мой, ибо я  уничтожу  предателя
Короса!
   С этими словами выхватил Терон и свой кристалл из Камня.
   - Брат мой, и я поступлю так же! - вскричала богиня  Джавандра.  -  Я
тоже обрушу свое могущество на Короса! Сестра моя Виана, выйдешь ли и ты
с нами на бой?
   Но  богиня  Виана  посмотрела  на  Терона  и  Джавандру   яростно   и
укоризненно и вскричала:
   - О да, сестра моя, я сделаю то же самое, однако мое могущество будет
на стороне Короса!
   Так началась первая война на  Земле,  и  силы  Терона  и  его  сестры
Джавандры бились с  силами  Вианы  и  Короса.  И  собрались  войска  под
знаменами богов, и пришло в долину Орока время битв и опустошения.

5

   Но светлый бог Агонис не участвовал в  войне.  Он  только  смотрел  с
тоской и печалью в магическое стекло.
   Минуло немало лет, и явился чародей Тот-Вексраг к Агонису и сказал:
   - О Великий! Волна разрушений, что катится от далеких гор, все  ближе
к чертогу твоей печали. Скоро вся долина превратится  в  пустошь.  Самые
верные из твоих подданных вышли на бой во имя твое с мечами и  топорами.
Твой кристалл - самый  могущественный  из  тех,  что  были  вмурованы  в
Камень. Воспользуйся им и положи конец войне.
   - Чародей, твои слова злы, - сказал светлый бог. - Отец  наш  повелел
нам жить в любви и согласии и пользоваться нашими кристаллами только для
свершения добрых дел. Я скорблю о том, что потерял дочь твою, но  сердце
мое противится тому, чтобы я нарушил волю отца.
   - Значит, ты глупец! - вскричал чародей, схватил кристалл  Агониса  и
магическим образом перенес его в руки Терона. И пришла к Терону  победа,
и добрался он, наконец, к мрачной цитадели Короса.
   - Она моя! - вскричал Терон, огненный бог, ибо в сердце  своем  питал
надежду заполучить Имагенту для себя.
   Ворвался Терон в крепость, и напал на брата своего Короса,  и  ударил
его в пах в наказание за его похоть. Сердце  Терона  бешено  стучало,  и
бросился он в покои, где ожидал найти прекрасную пленницу.
   Вбежал он в покои, и радость его сменилась яростью, ибо не  оказалось
прекрасной Имагенты в покоях, и нигде ее не  могли  найти.  Вознегодовал
огненный бог. Он кричал, выл и сотрясал стены,  и  поднял  он  кристалл,
ясный, как солнце, и повелел ему разрушить весь мир.
   Но потемнели небеса, и прозвучал громкий  голос,  и  замер  в  страхе
огненный бог.
   - Отец! - вскричал Терон и упал на колени, ибо голос принадлежал  его
покойному отцу.
   Явился бог Орок призраком из глубин Камня Бытия и Небытия.
   И сгустился мрак, и созвал мертвый бог к себе всех своих детей.
   - Дети мои!  -  сказал  Орок.  -  Вы  уничтожили  последнее  из  моих
творений. Если бы я был жив, я бы вас сурово наказал, однако  теперь  вы
сами  наказали  себя.  Теперь  ваша  последующая  жизнь   должна   стать
искуплением. Вам остается единственное: удалиться в царство Вечности,  а
этот мир предать Небытию.
   И хотел было мертвый бог уйти обратно в недра Камня, но вскричал  его
светлый сын Агонис:
   - Отец! Не обрекай этот мир на Небытие! Да, мы - боги и дети  твои  -
жестоко ошиблись, но ни в чем не повинны перед тобой  земные  мужчины  и
женщины, и  не  заслуживают  они  смерти.  Позволь  нам  здесь  свершить
покаяние и оставь этому миру жизнь.
   И тогда встал вновь мертвый бог и сказал:
   - О светлейший из моих сыновей, любовь моя  к  тебе  вечна!  Тоска  и
печаль, что поселились в моем сердце, говорят о том, как я  хочу,  чтобы
ты сошел вместе со мной в  мир  иной.  Но  нет,  сын  мой,  миновали  те
времена, когда богам позволено было жить в этом  мире.  И  не  заслужили
земные мужчины и женщины вашей заботы  о  них.  Пусть  этот  мир  живет,
однако его обитатели впредь лишены будут вашего попечения и станут  жить
сами по себе. Приведите их ко  мне.  И  опечалился  светлый  Агонис,  но
выполнил волю отца: привел к Камню Бытия и  Небытия  народы,  населявшие
долину Орока, и сказал людям мертвый бог Орок:
   - О земные мужчины и женщины, долее вы не будете жить рядом с богами.
И все народы, что обратились в войска, сражающиеся  друг  с  другом,  не
смогут долее жать рядом. Вас надобно разделить.  И  уйдете  вы  из  этой
долины, что некогда была столь плодородна, но которую  вы  превратили  в
пустыню. Завтра, после ночи скорби, удалятся дети мои в Царство Титанов,
на свою родину. А ваша судьба лежит за далекими горами.
   И предсказал бог Орок судьбу каждому из народов. Мужчинам и женщинам,
почитавшим Виану, он повелел удалиться  на  восток,  где  им  предстояло
научиться жить в мрачных непроходимых лесах. Отнял  бог  Орок  у  дочери
своей Вианы кристалл цвета земли, отдал людям и сказал:
   - Этот кристалл - символ вашей богини. Носите его повсюду с собой,  и
она будет помогать вам.
   Точно так же поступил бог Орок и с людьми,  почитавшими  Джавандру  и
Терона. Людей, почитавших Джавандру, он  отослал  за  море,  на  далекие
западные острова. А людей, почитавших Терона, отправил на юг, в те края,
где палило ослепительное солнце.
   Затем обратился мертвый бог к людям, почитавшим  светлейшего  из  его
сыновей.
   - Дети Агониса, -  сказал  Орок,  -  вы  оказались  недостойны  моего
любимого сына. Ваш путь лежит на север, в страну гор  и  льдов.  Там  вы
будете жить близко от небес, но небеса не дадут вам тепла.  Может  быть,
настанет время, когда вы взглянете в этот кристалл и  для  вас  настанет
искупление.
   И назвал бог Орок грядущие времена Эпохой Искупления, наступающей для
того, чтобы все ответили за свои грехи.
   И хотел мертвый бог прогнать от себя все народы, но воскликнул  тогда
его светлый сын Агонис, выступив вперед:
   - Отец! Ты несправедлив, ибо стоит тут  и  брат  мой  Корос.  Что  же
станет с его людьми? Где им жить?
   И вознегодовал тогда бог Орок:
   - Не говори мне ни слова о проклятом сыне моем, заслуживающем  только
презрение и ненависть! О вы, почитающие Короса! Не будет у вас дома!
   И, схватив с этими словами кристалл своего старшего  сына,  подбросил
Орок его к небесам, да так высоко, что никому не было дано увидеть, куда
он упал.
   - Проклятое племя! - сказал Орок. - Такова  ваша  судьба!  Вы  будете
вечно скитаться в поисках кристалла - только он и сможет утешить вас.  А
другие народы станут ненавидеть вас, ибо не забудут, что именно ваш  бог
повинен в разрушении долины Орока.
   Вот так была  предначертана  судьба  Земли.  Ночью,  предшествовавшей
уходу богов в Царство Титанов, созвал Агонис к себе братьев и  сестер  и
сказал:
   - Братья и сестры! Ярость нашего отца справедлива.  Он  обрек  земных
мужчин и женщин на тяжкую судьбу. Однако вновь я говорил с ним во  мраке
смерти его. Отец наш разделил пять наших кристаллов, роздал их людям, но
настанет день, и они снова объединятся. Поэтому должны мы  не  оставлять
попечение о вверенных нам народах до того  часа,  когда  вновь  наступит
объединение. Так давайте же помолимся теперь об этом, пока не пробил час
нашего ухода в Царство Вечности.
   Но сам светлый бог этой ночью не молился. Он призвал к  себе  чародея
Тота-Вексрага и сказал ему:
   - О хитрый изменник, время твоего наказания миновало. Но ответь  мне,
что сталось с твоей дочерью? Брат мой Терон сказал мне, что она исчезла,
но как могло такое случиться? Покажи мне, где она?
   Но отвечал Агонису чародей:
   - Моя дочь пропала. Я не знаю, где она, и даже  магия  моя  бессильна
ответить на этот вопрос.
   Только горько вздохнул светлый бог и посмотрел в магическое стекло, в
котором по-прежнему светился образ чудесной красавицы.
   - Эта женщина, - сказал Агонис, - могла бы спасти этот мир. Будь  она
рядом со мной, этому миру было бы суждено процветание. Но она исчезла, и
все потеряно.
   И миновала ночь скорби, и когда начался новый  день,  собрались  пять
народов в последний раз у Камня Бытия и Небытия. В урочный час явились к
ним все пятеро богов, и попрощались по очереди каждый со своим  народом.
Но когда пришла пора прощаться Агонису, оказалось, что он исчез.
   - Где Агонис? - кричали все кругом, но пропал светлый бог, точно  так
же, как и его возлюбленная.
   До сих пор никто так и не знает, что же с  ним  случилось.  Некоторые
говорят, будто бы он сошел в Камень Бытия и Небытия, другие -  будто  бы
он ушел в магическое стекло.
   А третьи утверждают, будто бы он в тот день переоделся и затерялся  в
толпе, собравшейся у Камня. Говорят, будто бы он ушел вместе с людьми  в
тот день и отправился искать по свету свою возлюбленную. Но  как  именно
он переоделся и с каким народом ушел - этого никто не ведает.
   До сих пор, хотя с того дня миновали тысячелетия, почитатели  Агониса
верят, что настанет день, и вернется к ним их бог, и  приведет  с  собой
свою возлюбленную.
   И говорят  они,  что  только  тогда  закончится  Эпоха  Искупления  и
начнется новая эра в истории Земли.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МАЛЬЧИК В ЧЕРНОМ

ГЛАВА 1
ТИГР В ЛЕСУ

   Глубоко в чаще Диколесья - зеленая, обволакивающая тишина.  Прозвучит
ли хрипловатый крик кукушки, прозвенит ли соловьиная трель -  все  звуки
поглотит лесная чащоба, и вновь всем завладеет безмолвие.
   Но вот что-то яркое мелькнуло на фоне темной зелени.
   - Лесной тигр!
   Ката бросилась вперед, но лесной тигр исчез.
   - О папа, пусть он вернется!
   - Лесной  тигр  идет,  куда  захочет,  девочка  моя.  Он  -  существо
особенное и знает это. Неужто он станет показывать свои  полоски  глупым
маленьким девочкам?
   Глупым?
   Ката напряженно вглядывалась в  чащу.  Ей  так  хотелось,  чтобы  все
существа, обитавшие в лесу, были ее друзьями. Одним только взглядом, без
песен и танцев, она могла призывать белок и малиновок,  и  даже  жирного
барсука. Она могла разговаривать с мудрым филином  и  скользкой  выдрой,
жившей в реке. Вот только лесной тигр не являлся на  ее  зов,  оставался
для нее золотым пятном, яркой вспышкой на фоне темной зелени.
   - Порой самые яркие вещи как раз и остаются для  нас  скрытыми,  дитя
мое. Но настанет час - и мы увидим их.
   Ката вздохнула. Сколько раз отец повторял эти слова? А сейчас даже не
обернулся. Шагает себе в своем плаще  с  капюшоном,  переставляет  ноги,
опирается на длинный посох, опускает его в толстый ковер опавшей листвы.
Так жарко, так тихо в лесу, что полы плаща старика не шевелятся.
   Ката окликнула отца:
   - Отец, а когда настанет мой час?
   Но старик только языком прищелкнул.
   Босые ноги Каты колола колючая хвоя. В другой день, забыв  обо  всем,
она бы ушла, скрылась в густых  зарослях  папоротника.  Но  сегодня  она
только вздохнула, вновь  прочла  про  себя  стишок  про  лесного  тигра,
догнала отца и сжала его слабую, вялую руку.
   - Папа, - попросила девочка, - расскажи мне еще про ярмарку.
   Из-под капюшона снова донеслось  прищелкивание  языком.  Ясное  дело,
тигр мог и подождать, а вот ярмарка - нет. И вчера, и позавчера, с  того
самого дня, как в деревню въехали  разноцветные  фургоны  ваганов,  отец
рассказывал Кате о  том,  что  можно  купить  на  ярмарке,  о  полосатых
балаганчиках, о показе диковинок, о драгоценных камнях, что  сверкали  и
переливались в складках тюрбанов бродячих актеров.  Затейливыми  словами
он вызывал удивительные образы: пестрого арлекина в колпаке со звенящими
колокольчиками,  морщинистую  мудрую  старуху-пророчицу  с   хрустальным
шаром, человека без головы, с лицом на груди, женщину с  рыбьим  хвостом
вместо ног. Может быть, он зря распалял воображение девочки? Может быть,
все  это,  как  и  многое  другое,  теперь  принадлежало  другому  миру,
именуемому прошлым? Ведь так давно не бывало ярмарок! Наверное, он и сам
дал слишком большую волю своему воображению.
   - Бедный лесной тигр! Он уже забыл про тебя, моя глупышка! -  пошутил
старик.
   - О папа! - рассердилась Ката и  убежала  от  отца.  Она  плясала  на
лесной тропинке, словно фея.
   Вот так они и шли через лес: старик шагал  медленно,  словно  древний
пилигрим, а  девочка  то  отставала  от  него,  то  обгоняла  -  резвая,
проворная фея в платьице из домотканой ряднины.
   Диколесье  подкрадывалось   к   деревне   словно   вор.   Тропа   шла
расширяющимся коридором.

ГЛАВА 2
КЛАДБИЩЕ

   Деревня Ирион лежит в глубине Тарнских Долин -  лесистых  котловин  у
подножий высоких гор, которые на древнем наречии эпохи Рассвета  зовутся
Колькос Арос - "Хрустальное Небо". К  югу  от  этих  мест,  на  равнинах
Эджландии, снежные горы  кажутся  легендой,  парящим  символом  другого,
высшего  мира.  А  для  обитателей  Тарна  горы  вполне   реальны,   они
присутствуют всегда  -  висят  на  горизонте,  словно  белое  призрачное
нагромождение на фоне лазурной синевы небес. Даже в  пору  изнурительной
жары горы напоминаю о том, что холода отступили ненадолго, что они  лишь
на краткое время ушли из этих, самых северных краев царства Эль-Орока.
   Но когда жара особенно сильна,  даже  местным  жителям  кажется,  что
холода никогда не вернутся. В том году - 997а Эпохи Искупления, в  сезон
Терона по календарю Агонистов, в долинах стояло настоящее пекло.
   Со времени войны этот сезон Терона выдался самым жарким.

***

   Только тогда, когда они дошли до конца лесного коридора,  Ката  снова
взяла отца за руку. Старик печально  усмехнулся,  но  девочка  этого  не
заметила, так как лицо отца скрывал капюшон. Такое  неизбежно  случалось
на краю Диколесья. Как ни манила, как ни звала к себе Кату ярмарка,  она
бы с радостью вернулась  в  лесную  глушь.  Девочка  потерлась  щекой  о
заскорузлую руку отца.
   Отец отдернул руку.
   - Замарашка! Собралась чесаться об меня? Я что тебе - дерево?
   - Папа!
   Упрек отца был шуткой, конечно. Утром старик отправил дочку  к  реке,
дабы она как следует умылась. Правда, он отлично знал, что вместо  этого
Ката играла и разговаривала с речной выдрой.
   Ну, что тут поделаешь? У девочки своя жизнь. Она  -  дитя  Диколесья,
каким был и он сам, пока жизнь не заставила его стать другим.
   Перед  ними   встала   высокая   полуразрушенная   стена.   Диколесье
закончилось. Пройдя сквозь пролом в стене,  отец  и  дочь  оказались  на
кладбище.
   Ката прищурилась.
   Послеполуденное солнце светило ярко. Надгробные камни, поросшие мхом,
лежали, словно дремлющие в  заброшенном  саду  псы.  Тишина  -  плотная,
густая, пронизывающая все вокруг,  смешалась  с  жарой,  но  все  же  ее
нарушали  приглушенные  голоса,  стук  барабанов,   тоненькие   переливы
скрипки,  доносившиеся  со  стороны  деревни.  Звуки   наполняли   круг,
замкнутый  домами,  словно  вода  чашу,  и  переливались   через   край,
поднимались кверху,  как  пар.  Казалось,  будто  в  чаще  кто-то  варил
странное зелье. Ароматы этого зелья стремились ввысь, к  полуразрушенной
громаде замка, вздымавшейся над деревней, царившей надо всей округой.
   Ослепительно белые облака парили в лазурном небе.
   - О папа!
   Девочка забыла о своих страхах и принялась плясать посреди надгробных
камней. А ее  отец,  в  осанке  которого  еще  сохранилась  величавость,
решительно воткнул посох в траву между могилами  и  зашагал  к  высокому
тису, росшему в самом углу кладбища.
   Ката посмотрела ему вслед.
   - О папа, не надо! Только не сейчас!
   - Всегда, дитя мое.
   Когда-нибудь она поймет... В сердце старика путь к  этому  могильному
камню был протоптан так же верно, как лесные тропки  в  Диколесье.  Этой
тропой ему было суждено  идти  всегда.  Старик  с  трудом  опустился  на
колени. Над его головой сплелись ветви тиса,  а  корни  дерева  накрепко
ушли в кладбищенскую землю.
   - Ах, Эйн, - вздохнул старик и провел пальцами по высеченным на камне
буквам. Уже пять циклов миновало, а ему казалось, что только  вчера  его
Эйн,  казавшаяся  просто  уснувшей  девочкой,   начала   свое   холодное
странствие,  которое,  наверное,   продолжала   до   сих   пор,   будучи
всего-навсего горсткой костей под землей.
   Старик поднял голову. Воздух подсказал  ему,  что  где-то  поблизости
люди, однако он знал, что его сейчас никто не видит. Старик провел рукой
по краю надгробья, сорвал с камня мох и траву. Механизм сработал.
   Надгробный камень медленно поднялся, словно крышка шкатулки.
   Ката нетерпеливо переминалась с ноги на ногу около  соседней  могилы.
При этом ритуале она присутствовала не раз, и он ей порядком  поднадоел.
Она ведь не могла увидеть маму внутри этой большой коробки!  Там  ничего
нет, только темнота! Мимо пролетала ласточка.  Ката  протянула  руку,  и
ласточка опустилась к ней на ладонь, не испытывая ни малейшего страха.

   Ласточка, ласточка, где была, скажи?
   Глазками своими мир мне покажи!

   Ката закрыла глаза, чувствуя почти невесомое  прикосновение  коготков
птички. Перед ее взором появилась картина - смесь зеленого и коричневого
цветов. Она услышала шелестение жуков  под  корой  и  звуки,  издаваемые
червями, ползавшими в жирной земле кладбища. Ярко-голубая  вспышка  -  и
птичка исчезла.
   - Вот глупая!
   Отец стоял у надгробья и что-то негромко бормотал. Ката  подпрыгнула,
дважды поклонилась маме,  которая  теперь  жила  под  землей,  и  быстро
побежала по кладбищу, прыгая по надгробным камням, словно по ступенькам.
На бегу она распевала:

   Камень холодный, камень жестокий,
   Камень безжалостный и одинокий.
   Ну а земля - это жизнь и спасенье:
   Смерть принесет, но подарит рожденье!

   - Эй, девчонка!
   Голос прозвучал резко и внезапно, словно выстрел. Ката обернулась.
   Она часто моргала. Со стороны храма между могил к  ней  шла  какая-то
толстуха.
   - Как ты смеешь осквернять места упокоения усопших, девчонка?
   Женщина была полногрудая, в черном платье с длинным шлейфом.
   - Ты что, не понимаешь меня, девчонка?
   Тяжело дыша, женщина нависла над Катой, похожая  на  страшную  птицу,
слишком грузную для того, чтобы уметь летать... На голове  у  незнакомки
был нахлобучен чепец, формой напоминавший ведерко  для  угля,  на  груди
сверкал золотой кулон.
   - Ты, видно, ваганское отребье! Я научу тебя почитать бога Агониса!
   Ката не понимала, о чем говорит женщина. Девочка только  смотрела  на
ее жирное, заплывшее лицо. Ката стояла на надгробном камне,  испещренном
причудливым орнаментом. Женщина схватила ее за руку и стащила на землю.
   Ката стала вырываться, раскричалась:
   - Отпусти меня, отпусти!
   - Отпусти ее, Умбекка!
   - Папочка!
   Толстуха отпустила руку девочки.  Ката  сердито  стукнула  женщину  и
спряталась за спиной у отца. Выглянув, она получше рассмотрела  женщину.
Лицо ее было испещрено  сеткой  кровеносных  сосудов.  Поросячьи  глазки
злобно сверкали.
   - Ах, вот как? Сайлас Вольверон! - язвительно  фыркнула  толстуха.  -
Так я и знала. Девочка - не Катаэйн!
   - Я Катаэйн! - сердито воскликнула Ката.
   Но отец ласково погладил ее по голове - похоже, просил помолчать.
   - Ты не изменилась, Умбекка, - только и сказал старик  и  повернулся,
чтобы идти. - Пойдем, детка. Пора на ярмарку.
   - Вот-вот, отведи ее к ее сородичам, - злобно процедила  сквозь  зубы
толстуха. - "Катаэйн" тоже мне нашлась! Ваганское отродье! И думать  тут
нечего!
   - Нет, Умбекка. Она - дочь Эйн, разве ты не видишь?
   Развернувшись,  старик  повернул  Кату  лицом  к  Умбекке.   Толстуха
придирчиво оглядела девочку с головы до ног. Худенькая, резвая,  возраст
- пять циклов,  черные  волосы,  перепачканная  мордашка.  Руки  и  ноги
девочки были покрыты ссадинами и царапинами, юбчонка из  мешковины  едва
закрывала бедра. И все же толстуха поняла: старик говорил правду.
   Девчонка действительно была дочерью Эйн.
   - Это оскорбление,  -  возмущенно  прошипела  Умбекка,  задыхаясь  от
возмущения. - Надругательство над памятью ее матери, слышишь?
   - Слышу, Умбекка, я еще не оглох.
   Ката с любопытством переводила взгляд с отца на толстуху и обратно. О
чем это она толкует, эта  женщина  в  черном  платье?  Люди  из  деревни
вообще-то редко заговаривали с ее отцом, а чтобы с ним  кто-то  вот  так
говорил, Ката никогда не слышала. Впервые в жизни девочка  ощут