о она летит в бездну.
   Она не слушала рассказ племянника - второй за  сегодняшний  вечер,  а
может быть, и третий. Слова Тора тетка  воспринимала  как  бессмысленные
сочетания звуков, тихих и  нежных.  Ее  лицо  светилось  улыбкой.  Каким
красавчиком стал  Тор!  А  ведь  еще  в  прошлый  раз  он  показался  ей
мальчишкой, подростком. А теперь... Нет, он  не  стал  выше  ростом,  но
возмужал, в его движениях  появилось  изящество.  Стройный,  гибкий,  он
склонился к огню, и глаза его яростно сверкали. Руки с длинными пальцами
двигались  плавно,  Тор  словно  рисовал  в  воздухе  персонажей   своих
рассказов. А его драный мундир при свете камина выглядел и не  таким  уж
старым.
   Красномундирник! Было время, когда при одном только этом слове сердце
Умбекки начинало радостно колотиться. Да,  было  время,  когда  шагавший
парадным строем отряд воинов  в  красных  мундирах  приводил  Умбекку  в
трепет. Умбекка вспоминала то время, когда и эрцгерцог, отец  Тора,  был
молод и тоже носил алую форму, ибо тогда и не могло быть никакой другой.
Умбекке казалось, что эрцгерцог вернулся в замок в образе  своего  сына.
Вот таким же молодым он когда-то впервые явился с визитом к ее сестре.
   О, как это было волнующе!
   О, как давно это было!
   - Изрезанный снастями бледный лик луны  лил  свет  на  палубу,  и  ее
сияние рисовало там паутину теней. Сердце мое тяжело билось.  Я  слышал,
как оно стучит. Я ползком добрался до лестницы, ведущей  на  капитанский
мостик.  Снизу  послышался  отвратительный  тост:   "За   здоровье   его
императорского величества, короля агонистов Эджарда Синего!"
   Я страшно замерз, но тут меня словно жаром обдало. Я думал о тех, кто
томится в тесном трюме, о тех несчастных, кого король-самозванец объявил
изменниками.

***

   О да, Умбекке казалось, что она падает в бездну. Она знала, что потом
будет сгорать от стыда и содрогаться, что  в  своей  комнатке,  где  она
спала на жесткой кушетке, она упадет на колени перед сверкающей  иконой.
Сожмет в руке священный амулет, и губы ее  вознесут  божеству  искреннюю
молитву. Она согрешила. Согрешила. И должна молить бога о  прощении.  Но
что, что она могла поделать? Торвестр был истинным чародеем. Он появился
в покоях племянницы как бы ниоткуда. Он  превратил  одинокий,  тоскливый
вечер в  праздник,  наполнив  его  жизнью,  заставив  сверкать  чудесным
блеском.
   На сердце у Умбекки было тяжело. Она ведь хорошо знала, что хорошо, а
что дурно.  Она  знала  это  точно,  непоколебимо,  она  гнала  от  себя
всяческие сомнения. И все же Тору удавалось каким-то образом расшатывать
ее устои. Он делал ее беспомощной. Стоило ему появиться - и все, за  что
держалась Умбекка в жизни, хотелось выбросить за  порог,  словно  старый
бесполезный хлам. "Нет!" - вскричала  она  на  пороге  опочивальни  Элы,
всплеснула руками и отвернулась.
   Но что толку?
   Торвестр,  одетый  в  форму  мятежников,   смело   подошел   к   ней,
обезоруживающе улыбаясь, и обнял ее.
   О племянник!
   Как он был красив!
   Бывают дети, наделенные магией, а бывают те, что  ее  лишены.  В  Эле
магии не было совсем, а в Торе - слишком много. Он рос  сущим  шалопаем.
Коленки у него были  вечно  в  ссадинах,  мордашка  чумазая.  Он  грабил
огороды и швырялся камнями. Играл с мальчишками-конюхами и с деревенской
ребятней. В возрасте четырех циклов  он  стал  настоящей  грозой  замка.
"Торвестр!  Торвестр!"  -  восклицал  эрцгерцог,  узнавая  об  очередных
проказах сына, но когда сына приводили к нему, и тот стоял перед  отцом,
переминаясь с ноги на  ногу,  и  улыбался,  насвистывая  припев  любимой
песенки, отец ничего не мог с собой поделать и прощал его.

***

   Эта песенка приводила Умбекку в  бешенство.  Она  была  ваганская,  и
смысл ее, по мнению Умбекки, заключался в том, что нет на  свете  ничего
вечного, незыблемого, что все тщетно, что все происходящее - всего  лишь
вращение колеса, пустое, бессмысленное. А  это  было  богохульством.  За
одно это стоило сурово наказать ребенка. Но Тора никогда не наказывали.
   "Милая тетя!" - воскликнул Тор - похоже, с искренней радостью обнимая
Умбекку. А потом, отстранившись, он весело прищурился и поинтересовался,
не забыла ли Умбекка о том, что досточтимый Воксвелл женат.
   "Я подумал, а вдруг вы забыли об этом,  тетя.  Да-да,  я  должен  вам
напомнить. Он мужчина стойкий. Ну, то есть в моральном отношении".
   "Торвестр, как тебе не стыдно!"
   И все. Умбекка не смогла не рассмеяться.
   Только потом, когда останется одна у себя  в  комнате,  она  испытает
другие чувства. Она будет стоять на  коленях  перед  иконой.  Ее  пухлые
пальцы будут дрожать. От страха? Нет, от гнева!
   Будь проклят этот мальчишка!
   Будь он проклят!
   Никакой  он  не  красавец.  И  никогда  не  был  красавцем!  Торвестр
Ирионский - злодей! Зло всегда жило  внутри  него,  а  теперь  вырвалось
наружу - яркое, словно бушующее пламя, ужасное, словно  пожар.  Торвестр
был изменником, отступником, а она, Умбекка, служила  королю.  Истинному
королю. Способна ли была она, Умбекка Ренч, на измену? Нет, не способна.
Она знала о своем долге перед королем, перед богом, и  она  должна  была
исполнить этот долг. Она должна послать весть эрцгерцогу!
   Но она этого не сделает.
   Умбекка понимала, что ничего не предпримет, ничего никому не  скажет.
Он всегда будет свободен. Торвестр Ирионский  был  ребенком,  наделенным
магией.
   Умбекка знала, что ночью, оставшись одна, она будет горько плакать.

***

   - На мачте над нашими головами развевался синий стяг. О, как медленно
я взбирался на мостик. Казалось, время остановилось. Я растер  замерзшие
руки. Вновь прогремел тост. Новый, а может быть, и прежний...
   Но вот внезапно затишью пришел конец. С  мостика  послышались  пьяные
крики. Там кто-то дрался.
   "Отдай! - кричали там. - Отдай!" Послышался звон битого стекла  -  на
палубу упала  бутылка.  "Будь  ты  проклят!"  И  один  пьяный  вахтенный
бросился  на  другого.  А  потом  раздался  выстрел.  Кто-то  из   двоих
перевалился через поручни и мешком свалился за борт.
   Пострадавший даже крикнуть не успел. Однако на палубе сразу  поднялся
шум. Из люка вылезали матросы. Нельзя было терять ни минуты.
   Я встал и побежал.
   Меня начали обстреливать. Я схватил мушкет убитого матроса.  Принялся
отчаянно палить по пьяным синемундирникам.  Двое  упали.  Но  на  палубу
выбирались все новые и  новые.  У  меня  не  было  времени  перезарядить
мушкет. Тогда я принялся орудовать штыком.
   Тем временем Хэл прикрывал капитанский мостик, чтобы не пропустить  к
нему синемундирников. Бэндо удалось добраться до корабельного  арсенала.
Я так и не пойму, как мы сумели одолеть четыре десятка  синемундирников.
Они, конечно, были здорово пьяны, но жутко  разъярились.  Казалось,  бой
длился несколько часов.
   Но на самом деле уже через несколько минут палуба обагрилась  кровью,
огласилась несмолкаемой стрельбой  и  бряцанием  стали.  Через  какое-то
время к моим ногам  упал  убитый  капитан,  а  скованные  цепями  узники
вырвались на палубу. За бортом слышались всплески воды. Один  за  другим
синемундирники отправлялись в море. Живые надеялись доплыть до  острова,
но зря: они все должны были разбиться об острые скалы!
   Хэл принял на себя  командование.  Мы  снялись  с  якоря.  Развернули
паруса, но только корабль тронулся с места, как  со  стороны  башни  нас
начали обстреливать из пушек.  Нас  выследили!  Огромные  железные  шары
шлепались в море. Одно ядро, летевшее  довольно  высоко,  чуть  было  не
снесло мачту. Зензанец Бэндо упал на колени и  принялся  молиться  своей
богине: "Пощади, я слишком молод, чтобы умирать!"
   Потом-то мы смеялись над ним, и сам  он  смеялся.  Правда,  смех  был
невеселый. Что и говорить, ведь ядро пролетело так  близко!  В  ту  ночь
каждый из нас молился тем силам, что, по его мнению, правят миром. Когда
мы  были  готовы  впасть  в  отчаяние,  конечно,  мы  сочли,  что   боги
отвернулись от нас. Но теперь, когда победа  была  так  близка,  как  мы
могли думать иначе? Конечно, боги  были  с  нами  и  помогали  нам!  Нам
удалось спасти целую сотню узников от кошмара острова Коргос!
   Корабль, подгоняемый ветром, мчался к зензанскому берегу, а на палубе
теперь звучали песни красномундирников и звон разбиваемых  кандалов.  Мы
сорвали с мачты ненавистный синий стяг, и  вскоре  над  нами  затрепетал
красный шейный платок Бэндо. Алый Мститель вновь одержал победу!

***

   - О Тор!
   В глазах Элы стояли слезы. Она крепче прижала к себе сына. Поцеловала
его в лоб и обнаружила, что Джем уснул. По-настоящему.
   "Ты не можешь ходить", - сказала  девочка-ваганка.  Но  во  сне  Джем
видел, как он бегает и прыгает. Он прыгал  в  море,  в  волны  глубокого
Эджландского пролива там, где возвышается мрачная громада Столпа Смерти.
Руки его были сильны, и он свободно и быстро взбирался наверх по якорной
цепи. Сердце его стучало громко и быстро, и кровь пульсировала в  жилах.
Еще мгновение - и закипит бой.
   Море мальчик видел только на картинках. Но теперь, похоже,  он  видел
его внутренним зрением. Во сне Джем попал в мир Тора и сам  стал  Тором.
Он стал Алым Мстителем! А когда дядя поднял спящего мальчика на  руки  и
понес к кровати матери, во сне Джему привиделось, что он летит по  небу,
избавившись от притяжения земли.
   - Увижу ли я тебя утром, Тор?
   Из  немыслимой  дали  донесся  до  Джема  голос  матери,  не  прервав
чудесного сна. А потом, наверное, гораздо позднее, когда  в  опочивальне
горела одна-единственная свеча, послышалась  песенка,  словно  ответ  на
вопрос. Колыбельная.

   У кольца пет начала, не видно конца.

   Джем крепко спал и путешествовал по стране своего сна.

ГЛАВА 12
НОВОПРОВОЗГЛАШЕННАЯ СУДЬБА

   История войн  в  Эджландии  долга  и  горька.  В  Большой  Библиотеке
Агондона хранятся толстые фолианты, посвященные войнам, и полки  с  ними
заполняют несколько залов. Для ученых, посвятивших свою  жизнь  изучению
отечественной истории, войны стали темой постоянных диспутов.  Никто  не
сомневался в том, что  войны  на  землях,  ныне  населяемых  агонистами,
велись с незапамятных времен. Гораздо сомнительнее были вопросы  о  том,
каковы были эти войны, сколько их произошло в точности.
   Согласно точке зрения представителей одной исторической школы - школы
интерсессионистов, первой войной в Эджландии следовало считать  кровавое
побоище на восточных рубежах, известное как Вторжение Аона Железнорукого
- первого единоличного правителя земель  агонистов,  и,  соответственно,
первого, которого можно было считать человеком,  воевавшим  в  интересах
королевства.
   Однако такую точку зрения горячо  оспаривали  два  лагеря  историков:
преаонисты и эланисты. Эланистами называли тех,  которые  полагали,  что
считать Эджландию королевством  правомерно  лишь  со  времени  воцарения
святой императрицы Элабет I. Элабет была первой, кто правил объединенной
Эджландией, в отличие от предыдущих  правителей,  носивших  титулы  типа
принца  Нижнего   Лексиона,   диктатора   Варбишира   и   Голлуга,   его
высокопревосходительства Тарнского и так далее. Именно  так  именовались
правители во времена Аона и позднее. Итак, по мнению эланистов,  первыми
войнами во имя Эджландии следовало  считать  знаменитые  "Три  Кампании"
королевы Элабет - три крупных морских сражения в Эджландском проливе.
   Преаонистов не устраивало ни  то,  ни  другое.  По  их  мнению,  даже
интерсессионисты слишком поздно  начинали  отсчет  эджландской  истории.
Вторжению, считали преаонисты, как ни велико его значение для Эджландии,
предшествовало множество сражений с вражескими племенами.  Преаонисты  с
готовностью называли такие сражения: Побоище при Варби, захват  Варля  и
приводили в пример еще уйму легенд из времен "меча и  топора",  которые,
естественно, их противники характеризовали как  народное  творчество  на
самой что ни на есть  примитивной  стадии  развития.  А  преаонистов  до
глубины души оскорбляло  слово  "примитивный"  в  применении  к  далеким
предкам агонистов. Они с пеной у рта доказывали, что историческая судьба
их народа была предопределена с самого начала, на заре веков.
   Разве обо всем этом не было написано в "Эль-Ороконе"?
   Три исторические школы никак не могли прийти к согласию. А ведь можно
было подойти к вопросу с четвертой точки зрения: отказаться от  подсчета
числа войн на территории Эджландии, тем более что точно  определить  это
число не представлялось возможным.  При  таком  подходе  можно  было  бы
считать всю историю страны состоящей из различных  сражений  -  эпизодов
одной непрекращающейся войны. С тех времен, когда агонисты, адепты  бога
воздуха, впервые обосновались на землях, ныне именуемых Эджландией,  они
никогда не жили в мире со своими восточными  соседями.  Восточные  земли
входили в состав Зензанской Империи, и там  обитали  приверженцы  Вианы,
богини земли.
   Зензанцы считали эджландцев людьми жестокими и  коварными.  Эджландцы
считали зензанцев отсталым и темным народом, ненамного ушедшим вперед по
сравнению с полудикими  ваганами,  с  которыми,  по  мнению  эджландцев,
зензанцы состояли в весьма близком родстве. Эджландцы захватили обширную
часть зензанской территории и не  собирались  на  этом  останавливаться.
Эджландские короли, равно как  и  народ  Эджландии,  не  видели  в  этих
завоеваниях ничего преступного - так  уж  они  относились  к  зензанцам.
Стоит только посетить зензанские колонии, говорили  те,  кто  оправдывал
завоевания, и сразу все станет  ясно.  Возвращавшиеся  с  оккупированных
земель  эджландцы   яростно   отстаивали   справедливость   колониальной
политики. В областях,  известных  нам  как  агонистские  протектораты  -
Зексале, Варле и островном королевстве Тиралос, - порабощенные  зензанцы
прислуживали у  стола  и  чистили  ботинки  своих  господ,  процветающих
колонизаторов-эджландцев, а также до седьмого пота трудились  на  полях.
Самая  мысль  о  том,  чтобы  эти  варвары  могли  получить   право   на
самоуправление, казалась смехотворной. Если же где-то возникали  вспышки
мятежей, яростное сопротивление  зензанцев  описывалось  как  дикарское,
варварское,  и  этим  все  было  сказано.  И  чего  бы   им   бунтовать,
спрашивается? Насколько спокойнее текла жизнь в Зензане под  управлением
эджландцев!  Каждый  год  в  разгар   сезона   Терона   отмечался   День
Освобождения - так эджландцы именовали дату  победы  над  зензанцами.  В
этот  День  наряженные  в  разноцветные  национальные  одежды   зензанцы
приносили щедрые дары богу  Агонису  в  знак  преклонения  перед  своими
просвещенными правителями, избавившими их от мрачной  бездны  поклонения
прежнему божеству.
   К тому времени, когда Торвестр в своей стране был назван  изменником,
зензанские войны продолжались уже около  семидесяти  циклов  подряд.  По
мнению эланистов - три сотни циклов, а по мнению интерсессионистов... Ну
а если слушать преаонистов - то целую тысячу циклов. Похоже, войнам этим
не суждено было прекратиться. Об этом в свое время позаботилась королева
Элабет. Согласно доктрине Новопровозглашенной Судьбы, объявленной святой
императрицей во времена цикла  925  Эры  Покаяния,  историческая  миссия
эджландцев состояла в том, чтобы покорить последователей Вианы,  научить
их любить и почитать бога Агониса.
   Однако, похоже, зензанцы не  собирались  сдаваться  окончательно,  а,
следовательно, конца войны с ними  не  предвиделось.  Она  продолжалась,
вспыхивала то тут, то там.

***

   В том, что войны  происходили,  в  принципе  можно  было  винить  как
географию  земель  Эль-Орока,  так  и  мифологию  населяющих  эти  земли
народов.  Летописи  говорили  о  том,  что  некогда  произошло   великое
рассеяние народов - тогда земные  мужчины  и  женщины  были  изгнаны  из
долины Орок. У  каждого  из  народов,  населявших  Эль-Орок,  были  свои
легенды о последующих странствиях.
   Но что-то случилось.
   Народы, поклонявшиеся богу огня Терону,  ушли  на  юг,  и  эти  земли
впоследствии стали именоваться королевствами Унанг-Лиа.  Те,  что  чтили
Джавандру,  богиню  воды,  переплыли  море  и  обосновались  на  далеких
островах архипелага Венайя. Места обитания этих народов располагались  в
такой дали, что добраться до них было нелегко, и поэтому с ними почти не
встречались другие племена. А вот люди, чтившие бога воздуха  Агониса  и
богиню земли Виану, не стали  уходить  так  далеко.  Как  только  народы
разделились, гласила великая книга "Эль-Орокон",  последователи  Агониса
направились на север, к холодным горам, а чтившие  Виану  племена  -  на
восток, туда, где произрастали густые непроходимые леса.
   Однако обоим  племенам  для  того,  чтобы  добраться  до  новых  мест
обитания, пришлось бок о бок преодолеть часть пути, по дуге  полуострова
Ювескин. Народам, поклонявшимся Виане, не удалось сразу уйти на  восток.
Вначале оба племени  двинулись  на  север  и  обнаружили,  что  путь  им
преграждают дремучие чащобы.  Как  гласят  легенды,  почитатели  Агониса
неуклонно  пробивались  все  дальше  и  дальше  на   север   в   поисках
предназначенных им судьбой снежных гор. Наконец  они  достигли  Тарнских
равнин, за которыми возвышались мрачные громады гор Колькос Арос.
   Как  утверждают  легенды,  агонисты  были  крайне   опечалены   видом
предназначенной им судьбой местности. Им казалось, что они наказаны  еще
более сурово, чем всеми презираемые почитатели Короса.
   Однако затем они поняли, что все не может быть так ужасно, ибо Агонис
был самым почитаемым из пяти божеств. И хотя верховный бог Орок  покарал
все народы - и покарал справедливо, разве мог он отобрать свою любовь  и
милосердие у тех, кто почитал его любимого сына?
   Старейшины  племени,  ставшие  впоследствии  первыми  проповедниками,
решили, что дальше на север продвигаться не стоит.  Они  несли  с  собой
священные свитки, а в этих свитках было написано  о  том,  что  агонисты
должны жить "близко к куполу небес". Что это означало? Ведь до неба  так
далеко! Но если жить в горах, до неба все-таки ближе.
   Вот так и вышло, что "Эль-Орокон"  начали  трактовать  по-разному,  и
эджландцы стали затем оправдывать свои  действия  именно  тем,  как  они
толковали строки "Эль-Орокона". Вот так и  появилась  на  свет  доктрина
Новопровозглашенной  Судьбы.  Проповедники  утверждали,  что   агонистам
судьбой предначертано жить в горах, то есть выше всех остальных народов.
Проповедники говорили о том, что возвышенное местожительство почитателей
Агониса дает им превосходство над другими народами,  ибо  бог,  которому
они поклоняются, выше всех  остальных  богов.  Однако,  продолжали  свою
мысль проповедники, негоже людям,  поклоняющимся  единственно  истинному
богу, жить только в горах. Им положено селиться и в плодородных долинах,
а от  гор  черпать  духовные  силы,  как  от  символа  величия,  как  от
священного идеала.

***

   Шли циклы за циклами, и народы,  поклонявшиеся  Агонису,  мало-помалу
стали уходить от гор Колькос Арос, расселились по  обширным  долинам  на
пространстве  между  горами  и  морем,  выстроили  процветающие  города.
Агонисты  ни  на  йоту  не  сомневались  в   своем   превосходстве   над
почитателями Вианы. Агонисты гнали вианистов на восток, презирая  их  за
то, что они, вместо того чтобы устремлять свои взоры к небесам, копаются
в земле и чтут богиню, которая,  согласно  преданию,  во  время  великой
битвы в долине Орок предала Агониса и отдала свои  силы  мрачному  брату
Коросу, богу ваганов. Первое время агонисты рассматривали судьбу  своего
племени с чисто духовных позиций. Но  с  самого  начала  в  их  сознании
начали  прорастать  семена  превосходства.  Находились  такие,   которые
верили, будто бы агонистов ждет  новая  жизнь,  что  за  нынешним  веком
упадка последует новый век, век расцвета.
   И как раз на ту пору, когда к  Эле  явился  Тор,  мысль  о  том,