асто заморгал и откинул назад мокрые волосы.
     У потолка покачивалась небольшая лампа. В ее теплом мягком свете Джем, наконец, разглядел своих спасителей. Если на одном из них была металлическая маска, то у второго маска была совсем иного сорта. Теперь Джем понял, кому принадлежал писклявый недовольный голос. Лицо этого человека было покрыто густым слоем белил, а краешки измалеванных губ были скорбно опущены. Под гримом проступали глубокие морщины. Такой физиономией можно было пугать детишек. Это было лицо клоуна, который никогда не смеялся.
     Джем вдруг встревожился. Он ведь не только испачкался в грязи. Он продрог, его ушибы и рана на лице саднили. Он ослаб. Он был уязвим. Зачем он согласился сесть в эту странную карету? О да, его заворожила серебряная маска. Вроде бы он видел такую когда-то раньше...
     Но нет. Это было невозможно.
     А грустный паяц сказал:
     - Да, мы бродяги, но мы не какие-нибудь попрошайки! Этот мальчишка - обычный ваган с большой дороги, не более того! Ну, послушай меня, старина, вышвырни ты его, прошу тебя!
     - Паяц, ну где твое сострадание? Этого мальчика-вагана наверняка ограбили воры... А какая страшная рана на лице... Ну где же, где же мой батистовый платок?..
     - Его ограбили? Да он сам воришка, клянусь!
     - Глупости. Сразу видно: он - невинная жертва.
     - Старина, ты слишком романтичен. - Грустный паяц пристально уставился на Джема. - А ну-ка, мальчишка, расскажи нам, что с тобой приключилось?
     Сердце Джема взволнованно забилось. В самые последние мгновения он вдруг заметил нечто совершенно особенное. Его странные спутники были укутаны в темные плащи. Он не видел, во что они одеты под плащами, не видел и их истинных лиц. Но, вероятно, обо всем можно было догадаться по темно-лиловому цвету кареты, по вышитым подушкам и ярким одеялам...
     - Вы - ваганы! - воскликнул Джем.
     Ответом ему было безмолвие. Человек в маске глянул на паяца, паяц - на него. Человек в маске заливисто рассмеялся. Джем закусил губу. Они были ваганами, они должны были быть ваганами... но как же ваганы могли разъезжать в такой роскошной карете?
     И тут он вспомнил...
     Раджал часто рассказывал о "Серебряных масках", о знаменитых "королевских ваганах". Эти люди были легендой. Разрешение на их представления было подписано рукой короля, и в течение несколько эпициклов эта труппа выступала для эджландского высшего света. Некоторые говорили о том, что поступить в "Серебряные маски" - это предел мечтаний для каждого вагана. В "Масках" самый простой жонглер или танцор пользовался благами, неизвестными простым эджландцам, не говоря уже о ваганах. Звезды этой труппы жили в роскоши, как аристократы. Поговаривали, что Бладжир Харест, великий Пьеро, - фаворит императрицы.
     "Маски" были ваганским прекрасным сном, дивной мечтой. Джем знал, что Раджал с трепетом думал о том, как славно было бы когда-нибудь попасть в эту труппу.
     "Маски" ехали в Варби на бал по случаю окончания сезона.
     Далее последовал диалог.
     Маска: - Ваганы! Как сказать...
     Паяц: - Ты бы предпочел, чтобы он назвал нас "Детьми Короса"?
     Маска: - Нет, нет. Он так очарователен в своей невинности.
     Паяц: - Невинность! Сказал бы лучше - дремучее невежество!
     Маска: - Будет тебе, паяц, ты ведь должен видеть...
     Паяц: - Что видеть? Глаза мои слабнут...
     Маска: - Этот юноша - тот самый, которого мы ищем. То есть последний из тех, кто может оказаться тем, кого мы ищем.
     Паяц: - Да нет. Он самый обычный провинциал.
     Маска: - Провинции иной раз преподносят потрясающие сюрпризы.
     Паяц: - Да что ты говоришь? Тогда, быть может, тебе хотелось бы устраивать наши представления в глуши Лексиона или где-нибудь в глубинке Варля? Между прочим, старина, от географии много что зависит, а особенно качество публики, ее тонкость.
     Маска: - Готов согласиться с тем, что тонкость - понятие наследственное.
     Паяц: - Наследственное! О, если бы я был наследником...
     Маска: - В Гева-Харионе? Вантаже? Ирионе?
     Паяц: - Ну ладно, будет тебе. А вот в Ирионе, кстати, неплохо было бы... Древний титул.
     Маска: - Но ведь это далекая провинция.
     Паяц: - Провинция, по-твоему? Эрцгерцог Ирионский занимает такой высокий пост!
     Маска: - Но титул его восходит к заброшенной провинции.
     Паяц: - Ну и что? Я мечтаю о его посте, а не о его титуле.
     Маска: - Одно - ничто без другого.
     Паяц: - Правда?
     Маска: - Паяц, ты тупица.
     Джем, которого весьма озадачил диалог актеров, опустил взгляд. Он рассеянно потирал одной рукой другую - от костяшек до запястья. Неожиданно опомнившись, он сложил руки, спрятал в рукава. Сок, которым была окрашена его кожа, отличался крепостью, однако теперь стало ясно, что краска не выдержала дождя. Потерев руку, он стер с кожи бузинный сок. Теперь ему нечего было надеяться на то, чтобы и дальше разыгрывать роль вагана. Его спутники не спускали с него глаз.
     Паяц: - Тупица, вот как? Для паяца это высшая похвала. Видишь, я на тебя не в обиде. А другой бы обиделся, обзови ты его дураком.
     Маска: - Ты на кого намекаешь?
     Паяц: - Да хоть бы вот на этого юнца.
     Маска: - О нет! (Джему.) Эй, дурак, дурак! Видишь, он не откликается.
     Паяц: - Ну, значит, он точно дурак.
     Маска: - Жестокий паяц! Он так юн! Совсем дитя!
     Паяц: - Нашел дитя! Ну да, согласен, он безоружен, а на дорогах теперь опаснее с каждым годом.
     Маска: - Это верно. Но, старина, ты все же должен признать. Это тот самый юноша.
     Паяц: - Тот, кого мы разыскиваем? Ну, то есть самый последний из тех, кого мы приняли за того, что нам нужен?
     Маска: - Мне все ясно. Неужели ты не видишь?
     Паяц: - Говорю же тебе, я стал подслеповат. К тому же он такой грязный.
     Маска: - Мы сотрем с него грязь.

***

     С этими словами человек в серебряной маске сунул руку под плащ. Видимо, решил-таки достать обещанный носовой платок. В конце концов, он действительно разыскал платок, но тут внимание
     Джема привлекло нечто иное. Полы плаща распахнулись, и он успел рассмотреть, что за костюм на незнакомце в серебряной маске. Это был разноцветный костюм арлекина.
     Неужели?!
     Арлекин протянул руку с платком к рассеченной щеке Джема. Джем схватил его за запястье. "Обними меня, дитя мое, - эти слова он слышал однажды. - Минуют долгие сезоны, много воды утечет до тех пор, когда ты вновь увидишь меня".
     Завороженный, Джем еле слышно пробормотал:
     По судьбе мы пойдем, как по краю кольца. У кольца нет начала, не видно конца.

***

     У него закружилась голова. Рука арлекина качалась перед его глазами как мертвая. Свет лампы падал на нее, и Джем хорошо рассмотрел дряблую, тонкую кожу, испещренную старческими пятнышками.
     Волшебный миг очарования миновал.
     Арлекин резко отдернул руку.
     - Ты решил подурачить меня, мальчик? Ты ведь такой же, как мы? Разве ты не знаешь, что эту песню поет арлекин, и только арлекин?
     - Я подумал...
     Больше Джем не смог выдавить ни слова. Он сглупил. Ошибся. Это был не арлекин, не его арлекин. Это был арлекин из "Серебряных масок".
     Джем закрыл глаза. Нужно было взять себя в руки и думать о том, что происходит сейчас.
     Ему нужно было вернуться в ваганский лагерь.
     И притом немедленно.
     - Именем короля! - прозвучало несколько приглушенных, почтительных голосов. Карета въезжала в ворота Варби. Стоявшие по стойке "смирно" часовые приветствовали, как полагалось, карету с королевским гербом. Нужно было выпрыгнуть и как можно скорее убежать, пока карета не миновала арку ворот.
     Арлекин схватил Джема за рукав. Пальцы у него оказались крепкими и цепкими, словно когти.
     - Будет тебе, ваган, куда это ты вдруг заспешил?
     - А пропуска у меня...
     - Пропуск? За кого ты нас принимаешь? Для нас никакие пропуска не нужны, а также разрешения. И взяток мы никому не даем.
     Джем попытался вырваться.
     - Что вам нужно от меня?
     Арлекин расхохотался.
     - Ведь ты простой бродяга, верно? Скитаешься, так сказать, с какой-то грошовой труппой? Собираете жалкие медяки на уличных представлениях? Оставь эту жизнь, дитя! С нами ты попадешь в совсем иной мир! Скоро мы приедем в роскошный квартал, поужинаем варбийскими угрями и телятиной, а ужин нам подадут услужливые эджландцы-официанты. Мы будем пить тончайшие варльские вина и сладчайшие тиралосские. Быть может, даже паяц улыбнется, ну а ты, мальчик-ваган, улыбнешься непременно! Нынче ночью ты будешь спать на шелковых простынях...
     - Я должен вернуться...
     - Вот неразумное дитя! Став нашим другом, ты будешь носить прекрасное платье, будешь ездить в таких же роскошных экипажах, ты научишься хорошим манерам! У нас с паяцем было много таких приятелей, верно, паяц? О дитя, подумай о том, какой мир откроется перед тобой!
     - Я же сказал: мне нужно идти! - воскликнул Джем, извиваясь и пытаясь вырвать руку. Наконец это ему удалось. Он дернулся и пнул арлекина в пах.
     - Ох! - застонал арлекин и крикнул: - Эй, кучер! Он потянулся к колокольчику.
     Динь-дон!
     Но он опоздал. В следующее мгновение Джем распахнул золоченую дверцу и выпрыгнул из кареты на мостовую. А в тот миг, когда кучер остановил лошадей, Джем уже исчез во мраке дождливой ночи.

***

     Паяц: - Холодная выдалась в этом году смена сезона.
     Маска (морщась от боли): - Да и сами сезоны теперь уж не те, какими были когда-то, паяц.
     Паяц: - Угу. И даже голодные бродяги стали не те, что прежде.
     Маска (со стариковским вздохом): - А я возлагал такие надежды на этого мальчика.
     Паяц: - О да, от него можно было ожидать многого. Быть может, он напомнил тебе другого мальчика, который некогда попался нам в пути?
     Маска: - Ты говоришь о совершенно определенном мальчике?
     Пауза.
     Паяц: - О нашем любимце, об отраде наших очей, о нашем маленьком пропавшем ученике...
     Маска: - Старина, ты знаешь меня слишком хорошо. (Снова вздох.) Но разве нам может снова встретиться мальчик, похожий на Тора?..
     Карета, грохоча колесами по мостовой, въехала в фешенебельный квартал.

ГЛАВА 9

УТОНЧЕННАЯ ЖЕНЩИНА

     "Мало что, - говаривала, бывало, Умбекка, - возмущает меня сильнее, нежели дуэньи. Разве это не возмутительно, когда нежная, невинная девушка, с трепетом стоящая на пороге совершеннолетия, поручена заботам нанятой прислуги?! Разве я в течение многих циклов не наблюдала за духовным, моральным и физическим состоянием моей бедной племянницы Элы? Разве я позволила бы кому-нибудь оторвать ее от моей груди? И теперь, когда моим заботам поручен другой сосуд добродетели, разве я рискну отдать его в чьи-то незаботливые, равнодушные руки? О нет, самая мысль об этом повергает меня в дрожь!"
     Умбекка могла бы и больше распространяться на эту тему, и частенько так и делала. Однако, с какой бы жестокой критикой она ни обрушивалась на дуэний, была одна персона, для которой она делала исключение.
     "Вы же понимаете, милочка, - говорила она, - что мои высказывания к вам отношения не имеют".
     Что характерно - именно эта дуэнья и была главной и почти единственной слушательницей гневных тирад Умбекки. Это была ее давняя подруга из Ириона, вдова Воксвелл. После трагической гибели супруга несколько лун вдова прожила в Цветочном Домике, где за ней присматривала только одна-единственная старушка служанка. Но можно было не сомневаться (Умбекка, по крайней мере, не сомневалась) в том, что Бертен была несчастна. Разве могла она быть счастлива в опустевшем доме, когда на свете теперь не было ее драгоценного супруга? Ну и что, что сама вдова утверждала, что у нее все хорошо? Наверняка пережитое горе повредило рассудок бедной женщины. В итоге Умбекка, пользуясь своим авторитетом - как-никак она стала женой губернатора, - распорядилась, чтобы Цветочный Домик был заперт, служанка уволена и чтобы вдова переехала в дом губернатора.
     Этот акт милосердия встретил в деревне горячую поддержку и одобрение - в особенности после того, как Эй Фиваль сделал его темой проповеди.
     Некоторое время вдова жила счастливо (вернее, так все думали) в качестве компаньонки свой дорогой подруги, поэтому жители Ириона несколько удивились, узнав о том, что в конце концов вдова Воксвелл "воспользовалась ситуацией". Перед наступлением сезона Терона вдова должна была переехать в Варби и стать там дуэньей некоей мисс Пеллигрю. Целую луну, если не больше, только об этом и сплетничали. Некоторые искренне жалели "бедненькую госпожу Вильдроп", потрясенные неблагодарностью вдовы, другим была неприятна мысль о том, что вдова станет работать по найму, а третьи не без оснований указывали на то, что вдова совершенно не годится для такой работы.
     Если на то пошло, вдова Воксвелл была однорукая.
     Реакция Умбекки на это всех изумила. Люди думали, что она воспротивится, запретит подруге ехать в Варби. А она, напротив, весьма благосклонно отнеслась к планам Бертен. Умбекка посчитала, что вдова постепенно осознает свое новое место в жизни. Разве это благородно - жить в доме, где тебя принимают из милости? И что такого постыдного в том, чтобы служить в доме у уважаемых господ? Если уж теперь в высшем свете существуют дуэньи, то почему бы не стать дуэньей такой женщине, как Бертен Воксвелл, которая отличалась высочайшей моралью?
     Если Умбекка о чем и сожалела, так только о том, что ее дорогая подруга станет растрачивать свои воспитательские таланты на чужое дитя. Вскоре мисс Кате также предстояло вступить в пору совершеннолетия и выйти в свет. По идее, можно было надеяться на то, что вдова сама поймет, на какую юную особу ей следует направить свой взор, в чем состоит ее долг. "Что ж, - могла бы с тяжким вздохом сказать Умбекка, - ни от кого в этом мире нельзя ожидать совершенства, и уж тем более - от женщины, обезумевшей от горя и тоски".
     А когда вдова отправилась в Варби, вместе с ней поехала Умбекка.

***

     - Нирри! - воскликнула толстуха, когда они с Катой вошли в дом.
     Служанка Умбекки со всех ног бросилась им навстречу, напуганная тем, что хозяйка вернулась так рано. Умбекка сразу обрушилась на служанку с таким количеством приказов и упреков, что та растерялась.
     - Помоги раздеться! Сними с меня драгоценности! Нет, ты только посмотри! Тут у нас что - приличный дом или притон какой-нибудь? Почему на столе еще не убрано после чая? И камин еще не зажжен? Мы будем ужинать в своих комнатах, и притом немедленно!
     Да, только немедленная и обильная трапеза могла помочь Умбекке избавиться от злости.
     Трапеза действительно была обильной. На публике Умбекка жеманничала, соблюдала этикет, а у себя дома, усевшись у камина, она с жадностью набрасывалась на еду и набивала рот пирожными, холодной курятиной, взбитыми сливками и вареными почками, тартинками с салатом и ломтиками окорока. Порядок поедания деликатесов значения не имел. Еду она хватала руками, а, прожевав очередную порцию, осыпала проклятиями порочную вдову Воксвелл, которая столь постыдным образом нарушила свой долг, так безобразно пренебрегла своими обязанностями.
     Это ей просто так не пройдет!
     Несчастная Нирри бегала по лестнице вверх и вниз, совершая рейды в кладовую.
     Ката же только рассеянно гоняла вилкой по тарелке куски еды. Тетка выругала ее, отобрала у нее тарелку и все съела сама - мясо, тушеную тыкву и маринованную свеклу.
     За опущенными шторами моросил дождь.
     Наконец Умбекка поднялась и отошла от стола. До трапезы ее тело тряслось от злости, подобно огромному куску холодца. Теперь она была готова противостоять всем превратностям судьбы с непоколебимостью скалы. Поросячьи глазки злобно сверкали на ее лоснящейся физиономии.
     - Немедленно отправляйся спать, девочка моя! - рявкнула она и, позвав Нирри, велела принести ей зонтик и шляпу.
     Ката возразила:
     - Тетя, но ведь еще так рано!
     - Рано?! - Умбекка гневно воззрилась на племянницу и подтолкнула ее к двери. - А ты думаешь, что легкомысленные девушки, которые завидуют избранницам господина Бергроува, заслуживают чего-то еще? Отвечай, когда тебя спрашивают! - И, не дожидаясь ответа, Умбекка указала на дверь: - Ступай к себе, немедленно! Нирри, запри ее на ключ!
     Ключ повернулся в замке. Ката упала на постель, но довольно скоро вскочила, подбежала к окну, нетерпеливо раздернула шторы и уставилась в темноту. Вокруг площади горели фонари, освещали мокрую, блестящую мостовую. Обходя лужи, стремительно вышагивала Умбекка, ее зонт был подобен боевому щиту. Словно разгневанный воин, шла она войной на дом, где до сего дня Пелли была поручена заботам вдовы Воксвелл.
     Что же могло произойти? Ката часто слышала, как тетка восхваляет вдову Воксвелл. "Бертен Воксвелл, - говаривала Умбекка, - образцовая дуэнья, она свою подопечную водит на коротком поводке, она не терпит никаких возражений. Как она непохожа на других - обленившихся, равнодушных дуэний!"
     Ката в отчаянии отвернулась от окна. До сих пор у нее перед глазами стояло смеющееся лицо Пелли, восседавшей на сиденье "стрелы" рядом с господином Бергроувом. Зависть желчью закипала в ее душе. Она завернулась в теплую шаль и села у камина. Одно дело было завидовать Джели - хорошенькой, всем нравящейся Джелике Венс.
     Но завидовать Пелли Пеллигрю? Этой дурнушке?!
     Дождь колотил по оконному переплету, завывал ветер.
     "Пелли, Пелли", - казалось, выстукивали капли дождя.

***

     Сердце Джема часто билось. Он прижался спиной к стене дома в переулке где-то неподалеку от Королевской Ассамблеи. Выпрыгнув из кареты, где его пытался удержать старик арлекин, юноша какое-то время сновал по мостовой, уворачиваясь от всевозможных экипажей, и пробирался в более отдаленные районы города. Когда же он закончится, этот день! Джем промок, продрог, перепачкался, и теперь вдобавок ему предстояло скоротать ночь в Варби.
     Юноша в отчаянии озирался по сторонам. Один конец проулка был тускло освещен фонарем. В той стороне лежали ярко освещенные центральные районы города. В другом конце было темно. Оттуда дорога уводила в совсем другой Варби, скрытый от глаз высокосветских особ. Там находились окраины - узкие улочки, где слуги, извозчики и солдаты, получившие увольнительные, предавались собственным развлечениям. Со стороны первого Варби доносились мелодичные звуки клавикордов. Со стороны второго - приглушенные ругательства, обрывки грубых песен.
     Надо было уходить. Нечего было и думать о том, чтобы прятаться до утра в лабиринте переулков за Королевской Ассамблеей.
     Между тем на солдат он мог наткнуться везде.
     Джем сложил ладони ковшиком, подставил их под дождь и, собрав воды, умыл ею лицо. Рассеченная щека сразу напомнила о себе, но Джем продолжал набирать в ладони дождевую воду и яростно смывать бузинный сок.
     Но что было делать с дурацким костюмом?
     Рядом послышались шаги. Кто-то громко рыгнул. В полумраке Джем едва разглядел человека в плаще. Он был сильно пьян и шел покачиваясь. Это был молодой слуга, чей-то паж. На нем был широкий плащ и шляпа с пером. Он остановился у стены рядом с Джемом и стал мочиться.
     - Прости, дружище, - прошептал Джем и набросился на незнакомого юношу.
     Через несколько мгновений Джем, закутавшись в плащ, устремился в сторону окраин Варби, так называемых веселых районов. Здесь пахло нечистотами, дымом и жареным мясом. Джем надвинул на лоб шляпу и огляделся по сторонам. "Как же это возможно, - думал он, - чтобы совсем недалеко, в каких-нибудь двух сотнях шагов лежал совсем иной мир?" Там, за не такими уж толстыми стенами предавались изысканным удовольствиям богачи аристократы.
     Мимо Джема прошествовало растрепанное создание с початой бутылкой джина.
     - Ваш-ше здо-ровье, юноша! - пробормотало создание и, покачнувшись, отпило из бутылки, потом вдруг развернулось и поймало Джема за руку. - А мож-жет, юноше одиноко, а?
     Джем обернулся и понял, что создание принадлежит к женскому полу. Женщина крепче сжала его руку. Одета она была в жалкие остатки того, что, вероятно, неко