по узким проулкам.
     - Хина!
     - Янтарь!
     - Шафран!
     - Сахар!
     По всему югу, где солнце всегда стояло высоко, не было базара более знаменитого, чем базар в Куатани. Со всего огромного города и из местностей за его пределами, от пристаней, где с плеском бились друг о дружку рыбацкие лодки, от мастерских в глухих переулках и из садов, которыми поросли окрестные холмы, приходили сюда женщины в черных чадрах, мужчины в запыленных белых одеждах, торговцы, чьи головы венчали высокие тюрбаны. Каждый день на этой просторной площади собирались толпы народа.
     Рыночную площадь обрамляла смотровая галерея, которая была связана сетью переходов с Дворцом с Благоуханными Ступенями. Здесь, под сводами прохладных стрельчатых арок благородные господа могли наблюдать за всем, что происходило на базаре, оставаясь вдали от всяческих простонародных вульгарностей.
     Визирь Хасем шел по галерее вместе с гостями.
     - Удивительное зрелище, не правда ли?
     - Визирь, тридцать солнцеворотов назад оно было для меня удивительным. Теперь же могу лишь сказать, что оно еще более восхитительно.
     Визирь усмехнулся.
     - Эмпстер-лорд, я все время забываю о том, что ты уже бывал в Куатани прежде. Прими мои смиренные извинения.
     - Почтенный визирь, тебе не стоит извиняться передо мной. Когда человек так долго живет на свете, разве не приятно ему порой забыть об этом? Однако давайте остановимся здесь. Мой приятель притомился и отстал от нас.
     Галерея быстро наполнялась придворными, и капитан Порло, пробираясь между ними, успел подрастерять свой обычный апломб.
     Его щеки побагровели, глаза налились кровью. На плече его подпрыгивала обезьянка Буби, голова у которой была замотана белой повязкой.
     Визирь тепло пожал руку капитана.
     - Надеюсь, благородный адмирал, ты простил нас за вчерашнюю шутку? Ничто так не услаждает взор и слух Великого Владыки, как маленькие розыгрыши, а разыграть сразу троих - ты ведь согласишься со мной - намного веселее, чем кого-то одного. И конечно же, мы никому не желали зла.
     - Только одна господина Раджа, - пробормотал капитан.
     - Воистину, - кивнул лорд Эмпстер, - кто бы мог предположить, что он окажется таким злобным изменником? Визирь, мы в неоплатном долгу перед вами за то, что вы указали нам на нашу ошибку.
     Визирь разулыбался и был готов ласково погладить Буби, но сразу передумал: обезьянка свирепо зашипела.
     - Ты уверен бывай, что эти парни - изменники? - ошеломленно спросил капитан.
     - Никакого сомнения. Никакого сомнения.
     Последние фразы принадлежали лорду Эмпстеру. Налитые кровью глаза капитана выпучились от изумления, но его работодатель только улыбнулся и, подойдя к парапету, слегка наклонился вперед. Набивая трубку табаком, агондонский вельможа лениво наблюдал за карнавалом красок, развернувшимся внизу, под лучами послеполуденного солнца. Его взгляд рассеянно пробегал по разложенным на прилавках серьгам и артишокам, плодам манго и связкам четок, крюкам, на которых были подвешены копченые угри, грудам сваренной в меду саранчи.
     Посередине площади находился Круг Казни. Он выглядел устрашающе просто: диск из грубо оструганных досок, в котором был вырезан люк, и вертикально поставленная дыба в форме колеса. На колесе должны были распять жертву.
     - Крутится, - сообщил гостям визирь. - Это недавнее усовершенствование.
     - Колесо? - осведомился лорд Эмпстер, закуривая трубку.
     - И помост тоже. Но конечно, смертельные ножевые раны наносятся тогда, когда приговоренный, распятый на колесе, повернут к ложе калифа.
     - Это понятно.
     - Но мы уже поняли, что затем казненного следует еще немного повертеть. Иначе простолюдины передавят друг друга - так им охота поглазеть. Не говоря уже о том, что происходит, когда толпа стремится завладеть отсеченным... органом.
     - Органом? Я правильно вас понял?
     - Неужели ты забыл, Эмпстер-лорд? Заполучить половой орган казненного считается особенной удачей. Но конечно, - смеясь, добавил калиф, - после того, как его помнут сотни рук, от него зачастую ничего не остается.
     - А его никогда не бросают на галерею? Вельможи, полагаю, обошлись бы с ним милостивее.
     - Нам вполне достаточно наблюдать за тем, что происходит внизу. Но сегодня, смею предположить, нам предстоят особые удовольствия. Я бы сказал - нечто новенькое. Или точнее - сюрприз.
     Лорд Эмпстер заинтересованно выгнул одну бровь.
     Визирь Хасем был готов удовлетворить любопытство гостя, но тут его кто-то окликнул, и визирь обернулся - похоже, даже с некоторым облегчением.
     - А-а-а! Вот и ваши эджландские друзья.
     - Позвольте поприветствовать вас, лорд Эмпстер, - дружелюбно проговорил Полти, - надеюсь, вы хорошо почивали?
     Вельможа столь же дружелюбно ответил на приветствие.
     - Но... что-то я не вижу вашего приятеля... господина... гм-м-м... Бергроува?
     - Жак просто не в настроении. Прихворнул.
     - Его выворачивало всю ночь, - уточнил Боб.
     Капитан Порло подозрительно осматривал новоприбывших. Прошлой ночью мнимые венайцы в своих синих масках являли собой безумное и странное зрелище. А теперь, при свете дня, их истинные лица - красивое, холеное у Полти и веснушчатое, бледное у Боба - выглядели еще более странными на фоне роскошных дворцовых одеяний.
     Визирь Хасем склонил голову.
     - Надеюсь, вы извините меня, друзья мои? Казнь вот-вот начнется, и я должен вернуться к моему господину и повелителю.
     Но когда визирь уже развернулся, чтобы уйти, Полти схватил его за руку и увлек в глубину галереи.
     - Хасем, это правда?
     - Пламенноволосый, о какой правде ты говоришь?
     Полти зашипел, как змея:
     - Бастард - узник-эджландец... Он бежал?
     - Есть... скажем так... маленькие сложности.
     - Ты тупоголовый осел, Хасем!
     Визирь отстранился, горделиво вздернул подбородок.
     - Дерзкий эджландец! Я вынужден напомнить тебе, что ты гостишь в моей стране!
     - Да, я гость, Хасем, но еще я - торговец. Тебе еще нужно то оружие, что обещано мной, или нет? Ты отлично знаешь, что нужно мне: мальчишка-эджландец.
     - Я не притворяюсь, будто не понимаю тебя, Пламенноволосый. Мальчишек у нас хватает, если тебе нужен мальчишка...
     - Не зли меня!
     - У меня и в мыслях этого не было, - ответил визирь и бросил резкий взгляд на руку Полти, все еще сжимавшую его руку. - Эджландец, если наш уговор тебя не устраивает, осмелюсь предложить немедленно разорвать его.
     Это была чистой воды бравада, и Полти это отлично понимал. Разве Хасем отказался бы так легко от торговли с Эджландией, не говоря уже о благоприятных для Куатани отношениях с режимом синемундирников? Вряд ли, но визирь был обидчив, и его следовало успокоить.
     - Хасем, прости, я немного переусердствовал. Я понимаю, что ради меня ты стараешься изо всех сил. - Полти бросил выразительный взгляд на лорда Эмпстера. - А ради других?
     - За другими мы будем непрестанно следить, как ты того желаешь.
     - Добрый Хасем! Надеюсь, тебе что-то перепало из их груза?
     - Ты говоришь о корабле? В трюме полным-полно пиратских сокровищ. Но мы еще немного задержим у себя так называемого адмирала, еще немного задержим. А от девчонки я, конечно, уже избавился.
     Глаза Полти странно сверкнули, и он крепче сжал руку визиря.
     - От девчонки? Что за девчонка?

***

     - Эти казни, мои господины... Неужто они суждены господину Раджу?
     Лорд Эмпстер пожал плечами и снова принялся разглядывать рынок. Взгляд его, как и прежде, лениво пробегал по горкам резных трубок для курения джарвела, по рулонам золотой парчи, по пятиугольным шахматным доскам с фигурками, выточенными из слоновой кости. Противоположную сторону площади огибали крытые галереи для женщин, которые располагались по обе стороны от ложи калифа - мраморного куба внушительных размеров. Именно здесь должна была появиться дочь калифа и встать рядом с отцом. Полотнища тяжелого занавеса, закрывавшего ложу, были пока задернуты.
     Капитан предпринял новую попытку.
     - Могла быть не мое дело, мои господины, да только не нравится мне эти игра.
     - Верно, Порло, дело не твое, - отозвался вельможа и выпустил длинную струйку дыма. Затем он, не спросив разрешения, вытащил из кармана капитана маленькую медную подзорную трубу и добавил: - Как думаешь, хорошо ли мы разглядим отсюда дочь калифа? Удастся ли нам увидеть ее?
     По большому счету это было неприкрытое хамство, и другой бы на месте капитана возмутился. Поведи себя так матрос на его корабле - и Порло заставил бы его пройтись по рее. Но капитан упрямо продолжал гнуть свою линию:
     - Я знать, вы быть шибко умная человеки, мои господины. Для старая моряк, как я, вы бывай даже слишком шибко умная. Но ведь вы доверяй старик Порло, не первая год мы с вами знакомцы быть, а? Ну, пожалуйста, мои господины, сказать: вы знай что-то такое, чего я не знай? Какой-то тайна?
     Лорд Эмпстер старательно настраивал подзорную трубу.
     - Тайна, Порло? Ну... Если я тебе скажу, это уже будет не тайна, верно? Скажем так... Пути судьбы неисповедимы.
     Капитан выругался и свирепо ткнул пальцем в сторону Круга Казни.
     - Какой такой судьба ожидать бедняга-парень на эта страшный штука? И про что болтать эти малые, Хасем? Что за такой-сякой сюрпризы? Говорить вам, мои господины, эти унангский собака - не цивилизованный люди, как я с вами! - Он громко топнул своей деревяшкой - как бы для того, чтобы подтвердить свои слова, - и добавил еще громче: - Вспоминайте про кобра!

***

     Пока Полти беседовал с визирем Хасемом, Боб без дела торчал на галерее и глазел по сторонам. Народу на галерее уже собралось почти столько же, сколько на площади. Приближенные калифа обменивались приветствиями, слышался веселый смех, клубился синеватый дымок джарвела. Молодой лейтенант с тоской перегнулся через балюстраду и с притворным интересом принялся рассматривать толпы простолюдинов, плывущие мимо прилавков.
     Ни с того ни с сего взгляд Боба вдруг остановился на жирной старухе посреди толпы. Старуха держала в руке корзинку, наполненную сухим печеньем, и зазывала покупателей странным улюлюканьем. Эджландцы так кричать не умели, и Боба это зрелище очень заинтересовало, хотя и показалось отвратительным. И вдруг старуха замолчала. Мальчишка-оборванец прокрался сквозь толпу, выхватил из корзинки печенье и бросился прочь. Боб не сводил глаз со старухи. Та потрясала кулаком и ругалась. Мальчишка ловко пробирался по густому лесу ног, рук, одежд. На бегу он сунул печенье в рот. Боб ухмыльнулся, но ухмылка его сразу исчезла: мальчишка вдруг налетел на чье-то куполообразное пузо. Толстяк цепко обхватил голову мальчишки, и печенье вылетело у того изо рта.
     - Эй! - крикнул Боб, сам не понимая зачем - словно бы жертвой несправедливости стал мальчишка, а не старуха.
     И тут он ахнул.
     Толстенное пузо принадлежало Эли Оли Али. Жирный коротышка не без труда пробирался сквозь толпу, пытаясь провести ближе к помосту несколько рабынь, предназначенных для продажи. Боб узнал девушек из племени ба-ба. Но прошлой ночью их было три. Теперь же к ним прибавилась четвертая, но она разительно отличалась от обнаженных чернокожих спутниц. Девушки ба-ба, похоже, давно покорились судьбе и смиренно сносили и ругань надсмотрщика-работорговца, и удары его хлыста, и щипки и шлепки зевак. А новая девушка, скованная цепями, извивалась, - брыкалась и дерзко кричала. Но мало того. Девушка была белокожая, и на ней было зеленое платье.

***

     - Подожди! - Полти, напрочь забыв о приличиях, схватил визиря за плечо. - Хасем, о какой девчонке ты говоришь?
     Визирь округлил глаза.
     - О девчонке с корабля. Она, наверное, корабельная шлюха. Ты же обещал: все, что можно унести с судна, - наше, так ведь?
     Визирь снова предпринял попытку уйти, но Полти не отпустил его.
     - Как она выглядит?
     - А ты думаешь, как? Уж конечно, не как одна из ваших эджландских розочек! Дай вспомнить... Длинные, темные волосы.
     Полти стукнул себя по лбу.
     - Ну, конечно! Эта сучка, она убежала вместе с бастардом! Хасем, она нужна мне!
     - Сначала - мальчишка, теперь - девчонка! Ты и с теми и с другими балуешься, или пока не решил?
     - Хасем, где она?
     - Я отдал ее содержательнице Дворца Женщин, само собой. Оману не нужна белокожая девица во дворце. Думаю, нынче же вечером ее продадут на рыночной площади во время Кровавых Торгов.
     Полти окаменел.
     - Кровавых Торгов?
     - Вопросы, одни вопросы! Ты совсем не знаком с нашими обычаями, как я погляжу. Сначала кровь, потом торги. Рабы, купленные после публичной казни, ценятся особо, а ты не знал? Они ценятся вдвойне, если на этот день приходится Откровение калифа - появление принцессы перед народом. Думаю, эта белокоженькая уйдет за хорошие денежки. Я не любитель белокожих женщин, но некоторым они нравятся, так я слышал. Ну а теперь позволь...
     - Хасем, мне нужна эта девушка!
     Чаша терпения визиря переполнилась. Он резко вырвал руку, еще раз сказал Полти о том, что девушка будет продана, и решительным шагом удалился.
     Тем временем Боб пробрался к другу сквозь толпу придворных.
     - Полти, пожалуй, тебе стоит кое о чем узнать...
     Но в это мгновение послышался звон колоколов, и все вокруг сразу изменилось. Сначала донесся звук, похожий на раскат грома, а в следующий миг все унанги - и на галерее, и на рыночной площади - простерлись ниц.
     Все стихло. Звучали только приглушенные молитвы.

***

     - Ах, Хасем, что тебя задержало? Ты не молился ли, часом?
     - Ты шутишь, Оман? Девушка на месте?
     - Конечно! Перед зеркалом.
     - Она неподвижна?
     - Да. А теперь скорее, Хасем, займи свое место.
     Визирь занял подобающее место рядом с троном. Солнце жарко палило даже через опущенный занавес. Внутри ложи калифа царил тусклый алый сумрак. Снизу доносились заунывные голоса молящихся.
     - Ненавижу это бормотание.
     - Поправь маску.
     - Что ты сказал?
     - У тебя маска съехала.
     До окончания Поклонения остались считанные мгновения. Полотнища занавеса медленно разъехались в стороны. Когда правоверные почитатели Терона поднялись с земли, они все как один устремили взоры на своего разодетого в пух и прах владыку, лицо которого пряталось за золотой маской в форме расправленных крыльев птицы. Немилосердно потея под тяжелой маской и щурясь от яркого солнца, толстяк-коротышка приветственно воздел руки.
     С галереи послышались учтивые аплодисменты.
     Рыночная площадь огласилась дружным ревом толпы.
     - Вечно гадаю: то ли они восхваляют меня, то ли проклинают, - пожаловался визирю калиф.
     - Конечно же, они проклинают тебя, Оман. Они воют, а не радуются.
     - Неужели они так нас ненавидят?
     - А разве ты не знаешь, как они тебя называют? Они называют тебя слюнтяем. И ленивцем. И беспомощной куклой.
     - Куклой?!
     - Ведь мы в ежовых рукавицах у твоего братца, не так ли? И честно говоря, Оман, я не вижу, как может быть иначе. Ты бы желал править этим халифатом без помощи империи? Жемчужина Побережья, право слово! Сколько завистливых глаз обратили бы к нам взоры, если бы у кого-то возникло хоть малейшее подозрение в нашей слабости! То были бы взоры венайцев. И взоры эджландцев, если бы мы дерзнули повздорить с ними. И давай не будем забывать об уабинах.
     Калиф вздохнул.
     - Сними покров.
     Торжественным, величавым шагом визирь прошествовал к помосту, на котором стояло нечто вроде двери или ширмы в раме из чеканного серебра. С площади и даже с галереи на эту раму невозможно было смотреть не щурясь - так ярко она сверкала.
     На самом же деле в раму было заключено зеркало, накрытое полотнищем ткани. Визирь сорвал с зеркала покров, и принцесса сделала шаг вперед.
     На этот раз с площади не послышалось ни единого звука. Появление принцессы толпа встретила безмолвием, которое нарушали лишь тишайшие вздохи. Вероятно, в этой стране, где высокопоставленные женщины вообще редко появлялись на людях, да и то только в тяжелых одеждах и чадрах, зрелище девушки в легком, почти прозрачном платье могло шокировать народ, но в этом было большее, нечто намного большее. Стоны и вздохи при взгляде на другую женщину могли бы быть наполнены страстью, желанием, но в отношении людей к этой девушке не было ничего низменного, земного. Не сбылись ли молитвы, которые отзвучали всего несколько мгновений назад? Как зачарованные, подданные калифа не в силах были оторвать глаз от прекрасного видения.
     Потом стал слышен шепот.
     - Не богиня ли она?
     - Богиня на земле!
     - Правда ли, что скоро она должна выйти замуж?
     - За сына султана...
     - Род Пророка...
     - Она станет султаншей...
     - Продолжит Род Пророка...
     - Вот благодать-то для нас настанет!
     Повсюду люди шептали примерно одинаковые слова. А в ложе калифа звучали совсем другие речи. Калиф с тоской смотрел на свою ослепительно прекрасную дочь. Наконец он устремил еще более тоскливый взгляд на простолюдинов под балконом.
     Он вздохнул.
     - Можно ли уже приступить к казни?
     - Еще несколько мгновений, Оман. Пусть наглядятся.
     - Как у них еще глаза не лопнули!
     Калиф рассеянно уставился на середину площади. Во время Поклонения опытные рабы произвели быстрые приготовления на Круге Казни. Приговоренный уже был привязан к колесу и накрыт черным покрывалом. За колесом стоял с ятаганом наготове придворный палач, которого в Куатани именовали не иначе как Орудием Возмездия. Палач был в ярко-красном, искусно скроенном одеянии.
     - Хасем, ты принес подзорную трубу?
     - Конечно! Ведь сегодня нас ожидает сюрприз, я ведь говорил тебе?
     - Терпеть не могу сюрпризы! Что за сюрприз.
     - Жертва. Ее... орган.
     - Орган? О чем ты, Хасем?
     - Об убийце. Он двуполый. Девочка-мальчик.
     - Девочка-мальчик!
     Калиф произнес это громче, чем рассчитывал - его слова долетели до призрачных ушей дочери. До сих пор принцесса Бела Дона стояла неподвижно, как статуя. Но тут она, забыв обо всем, бросилась к отцу.
     - Девочка-мальчик?! - вскричала она.

***

     Но на самом деле это было не так.
     Раджал изнывал под черным покрывалом. Ему было страшно, но к страху примешивалась радость. Ему казалось, что уже все потеряно, что очень скоро он умрет. Когда его волокли из темницы, он вырывался и кричал, но когда его привязали к колесу, он сдался и облегченно вздохнул, словно из его плоти извлекли причиняющий боль шип. Словно тяжелый камень, он погрузился в пучину тоски, затем - в омут воспоминаний, а потом - во мрак, где уже не было никаких желаний. Повсюду вокруг себя он ощущал глубокое лиловое тепло своей веры.
     Если бы только он смог хотя бы еще разок увидеть Джема... и Милу!

***

     - Мерцалочка, ты... ты так мерцаешь!
     - Детка, они увидят!
     - Отступи в тень!
     - Детка, уходи!
     Визирь дает знак - рубит рукой по воздуху. По всей галерее этот жест повторяют стражники. Заунывно поют завитые спиралями рога, и толпа на рыночной площади разворачивается к Кругу Казни.
     Палач оживает. Он отвешивает земной поклон в знак почтения к принцессе и ее отцу, после чего, выпрямившись, с удивительным изяществом поднимает свой сверкающий ятаган, поводит им над головой. Он исполняет медленный, плавный танец смерти.
     Толпа аплодирует палачу. Приветствует его криками.
     - Отец, пусть он перестанет! Останови его!
     - Мерцалочка, не говори глупостей!
     Колесо поворачивается, вертится помост. Крутится и крутится перед народом распятый узник, вращается в танце палач. Он кажется странной громадной птицей в своих развевающихся алых одеяниях - птицей, готовой в любое мгновение наброситься на свою жертву и начать ее терзать. На пятом повороте помоста палач должен сорвать черное покрывало с узника, дабы тот предстал перед народом в позорной наготе. Затем, когда помост развернется к ложе калифа, палач нанесет приговоренному к казни первый удар. Медленно, с изысканной грацией лезвие ятаган