е счастье? Разве не  была
сладкая печаль расставания прелюдией к исполнению желаний?
   Да, когда-то сердце Умбекки замирало при виде командора,  это  верно.
Но теперь ее сердце билось по-новому. Капеллан говорил  ей  о  том,  что
добродетельная  женщина  -   тоже   женщина.   "Мужчина   избранный,   -
интерпретировала эту фразу в уме Умбекка, -  тоже  мужчина".  Порой  она
грустила о том, что такой мужчина, как капеллан,  вынужден  был  принять
обет безбрачия. Затем она вспоминала о том, что и  для  избранных  порой
делались исключения, и тогда  они  расставались  со  служением  и  могли
сочетаться браком. Умбекка знала и о том, что это не редкость  в  высшем
свете Агондона, а ведь капеллан - человек светский.
   Умбекка не сводила с капеллана любовного взгляда.

***

   - Значит, на такой цене и сговоримся?
   Девушка смущенно молчала.
   - Стесняешься, милочка. Не надо. Ты хорошенькая. Не  пышка,  конечно,
ну да это  дело  вкуса.  Одним  пышек  подавай,  а  другие  предпочитают
худеньких. А платить будут, и представь себе, некоторым за  деньги  даже
больше нравится. Уплатить-то кто может? Только  господа.  У  меня,  вот,
сколько я спину гну, лишней монетки сроду не завалялось.  Между  прочим,
чтоб ты знала, я когда-то была почтенная замужняя женщина. Жалко только,
что мой бедолага Эбби не был почтенным женатым мужчиной.
   Излагая  такие  соображения,  женщина  держала  девушку  пальцами  за
подбородок и поворачивала ее головку туда-сюда.  Тускло  светила  лампа.
Девчонка была хорошенькая.
   Но...
   Ну да, и еще нужно было ее приодеть.
   Снизу доносились веселые голоса,  музыка  и  смех.  Досточтимая  Трош
решила приступить к делу профессионально.
   - Поди сюда, милочка, -  проворковала  она.  -  Давай-ка  заглянем  в
волшебную шкатулочку.
   - В-волшебную?
   Девушка испугалась не на шутку и  попыталась  вырвать  свою  руку  из
цепких пальцев женщины.  Досточтимая  Трош  обернулась.  Нахмурилась,  а
потом расхохоталась:
   - Ой, милочка, ну ты и дурашка! Чего  ты  переполошилась?  Понимаешь,
некоторые господа любят невинных девочек. Ну, так сказать, думают: "Я  у
нее первый", даже ежели... ну да это ладно. Никакого тут волшебства и  в
помине нет. Да ты сама погляди - это просто старый комод, и все!
   Женщина выдвинула ящик комода.  Девушка  заглянула  в  него.  Она  не
скрывала изумления. Она ахнула. Запустила руки в ящик, полный  одежд  из
блестящих тканей. Обернулась к улыбающейся женщине и прошептала:
   - А вы - ваганка, да?
   - Ваганка? - фыркнула женщина. - Чья бы корова мычала! -  однако  она
тут проговорила более дружелюбно:
   - Мы  про  меня  говорить  не  будем,  милочка,  мы  лучше  про  тебя
поговорим. - Она порылась в ящике  и  вытянула  оттуда  длинное  красное
платье. - Ага. Вот это подойдет. - Рассмеявшись, добавила:
   - Попробуем из зеленой девчонки сделать красненькую. Ну, снимай  свои
лохмотья!
   Девушка молча повиновалась. Сначала  она  натянула  на  себя  красное
платье, затем - белые чулки, потом обулась в кожаные туфельки, выуженные
женщиной из нижнего ящика. Но  когда  она  была  облачена  во  все  это,
досточтимая Трош нахмурилась и засомневалась:
   - Что-то не так. Не хватает  чего-то.  -  Она  шагнула  к  девушке  и
прикоснулась к ее темным волосам. - А за волосики  твои  можно  было  бы
кучу денег выручить, знаешь?
   Девушка  пугливо  отшатнулась,  глаза  ее  наполнились  страхом.  Вот
дурочка. Досточтимая Трош шумно вздохнула и ласково улыбнулась:
   - Да нет, милочка! Ты что! Я просто хочу дать тебе  дельный  совет  -
какая прическа тебе лучше к лицу, вот и все. Надо  же  тебя  приукрасить
маленько. Пару сережек жемчужных. Вот так. А теперь поди сюда.  Наведем,
так сказать, окончательный блеск.
   Женщина снова запустила руку в  море  сверкающих  нарядов  и  выудила
оттуда нечто, смутно напоминающее шкурку какого-то рыжего зверя. Девушка
выпучила глаза, но, не дав ей возразить, женщина замотала длинные черные
волосы девушки пучком и нахлобучила сверху тесный рыжий парик.
   Потом она подтолкнула девушку к зеркалу, и та в изумлении  уставилась
на свое обновленное отражение. Женщина обняла ее и прошептала на ухо:
   - Ну, вот оно какое, наше волшебство, а, милочка? Было зелененькое, а
теперь, видишь, красненькое стало! Было темненькое - стало  светленькое.
А как тебя, кстати, звать-то, милочка? Пожалуй что, назовем  мы  тебя...
гм-м-м... Долли. Да, Долли. Славное имечко.
   Все было кончено. Решено.
   Но тут женщина вспомнила еще кое  о  чем.  И  как  только  она  могла
забыть?
   - Вот еще что тебе, милочка, непременно понадобится.
   Девушка неуверенно взяла из рук досточтимой Трош зеленые подвязки.

***

   Арон Трош страдал. Как все переменилось с того  дня,  как  в  кабачок
явился  капеллан  и  увел  Полти!  А  теперь  и  Полти  переменился   до
неузнаваемости, да и вообще в "Ленивом тигре" все стало по-другому.
   Как-то вечером Арон поругался с  матерью.  Она  сидела  у  зеркала  и
поправляла парик. На подзеркальном столике перед  ней  были  расставлены
баночки с белилами, румянами и пудрой. Расчески,  щетки,  разлохмаченные
выцветшие пуховки. Овеваемая облаками пудры,  мамаша  Арона  старательно
приклеивала к щеке крупную мушку.
   А что делать? Такая у нее была работа.
   - Мама, у тебя такой вид, будто ты чуму подхватила.
   - Это же мушка, Арон. Все модницы такие носят. Ну да ты у нас в  моде
не смыслишь, верно, Арон? Да и в дамах тоже.
   - Я знаю, чем ты занимаешься, мам.
   - Арон, ты новый бочонок "сквинси" прикатил?
   - Да, и не один, а три.
   Арон стоял и вертел в руках щетку для волос.  Среди  щетинок  налипли
разноцветные волоски. Человеческие волосы.  Рыжие,  каштановые,  черные,
светлые. Сегодня на матери был блондинистый парик.
   Шлепок.
   - Арон, не трогай мои вещи.
   - Мне все это надоело, мам.
   - А? Что тебе надоело, Арон?
   Венди встала, сын схватил ее за руку.
   - Мам, я знаю, чем ты занимаешься.
   - Чем я занимаюсь? Стараюсь, чтоб у тебя крыша над головой была,  уже
четыре цикла как стараюсь, чтоб ты знал, Арон Трош. Ну, все, пусти меня.
Надо открывать заведение. А в чем твоя беда,  мальчишка,  я  очень  даже
хорошо знаю.
   Она вырвала руку.
   - Это в чем же?
   - Мечтаешь ты много, вот что я тебе скажу.
   - Мечтаю? Да ты о чем, мам?
   - Хватит дурака валять, Арон! Да все дело в том, что тебе охота пупом
земли быть, а кишка тонка. Попала в точку, а? Это при твоем-то  папашке?
Да, ты-то у него точно должен был пупом земли стать, как только  ножками
пошел.
   Арон не понимал, о чем говорит мать. Насколько  он  себя  помнил,  он
только тем и занимался с тех пор, как "ножками пошел", что был мальчиком
на побегушках в "Ленивом тигре".
   Он привык к этому, но теперь ему казалось, что все шло хуже некуда.
   - Ладно тебе, Арон. Ты сам посуди - времена меняются, -  более  мирно
проговорила мать. - Если я уж чему и научилась за свою долгую жизнь, так
это тому,  что  времена  меняются.  Смешной  ты  парень,  Арон  Трош.  Я
всегда-то видела, что ты потешный, а  теперь  я  это  точно  знаю.  Я-то
думала - ты радоваться будешь, что у нас дела идут на лад!
   - На лад? Ты превратила наш кабачок в бордель!
   Досточтимая Трош резко развернулась и залепила сыну пощечину.
   - Нечего меня честить, Арон Трош! Да, я наняла хорошеньких девочек за
стойкой работать! Я все делаю, чтобы посетителям у нас нравилось!  А  ты
хотел, чтобы чем тут солдаты занимались? Чтобы они с тобой развлекались,
а? Да ты... ты сушеный стручок, Арон, и если ты до сих пор  не  заметил,
ты, между прочим, парень, а не девка!
   Арон вышел из себя.
   - Ненавижу тебя! - крикнул он. - Ненавижу! - он схватил мать за плечи
и швырнул к зеркалу. Винда сильно ударилась о стекло. Горшочки с пудрой,
пуховки, румяна - все  попадало  на  пол.  -  Ты  посмотри  на  себя!  -
буйствовал Арон. - Посмотри! Ты же как  размалеванная  кукла,  а  это...
это... ужас... - И  он  сдернул  с  головы  матери  парик,  под  которым
оказались жиденькие седые волосенки. Арон упал на  материнскую  кровать,
рыдая:
   - Ты просто старая шлюха, а здесь у нас - притон!
   В этом время кто-то вежливо, но настойчиво постучал в боковую  дверь.
Досточтимая Трош, забыв о рыдающем сыне, торопливо напялила великолепный
новый светловолосый парик и  бросилась  к  окну.  Отодвинула  занавеску,
осторожно глянула вниз,  довольно  ахнула  и  поспешила  к  двери.  Арон
слышал, как она топочет по лестнице,  как  скрипит  засов  и  как  потом
звучат радостные голоса:
   - Господин Полти! Что-то вы раненько нынче, а?
   Звучный поцелуй.
   - Не смог удержаться, Винда, честное слово! Ну как пройти мимо  таких
хорошеньких девочек - вроде вас!
   - Ох, вы,  шутник!  Ну  и  язычок  у  вас  подвешен,  я  вам  доложу!
Проходите, проходите, господин Полти, у меня для вас кое-что имеется.
   - Кое-что, Винда? Это что же такое может быть?
   - Ах вы, повеса! А вот есть кое-что, и притом очень  даже  особенное.
Кое-что такое... зелененькое. Или нет, вроде красненькое. Или желтенькое
даже.
   - Что-то я вас не пойму, Винда.
   Смех.
   - Ой, да все вы  понимаете,  господин  Полти.  Ой,  дайте  я  на  вас
полюбуюсь. Вот уж не знаю, как кто, а я-то давно знала,  что  вы  далеко
пойдете.

***

   На следующее утро Арон Трош стоял навытяжку перед  сержантом  Банчем.
Сержант смерил его взглядом, пощупал тощую руку Арона:
   - Да, худоват ты, парень. Стручок прямо какой-то, ни дать  ни  взять.
Ну да ладно, мы из тебя сделаем мужика. Пошли, форму тебе подберем.

ГЛАВА 58
СУДЬБА ОРОКОНА

   - Ш-ш-ш!
   Зверь бесшумно появился из-за занавеса густой листвы.  Могучие  мышцы
туго ходили под полосатой шкурой на его боках. Луч света упал  на  глаза
зверя, они загадочно блеснули, подобно золотым дискам. Казалось, в  этой
золотой вспышке таятся какие-то особые, таинственные знания.
   Джем, как зачарованный, следил за зверем.
   - Лесной тигр? - прошептал он.
   - Это он.
   Ката осторожно опустилась на колени. Она не выпускала пальцев  Джема.
Он опустился на землю рядом с ней.
   - Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! - Ката закрыла глаза. Она вытянула руки перед  собой,
растопырила пальцы. Джем  повторил  ее  движения.  В  зеленоватых  тенях
Диколесья   они    застыли,    соединившись    в    странном    ритуале,
коленопреклоненные, перед диковинным зверем.
   Обнаженные, обессилевшие от страсти, они стояли на  коленях,  держась
за  руки,  но  почему-то  этот  непонятный  ритуал  казался   им   обоим
естественным продолжением их любви.  Джем  проникался  духом  Диколесья.
Ката незаметно, день за днем, учила его тайнами деревьев, птиц и зверей.
Прикосновения ее рук, губ, восторги страсти - все  это  было  для  юноши
частичкой жизни леса. Диколесье наполняло их,  текло  в  их  крови.  Они
утопали в зеленой бездне, но тонули радостно, без печали.
   Ката прошептала:
   - Лесной тигр, говори.
   Но тигр молчал. Джем, сжимая руку возлюбленной, не чувствовал никаких
перемен. Рука Каты не стала жарче. Он чувствовал,  что  Ката  ничего  не
видит, кроме лиловато-черного мрака за прикрытыми веками.
   - Иди ко мне, - сказала Ката.
   Тигр  не  пошевелился,  однако  на  мгновение  задержал   взгляд   на
коленопреклоненной паре.
   А потом он ушел.
   Джем почувствовал в сердце тупую  боль  -  он  словно  познал  что-то
печальное.  В  то  мгновение  он  ничего  не  понял,  а  потом   желание
захлестнуло его с новой силой. И он  вообще  позабыл  о  пронзившем  его
тоскливом чувстве. Потом, по прошествии  времени,  Джем  гадал,  что  же
произошло, и ему казалось, что тигр все же говорил, причем не  только  с
Катой, но и с ним. Возможно, в самом  существе  тигра  таилась  какая-то
печальная мудрость. Они с Катой решили, что тигру нечего им сказать.  Но
может быть, сами глаза тигра - то золотистые, то черные, -  может  быть,
смена полос на его шкуре, может быть, эти символы могли послужить уроком
для тех, кто мог бы выучить этот урок.
   Вместе с лучами  солнца  сквозь  листву  проникала  жара.  Поспешная,
шумная поступь сезона Вианы сменилась размеренным пылом  сезона  Терона.
Это время года жарко горело, но  миновало  слишком  скоро.  Может  быть,
именно тогда Джем понял, что идиллии в Диколесье, как и жаркому  времени
года, суждено оборваться.

***

   В тот день, когда они прощались у плетня, Джем вдруг оторвался от губ
Каты и выпалил:
   - Позволь мне остаться.
   Раньше эта мысль  его  не  посещала.  А  теперь  он  не  мог  от  нее
отделаться. Зачем ему возвращаться? Он теперь все-все  понимал  в  лесу,
был "на ты" с деревьями,  с  рыбами  в  реке,  со  скользкой  выдрой,  с
филином.
   Но это ему только казалось.
   Она оттолкнула его. Он покачнулся и ухватился за  плетень,  с  трудом
удержавшись на ногах.
   Ката отвернулась.
   - Ты не можешь остаться.
   - Ката, но почему?
   Джем потянулся за костылями, ненавидя их, ибо они  напоминали  ему  о
том, как никчемно  его  тело.  Обернулся,  посмотрел  сквозь  прорехи  в
плетне. Кладбище было залито золотисто-голубым светом.
   - Там, по ту сторону, я калека. Здесь я могу ходить. Бегать.
   - Только тогда, когда я держу тебя за  руку.  Не  могу  же  я  всегда
держать тебя за руку, правда?
   Нет, голос ее звучал вовсе не жестоко. Он звучал равнодушно.
   Лицо Джема окаменело. Он залился слезами. Ката не смотрела  на  него.
Она стояла, сжав губы. И только тогда, когда Джем исчез за кладбищенской
стеной, Ката дала волю собственным слезам и  со  всех  ног  бросилась  в
спасительную чащу леса.
   Рыдая, она бежала к пещере. Зачем она так  сказала?  Она  и  сама  не
могла бы объяснить. Однако чутье подсказывало  ей,  что  Джем  должен...
чутье было сильнее желания задержать любимого.
   - Папа!
   Девушка прижалась к отцу. Она ничего  не  рассказывала  ему  о  своих
свиданиях с Джемом. О многом другом она ему тоже не рассказывала. Но это
не имело значения. Старик и так все знал. Конечно, он все  знал.  Грубой
рукой он гладил волосы дочери, шептал слова утешения:
   - Все мы во власти порядка вещей, дитя мое. А  порядок  вещей  должен
установиться.

***

   А Джему предстояла другая встреча на кладбище.
   Жара  в  тот   день   стояла   страшная.   Компания   синемундирников
расположилась под тисом,  в  тени.  Они  распивали  пиво  из  небольшого
бочонка и играли в  карты.  Они  сняли  треуголки  и  мундиры.  Все  уже
порядком поднабрались, судя по тому, как пьяно звучали их голоса.  То  и
дело раздавались взрывы хохота.
   Занимались они делом запретным - это касалось как азартных игр, так и
осквернения   кладбища,   однако    жара    действовала    расслабляюще.
Благосклонность часовых в сочетании с определенной наглостью  превратила
запретный плод во вполне съедобный. И кроме этого, в компании были  одни
офицеры.
   - Эй!
   Весельчаки заметили Джема.
   - Чего это он тут делает, а?
   - Видок у него какой-то виноватый, я бы так сказал.
   - Да просто шатается тут, вот и все. Грязный попрошайка.
   - А ты-то сам кто?
   - Эй, хромоножка! - один из офицеров поманил Джема пальцем.
   Джем сделал вид, будто ничего не заметил.
   Рыжеволосый офицер встал и пьяной походкой направился к нему. Судя по
знакам отличия,  он  был  капитаном  и  предводителем  пьяной  компании.
Враждебность исходила от него наподобие винных паров. Пожалуй, в  другое
время этот человек мог  бы  показаться  и  красивым,  но  принятая  доза
алкоголя сделала его уродливым. Ярко-рыжие волосы беспорядочными прядями
падали ему на глаза.
   - Эй, ты! Слюнтяй! Ты меня что, не слыхал? - рявкнул капитан и злобно
взмахнул рукой. Компания разразилась громовым хохотом.
   Джем хотел как  можно  скорее  миновать  пьяниц.  Быстро  переставляя
костыли, он шел между могил к дорожке.
   Но к несчастью, угодив костылем в грязь, он поскользнулся и упал.
   Пьяницы захлопали в ладоши.
   Одобрительно заорали.
   Джем лежал на земле, тяжело дыша. Падая, он больно ударился виском  о
замшелый могильный камень. Боль пульсировала, растекалась по голове.
   - Хромоножка?
   Джем поднял взгляд. Пьяный капитан склонился к нему. Казалось, в этот
миг в его  взгляде  мелькнуло  нечто  большее,  нежели  просто  жестокое
любопытство.
   Джем  тоже  почувствовал  нечто  большее.  Образ  капитана  Вильдропа
наполнил сознание Джема, и хотя капитан  Вильдроп  теперь  был  стройным
крепким молодым человеком, на миг он предстал перед Джемом таким,  каким
был прежде, когда его звали Полти... с толстым  пузом,  переваливающимся
через пояс штанов, с  грушевидной  головой,  увенчанной  ежиком  коротко
стриженных волос. Казалось, будто  Полти  напялил  на  себя  маскарадный
костюм, и на краткий миг Джему открылось его истинное обличье. То есть -
обличье урода Джем даже не думал о том, что это так  уж  невозможно.  Он
чувствовал только отвращение, похожее на тошноту.  И  все  же  когда  он
подал голос, голос его зазвучал спокойно, взвешенно:
   - Заткнись, жирная свинья. Убери свою жирную морду.
   Физиономия Полти побагровела. Стало тихо-тихо.
   - Полти? - прозвучал вопросительно чей-то голос.
   Рыжеволосый офицер медленно выпрямился и лениво оглянулся через плечо
на собутыльников:
   - Что-то нынче пивко на меня дурно подействовало. Вы меня  понимаете,
парни?
   И он принялся расстегивать штаны.
   - Полти, перестань, - умоляюще  проговорил  долговязый  лейтенант,  в
один миг очутившийся рядом с капитаном. - Не смешно.
   - Да ну? А ты смеялся вроде?
   - Теперь не смешно.
   Джем крепко сжал губы, а долговязый лейтенант  помог  ему  подняться.
Несчастный калека и сам покраснел, лоб его покрылся испариной.
   - Ну, как? Все в порядке?
   Случившееся потрясло Джема. До сих пор солдаты неизменно относились к
нему сочувственно. Пусть он презирал их синие мундиры, но он не презирал
людей, носивших эти мундиры.
   Тут было другое дело.
   Уходя, Джем слышал пьяное ворчание Полти:
   - Ну ты  и  слизняк,  Боб.  Подумать  только,  и  я  тебя  в  офицеры
пропихнул! И вечно-то ты был бабой, бабой ты и остался!

***

   На могильной плите, лежавшей поверх места  захоронения  матери  Каты,
валялись карты с изображением  магов,  нищих  и  конников  вперемешку  с
мокрыми от пива монетами. Тут же стояли пивные кружки. Солдаты играли  в
игру под названием "Судьба Орокона". Играли они на  деньги  и  о  смысле
игры не очень-то задумывались. Вот если бы задумались, наверное, вели бы
себя иначе. Игра в "Судьбу  Орокона"  напоминала  связывание  невидимых,
неосязаемых нитей, по которым время передает нам всем нам  нашу  судьбу.
Казалось, в игре все зависит от странности выбора,  от  свободы  воли  в
каждый отдельно взятый момент - да и в жизни все кажется именно  так.  А
вспомнишь потом - не было ничего.
   В жизни каждого молодого человека всегда наступает такое время, когда
контуры его судьбы как бы проступают сквозь туман.  Происходят  какие-то
случаи, и эти случаи словно предваряют свершение судьбы. Встреча с Полти
в тот  день  стала  первым  из  трех  происшествий,  которые  предстояло
пережить Джему до того, как ему стал окончательно ясен лежащий перед ним
путь.

ГЛАВА 59
ПЛАМЯ В АЛЬКОВЕ

   Той ночью Джем вспоминал о Кате не так пылко, как обычно. Мерно дыша,
он лежал на постели в  своем  алькове.  Медленно  догорала  единственная
свеча. Жара не спала даже к ночи, окно было открыто настежь. Пламя свечи
стояло недвижно - ни ветерка.  Юноша  напряженно  думал  над  последними
словами Каты. Сердце его сковала тягостная тоска. Сначала ему  казалось,
что его отношениям  с  девушкой  пришел  конец,  теперь  он  видел,  что
начиналось нечто новое. Он думал о том, что ему повезло, и он так  скоро
нашел место, где бы ему хотелось жить.  Но  он  не  мог  там  жить.  Его
отторжение Диколесьем должно было наступить с той же неизбежностью,  что
и конец жаркого времени года. Теперь он это понимал.
   "Позволь мне остаться".
   Как же глупо!
   Взгляд  Джема  скользил  по