понял,  что  перед  ним  не
зловещий мститель, а всего лишь леди Элабет, все это время  находившаяся
на одре болезни и неизвестно зачем покинувшая его.
   - Где она?
   - Миледи Эла, что с вами?
   Она отшвырнула руку капеллана:
   - Где Вильдроп? Говорите, где он?
   Леди Эла никогда особо не нравилась Эю Фивалю. Ее он в  круг  "своих"
дам никогда не включал. Капеллан, вяло махнув рукой,  указал  в  сторону
Стеклянной комнаты, но перед тем как броситься  вслед  за  развевающимся
алым  плащом,  испуганно  оглянулся  через  плечо  и,  к  своему  ужасу,
увидел... двух стариков - обшарпанного камердинера и совершенно жуткого,
страшного вагана - видимо, то была свита леди Элы. Они шли следом.
   Нет, она определенно не смогла бы стать одной из дам Эй Фиваля!
   А в Стеклянной комнате командор поднялся из-за письменного стола.  Он
встал, опираясь на трость. Рядом с ним стояла на коленях  Умбекка.  Лицо
ее было залито слезами - видимо,  расчувствовалась  за  время  исповеди.
Вбежавшие в комнату стражники в  страхе  попятились,  испугавшись  гнева
командора.
   - Что? - ревел командор. - Грязные ваганы? Что? Что?
   - Вильдроп!
   Это прозвучало не как мольба, а как приказ.
   - Эла! - лицо Умбекки перекосилось от изумления.  Она  покинула  свою
племянницу рыдающей над телом Тора. Она ни за что бы  не  поверила,  что
Эла все-таки исполнит свою безумную угрозу и явится к командору.  И  еще
Сайласа с собой притащила. И Стефеля!
   Эла шагнула к командору. То была истинная королева, горящая праведным
гневом, любовью и ненавистью. На  миг,  казавшийся  вечностью,  возникла
немая  сцена  противостояния  красного   и   синего   цветов.   Насмерть
перепуганный Эй Фиваль увидел, как он ошибся. Нет, насчет леди Элы он не
сомневался, она бы никогда не вошла в его круг, но Алый Мститель... Алый
Мститель явился. Дух Сопротивления заполнил собой комнату!
   А потом небеса разверзлись.
   Вспышка, еще одна - немыслимо яркая здесь, в  комнате  со  стеклянным
потолком. На несколько мгновений серые стены  стали  вдруг  ослепительно
белыми.
   А потом грянул гром.
   И раскололся потолок.
   Командор упал на пол. Умбекка бросилась к нему, упала рядом с ним  на
колени. Эла покачнулась и  опустилась  на  ковер.  Стражники  отступили,
закрыли лица руками. В комнату градом посыпались осколки стекла.
   Хлынул дождь.
   И вместе с дождем что-то упало в самую середину комнаты.
   - Ваганское колдовство!  -  выдохнула  Умбекка,  в  ужасе  взирая  на
обнаженное тело, свернувшееся клубком. Тело  озаряли  последние  вспышки
лилово-черного ореола. Медленно-медленно, пугливо и осторожно, все,  кто
был в комнате, собрались вокруг лежащего на полу человека.
   Нет, не все. Эла лежала там, где упала, грудой алой одежды.
   А около нее на полу растекалась алая лужица.
   В одном досточтимый Воксвелл не ошибся. Кровоизлияние. Вся кровь, что
еще текла в измученном теле Элы, излилась  с  ее  губ.  Стефель,  рыдая,
опустился на колени рядом с королевой. Но он ничем не мог ей помочь.
   Какое-то  время  человек,   пробивший   стеклянный   потолок,   лежал
неподвижно. Медленно он перевернулся на спину,  открыл  глаза  и  увидел
тех, кто смотрел на него. Медленно-медленно, обливаемый  струями  дождя,
беспрепятственно  лившего  сквозь  разбитую  крышу,  обнаженный  человек
поднялся на ноги.
   - Джем!
   Умбекка была готова броситься к юноше, чтобы обнять его, а может быть
- ударить. Но стражник не пустил ее, словно хотел защитить  от  грозящей
опасности. На юношу  уже  были  нацелены  мушкеты  синемундирников.  Они
вот-вот могли выстрелить, но юноша развернулся к  командору  и  негромко
проговорил:
   - Это не Ката. Это я. Во всем виноват я.

ГЛАВА 68
КРАСАВИЦА ДОЛИН

   Командор пошатнулся, оперся о стол. Болью скрутило его  побагровевшее
лицо. Несколько мгновений он не в силах был произнести ни слова.
   Однако пауза была короткой.
   Из густой листвы вынырнул сержант Банч. И тут же остолбенел при  виде
представшего перед ним зрелища. Готовые сорваться слова замерли  у  него
на губах. Глаза он выпучил так, что казалось, они  вот-вот  выскочат  из
орбит.
   Командор проревел:
   - В чем дело, сержант?
   - Г-господин  к-командор!  -  сержант  вздрогнул  и  стал  по  стойке
"смирно". - М-мятеж п-подавлен.
   - Подавлен?
   - Трое моих людей р-ранено, один у-ушиблен к-кирпичом.
   - А ваганский сброд?
   Как ни силился сержант смотреть в глаза начальнику, глаза его  упрямо
косили в середину комнаты. Впоследствии он долго силился понять, что  же
там произошло. Тогда он как бы на миг перестал  существовать  как  воин.
Когда  он  был  маленький,  его  мать  как-то  взяла  его  с   собой   в
паломничество к Великому  Оракулу,  где  статуя  леди  Имагенты  плакала
настоящими слезами. С тех пор не было в его жизни мгновения,  чтобы  он,
жирный сержант, привыкший к раз и навсегда определенному уставом порядку
вещей, вдруг перестал владеть собой.
   Но он все же постарался взять себя в руки.
   -  Мы...  изловили  несколько  ваганов,  господин  командор.  И  двух
крестьян, которые шв-вырялись к-камнями, и... - Сержант запнулся. Взгляд
его снова стал блуждающим.
   Командор шагнул к нему. Нет, он почти бросился к  сержанту.  Он  шел,
забыв о трости. Еще мгновение - и он бы  занес  ее  над  головой  тупого
сержанта.
   - Да что с тобой, дубина? - рявкнул он. - А остальные ваганы?  Вы  их
окружили?
   Сержант прошептал:
   - Г-господин к-командор, н-некоторым удалось скрыться в ле-лесу.
   Трость ударила.
   - Значит, ты идиот, Банч! Будет расследование,  понял?  Ты  руководил
сегодняшней операцией - значит ты и будешь  отвечать  за  все,  что  тут
произошло! Понял ты или нет?  Наше  положение  здесь  зависит  от  того,
держим мы этих дикарей в узде или нет. И если ты не можешь их держать  в
узде, значит, грош тебе  цена  как  командиру.  Убирайся  с  глаз  моих!
Приказ: изловить всех ваганов до единого и убивать на месте, без суда  и
следствия. Понял?
   - Есть, командор!
   Командор развернулся, пылая гневом. В нем словно проснулись  какие-то
давно дремавшие чувства. Очнувшись  словно  от  летаргического  сна,  он
снова стал былым героем, зловещим духом Осады. А  Сайлас  Вольверон  при
звуке этого беспощадного, жестокого голоса вдруг понял, что вновь  стоит
перед своим истязателем.
   Слепец выронил посох и опустился на колени, молясь о  спасении  жизни
дочери. Все замерли, потрясенные этим зрелищем. Никто не ожидал, что так
унизят старика отшельника. Почему-то упавший на колени бывший  ирионский
проповедник стал удивительно похож на вагана. То ли из-за  дикости  этой
позы, то ли из-за унижения. Вероятно даже, что он  упал  на  колени,  не
умоляя о пощаде, его просто сковала по рукам и ногам тоска. Капюшон упал
с его головы.
   Эй Фиваль снял перчатку с левой руки и изучал аккуратно подстриженные
ногти. Заняться ему было положительно нечем. Он уже продумал  содержание
речи, которую, как он был уверен, ему  вскоре  придется  произнести.  Он
будет бичевать преступление мальчишки.
   Нагота. Вот что станет краеугольным камнем его речи.
   Бесстыдство похоти.
   Капеллан позволил себе бросить взгляд на юношу. Зрелище доставило ему
некоторое эстетическое удовольствие, однако он  быстро  отвел  глаза.  В
делах такого сорта самое лучшее - равнодушие,  это  капеллан  давно  уже
уяснил для себя.
   О, хоть бы  только  этот  старый  ваган  замолчал!  Его  вульгарность
поистине отвратительна!
   - В какое же чудовище ты превратился, Сайлас Вольверон!  -  прогремел
командор, надменно встав над коленопреклоненным Сайласом.  -  Или  лучше
было бы назвать тебя "Безглазым Сайласом"?
   Он оглянулся. Гвардейцы послушно прищелкнули каблуками.
   - Увы, несчастный, тебе всегда была свойственна дерзость и гордыня, и
потому  ты  недооцениваешь  справедливости,  милосердия,  сострадания  и
снисходительности моего правления. Будь я тем  чудищем,  каким  ты  себе
меня представлял,  разве  ты  смог  бы  беспечно  наслаждаться  все  эти
двадцать лет своей бесполезной жизни,  хранимый  заботами  своей  дочки?
Нет! О, злобный,  бессердечный  предатель!  Какими  еще  отвратительными
чертами ты дерзнешь меня наделить? Как ты только мог допустить  мысль  о
том, что я отправляю на  эшафот  несчастную  глупую  девчонку?  Девчонку
испорченную, не отрицаю, но кто больше всех повинен в ее порочности, как
не ты? О, ради бога Агониса, несчастный! За кого ты меня принимаешь?
   Командор щелкнул пальцами. Вперед шагнул гвардеец  и  ударил  Сайласа
Вольверона по затылку.
   Сердце Умбекки Ренч взволнованно билось.
   А сердце Джема наполнилось яростью. Он бросился к командору. Сжал его
горло. Если бы ему дали убить Вильдропа голыми руками,  Джем  бы  сделал
это, не задумываясь.
   - Остановите его! Остановите! - взвизгнула Умбекка.
   Ее призыв был исполнен  мгновенно,  и  подскочивший  гвардеец  -  тот
самый, который ударил Сайласа Вольверона, - быстро оттащил  Джема.  Джем
царапался, извивался, пытался вырваться.
   -  Мальчишка  обезумел!  -  прохрипел  командор,  пошатнувшись.   Он,
побагровев, держался за шею.  Казалось,  его  сейчас  стошнит.  Утробным
голосом он возгласил:
   - Ты что, щенок,  потерял  рассудок?  Ты  соображаешь,  что  делаешь?
Слушай, щенок, если ты владеешь  мерзопакостным  ваганским  колдовством,
так лучше исчезни сейчас же! Чего ты там еще вытворил,  я  не  знаю,  но
одного этого достаточно, чтобы отправить тебя на виселицу! Увести его!
   - Нет! - дико закричала Умбекка.
   Но командор ее не слышал. Он стоял, тяжело дыша, упершись кулаками  в
крышку письменного стола - громадный раненый зверь. Он скрипнул зубами.
   - Оливиан! - Умбекка уже была рядом с ним.
   - Я возьму это на себя, отец! -  послышался  вдруг  голос,  от  звука
которого Джем вздрогнул и задохнулся. Охранник держал  его  так  крепко,
что юноша лишь с большим трудом повернул голову и увидел того, кто вошел
в круг и сейчас осторожно обходил  груду  битого  стекла.  Синий  мундир
облегал мощную, мускулистую грудь. Поверх белой повязки струились  рыжие
локоны.
   Полтисс Вильдроп подошел к Джему вплотную. Презрительно  скривившись,
смерил обнаженного юношу взглядом с головы до ног.
   - Принесите ему что-нибудь прикрыться.  Довольно  нам  лицезреть  его
мерзкое тело. Хватит с нас его мерзких поступков.
   - Полтисс, - сквозь сжатые зубы проговорил командор. - Пойди ляг,  ты
себя плохо чувствуешь. Ты нездоров.
   - Ты тоже, отец. Но боюсь, что ты вряд ли поправишься. А вот я  скоро
поправлюсь - но не благодаря этому парню. О, как он  размахнулся  своими
костылями! Какое было зрелище! Будь у него силенок побольше, я бы сейчас
тут не стоял. Он хотел меня убить - в этом можно не сомневаться.  Однако
мне показалось, что, вложив все силы в первый удар, второй он  адресовал
не столько моей голове, сколько могильной плите  шлюхи  Эйн  Ренч  -  и,
пожалуй, это справедливо. Эйн Ренч есть за  что  ответить,  насколько  я
понимаю. Можно даже  сказать,  что  это  с  нее  началась  цепь  ужасных
событий, которая и привела мальчишку к тому,  что  он  пытался  свершить
столь смешное отмщение.
   - Полтисс, прошу тебя! - простонал командор, но то ли он умолял  сына
замолчать, то ли просил проявить участие к себе.
   Полтисс решил, что отец просит его о втором.
   - Отец, садись, пожалуйста! Ну, позволь же я окажу тебе помощь. Скоро
к  нам  присоединится  досточтимый  Воксвелл.  Сейчас  он  наблюдает  за
девчонкой. Присматривает за тем, чтобы она приняла лекарство.
   - За девчонкой? - вырвалось у Джема. - Что вы с ней сделали?
   Полти небрежно развернулся:
   - Вы слышали? О, какое бесстыдство! Он спрашивает меня - меня! О том,
что я с ней сделал!
   - О чем ты говоришь! - выкрикнул Джем. - Я люблю ее!
   - Любит! - Полти  расхохотался.  -  Видите,  куда  его  завела  тропа
порока? О, сначала  я  просто  не  мог  поверить,  что  калека-простачок
способен на такой разврат!
   Эй  Фиваль  продолжал  изучать  собственные  ноги  -  правда,  теперь
несколько раздраженно. Юный капитан Вильдроп посягнул на  тему,  которую
как раз собирался развить он, капеллан.
   - Мы все хотим думать, что внешнее уродство указывает нам на уродство
внутреннее, - вещал Полти. - Нам кажется, что урок, который  дает  тело,
начертан и в сердце урода. Однако мы все же сомневаемся: а так ли это на
самом деле? Сомневаемся, проверяем  себя,  словно  чего-то  стыдимся!  И
отвращение уступает место состраданию. Неприязнь сменяется  терпимостью.
Но куда же деваться от чувства гадливости, от ужаса, который  рвется  из
наших сердец подобно струе из источника?
   Как долго мы наблюдали  за  ним,  пока  он  слонялся  по  деревне  на
костылях? "Бедный маленький калека" - вот и все, что мы о нем  говорили!
"Не трогайте его, он безобиден" -  вот  как  мы  говорили.  Кто  бы  мог
догадаться, что этот юноша готов продать свое сердце темному богу!
   Снова зашуршала листва, и излияния Полти прервал чей-то голос:
   - Полагаю, я бы смог ответить на этот вопрос, ибо я - первый, кто это
предсказал.  Я  всегда  говорил,   что   моральное   загрязнение   будет
распространяться вверх по его телу, от изуродованных нижних конечностей,
как от источника инфекции, и теперь, как видим мы все, я оказался  прав.
И то, что  бастард  теперь  не  стыдится  открыто  демонстрировать  свое
уродство, лишнее подтверждение моей правоты.
   Досточтимый Воксвелл! Он выбрался из зарослей крабьей походочкой.  На
губах его играла зловещая кривая ухмылка. Но Джем  не  видел  противного
лекаря. Он смотрел прямо на него, но не видел. К груди Воксвелл прижимал
кожаный мешок с инструментами и вел за собой, держа за  руку...  кто  же
это?
   Сначала Джем не узнал ее, но, вспомнив о том, что сказал Полти,  Джем
решил, что это Ката.
   Но что это с ней?
   На ней ослепительное белое платье с  широченной  юбкой,  под  которой
топорщились накрахмаленные нижние юбочки. При каждом шаге девушки юбочки
громко шуршали. Вышитые кружева украшали  стоячий  воротник  и  манжеты.
Черные волосы высоко  подняты,  уложены  в  прическу  и  повязаны  синей
лентой. Она была чисто умыта.
   На шее Каты на цепочке  висело  аметистовое  кольцо.  Не  сразу  Джем
заметил, что девушка хромает.
   - Что ты с ней сделал? - прохрипел Джем.
   Ката понурила голову, плечи ее упали, но когда она  подняла  глаза  и
устремила взгляд на Джема, в ее глазах не было искорок жизни.
   В этот миг Сайлас  Вольверон,  все  это  время  стоявший  на  коленях
неподвижно, словно статуя,  поднял  голову  и  громко  застонал,  словно
заблудившийся в лесу зверь.
   Он не чувствовал Кату.
   Он совершенно ее не чувствовал.

***

   - О Ката, Ката! - рыдал Джем.
   -  Восхитительное  лицемерие!  -  в  отвращении  процедил  Полти.   -
Изображает истинную любовь, хотя все это время только тем  и  занимался,
что увлекал невинную девушку на дно своей порочной похоти.
   - Нет! Джем! - не выдержала Умбекка.
   - Боюсь, что это правда, госпожа Ренч.
   Изящно взмахнув рукой, Полти указал на странно переменившуюся Кату и,
глядя  на  нее  взглядом,  как  бы  полным  любви,  поведал   совершенно
фантастическую историю.
   Джем от изумления утратил дар речи.
   - Я часто слышал об этой одинокой девушке,  которая  жила  в  зеленой
первозданности Диколесья и не училась  ничему,  кроме  тех  уроков,  что
преподносили ей деревья, и не знала иного измерения времени, кроме смены
сезонов. Многие бы решили, что для нее  недоступны  такие  понятия,  как
любовь и милосердие, но я видел - хотя она и далека от бога Агониса и от
благ жизни в приличном  обществе,  все  же  в  ее  сердце  есть  крупицы
добродетели. Я видел,  что  если  бы  удалось  вытянуть  ее  из  трясины
Диколесья, ее можно было бы ввести в общину, посещающую наш храм. Она не
испорченное дитя, она просто нуждается в том, чтобы ее  обучили  хорошим
манерам. Получив соответствующее воспитание и образование,  эта  девушка
могла бы стать символом обновления сердца -  именно  такого  обновления,
какое мы, представители его императорского величества, жаждем принести в
эту погрязшую в грехах провинцию.
   Я решился на то, чтобы вывести эту девушку из  мрака.  Несколько  лун
подряд, ублажая ее побрякушками и вкусной едой, я выманивал ее из  леса,
надеясь завоевать ее доверие. Медленно, но неуклонно я вел ее за собой к
свету, каковым является любовь  бога  Агониса.  И  получилось  так,  что
поначалу робко, но эта девушка стала приходить ко  мне  и  питаться  той
духовной пищей, которую я ей приносил.
   Голос Полти, полный печали, вдруг зазвучал торжественно и решительно.
Юный Вильдроп резко развернулся к Джему и устремил  на  него  обвиняющий
взгляд вкупе с указующим перстом.
   - Но я не знал, что на ее пути ко мне залег подколодный змей. Все  то
время, которое я пытался  призвать  ее  дух  к  сияющим  высотам,  я  не
подозревал, что существует некто, кто ищет только ее плоти! Я  не  знал,
что все это  время  этот  порочный  юноша  хотел  использовать  невинную
девушку как вместилище для своей отвратительной похоти!
   - О Джем, Джем! - рыдала Умбекка.
   Полти продолжал:
   - Девушка осталась невинной, я в этом не сомневаюсь, но  если  бы  не
мое вмешательство, ее  падение  бы,  несомненно,  состоялось!  Некоторое
время ее хранила наивность, присущая ей от природы, -  наивность,  а  не
моральные  устои.  Но  это  только  распалило  похоть  гадкого  искателя
наслаждений, и  он  с  большим  упорством  склонял  ее  к  сожительству.
Наконец, обезумев от тщетности своих попыток, он  решил  добиться  силой
того, чего не мог  добиться  словами.  Инсценировав  ритуал  поминовения
усопших, он нарядил девушку в  одежды  шлюхи  и  увел  на  кладбище  под
покровом темноты. Он был готов сотворить то,  что  хотел,  на  надгробии
покойной матери несчастной!
   - О, это чудовищно! - сорвалось с губ командора.  Гнев  его  был  так
силен, что он забыл о терзавшей его боли. То, о чем рассказывал его сын,
точь-в-точь  соответствовало  пережитому  благочестивой   Эвелиссой   на
страницах "Красавицы долин".
   - Девушка спасена, - патетически объявил Полтисс. - И  теперь  больше
никогда не вернется в Диколесье. Ее отдадут на попечение  моих  приемных
родителей, которые так преданно заботились обо мне до тех пор, пока я не
нашел моего настоящего отца. В Цветущем Домике она будет ограждена и  от
порочных ухаживателей, и от безумного отшельника, приложившего руку к ее
совращению с пути истинного. Я с радостью буду часто  навещать  ее  там,
ибо верю, что со временем она станет украшением  этой  деревни,  что  ее
печалям придет конец, и они сменятся радостями, и она навсегда позабудет
об этом злобном мальчишке.
   Эй Фиваль стал грызть ногти. К его раздражению примешались  и  другие
чувства. Сначала  он  просто  переживал,  что  его  опередили.  Подумать
только,  не  он  ли  своими  руками   надел   на   этого   хлыща   форму
синемундирника! Но потом капеллан с  ужасом  понял,  что  сын  командора
оказался способным учеником и учился быстро.
   Командор встал и с обожанием уставился на Полти.
   - О сын мой! Сын мой! Я еще гадал, истинный ли ты Вильдроп. Теперь  я
вижу, что это именно так. Ты показал, что способен  на  сострадание.  Ты
показал, как глубока твоя вера в людскую  добродетель,  как  может  быть
силен твой гнев тогда, когда кто-то покушается на эту  добродетель.  Эту
девушку я готов прижать к своей груди и относиться к ней как  к  дочери,
но что же до этого юноши, то тут говорить не о чем. Он сам  изгнал  себя
из приличного общества, ибо его преступления - это  преступления  против
невинности, и нет ему прощения. Глядя на него, любой бы  угасил  в  себе
порывы сострадания. Рядом с ним воды всепрощения замерзают. Для него нет
надежды на исправление. Стража! Отвести его на эшафот.
   - Нет! - крикнул Джем. - Ката, скажи ему. Скажи им всем! Прошу тебя!
   Но Ката, одурманенная снадобьями досточтимого  Воксвелла,