за ковер. Тюрбан в форме языков пламени свалился с его головы и откатился в сторону. На висках у Симонида набухли вены.
     - О Великий, - прохрипел он, - ты... глаголешь... истину.
     Деа озадаченно переводил взгляд с отца на Симонида и обратно. Впервые в жизни юноше пришла в голову мысль о том, что его отец - безумец, самый настоящий безумец, а не просто хитрый и жестокий человек. Но Деа понимал: если это и вправду так, то безумие уже охватывало и его самого, сжимало так же крепко, как отцовская десница. Перед мысленным взором Деа предстал горящий кристалл, огненные лучи которого пронизывали воздух.
     И вдруг Симонид стал ему совершенно безразличен.
     - Но государь, неужто кристалл так и не был найден?
     - Ха! Ты сообразителен, сын мой. Ты намного догадливее, чем извещали меня о том твои учителя! Но нет. Глаза смертных с тех пор никогда не зрели кристалла - ну, разве что в царстве снов. Сказания повествуют о святых людях, которые даже в Эпоху Осквернения предпринимали поиски сверкающего сокровища, с помощью которого, как они верили, можно было бы вернуть свет истины на наши земли, восстановить правую веру. Увы, даже самых наисвятейших из них постигло горькое разочарование, и с тех пор оно постигало любого, кто бы ни пускался на поиски кристалла. А теперь задумайся, мой сын, о Видении, которое было даровано Пророку. Меша вел свое племя на поиски Пламени, что рвется наружу из недр этих скалистых гор. А где же, о сын мой, имамы безвозвратно утратили кристалл Терона?
     Деа вытаращил глаза.
     - В этих горах, государь. В Горах Терона.
     Султан улыбнулся.
     - А теперь задумайся еще лучше! Когда Пророк отыскал Пламя, поклонение Терону распространилось по пределам Унанга подобно волне всепобеждающего пожара. Наша истинная вера была восстановлена, наша судьба решилась. Как бы могло это случиться без кристалла? На протяжении всего моего царствования мудрейшие из моих имамов взирали на Священное Пламя во всей его таинственности, во всем его величии. Вновь и вновь, воспевая хвалы Пророку, я спрашивал у мудрецов, какой источник питает Пламя. Они давали мне один и тот же ответ, да и как мог их ответ быть иным? Ибо кто может сомневаться в том, что Терон, в милости и мудрости своей позаботился о том, чтобы все народы на свете поклонились его могуществу, а также о том, чтобы руки смертных более никогда не прикоснулись к священному символу его могущества!
     Деа прошептал:
     - Так значит... Пламя... это кристалл?
     Султан загадочно улыбнулся, обвел взглядом присмиревших придворных. Мальчик делал успехи. Просто-таки большие успехи.

Глава 12

ДЖЕМ В БЕДЕ

     - Черный. Белый. Желтый. Розовый.
     Сынишка Эли Оли Али, лежа на животе в пыли у забора караван-сарая, раскладывал камешки по кучкам. Время от времени он шмыгал носом и утирал сопли кулаком. Он не смотрел ни на ясное небо, ни в сторону моря, ни в ту сторону, где пролегала прибрежная тропа. Он был очень мрачным ребенком, очень худым и грязным, с большими тоскливыми глазами и пухлыми губами. Быть может, отец и дал ему какое-то настоящее имя, но сколько мальчик себя помнил, все называли его Малявкой, а это означало только, что он был маленький. Маленький и слабый.
     Малявка насобирал самых красивых камешков, какие только мог найти, и набил ими карманы штанов так, что карманы едва не порвались. Зачем ему понадобились камешки - этого он и сам не знал, не знал и того, зачем теперь раскладывал их кучками. Просто - надо же было хоть чем-то заняться. Он сунул руку в карман и извлек еще пригоршню камней.
     - Лиловый. Серый. Красный. Синий.
     Со стороны караван-сарая слышалось звяканье кастрюль и визгливые крики. Это мать-Мадана кричала на Амеду. Сначала она обозвала девочку тупицей, лентяйкой, злодейкой и ослушницей, потом велела подмести в трапезной, накрыть столы и принести дров для очага.
     Малявка на крики хозяйки караван-сарая внимания не обращал. Он привык к перебранкам. Вот только сегодня утром отец вопил и ругался на чем свет стоит и обещал оторвать Фахе Эджо руки и ноги. А девочку Амеду, которую он называл "сорванцом", отец грозился поджарить на вертеле, если она еще хоть раз сунет нос в поселок метисов!
     Малявка ухмыльнулся, представив, как подружка Фахи Эджо поджаривается над огнем.
     А потом он услышал топот копыт.
     Поначалу топот заглушали крики со стороны караван-сарая. Но вот Малявка поднял голову и увидел клубы пыли, черные развевающиеся одежды, сверкающие золотые ленты. Он вскочил на ноги и выронил камешки.
     Гонец султана!
     Даже такой маленький мальчик знал о гонцах, Черных Всадниках, вполне достаточно для того, чтобы испугаться.
     Гонцы Каледа всегда ездили поодиночке. Вероятно, в этом был потаенный смысл: до цели гораздо скорее доберется тот Всадник, что едет в одиночестве. А быть может, тем самым демонстрировалось бесстрашие их владыки и то, что он не мог даже мысли допустить о том, что кто-то посмеет встать на пути у его вестника. Никто не мог решиться хоть пальцем тронуть Черного Всадника. Тот, кто отважился бы на такое, стал бы повинен в преступлении против самого султана, а такое преступление наказывалось самой скорой и самой жестокой казнью. У жителей Унанг-Лиа была долгая память, но еще дольше жили слухи. Те деревни, где кто-то дерзнул оскорбить султана, стирались с лица земли.
     Деревенская площадь в этот знойный час была безлюдна. Малявка перебежал дорогу. Он мог бы побежать в поселок, но он был не только напуган - ему было страшно любопытно: до смерти хотелось увидеть, как мимо будет проезжать Всадник.
     Мальчик забежал за большой валун и присел на корточки.
     Малявка родился всего-то шесть солнцеворотов назад, но он уже многое успел повидать в жизни. Вместе с отцом, Эли Оли Али, он был одним из тех, что во времена так называемого Исхода Куа бежали к побережью после набега людей-драконов. Самые ранние воспоминания Малявки были такие: повозка, покачиваясь и подпрыгивая на ухабах, везет их семейство в Нижний Унанг по опасным, обрывистым тропам Воргонского ущелья. А потом... потом пошли поселки, стоянки, караван-сараи, где Эли Оли Али мог вести свою торговлю. Сколько раз бывало так, что Малявка, затаившись в каком-нибудь темном углу, подслушивал торопливые перешептыванья, слышал звон мелких монет. На задворках Куатани, в портовых забегаловках, где его отец наживал шальные денежки, мальчик привык и к грубому хохоту подгулявших матросов, и к злобному реву торговцев, обнаруживших, что кто-то украл их побрякушки. В ту пору Малявка связался с шайкой воришек, что жили в подвале под грязной каморкой отца. Мальчишке то и дело удавалось удирать от ограбленных им незнакомцев. Порой и самому Эли Оли Али доводилось спасаться бегством. Но гораздо чаще бывало так, что Эли Оли Али отвешивал сынишке затрещины и тычки, предназначенные его заклятому врагу и конкуренту - Каске Далле. Малявка к этому привык, как привык к тому, что он вечно грязен и голоден. Но в груди мальчика не утихала притупленная злоба - она таилась там, словно цвет внутри самых невзрачных камешков, мимо которых другой пройдет, не заметив их.
     Но злость не может дремать вечно. Рано или поздно она вырывается наружу, и порой - совершенно неожиданно. Когда Черный Всадник развернул верблюда к площади, сердце Малявки бешено забилось от страха.
     А в следующее мгновение страх превратился в злобу.
     В воздухе просвистел камень с острыми краями.

***

     Чавканье. Потом - шипение.
     Джем застонал. Медленно, не сразу возвращалось к нему сознание, оно словно бы пробиралось наверх, преодолевая один за другим слои какого-то теплого вязкого вещества. Да-да, теплого... Джем ощущал теплоту чего-то похожего на целительный бальзам. На какое-то мгновение у него возникло такое чувство, будто он плывет по странному заботливому морю. Но нет. В следующий миг Джем явственно почувствовал, что лежит на шероховатом камне, а потом его сковала боль, перед которой теплота была бессильна. Медленно, с трудом он сосредоточил взгляд на пучке высохших сероватых водорослей, прицепившихся к белой как мел скале. Поднял голову - увидел ослепительно голубое небо. В вышине парили птицы, еле слышны были их крики. Гораздо ближе, снизу, слышались другие звуки - то чавканье, то шипение.
     Джем лежал на уступе, расположенном на одинаковом расстоянии от поверхности моря и от вершины скалы.
     Выше него уходила вверх отвесная каменная стена.
     Внизу плескалось море.

***

     - Амеда! Неси ягоды ярга, живо!
     Черный Всадник поморщился.
     - Ягоды ярга, Амеда, ты что, оглохла? Амеда, кому говорят?
     Слушая визгливый голос хозяйки караван-сарая, Всадник снова страдальчески поморщился. Он лежал на скамье в кухне. Его головная повязка лежала рядом с ним, и теперь было видно, что голова у него бритая. Мочки ушей Всадника оттягивали большие золотые серьги в виде колец - такие серьги носили люди его племени.
     Мать-Мадана вернулась к нему взглядом. Она поддерживала голову Всадника, и между ее пальцев струилась кровь.
     - Ах-ах, бедный господин! Какая беда, вот беда! Мои ягоды ярга тебе помогут, обязательно помогут! Я их приготовила в прошлый сезон Терона, самые лучшие отбирала. Ой, они же на вес золота, мои ягоды ярга, много-много зирхамов стоят. Сорок, пятьдесят зирхамов за баночку! Но уж для вас...
     Хлопнула дверь, торопливо прошлепали по каменному полу босые ступни. Амеда протянула старухе запыленный горшочек. В вязкой жидкости плавали длинные зеленоватые стебли.
     Хозяйка вспылила:
     - Глупая девчонка! Я разве тебя просила принести стебли гамали? Принеси ягоды ярга, Амеда, да поскорее, чтоб тебя!
     Амеда покраснела и умчалась. Она плохо соображала и не могла понять, как же это случилось. Но всего несколько мгновений назад со стороны площади послышался громкий вскрик, ржание верблюда... и Черный Всадник, истекая кровью, упал на пыльную землю. Мать-Мадана тут же взяла все в свои руки и, позвав Амеду, велела девочке помочь ей в уходе за раненым.
     Кто бы ни бросил в него камень - этого мерзавца и след простыл.
     - Это какой-то негодяй метис, можно не сомневаться. Что тут скажешь, господин, ведь это где хочешь может случиться. Что тут поделаешь?
     Старуха, лицо которой было полуприкрыто чадрой, хитро усмехнулась. Мать-Мадана уже позвонила в колокольчик, сзывая постояльцев к обеду, и они собрались в трапезной. Но сейчас хозяйке караван-сарая не было дела до обычных постояльцев - одиноких торговцев верблюдами и обшарпанных батраков, пары-тройки разносчиков да солдат-наемников, что держали путь в Куатани и остановились передохнуть в караван-сарае. Булькало варево в котлах, кухню наполняли ароматные пары, стояли наготове блюда с нарезанным обдирным хлебом, тарелочки со специями, пряностями и оливками. Но мать-Мадана не спускала глаз со Всадника.
     - Скоро прискачут Красные, - скривив губы, пробормотал Всадник. - Они сметут с лица земли эту треклятую деревню!
     Красные, а также Желтые Всадники были отрядами, патрулировавшими владения султана. Они разъезжали по землям Унанга и вершили правосудие - если, конечно, можно было назвать их деяния правосудием. Некоторые при одном только упоминании о Желтых и Красных Всадниках дрожали. А мать-Мадана только рассмеялась.
     - Ой, господин, да пусть себе сметают с лица земли все, что захотят, так ведь и им надо где-то подкрепиться, верно я говорю? О, уж я-то на своем веку и вас, Черных, повидала немало, и Красных, и Желтых, а вот только гляжу я на вас и так думаю: "Ну что же они все так торопятся? Разве не знают, что здесь - самый наилучший караван-сарай по дороге на Куатани?" Ой, знаю, знаю я, что вы скажете - думаете, немало монет стоит тут остановиться и подзакусить? А я вам скажу - сущая мелочь. В Куатани зирхамы и корзоны сыплются из ваших карманов, как песок сквозь прореху в кармане. Вот я и говорю: что вам делать в этом противном городе? Поезжайте, коли надо, передайте там вашу весточку, а потом возвращайтесь сюда, к матушке-Мадане, а? А тут все для вас, все к вашим услугам. В Куатани вы отваливаете корзон за корзоном, а за что, спрашивается? За тарелку бурды? За постель, в которой кишмя кишат клопы? А уж слуги... И не говорите мне про тамошних слуг!
     Мать-Мадана и мысли не могла допустить о том, чтобы Всадник, такой важный господин, поселился в каких-то там казармах. Она разошлась не на шутку и чувствовала себя в своей стихии. Только один раз в жизни она побывала в городе, но то, как там обслуживали постояльцев, привело ее в ужас, просто в ужас. Она была готова говорить и говорить об этом без умолку. Но тут вернулась запыхавшаяся Амеда. Старуха выхватила у нее горшочек с ягодами ярга. Приглушенно ругаясь, мать-Мадана махнула рукой и прогнала девочку. Затем она расстелила на столе тряпицу, выложила на нее ягоды, пропитанные соком, и принялась растирать их в кашицу.
     Приготовив снадобье, старуха нетерпеливо отвела в сторону руку Всадника. Щеку мужчины, ближе к глазу, рассекала жестокая рана. Мать-Мадана наложила на нее мазь, и Всадник скривился от боли.
     - Ты что делаешь... старая карга! Сжечь меня хочешь?
     Мать-Мадана и глазом не моргнула.
     - Ну вот! Теперь уже полегче, правда?
     Всадник сверкнул глазами и потянулся за своей головной повязкой.
     - Где мой верблюд?
     Старуха рассмеялась.
     - Господин, ну зачем же так торопиться? Разве ты не проголодался после всех передряг? - Она с улыбкой наблюдала за тем, как ее нежданный гость раздувает ноздри, учуяв знакомый аромат дикого риса, приготовленного с козьим сыром и тмином. Черные глаза жадно смотрели на тарелки с оливками, специями, нарезанный толстыми ломтями хлеб.
     А мать-Мадана ощутила другое страстное желание. В древних преданиях она порой слышала про тот или иной знаменитый постоялый двор и про разные караван-сараи. Какой-то караван-сарай стоял на том месте, где погиб принц-воин Ушани, а про другой говорили, будто бы это даже и не караван-сарай, а просто-таки дворец, слава о котором разнеслась по трем царствам, и якобы на этом караван-сарае - благословение самого султана... Старуха знала, что предания вырастают из крошечных зерен истины, как вырастает из единственного семени куст фасоли. Разве она не спасла человека, посланного самим султаном? А пройдет время - глядишь, и все начнут болтать, будто это был сам султан!
     Старуха поглубже вдохнула и мысленно приготовилась к вынужденным жертвам со своей стороны.
     - О, господин, не может быть, чтобы тебе нужно было так сильно торопиться! Я угощу тебя самым прекрасным обедом, который только могут подать по эту сторону от Куатани! И ведь ты прибыл как раз вовремя! Может, это судьба... А платить - платить ничего не надо! Неужто я из тех женщин, которые думают только о собственной выгоде? Неужто у тебя, господин, могла мелькнуть такая мысль? Мне бы только угодить султану и его посланнику! - Она заговорила потише и прошептала в самое ухо Всадника: - А вы только расскажите своим товарищам про то, как тут у меня славно - вот и все, другой платы мне и не надо.

***

     - Синий. Красный. Оранжевый. Золотой.
     Малявка уже снова раскладывал камешки по кучкам. Ручонки у него дрожали, время от времени он громко шмыгал носом и сглатывал сопли. Прятаться было бесполезно - это он понимал. Но на самом деле он не прятался - то есть не совсем прятался. Тут было так прохладно, под отцовской повозкой. Да и потом - Эли Али Оли все равно разыскал бы его, рано или поздно. Так чего было бояться? Малявка понимал, что ему грозит и как ему будет больно. Он сунул руку в карман и извлек оттуда новую пригоршню камешков.
     - Зеленый. Коричневый. Серый. Лиловый.
     Мальчик лежал на животе, подперев кулачками острые скулы. Рядом с ним, вывалив язык, часто, но негромко дыша, лежала безымянная собака, вяло помахивая хвостом. Время от времени мальчик и собака поглядывали на внешний мир сквозь спицы колес - так смотрели бы сквозь прутья решетки томящиеся в темнице узники. По одну сторону были видны белые скалы, а ниже них - береговые утесы, по другую - наполненный мочой до краев ночной горшок, разбросанные по земле обглоданные кости да растрепанная занавеска, сплетенная из водорослей. Все убежали на деревенскую площадь - узнать, не помер ли, часом, Черный Всадник. Громче, чем обычно, разносилось по поселку жужжание мух. Оно звучало непрерывным, назойливым гулом.
     - Розовый. Желтый. Белый. Черный.
     Малявка долго лежал неподвижно, глядя на камешки. Над его головой болтался конец веревки, обмотанной вокруг оси, на которой крепились колеса повозки. Мальчик лениво тронул веревку - и она раскачалась, как маятник. Собака залаяла.
     Малявке стало ужасно тоскливо. Он выбрался из-под повозки и встал под скалой, свирепо шмыгая носом. Потом утер тыльной стороной ладони слезы и сопли, выругался и, вытащив из кармана последние камешки, запустил их с утеса вниз. Камешки посыпались градом.
     И туг почти одновременно случилось вот что. Кто-то прокричал:
     - Эй!
     И Малявка резко развернулся. Вот тут-то он их и увидел. Вдалеке клубилась пыль. Красные Всадники! Да, они были еще очень далеко, но какая разница? Он видел, как вспыхивают, просвечивая сквозь завесу пыли, их алые одежды, а что такое Красные Всадники, мальчик знал, знал очень даже хорошо. Сердце его сжалось от страха, он втянул голову в плечи и едва не лишился чувств.
     Но крик донесся не с той стороны, откуда скакали Красные Всадники.
     Собака снова залаяла, и Малявка увидел, что на уступе скалы, внизу, лежит, распростершись, какой-то человек. У мальчика перехватило дыхание. В первое мгновение он подумал не о том, в какую беду попал этот человек, а почему-то о том, какая у него бледная кожа и какие светлые волосы. Меловые камни пришли в движение. Начался оползень. Уступ должен был вот-вот сорваться и упасть в море.
     - Помогите! - одними губами выговорил незнакомец. - Помогите!
     Малявка, выпучив глаза, со всех ног помчался к поселку. Сердце его от волнения учащенно билось. Как он жалел о том, что сейчас здесь нет дяди Фахи Эджо!
     Но искать его времени не было. Как же быть?
     И тут он понял.
     Веревка!
     Мальчик нырнул под повозку.
     Послышались шаги.
     - Малявка! Где ты, паршивец? Выходи! Мы запрягаем верблюдов и уходим! Скорее!
     Малявка на миг замер. С ужасом представил он такую картину: отец стоит на краю утеса и злобно смеется над распростершимся на уступе незнакомцем. Может, еще и тяжелый камень вниз сбросит? Мальчик проворно размотал и свернул веревку и опрометью бросился туда, где его помощи ждал желтоволосый юноша.
     - Сюда! Скорее!
     Он распустил веревку и бросил несчастному незнакомцу ее конец. Хватит ли у него сил? Его взгляд беспомощно метался. Он смотрел то на Красных Всадников, скачущих вдалеке, то на фигуру незнакомца, то на повозку, из-за которой вот-вот мог показаться пышущий злобой отец.
     - Будь ты проклят, Малявка, где тебя носит? Ты что же, хочешь, скотина ты эдакая, чтобы Каска Далла заплясал от радости, узнав, что твоего отца прикончили в этой грязной дыре? Нет, я тебя тут брошу, так и знай, мерзавец! Или ты не знаешь, что Всадники пожирают маленьких мальчиков?
     Уступ покачнулся и пополз вниз.
     Незнакомец, держась за веревку, выбрался наверх.
     - Мальчик, ты спас мне жизнь!
     Малявка взволнованно шмыгнул носом. На протяжении своих долгих странствий он собирал камешки, надеясь, что в один прекрасный день отыщет талисман, который принесет ему удачу, - волшебный талисман. Неужто теперь ему довелось встретиться с каким-то другим волшебством? Вопросы метались у него в голове, но для вопросов не было времени.
     Голос отца звучал все ближе:
     - Малявка! Где ты? Нет, такой отец, как я, слишком хорош для тебя! Я тебя так отколочу - живого места не останется!
     Малявка устремил на своего нового друга взгляд, полный отчаяния.
     - Скорее! Тебе надо спрятаться!
     Джем мигом забрался в кибитку. Дверца за ним со стуком закрылась. Малявка, скорчив виноватую физиономию, обернулся, и как раз в это мгновение из-за угла