внезапно  наступившей
тишины отчетливо произнесла:
   - В пьяном виде ты становишься подлецом.
   Изо рта у нее шла кровь. Тимон еще раз занес свой страшный кулак.  Но
он увидел ее рот. Кулак опустился. А сзади мгновенно подскочил  красивый
малый из "Интеллидженс", схватил Тимона за руку и зажал ее, как  в  тис-
ках. Тимон стоял немой, окаменелый. На лужайке девочка выла и  звала  на
помощь. Огромный пес догнал ее, толкнул передними лапами в грудь,  пова-
лил и катал по земле, как мяч. Страшно этим довольный, пес  весело  пры-
гал, высовывал язык и лаял... Аннета, бросив Тимону последний вызов, по-
вернулась к нему спиной и побежала к итальяночке. Итальяночка лежала  на
земле. Освободить ее было нетрудно: собака не мешала  -  она  прыгала  в
полном восторге и ждала похвал. Трудней было успокоить девочку. От испу-
га ей казалось, что она мертва. Аннета подняла ее, вытерла руками и сво-
ей сорочкой молодое тело, мокрое от слез, от ночной росы, от слюны побе-
дителя. Закутав в свою накидку прильнувшую к ней, дрожащую голую  девоч-
ку, сама полуголая, Аннета повела ее в дом. Площадка почти опустела. Ти-
мон отдал какие-то приказания и исчез. Оставались лишь слуги. Они тороп-
ливо прокладывали Аннете дорогу. Да еще в вестибюле гости издали,  но  с
любопытством смотрели на необычайное возвращение Юноны, которая Проходи-
ла мимо них с окровавленным ртом и гордо поднятой головой, не удостаивая
их взглядом. Она поддерживала пичужку, забившуюся к ней под крыло.  Ста-
рый, вышколенный слуга, которого ничто уже, видимо, не удивляло,  почти-
тельно проводил Аннету в лифте до ее комнаты. Девочка умоляла не  остав-
лять ее одну, и Аннета уложила ее в свою постель. И только тогда,  поце-
ловав ее и заметив на лбу девочки красный след, Аннета догадалась, что у
нее идет кровь изо рта. Она умылась и посмотрела на себя в зеркало: один
из ее прекрасных зубов - клык - был сломан. Боевая  рана!  Еще  счастье,
что уцелели другие! Но неприятель бежал. Аннета легла спать. Для нее это
был сон на поле битвы. Она вытянулась рядом с девочкой;  девочка,  вволю
наплакавшись, заснула беспокойным сном. Но Аннета не сомкнула глаз.  Она
испытывала колющую боль во рту, огненные точки мелькали у нее перед гла-
зами. У Аннеты было достаточно времени, чтобы обдумать план действий  на
завтрашний день.
   Завтрашний день начался. Занималась заря. Еще не  было  шести,  когда
Аннета встала, оделась, позвонила, отдала распоряжение, затем  разбудила
свою спутницу, которая не могла оторвать голову от подушки:
   - Вставай! Выспишься в автомобиле...
   Ей надо было помочь одеться. Аннета потащила ее за  собой.  Внизу,  у
дверей,  их  ждал  мощный  автомобиль  Тимона.  Аннета  распоряжалась  и
действовала, как хозяйка. И потому ли, что тон у нее  был  внушительный,
или скорее всего потому, что Тимон сам так наказал, но  ей  подчинялись,
как если бы она и в самом деле была хозяйкой. Девочка, еще не оправивша-
яся от ночных треволнений и выпитого вина, почти тотчас заснула;  Аннета
поудобней положила ее голову на подушки, а сама в  полудремоте  смотрела
усталыми глазами, как пред нею, точно в кино, развертывалась белая доро-
га, мелькали изгороди, поля, города, облака дыма - и битвы ее  жизни.  В
Париже она доставила свою, наконец проснувшуюся подопечную к ней в  дом,
а затем поехала к себе отдохнуть, - она вполне заслужила этот отдых.
   Сон у нее был тяжелый и часто прерывался, и тогда сквозь ноющую  боль
во рту проступала одна-единственная, ясно осознанная мысль:  "С  Тимоном
кончено!.." И тем не менее она ничуть не была удивлена, когда к  вечеру,
уснув, наконец, спокойно, была разбужена звонком. Она не  стала  гадать,
кто бы это мог прийти. Но, отворив дверь, сочла вполне естественным  по-
явление могучей фигуры Тимона. Они не обменялись  приветствиями.  Аннета
показала движением руки: "Войдите", - и прошла вперед. Он последовал  за
ней - боком, потому что коридор был узкий. Она быстро привела в  порядок
постель. Но ни разу не взглянула на себя в зеркало. Она  лишь  запахнула
халат, указала Тимону на стул, а сама молча села в кресло  у  окна:  она
ждала. Ничто в лице Тимона не выдавало его намерений. Он  был  мрачен  и
хмур. Он знал, что ему надо сказать, что он хочет сказать. Он  не  соби-
рался приносить извинения. Но когда он увидел эти строгие глаза и разби-
тый рот, он забыл все, с чем пришел. Он видел только этот рот. И неуклю-
же, просто чтобы хоть что-нибудь  сказать,  он  спросил,  как  она  себя
чувствует. Она ответила холодно:
   "Хорошо", не давая себе труда что бы то ни было прибавить. И, так как
он все еще не мог оторвать взгляд от ее рта, она проговорила:
   - Прекрасная работа!.. Вы довольны?
   И показала сломанный зуб.
   Тимон злобно стиснул кулаки и выругал себя:
   - Мерзавец! Аннета продолжала измерять его взглядом.
   - Ругай меня! - сказал он.
   - Это лишнее. Ведь вы сами себя ругаете, -  с  презрением  произнесла
Аннета.
   - Что я могу сделать?.. Заплатить тебе за твой зуб? Этого недостаточ-
но... Если бы я мог заменить его одним из моих собачьих зубов!..
   - Нет, - возразила Аннета, - не будем говорить о собаках!
   Тимон растерялся, заерзал на стуле.
   - Чего ты хочешь? Возмещения убытков?
   - Лучше было бы для начала попросить у меня прощения.
   Просить прощения Тимон не привык. Надо или давить, или  быть  раздав-
ленным. Просить прощения или прощать - все это не имеет хождения на бир-
же, это потерянное время. Тимон счел бы более естественным, если бы  Ан-
нета, в свою очередь, выбила ему зуб. Заметив его колебания, она  сказа-
ла:
   - Не делайте этого, раз вам самому это в голову не пришло! Мне это не
нужно! И я предпочитаю сказать вам заранее, что это ничего  не  изменило
бы в моем решении.
   - В каком решении?
   - Не иметь больше дела с вами.
   Тимон задвигал своими страшными бровями. По его лицу, по его судорож-
но сжимавшимся кулакам видно было, какая в нем происходит борьба.  Нако-
нец он сказал:
   - Заставлять тебя не стану... Конечно, если бы  я  мог...  (Его  руки
снова задвигались. Аннете он на мгновение представился Ассурбанипалом, и
она увидела, как он разламывает ей хребет  своей  тяжелой  пятой...)  Но
все-таки, если бы я тебя спросил...
   Он чуть было не сказал: "Сколько ты хочешь?" Но инстинкт  предупредил
его, что заговорить в такой момент о деньгах, значит наверняка  привести
дело к разрыву. Он сказал - и сам был удивлен, услышав эти слова:
   - Если бы я тебя попросил... Если бы я...
   Аннета сидела, заложив ногу за ногу, рассеянная, высокомерная.  Тимон
с минуту смотрел, как она покачивает босой ногой, наполовину высунувшей-
ся из комнатной туфли. И внезапно нагнулся, схватил  эту  босую  ногу  и
приник к ней своими толстыми губами.
   Аннета тоже не стала раздумывать. И не стала скрывать  свое  отвраще-
ние. Резко, гневно отдернула она ногу от морды, которая позволила  себе,
пусть почтительно, но завладеть ею, и при этом сильно ударила Тимона  по
губе. Она была в ярости. Он тоже. Он прорычал:
   - Значит, я тебе очень противен? Она прошипела:
   - Да! Ах, с каким наслаждением стер бы он ее в порошок!.. Но он  себя
поборол. Склонив свою огромную побежденную голову, он проговорил:
   - Прости! На сей раз Аннета увидела в роли Ассурбанипала себя  самое.
Теперь уже она попирала бритую голову негритянского царька. Видение про-
мелькнуло мгновенно. Однако оно было так отчетливо, точно все это  прои-
зошло в действительности. По телу Анкеты пробежала дрожь удовлетворения.
Потом, успокоившись, она сказала:
   - Почести вам были возданы ногой... Охота кончилась...  Итак,  Тимон,
покончим со всей этой историей!
   Тимон поднял голову (эта проклятая женщина сбивала его с толку...)  и
увидел рот Аннеты, увидел рану, которую  озаряла  строгая  улыбка...  Но
сломанный мост был восстановлен. Он прошел по этому мосту.
   - Покончим! Ловлю тебя на слове.
   - А я никакого слова еще не сказала. Я еще не поставила  своих  усло-
вий.
   - Но ты не уходишь! - сказал он уверенно.
   - Я еще ничего не сказала.
   - Ты говоришь, у тебя есть условия? Я их принимаю. Значит, ты не ухо-
дишь.
   - Я остаюсь, - пожимая плечами, сказала Аннета, - пока не  будут  за-
кончены текущие дела.
   - Отлично! - сказал Тимон. - Это еще не скоро.
   Аннета пожалела, что неосторожные слова сорвались у нее с языка.  Ти-
мон заметил это и проявил великодушие:
   - Я не стану удерживать тебя против твоей воли. Если ты меня вознена-
видела после вчерашней сцены, - я это понимаю, - уходи! Ты мне нужна, ты
для меня гораздо больше, чем секретарша, - ты моя узда. Правда, не очень
весело обуздывать такое животное, как я. Я это признаю. Ты  вправе  ска-
зать: "Довольно с меня!.." Ты свободна. Я тебя недостоин.
   Аннета была тронута.
   - Я остаюсь, Тимон, - сказала она. - Что ж, тем хуже для тебя! И  для
нас обоих! Либо узда лопнет, либо зубы поломаются.
   - Пусть уж в следующий раз это будут мои! Внешне положение  Аннеты  в
редакции не изменилось. Она по-прежнему сидела за своим столиком,  рядом
с большим письменным столом Тимона. Но очень скоро все заметили,  что  у
хозяина изменился тон, что он стал к ней внимателен. Конечно,  распухшие
губы Аннеты привлекли всеобщее внимание, вызвали много толков о том, что
произошло ночью в замке; ходили самые фантастические  слухи.  Слухи  эти
были довольно противоречивы, но безусловно установленным  считалось  то,
что последнее слово осталось за женщиной... Ну и баба! И как же она здо-
рово скрывала свою игру!.. Она попрежнему знала свое место, так же  вни-
мательно и усердно исполняла все распоряжения хозяина, никогда не выска-
зывала ему своего мнения о чем бы то ни было при  посторонних,  если  он
сам ее не спрашивал, и на людях продолжала говорить ему "вы".  Но  стало
известно, что, как только дверь закрывалась, Аннета переходила на  "ты",
между ними возникали споры, и Тимон - самое трудное для такого  деспота!
- выслушивал ее не перебивая. Сотрудники гнусными остротами мстили Анне-
те за ее тайную власть, хотя должны были бы скорее радоваться,  ибо  она
действовала на Тимона благотворно. Аннета не знала подробностей, но  она
хорошо знала человеческое недоброжелательство и обо  всем  догадывалась:
она дошла до той степени добродушного презрения, когда человек становит-
ся безразличным к таким вещам. В глазах Тимона  это  было  не  последним
достоинством Аннеты, ибо его презрение было не добродушным, а  сокрушаю-
щим. Тайна заключалась в том, что Аннета не старалась использовать  свое
положение в своих интересах, - она принимала к сердцу интересы Тимона.
   Интересы или "интерес"? (В век классицизма  сказали  бы  высокопарно:
"Славу"...) Да, ей хотелось, чтобы эта сила, скопившаяся на пустом  мес-
те, по крайней мере возвела себе пирамиду, которая  возвышалась  бы  над
песками. Ей хотелось именно на это употребить свое влияние, которым  она
пока (надолго ли?) пользовалась. И она наметила путь, по которому стара-
лась направить Тимона. Постоянно вращаясь в самой гуще  интриг,  которые
плели бароны-разбойники из промышленного и делового мира, она  научилась
кое-как разбираться в политике. А инстинкт заставлял ее, -  правда,  бе-
зотчетно, - склоняться в пользу партий, которые  ставили  своей  задачей
защиту и освобождение эксплуатируемых. СССР, на который столько клевета-
ли - и неизвестно, кто больше: невежественные туристы, заносившие на бу-
магу свой детский лепет, поколесив две недели по стране, или  профессио-
нальные лжецы своими отравленными перьями, - оставался для Аннеты загад-
кой, но загадкой манящей. Она ясно чувствовала, что именно там находится
необходимый противовес чудовищной глыбе Реакции,  под  бременем  которой
трещали кости Запада. И, еще не имея твердого и определенного намерения,
она все же старалась перетянуть решающий вес Тимона именно на эту  чашу.
Видел ли он это? Возможно. Он, пожалуй, лучше, чем она, понимал то, чего
ощупью искала ее мысль, и знал, до каких пределов может эта мысль дойти.
Но он ее не подталкивал и делал вид, что ни о чем не  догадывается.  Он,
смеясь, говорил Аннете:
   - Ты словно погонщик, восседающий на слоне. Ты собираешься  его  выд-
рессировать. Но чему именно ты  хочешь  его  научить?  По  крайней  мере
это-то тебе ясно? Ты хочешь водить меня по улицам, чтобы всякие  болваны
ходили за мной толпой и кричали от восторга? Не стоит,  этим  я  сыт  по
горло. Ты хочешь сделать из меня оплот государства? Какого? У такого че-
ловека, как я, не может быть своего  государства.  Ты  хочешь,  чтобы  я
строил? Что? Триумфальную арку? И прошел под ней, как этот карапуз Напо-
леон? Мы строим одни могилы. А я не хочу ложиться в могилу! Пока я  жив,
мне нужно двигаться на просторе. Я брожу по лесу, я иду направо, налево,
я сокрушаю все, что стоит у меня поперек дороги. Нагнись! Береги голову!
   - Даже если ты создан только для того, чтобы разрушать, то по крайней
мере, Тимон, разрушай с умом! Не без разбора! Проложи дорогу!  Дойди  до
конца! Ты вот все топчешься на одном месте. А ты решись! Пройди вперед!
   - А куда это "вперед"?
   - Ты знаешь лучше меня. Не прикидывайся! Ты видишь, что начался вели-
кий поединок. Ты за кого?
   - За самого себя.
   - Это не так много! Но по крайней мере, Тимон, пусть это твое "я" бу-
дет цельным! Пусть будет "да", пусть будет "нет", но не наполовину!
   - Игра - это игра. Все зависит от удачи.
   - Я играю наудачу. Будь я на твоем месте, я бы села за зеленый стол.
   - Да, я воображаю тебя за зеленым столом в Монако!  С  раздувающимися
ноздрями!.. Ты бы поставила на карту все, до последней рубашки.
   - Я потому и не играю, что знаю себя. Не рубашку бы  я  поставила  на
карту, а жизнь!
   - Да ты ее уже поставила, голубушка! Ты и не подумала об этом. Но раз
ты связалась со мной, ты поставила на карту жизнь. Или еще поставишь.  Я
за тобой наблюдаю.
   - Жизнью я уже рисковала не раз. Чепуха! Я всегда выигрываю...
   - Все игроки так думают!
   - А ты разве не игрок? Ты сам только что сказал.
   - Ты рискуешь лишь своей шкурой. Это твое право. Она принадлежит  од-
ной тебе.
   - А ты кому принадлежишь?
   - Я играю не один. Во всякой игре надо считаться не только с  против-
никами (это одно удовольствие!), но и с партнерами. Дело сложное...
   - Это и есть то, что ты называешь быть свободным и ходить по лесу?
   - Это есть то, что я называю лесом.
   - Свали его!
   - Ты рассуждаешь, как  женщина.  Я  могу  лишь  чуть-чуть  расчистить
пространство вокруг себя. А лесом зарос весь мир. Лес всех нас держит...
Да мне это и не важно в конце концов.
   - А мне важно! Если бы он держал меня, я бы его подожгла.
   - И сгорела бы сама...
   - Пускай! Лишь бы он сгорел!
   - И да здравствует Революция?.. Уж не собираешься ли ты  в  Москву?..
Красный лес горит здорово!.. И я не говорю, что они неправильно поступа-
ют! Говорят, после пожара земля лучше родит... Но на той земле меня  уже
не будет. Я нахожусь на этой. И здесь я остаюсь.
   Нет, нелегко было вытащить его из социальных зарослей  старого  мира.
Он хотел урвать побольше, и у него было много дела... И кусок  он  урвал
большой. Но ему пришлось уступить большие куски и другим рыцарям  наживы
(рука руку моет). Поединок приковывал их друг к другу. Клинок к  клинку.
Аннета увидела, что можно принадлежать к хозяевам мира и быть менее сво-
бодным, чем бедняк, у которого нет ничего. Если только у  этого  бедняка
есть душа или (а это одно и то же) он думает, что она у  него  есть.  Но
такие редки.
   Большинство не знает этого. Аннета находилась под властью  души  (как
говорят иногда: под властью мужа)Не то чтобы она связывала с ней  вопрос
о загробной жизни, о страховке в потустороннем мире.  Когда  у  человека
действительно есть душа, он не трясется над ней, как  гнусный  собствен-
ник, который боится, что его обкрадут... "Не я владею  моей  душой.  Она
владеет мной". Тимон мог бы возразить Аннете: "Стало быть, и ты не  сво-
бодна!.." Верно! Кто из нас свободен? Все мы фигурки на шахматной доске.
Кто же играет нами?
   Не все фигуры одинаково ценны. Аннета  была  королевой  на  шахматной
доске, на которой Тимон был турой. Она влияла на ход игры. Под ее  влия-
нием этот минотавр становился человечней, он становился способным, - хо-
тя бы время от времени, - на великодушные порывы, а  это  уже  немало...
Конечно, он никогда не был лишен этой способности; изредка  он  позволял
себе такую роскошь. Но на свои великодушные порывы он  смотрел,  как  на
болезнь, и лечился от нее цинизмом, как лечатся хиной. В  нем  смешались
мерзавец и герой, и трудно сказать, кто был лицевой стороной, а кто  из-
нанкой, ибо он мог в любую минуту повернуться и той и другой стороной. В
общем, до Аннеты, до того, как она прибрала его к рукам, он охотнее выс-
тавлял напоказ свои мерзости. Аннета сумела заставить  его  проявлять  и
лучшие стороны своего "я". Без особых усилий она добилась того,  что  он
стал оказывать широкую поддержку многим общественно полезным начинаниям,
не столько благотворительным (им  он  не  доверял),  сколько  профессио-
нальным и просветительным. Что касается частной благотворительности,  то
он предоставил Аннете действовать по ее усмотрению; правда, она отдавала
ему полный отчет, но он просматривал ее отчеты бегло, и она знала, что к
нему не надо с этим приставать. Одной из первых,  получивших  такую  по-
мощь, была адриатическая лань: ее водворили обратно в родной городок  на
юге Франции и устроили там; она вышла замуж и теперь  кормила  детеныша,
который, засыпая у нее на груди, по временам вздрагивал: быть может,  он
слышал, как лаяли собаки в лесной чаще.
   Но самая большая услуга, какую Аннета оказала Тимону, состояла в том,
что она заставила его внести порядок в свою деятельность, отучила делать
что-либо только потому, что так ему заблагорассудилось. Она намечала для
него цель и, когда цель была достигнута, указывала дальнейшую. При  этом
она научила его не терять времени по пустякам и не оставлять подстрелен-
ного зайца другим. Разумеется, она направляла его в ту сторону, к  кото-
рой склонялась сама, и с каждым месяцем все более сознательно: в сторону
международной социальной  перестройки,  происходившей  вокруг  СССР  как
центра циклона. И уже через несколько месяцев результаты стали настолько
очевидны, что партнеры Тимона встревожились. Им не понадобилось  слишком
много времени, чтобы увидеть, откуда ветер дует. Аннете стали  оказывать
странное внимание люди, которые старались проникнуть  в  тайные  замыслы
Тимона и которые были заинтересованы в его беспорядочном  образе  жизни;
они не сомневались, что, если бы только их компаньон и союзник имел воз-
можность, он с удовольствием свернул бы шею каждому из  них;  им  внушал
страх его ум. Им было бы спокойнее, если бы он хоть половину своей энер-
гии бросал на ветер. Они, правда, в завуалированных выражениях,  но  все
же дали понять Аннете, что если она об этом позаботится, то  они  сумеют
ее отблагодарить. Но эта женщина отвечала с такой ледяной  иронией,  что
они потеряли всякую охоту настаивать. Тимон от души смеялся, когда узнал
об этом. И в глазах слона загорелся огонек  мстительности.  Аннета  вос-
пользовалась этим озлоблением, чтобы подстегнуть его с удвоенной  силой.
И с разбегу он выхватил из-под носа у своих конкурентов великолепное де-
ло, которое они уже считали своим.
   - Ты становишься опасной, - говорил Тимон Аннете. - Они тебя похитят,
чтобы сломить твою верность. Придется жениться на тебе, чтобы тебя  сох-
ранить.
   - Это самый верный способ меня потерять, - возразила она. - Только не
это, Тимон!
   - О, я за этим не гонюсь! - подтрунивал он. - Но ты можешь быть  уве-
рена, что они ни перед чем не остановятся, чтобы тебя  уничтожить.  Если
бы это было в Чикаго (а чикагские нравы у нас привьются меньше чем через
десять лет), они бы уже это сделали.
   Она не стала говорить Тимону, что дело к тому идет. Недавно она по