дины. Он часто обводит опасливым взглядом обшарпанную гостиную постоялого двора. Быть может, его внимание особенно привлекают мальчишки-близнецы, его грумы, которые ведут себя слишком шумно и мешают постояльцам? Он сворачивает цигарку и склоняется ближе к своему спутнику, имеющему вид серьезный и ученый. Странно, что у кучера такие дружеские отношения с пассажиром. Вполне можно предположить, что эти двое давно знакомы.

***

     КУЧЕР: - Прошло столько времени. Как мы узнаем?
     УЧЕНЫЙ: - Одно мы знаем точно.
     КУЧЕР: - Это что же?
     УЧЕНЫЙ: - То, что раньше было плохо, а теперь стало еще хуже. Для этого не нужно слушать сообщения каждый день, верно? В прошлый раз было - хуже некуда. Аресты... казни... взрывы в ваганском квартале... наводнение в Новом Городе.
     КУЧЕР: - Знаешь, Хэл, что я тебе скажу? Сдается мне, что ты ударился в мистику.
     УЧЕНЫЙ: - С чего ты взял, старина?
     КУЧЕР: - В наводнении ты тоже готов винить Транимеля?
     УЧЕНЫЙ: - Я хорошо запомнил все, что нам рассказал... юноша, Бандо. Теперь я верю кое во что, во что раньше... ну...
     КУЧЕР: - В кое-что насчет Транимеля?
     УЧЕНЫЙ: - А может, вернее сказать: насчет Тота?
     КУЧЕР: - Тс-с-с!.. Рэгл! Тэгл! А ну, отстаньте от Монаха! (Он закуривает цигарку, которую до сих рассеянно вертел в руках.) - Дружище, тебе у меня ума не занимать, но все же, похоже, есть кое-что, что мне известно очень давно, задолго до того, как об этом мне стал говорить ты. Я знаю, что Эпоха Искупления близится к концу. Я знаю, что этим землям грозит Зло - Зло из другого мира. Ну и что толку, спрашивается, от твоих книжных познаний?
     УЧЕНЫЙ (вынимая из кармана потрепанную книгу): - Тирания остается тиранией, Бандо, откуда бы она ни происходила - из мира людей или из потустороннего мира. (Он перелистывает страницы и задумывается.) - Знаешь, порой я поражаюсь: как много нам теперь говорит Витоний. Думаю, у него даже можно найти объяснение поведению нашего бедняги предводителя и тому, почему он так переменился. Позволь, я прочту тебе небольшой отрывок, Бандо...
     КУЧЕР (недовольно скривившись): - Ой, я тебя умоляю! Только не читай мне Витония!
     УЧЕНЫЙ (фыркнув): - Честное слово, Бандо, по-моему, ты не отдаешь себе отчета в том, что, если бы не Витоний, я бы ни за что не ввязался в это дело. Старина, да и мы с тобой никогда не встретились бы!
     КУЧЕР: - Не встретились бы? (Он берет у друга потрепанную книгу и целует ее.) - Ах, тогда я должен благословить этого твоего великого философа вместе с книжными червями и всем прочим. Будьте благословенны, господин Витоний! Будьте благословенны, малютки червячки! Но, Хэл, неужели о нашем деле тебе нужно было прочесть в книжке?
     УЧЕНЫЙ: - Я ученый, Бандо. Я обо всем читаю в книгах.
     КУЧЕР (глубоко затянувшись цигаркой): - Не обо всем, Хэл.
     УЧЕНЫЙ: - О?
     КУЧЕР: - Никогда не видел, чтобы ты читал любовные романы.
     УЧЕНЫЙ (непонимающе): - Бандо?
     КУЧЕР: (указав цигаркой в сторону): - Я видел, как ты строил глазки одной юной особе. А я-то, старина, руку на сердце положа, скажу так: я думал, что ты никогда не поддашься на женские чары.
     УЧЕНЫЙ (покраснев): - Бандо! Я понятия не имею, о чем ты говоришь!

ВТОРОЙ РАЗГОВОР

     Он происходит между двумя молодыми женщинами, совершенно непохожими одна на другую. Это выглядит необычно, но еще необычнее то, что между ними явно дружеские отношения. Одна из них - та, что с масляно-желтыми кудряшками и пухлым, живым личиком - одета с претензией на роскошь. Предположим, что перед нами - бывшая служанка, которая не то уже перебралась, не то намеревается перебраться в средний класс. Ее спутница, привлекательная девушка с длинными волосами цвета меди - та самая, на которую указал кучер, - одета скромно, по-крестьянски, однако в ее происхождении не может быть сомнений. Какой у нее тонкий, аристократический нос! Какие нежные, гладкие руки! Удивительно, какие только союзы не образуются в дороге!
     За столом вместе с этими молодыми женщинами сидит третья, постарше. Ее особая примета - она одноглазая. Эта женщина явно гувернантка. Быть может, она прислуживает молодой аристократке, хотя более внимательный наблюдатель не стал бы делать поспешных выводов относительно рода ее занятий.
     За столом сидит, не принимая участия в разговоре, молодой человек с большими торчащими ушами. Вид у него наивный, но все же довольно симпатичный. Он явно не слишком уютно чувствует себя в сорочке с тугим воротом и парике, который время от времени рассеянно поправляет. Большую часть времени он попивает эль и выглядит вполне довольным.

***

     НИРРИ: - Мисс Ланда, я понимаю, что вы желаете мне добра, но все равно вы меня так и не уговорили. После всего, что бедолага Вигглер пережил на войне, а я - странствуя с мисс Катой... Нам бы хотелось где-то обосноваться и пожить тихой, спокойной жизнью. (Она говорит потише.): - Я пообещала Бейнс, что у меня будет солидное, порядочное заведение - это верно, а вы знаете как трудно найти помощников. Но что же у меня будет за заведение, я вас спрашиваю, если в нем будет полным-полно красномундирников?
     ЛАНДА: - Ну уж, не полным-полно! Нирри, я знаю, что ты - на нашей стороне...
     НИРРИ: - На стороне мисс Каты? До самой смерти!
     ЛАНДА (с улыбкой): - Славно сказано! И вы тоже, досточтимый Ольх?
     ВИГГЛЕР (смущенно): - Хватит с меня синемундирников, вот что я вам скажу. Уж и помотали нас по всему Эль-Ороку, а хоть раз кто спасибо сказал? Сколько дорог истоптали, а все ради чего? Ради того, чтобы драться с бедняками, вооруженными вилами да мотыгами? Не дело это. Хорошо еще, что моя бедная Нирри явилась, чтоб откупить меня из войска. А сколько она натерпелась по дороге!
     ЛАНДА: - А вы, Бейнс? Вы с нами?
     БЕЙНС (потирая руки): - Да, миледи. Если уж даже мою старую госпожу тошнило от этих вояк, то я вам не стану говорить, что я про них думаю. Я - красномундирница до мозга костей, и всегда такой была. Так что насчет солидности вы не переживайте, досточтимая Ольх. Я не какой-нибудь хрупкий цветочек. Да о таких приключениях я всю жизнь мечтала!
     ЛАНДА (с улыбкой): - Да, Бейнс, приключение предстоит нешуточное. О, Нирри, милая Нирри! Разве ты не понимаешь, как нам нужна твоя таверна? Мы ведь не знаем, долго ли пробудем в Агондоне, пока сумеем вступить в схватку с врагами. Нашим агентам нужно место, где бы они могли встречаться и обмениваться результатами разведки...
     НИРРИ: - А? Что?
     ЛАНДА: - Ну... встречаться, прятаться и... О, ты все поймешь, Нирри! А когда все закончится, ты станешь героиней, а досточтимый Ольх - героем!
     НИРРИ: - Лучше вы его не подговаривайте, мисс Ланда. Что-то неохота мне, чтобы мой Вигглер в герои выбивался. Ушами не вышел, верно? (Сверкнув глазами): - Господин Джем - вот уж герой так герой! (После паузы, просияв): - Ой, погляди-те, что Рэгл и Тэгл вытворяют! Уж как они меня смешат, просто слов нет! Похоже, вы им нравитесь, Бейнс, а?
     ЛАНДА (склонившись к столу и пожимая руку Нирри): - Ты добрая женщина, Нирри. Ну, так ты с нами?
     НИРРИ (неуверенно улыбаясь): - Одно мне только покоя не дает, мисс Ланда. Этот парень в багряной куртке - тот, что скачет впереди. Его мы нечасто видеть будем, да? Не скажу, чтобы я была так уж рада видеть его у себя в таверне. Он мне всех постояльцев распугает!
     При этих словах БЕЙНС грустнеет. Она-то как раз надеется на то, что ее единственный глаз будет чаще видеть знаменитого разбойника. ЛАНДА решает, что лучше рассмеяться в ответ, но она и рассмеяться не успевает. НИРРИ вдруг замечает, что ее супруг смотрит на другую женщину - очень странного вида даму, которая сидит за противоположным столом.
     - Эй, Вигглер, перестань пялиться на эту дамочку! (НИРРИ взбивает свое желтые кудряшки.) - Тоже мне, особа, та еще, сразу видно!

ТРЕТИЙ РАЗГОВОР

     Он происходит между дамой и молодым человеком. Мы уже обратили внимание на то, какие разные женщины оказались в эту ночь на постоялом дворе. Эта женщина, которую, как выразилась Нирри, "сразу видно", разительно отличается от трех, описанных раньше. Она в шляпе с высокой тульей, ее шею обвивает боа из птичьих перьев, она курит тонкую сигару, вставленную в длинный мундштук, и громко переговаривается с модно одетым молодым человеком, который, похоже, время от времени чувствует себя неловко из-за того, что его спутнице совершенно безразлично мнение окружающих о ней. И он, и она явно привыкли к роскоши. Они блистают на рэкских подмостках, но, пожалуй, им следовало бы более серьезно относиться к тем опасностям, которыми так изобилуют зензанские дороги. Не лишним было бы вспомнить здесь такие строчки господина Коппергейта:

     Когда на вас все с завистью глазеют,
     Мудрее тот, кто гонор сдерживать умеет.

     ДАМА: - О, эти колонии! Какой гадкий постоялый двор! Фредди, далеко ли до Рэкса? Спроси у кучера, будь умницей, ладно?
     МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: - Не ближе, чем в последний раз, когда ты об этом спрашивала, я так думаю.
     ДАМА: - Фредди! Фредди, мальчик мой! Ты что же, так жесток?
     МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: - Да нет же, дорогая. Просто ты уже спрашивала об этом, как только мы здесь остановились, а мы ведь пока не уехали, правда? Ну, если только эта забегаловка сама не едет среди ночи, покуда мы с тобой болтаем.
     ДАМА (выразительно взмахнув мундштуком): - О, как ты жесток! Ты жалеешь, что поехал со мной, я знаю! Переживаешь, что связался со старухой!
     МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (покраснев, негромко): - Дорогая, не говори глупостей. (Берет свою спутницу за руку): - Разве я кем-либо восторгался более, чем мисс Тильси Фэш, заксонским соловьем?

***

     Так вот кто она такая!* [Вместе с покойным Пеллемом Пеллигрю Джем побывал на выступлении этой великой оперной дивы. Это событие описано в 31 главе книги "Король и королева мечей". В тот вечер она пела в театре, но частенько соглашалась выступить в салонах самых высокопоставленных аристократок Агондона, которые относились к певице подобострастно и одаривали ее дорогими подношениями] МИСС ТИЛЬСИ ФЭШ ласково гладит бакенбарды молодого человека и благословляет тот день, когда она познакомилась - и притом очень близко - с ФРЕДДИ ЧЕЙНОМ, правителем захудалой провинции, но при этом - настоящим красавцем.

     ТИЛЬСИ: - О, Фредди, Фредди; мой мальчик, ты такой лапочка! Ты такой милый. Это твой дар.
     ФРЕДДИ (немного обиженно): - Должен же у меня быть хоть какой-то дар. Не угостишь ли сигаркой, дорогая?

     ТИЛЬСИ роется в складках роскошного платья, вынимает золотой портсигар, открывает его. Глаза сидящего неподалеку МОНАХА сверкают.

     ТИЛЬСИ: - Ты уж прости меня за то, что я тебе надоедаю, мой милый, но в последние луны в Агондоне мне было совсем тоскливо.
     ФРЕДДИ: - Неудивительно. Мне тоже было тоскливо. Просто поразительно - что случилось с высшим обществом?
     ТИЛЬСИ: - Вот именно! Подумать только, а все так надеялись, что свадьба короля возвестит начало нового, золотого века! (заксонский соловей вздыхает): - Бедняжка Констанция! Что сталось со знаменитым домом Чем-Черингов! Ставни закрыты, комнаты выстыли, а у всех на устах - эта жуткая толстуха из провинции. Как ее зовут, запамятовала? Она просто-таки вцепилась в молоденькую королеву... (Расстроенно): - Фредди, мальчик мой, я даже не могу вспомнить, как ее зовут!
     ФРЕДДИ (важно): - Джелика. Мисс Джелика Вэнс, вот как.
     ТИЛЬСИ (раздраженно): - Да не девчонку! Эту старую, жирную корову.
     ФРЕДДИ (вздохнув): - Леди Вильдроп. Умбекка Вильдроп.
     ТИЛЬСИ: - Вот-вот. Умбекка, с ума сойти!

     Последние слова произнесены достаточно громко. ЛАНДА, сидящая за соседним столом, вынуждена щелкнуть пальцами перед глазами НИРРИ. ВИГГЛЕР интересуется, уж не увидела ли его супруга, часом, привидение. НИРРИ несколько мгновений сидит, как зачарованная, и дрожит при воспоминании о старых, забытых страхах. Ее бывшая госпожа стала такой важной особой? Ее бывшая хозяйка - в Агондоне? Впервые НИРРИ всерьез задумывается о том, что ее ожидает в новой жизни.
     И о том, что произойдет, если она вновь попадется на глаза своей прежней госпоже.

     МИСС ТИЛЬСИ ФЭШ (со вздохом): - Ах, любовь моя, но я должна избавиться от этого дурного настроения. Жду не дождусь, когда доберусь до Рэкса, где у меня ангажемент. Сцена - ведь это у меня в крови, верно? Я должна петь, петь! Фредди, мой мальчик, я непременно должна спеть сейчас!
     ФРЕДДИ сдерживает желание закрыть лицо руками. Его пылкая возлюбленная встает, обводит взглядом дымную гостиную.
     МИСС ТИЛЬСИ ФЭШ: - Хозяин! Нет ли у вас клавикордов, клавесина или хотя бы спинета? Нет? О, колонии, колонии... Что же, мне петь без аккомпанемента? Что ж, когда я только начинала свою певческую карьеру в Заксосе, бывало и хуже!

     ФРЕДДИ в этом не сомневается. ТИЛЬСИ, размахивая своим боа, начинает петь. В гостиной все умолкают. Даже РЭГЛ и ТЭГЛ замирают. Все едины в своем восхищении: лучшая певица империи одаривает захудалый постоялый двор своим выступлением!

СТАРЫЙ ШУТ КОРОЛЯ

     Было время - шут умел
     Короля развеселить.
     А теперь он постарел -
     Нету силушки шутить!

     Еле видит, еле слышит,
     Еле он, болезный, дышит,
     Нету силушки шутить!

     Ох, и горе тем бывало,
     Срам для тех бывал велик,
     Кто шуту во время бала
     Попадался на язык!

     А теперь шут еле слышит,
     Еле он, болезный, дышит,
     Нету силушки шутить!

     Шут вертелся, шут крутился
     И катался кувырком.
     Он смеялся, он резвился
     И других смешил притом.

     А теперь он еле слышит,
     Еле он, болезный, дышит,
     Нету силушки шутить,
     Нету силушки смешить!

     Что, вы спросите, случилось
     С развеселым тем шутом?
     Просто он не смог поладить
     С нашим новым королем!

     И теперь шут еле слышит,
     Еле видит, еле дышит.
     Короля не рассмешить -
     Так зачем на свете жить?

     Песня отзвучала. Одни плачут, другие смеются, все аплодируют, даже РЭГЛ и ТЭГЛ. БЕЙНС промокает кружевным платочком единственный глаз.
     Из всех, кто находится в гостиной, только двое, похоже, не разделяют всеобщего восторга. Один из них - ХЭЛ, который полагает, что эта песня значит, на самом деле, намного больше, чем о том думают другие. Эта песня всем известна, она древняя, как легенды, но ХЭЛУ вдруг приходит в голову мысль, что легенды способны повторяться, приобретать более современные обличья. ХЭЛ думает: а понимает ли МИСС ФЭШ, о чем поет?
     Тем временем НИРРИ, особа более практичная и приземленная, думает о том, что шут короля напомнил ей о том, кого она некогда знала. О, но ведь Варнава был всего-навсего карликом-ваганом! Но НИРРИ тут же начинает думать о том, что это, может быть, вовсе не так. Встретит ли она еще когда-нибудь таинственного карлика? И - если на то пошло - господина Джема? И мисс Кату? Слезы, набежавшие на глаза НИРРИ, теперь вызваны не только песней.
     НИРРИ сжимает руку ВИГГЛЕРА. Она вдруг понимает: что бы ни сулило им грядущее, уж спокойной жизни оно им точно не сулит.

***

     Теперь мы должны покинуть постоялый двор в Глотце. Можно было бы еще многое рассказать об этом заведении и о его постояльцах, можно было упомянуть о том, что вскоре мисс Фэш и господин Чейн встретятся в пути со знаменитым разбойником, но при этом, к счастью, уцелеют. Жаль, что мы не можем задерживаться.
     Главные события развиваются сейчас в Унанг-Лиа. Нам нужно поторопиться туда. Вперед!

     КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

Глава 61

КАЗНЬ ЭБЕНОВ

     В подземном туннеле, шипя, горели масляные светильники. Стены из красного мрамора украшали ритуальные барельефы. Резьба становилась все более причудливой по мере приближения к золоченым дверям. Султан Калед смотрел только вперед, ни на мгновение не забывая о том, что его сопровождает свита эбенов. И хотел бы забыть, - не смог бы: эбены вышагивали по обе стороны от него, словно тюремная стража.
     До бракосочетания принцессы и сына султана оставались считанные дни. Вскоре Бела Дона должна была прибыть в Каль-Терон, вскоре многие тысячи паломников должны были собраться на торжество. Но сегодняшний ночной ритуал носил тайный характер, хотя от этого и не становился менее священным. Свидетелями этой прелюдии к церемонии бракосочетания могли быть только эбены. Султан, сокрытый от глаз своих подданных, не сопровождаемый имамами, наследником и приближенными, должен был испросить у Пламени благословения для крепости будущего брачного союза и продолжения царственного рода. Так делалось всегда. Возвращения султана ожидали во дворце имамы. Когда Калед вернется из Святилища Пламени, имамы, склонившись в почтительном поклоне, выслушают его речь: бог вновь заверил их, что все будет хорошо. А как могло быть иначе?
     Створки золоченых дверей распахнулись, и Калед на миг оглянулся назад. У него мелькнула мысль о том, что со времени смерти его отца только он один видел этот длинный туннель, в котором гулко звучало эхо шагов. Калед поежился, взглянул на непроницаемые шлемы эбенов. Он гадал, почему так неловко чувствует себя в присутствии этой тайной стражи. Дело было не в том, что эбены были ослеплены: кто во всем Унанге решился бы спорить с тем, что с низкородными так и следовало поступать? Так, согласно древним обычаям, поступали всегда, а для тех, чьей судьбой становилось служение султану, это было великой честью.
     Но что-то еще, что-то другое делало эбенов пугающими. Султан вспомнил о Новообращенном, принесенном в жертву пламени, о юном друге его сына. Задолго до ритуала этот юноша знал о своей судьбе, но страх его вырвался на волю только тогда, когда его окружили эбены. Не ощутил ли султан тогда отголосок этого страха? Не этот ли страх овладел им сейчас? Но ведь это было бы смешно. Что собой представляла жизнь эбенов, как не жертву во имя царственного рода? Разве эти люди не должны были при необходимости отдать жизнь во имя владыки?
     И тут Каледа осенило: эти стражники были верны не своему владыке, а богу Пламени - Священного Пламени.
     Взгляд султана стал суровым. Он привык считать себя самым могущественным человеком на свете. Обширные земли были покорены им. Для своих подданных он был Султаном Луны и Звезд. Разве он мог чувствовать себя узником? Весь сегодняшний день, до мелочей, был расписан. Религиозные правила должны были быть исполнены. Верно, на протяжении своего царствования Калед позволял себе определенные вольности, но что были эти вольности в сравнении с обычаями, которые его постоянно сковывали? Бывали времена, когда ему казалось, что он вот-вот обретет свободу, когда в его вопрошающем разуме, подобно пороховому заряду, взорвется истина. Каким же он был глупцом! Разве в этом, земном мире можно было обрести настоящую свободу?
     Совет имамов, жаждущий продолжения рода, настоял на том, чтобы Деа был объявлен Бесспорным Наследником. С тем же упорством имамы настояли на том, чтобы сын султана женился, и притом как можно скорее. Будь они прокляты! Султану казалось, что эти святоши ждут не дождутся его смерти. И боялся Калед не просто покушения на свою жизнь. Все время, покуда он в Зале Собраний наставлял сына в подробностях священной истории Унанга, Калед втайне возмущался. Разве он не был всемогущ? Разве тогда, когда друг его сына дико кричал при виде Пламени, он не преисполнился презрения к страху этого мальчишки? Но разве теперь он тоже не поддался страху - он, заявлявший, что не было султана могущественнее него?
     С горечью в сердце Калед шагал по каменным залам Святилища, слушая шаги эбенов и зловещее позвякивание обнаженных ятаганов, притороченных к золотым поясам стражников.

***

     - Бог Пламени, взгляни на раба своего. Взгляни на него милосердно, плачущего и скулящего, словно побитый пес, и произносящего перед очами твоими священную истину: отныне и во веки нет бога, кроме Терона, и Меша - пророк его!
     Султан решился поднять глаза. Его колени и руки немилосердно пекло, жар забирался в складки его тюрбана, украшенного множеством драгоценных камней.