестнице послышались чьи-то шаги, ступени заскрипели.
   Шаги были легки, и поначалу Джем решил убедить себя в том,  что  шаги
ему послышались. Просто ступени скрипнули сами по себе, а  может,  и  не
ступени, а стропила где-то еще в доме.
   Но тут отворилась дверь.
   Джем вздрогнул. Почувствовал боль и давление в паху.  На  самом  деле
это давление давно мучило его, а теперь... оно вдруг пропало. По  бедрам
Джема растеклась горячая жидкость. Дж