Рожэ не спешил. Аннета не раз тщетно  пыталась  увлечь  его  на  этот
опасный путь, а он словно его избегал; но вот однажды, когда они гуляли,
Аннета вдруг умолкла, остановилась, взяла его за руки и сказала:
   - Нам нужно поговорить, Рожэ.
   - Поговорить? - повторил он, смеясь. - Но, помоему, мы только и дела-
ем, что говорим.
   - Я не про то, - ответила она, -  не  про  ласковые  речи:  поговорим
серьезно.
   На его лице мелькнул испуг.
   - Не бойтесь, - заметила она. - Мне хочется поговорить с вами о себе.
   - О вас? - сказал он, просияв. - Что может быть приятнее!
   - Подождите, подождите! - остановила она его. -  Выслушайте  меня,  и
тогда вы, пожалуй, этого не скажете!
   - Ничего нового я не услышу. Столько дней мы провели вместе  и  разве
не обо всем сказали друг другу?
   - Я лишь успевала соглашаться, - возразила Аннета со смехом.  -  Ведь
только вы и говорите.
   - Вот злючка! - сказал Рожэ. - Разве я говорю не о вас?
   - Да, и обо мне. Даже за меня говорите.
   - Вы находите, что я много говорю? - с простодушным видом спросил Ро-
жэ.
   Аннета прикусила губу.
   - Нет, нет, Рожэ, милый, мне нравится, когда вы говорите. Но когда вы
говорите обо мне, я сижу и слушаю; все это до того  прекрасно,  до  того
прекрасно, что я думаю: "Пусть будет так". Но ведь это не так.
   - Вы - первая женщина на свете, которая сетует, что портрет ее  прек-
расен.
   - Я предпочитаю, чтобы в нем было сходство. Ведь не прекрасный  порт-
рет намерены вы, Рожэ, повесить у себя в доме? Я - живая, я - женщина, у
которой свой мир желаний, страстей, мыслей. Уверены ли вы, что она может
войти в ваш дом со всеми своими пожитками?
   - Принимаю ее с закрытыми глазами.
   - Откройте их, прошу вас.
   - Я вижу вашу ясную душу, она отражается на вашем лице.
   - Милый, хороший мой Рожэ! Вам ничего не хочется видеть.
   - Я люблю вас. Мне этого достаточно.
   - Я тоже люблю вас. И мне этого недостаточно.
   - Недостаточно? - переспросил он упавшим голосом.
   - Нет. Мне нужно видеть.
   - Что вам хочется видеть?
   - Хотелось бы видеть, какая у вас любовь ко мне.
   - Я люблю вас больше всех на свете.
   - Разумеется! Мельчить не в  вашем  характере.  Но  я  не  спрашиваю,
сколько у вас любви ко мне, а спрашиваю, какая она... Да, я знаю, что  я
- ваша желанная, но что именно желали бы вы сделать из своей Аннеты?
   - Свою половину.
   - Вот как!.. Дело в том, друг мой, что я не половина. Я - Аннета, вся
целиком.
   - Так принято говорить. Я хочу сказать, что вы - это я и что я -  это
вы.
   - Нет, нет, не будьте мною! Пусть мною, Рожэ, буду я.
   - Мы соединяем наши жизни, и разве  отныне  у  нас  не  будет  единая
жизнь?
   - Вот это меня и тревожит. Боюсь, что одинаковой жизни у нас  не  бу-
дет.
   - Что вас смущает, Аннета? Что у вас на  душе?  Вы  любите  меня,  не
правда ли? Любите. Это главное! Об остальном не  тревожьтесь.  Остальным
займусь я. Вот увидите: я все так устрою, - вместе с моими родными,  ко-
торые станут вашими родными, мы так устроим вашу жизнь, что вам останет-
ся лишь одно: позволить носить себя на руках.
   Аннета, опустив голову, чертила на земле ногой  вензеля.  Она  улыба-
лась.
   "Милый мальчик! Ничего-то он не понимает..."
   Затем подняла глаза на Рожэ, тот спокойно ждал ответа.
   - Рожэ, взгляните на меня. Ведь правда, у меня сильные ноги?
   - Сильные и красивые, - ответил он.
   - Не в этом дело... - сказала она, погрозив пальцем. - Ведь правда, я
- неутомимый ходок?
   - Несомненно, - подтвердил он, - и это меня восхищает.
   - Неужели вы думаете, что я соглашусь, чтобы меня носили на руках? Вы
очень, очень добры, и я благодарю вас, но позвольте мне ходить самой!  Я
не из тех, кто боится дорожной усталости. Отнять ее у меня,  значит  от-
нять вкус к жизни. Мне иногда кажется, что вы и ваши родные - все вы со-
бираетесь действовать и  выбирать  за  меня,  что  вы,  Рожэ,  со  всеми
удобствами расставляете по предназначенным для этой цели  полочкам  свою
жизнь, их жизнь, мою жизнь-все будущее. Но я бы этого не хотела. Я этого
не хочу. Я чувствую, что я в начале пути. Я ищу. Я знаю, что мне необхо-
димо искать, искать себя.
   Выражение лица у Рожэ было ласковое и насмешливое.
   - Что же вы будете искать? Он считал, что все это -  ребяческая  при-
хоть. Она это почувствовала и сказала взволнованно:
   - Не насмехайтесь! Я не представляю собой ничего  особенного,  ничего
не воображаю о себе... Но все же я знаю, что я существую, что  мне  дана
жизнь - коротенькая жизнь... Жизнь не длинна, и  живешь  только  раз.  Я
имею право... Нет, не право, если хотите, - это звучит эгоистично... Мой
долг не упускать ее, не швыряться ею...
   Его это не растрогало, наоборот - обидело:
   - Значит, по-вашему, вы швыряетесь ею? Разве упустите ее?  Разве  она
не получит хорошего, превосходнейшего применения?
   - Конечно, получит... Но какое же? Что вы мне предлагаете?
   Он снова стал с жаром описывать свою политическую карьеру, будущее, о
котором мечтал, свои чаяния - личные и общественные - во всем  их  вели-
чии. Она послушала его; потом мягко остановила в самом разгаре речи, ибо
эта тема ему никогда не надоедала.
   - Да, Рожэ, - сказала она. - Конечно. Это очень, очень интересно.  Но
по правде сказать - вы только не обижайтесь! - я не верю так же  твердо,
как вы, в то дело, которому вы себя посвятили.
   - Что? Вы в него не верите? Да ведь вы же верили, когда я говорил вам
о нем в начале нашего знакомства в Париже...
   - Я несколько изменила свое мнение, - ответила она.
   - Что заставило вас его переменить? Нет, нет,  это  невозможно...  Вы
опять его перемените. Моя великодушная Аннета не может стать безучастной
к народному делу, к обновлению общества!
   - Да я к нему и не безучастна, - сказала она. - Я безучастна только к
политическим проблемам.
   - Одно с другим связано.
   - Не совсем.
   - Победа одного повлечет за собой победу другого.
   - Сомневаюсь.
   - Однако это единственный способ служить прогрессу и народу.
   (Аннета подумала: "Служа самому себе". Но ей стало стыдно.)
   - А я вижу и другие.
   - Какие же?
   - Самый старый и пока еще самый лучший. Способ тех, кто  следовал  за
Христом: отдавать все, бросать все и вся во имя служения людям.
   - Утопия!
   - Да, пожалуй. Вы не утопист, Рожэ. Я так думала на первых  порах.  Я
разуверилась в этом теперь. В политической деятельности  вами  руководит
практическая жилка. Вы очень талантливы, и я убеждена, что вы  добьетесь
успеха. В деле вашем я сомневаюсь, зато не сомневаюсь в вас. Перед  вами
великолепная карьера. Я предсказываю вам, что вы будете лидером  партии,
признанным оратором, сколачивающим  в  парламенте  большинство,  минист-
ром...
   - Полно, перестаньте! - воскликнул он. - "Макбет,  ты  станешь  коро-
лем!"
   - Да, я, пожалуй, вещунья... для других. Но вот досада - не для себя.
   - А ведь тут все ясно! Если я стану министром, то и на вас это  отра-
зится... Скажите откровенно, разве вы этому не обрадуетесь?
   - Чему? Если стану министершей? Господи! Да ни чуточки! Простите, Ро-
жэ, - за вас, конечно, я порадуюсь. И если я буду с вами,  то,  конечно,
постараюсь как можно лучше  играть  свою  роль,  счастлива  буду  помочь
вам... Но (вы ведь хотите, чтобы я была откровенна, не правда ли?)  соз-
наюсь: такая жизнь не заполнила бы, отнюдь не заполнила бы моей жизни.
   - Это вполне понятно. Женщина, созданная для того, чтобы стать  спут-
ницей жизни политического деятеля, - возьмите, например,  такую  замеча-
тельную женщину, как моя мать, - этим не ограничится. Истинное ее назна-
чение - у очага. Ее призвание-материнство.
   - Знаю, ведь никто и не оспаривает, что это наше призвание, -  прого-
ворила Аннета. - Но (я боюсь вам это сказать, боюсь, что вы меня не пой-
мете)... я еще не знаю, что мне даст материнство. Я очень  люблю  детей.
Думаю, что к своим буду очень привязана... (Вам не нравится  это  слово?
Да, вам кажется, что я холодна.) Быть может, буду обожать их...  Возмож-
но. Не знаю... Но мне не хочется рассуждать о том, чего я  не  чувствую.
И, откровенно говоря, это "призвание" во мне еще не совсем проснулось. А
сейчас, пока жизнь не разбудила во мне того, что мне неведомо, я считаю,
что женщина ни в каком случае не должна всю свою жизнь отдавать любви  к
ребенку... (Не хмурьтесь!) Я убеждена, что можно очень любить своего ре-
бенка, добросовестно исполнять домашние обязанности, однако надлежит бе-
речь богатство своего "я" во имя того, что важнее всего на свете.
   - Важнее всего?
   - Во имя своей души.
   - Не понимаю.
   - Как заставить другого постичь твою внутреннюю жизнь? Слова так  ту-
манны, так неясны, нелепы! Душа... Смешно говорить о своей душе! Что это
значит? Не объяснишь, что. Но она есть. Это - я сама, Рожэ. Самое во мне
правдивое, самое сокровенное.
   - Разве вы не отдаете мне все самое свое правдивое,  самое  сокровен-
ное?
   - Все отдать не могу, - сказала она.
   - Значит, вы меня не любите?
   - Нет, Рожэ, люблю. Но все отдать никто не может.
   - Это не любовь. Когда любишь, нет и мысли, что надо  сберечь  что-то
для себя. Любовь... любовь... любовь...
   И он разразился длиннейшей речью. Аннета слушала, как он восхваляет в
выспренних словах полную отдачу самого себя,  радость  самопожертвования
ради счастья любимого человека. И думала:
   "Милый, зачем ты все это говоришь?  Воображаешь,  будто  я  этого  не
знаю? Воображаешь, будто я не могла бы принести себя в жертву тебе, если
понадобилось бы, и не обрела бы в этом радости? Но  при  одном  условии:
чтобы ты этого не требовал... Почему ты требуешь? Почему ты ждешь  этого
так, словно это твое право? Почему нет у тебя веры в  меня,  в  мою  лю-
бовь?"
   Наконец он замолчал, и она сказала:
   - Все это великолепно. Я не способна, как вы знаете, так блистательно
выражать свои мысли. Но при случае, может быть, я была бы  способна  это
почувствовать...
   - Может быть! При случае! - воскликнул он.
   - Вы находите, что этого мало, не правда ли? А ведь это  больше,  чем
вам кажется... Но я не люблю  обещать  больше  (а  вдруг  окажется  даже
меньше?) того, что могу выполнить. Заранее  не  знаю...  Нужно  доверять
друг другу. Мы люди порядочные. Мы любим друг друга, Рожэ. Будем  делать
друг для друга все, что можно.
   - Все, что можно!.. - всплеснув руками, снова воскликнул он.
   Аннета улыбнулась.
   - Согласны вы доверять мне? - продолжала она. - Я вынуждена  призвать
вас к этому. Просить придется о многом...
   - Говорите! - осторожно ответил он.
   - Я вас люблю, Рожэ, но хочу быть правдивой. С  детства  я  жила  до-
вольно замкнутой, но очень привольной жизнью. Отец предоставлял мне пол-
нейшую независимость, которой я не злоупотребляла, потому что она  каза-
лась мне естественной и потому что она была здоровой. Я привыкла рассуж-
дать, и теперь мне трудно обойтись без этого. Я отдаю себе отчет в  том,
что немного отличаюсь от большинства девушек моего класса. И все же, мне
кажется, и чувствую то же, что чувствуют и  они;  только  я  осмеливаюсь
сказать об этом, яснее сознаю все это... Вы просите, чтобы  я  соединила
свою жизнь с вашей. Я тоже хочу этого. Самое сокровенное желание  каждой
из нас - найти спутника, милого сердцу. И мне  думается,  Рожэ,  что  вы
могли бы им стать... если... если бы вы захотели...
   - Если бы я захотел! - воскликнул он. - Да вы шутите. Только этого  я
и хочу.
   - Если бы вы по-настоящему захотели стать спутником моей жизни. Я  не
шучу. Подумайте!.. Ведь соединить наши жизни не означает покончить с той
или с другой... А что мне предлагаете вы? Правда, вы этого не  сознаете,
потому что люди давным-давно привыкли к такому неравенству. А  для  меня
оно - новость... Вы входите в мою жизнь не только со своей любовью. Вхо-
дите со своими близкими, друзьями, знакомыми, со своей родней, со  своей
карьерой, со своим будущим, ясным для вас, со своей партией и ее  догма-
тами, со своей семьей и ее традициями - с целым миром, который принадле-
жит вам, с целым миром, который и есть вы сами. А мне, которая тоже  об-
ладает своим миром и которая тоже сама  есть  целый  мир,  вы  говорите:
"Бросай свой мир! Отшвырни его и входи в мой!" Я готова войти, Рожэ,  но
войти вся целиком. Принимаете вы меня всю целиком?
   - Но я же и хочу обладать всем, - ответил он, - а вот вы  только  что
сказали, что отдать мне все не можете.
   - Вы меня не хотите понять. Я говорю: "Принимаете ли вы меня  свобод-
ной? И принимаете ли всю целиком?"
   - Свободной? - переспросил осмотрительный Рожэ. - Во Франции все сво-
бодны с тысяча семьсот восемьдесят девятого года...
   (Аннета улыбнулась: "Вывернулся!")
   - Нужно же, наконец, договориться. Ясно, что, выйдя замуж, вы  тотчас
перестанете быть совсем свободной. Другими словами, возьмете на себя не-
которые обязательства.
   - Не очень-то я люблю это словечко, - сказала Аннета,  -  хотя  смысл
его меня не пугает. Радостно, охотно приняла бы я на себя часть забот  и
трудов того, кого я люблю, - те обязанности, которые  приходится  испол-
нять в совместной жизни. И чем тягостнее были бы они, тем стали  бы  мне
дороже, потому что мне помогла бы любовь. Но и ради этого я не  откажусь
от тех обязанностей, которые требует от меня моя личная жизнь.
   - Какие же это еще обязанности? Судя по тому, что вы мне рассказали и
что, мне кажется, знаю я сам, жизнь ваша, дорогая моя Аннета, жизнь  ва-
ша, до сих пор такая тихая, такая скромная, как будто не  предъявляла  к
вам особых требований. Чего же ей угодно сейчас? Вы подразумеваете  свои
занятия? Вам хотелось бы их продолжать? Я считаю, признаюсь вам, что та-
кой род деятельности обманывает  ожидания  женщин.  Если,  конечно,  нет
призвания. По-моему, в семейной жизни это помеха... Впрочем,  не  думаю,
что вы обременены сим даром богов. Слишком вы земная, уравновешенная.
   - Нет, речь идет не о призвании. Тогда это было бы просто:  возьми  и
следуй ему... Просьбу, требование (как вы говорите), которое предъявляет
мне жизнь, не так легко выразить яснее: это не очень определенное требо-
вание, но зато необычайно широкое. Речь идет  о  праве,  которым  должна
пользоваться всякая живая душа: праве изменять.
   - Изменять! Изменять любви! - снова воскликнул Рожэ.
   - Даже если душа вечно хранит верность, - а я стремлюсь  к  любви  на
всю жизнь, - она имеет право изменять... Я понимаю, Рожэ: вас пугает са-
мо слово "изменять". Меня оно тоже тревожит. Когда нынешний час  прекра-
сен, так хотелось бы затаить дыхание!.. Жаль, что нельзя остановить вре-
мя навеки!.. Но ведь мы не имеем права это  делать...  да  и  не  можем,
впрочем. На месте не останавливаются. Живешь, идешь,  тебя  подталкивает
что-то, надо, надо двигаться вперед! Любовь от этого не  пострадает.  Ее
уносят с собой: ведь она может длиться всю жизнь, но всю  жизнь  она  не
заполняет. Подумайте, Рожэ, милый, что, любя вас, я ведь могу вдруг  по-
чувствовать (и уже чувствую), что задыхаюсь в кругу вашей деятельности и
ваших мыслей. Я не стану осуждать путь, избранный вами, но зачем же при-
нуждать меня идти по нему? Не находите ли вы справедливым дать мне волю,
чтобы я растворила окно, если мне не хватит воздуха, и даже дверь (о,  я
не уйду далеко!), чтобы у меня была своя маленькая область деятельности,
свои духовные запросы, свои собственные привязанности, чтобы не  остава-
лась я в заточении где-то на одной точке земного шара, с куцым  кругозо-
ром, а старалась расширить его, чтобы я могла переменить обстановку, уе-
хать... (Я говорю: если так будет нужно... ведь я еще не  знаю.  Но,  во
всяком случае, я должна чувствовать, что вольна  так  поступать,  вольна
этого захотеть, вольна дышать, вольна... вольна быть вольной... даже ес-
ли я никогда не стану пользоваться своей волей.) Простите, Рожэ, но, мо-
жет быть, вы находите, что потребность  эта-чепуха,  ребячество?  Вы  не
правы, уверяю вас, это сама суть моего существа, дыхание,  без  которого
нельзя жить. Отнимите у меня все это, и я умру... Во имя любви я  сделаю
все... Но принуждение для меня убийственно. Самая  мысль  о  принуждении
меня возмущает... Нет, союз двух существ не должен оборачиваться для них
цепями. Он должен цвести пышным цветом. Хотелось бы  мне,  чтобы  мы  не
ревновали друг друга к свободной, деятельной жизни, чтобы счастьем нашим
было помогать друг другу. Будет ли это счастьем для вас, Рожэ? Будете ли
вы любить меня такой - свободной, свободной от вас?
   ("Тогда я была бы тебе еще ближе!.." - думала в это время она.)
   Рожэ слушал ее озабоченно, раздраженно, чуть обиженно, как слушал  бы
всякий мужчина на его месте. Аннете следовало бы взяться за  дело  поис-
кусней. Но она так стремилась быть откровенной, так боялась ввести его в
обман, что подчеркивала как раз то, что, по ее мнению,  было  ему  всего
неприятней. И если бы чувство Рожэ было глубже, он понял бы это. А Рожэ,
- не говоря уже о том, как уязвлено  было  его  самолюбие,  -  обуревало
двойственное чувство: он не хотел принимать всерьез женский каприз и ис-
пытывал досаду при виде этого духовного бунта. Он не воспринял тревожно-
го призыва, обращенного к его сердцу. Он понял одно: над ним нависла ка-
кая-то непостижимая опасность и его, собственника,  ущемляют  в  правах.
Был бы он неопытней в обращении с женщинами, он затаил бы обиду и наобе-
щал бы, наобещал, наобещал... все, чего хотелось Аннете. "Обещания влюб-
ленного - пустые слова! Зачем же на них скупиться?" Но хоть и были у Ро-
жэ недостатки, были у него и достоинства: этот, как  говорится,  "добрый
малый" слишком был полон собой, чтобы хорошо изучить женщин, с  которыми
вдобавок мало имел дела. Скрыть досаду он не мог. Аннета  ждала  велико-
душных речей, но с разочарованием заметила, что, слушая  ее,  он  думает
лишь о себе.
   - Признаюсь, Аннета, - начал он, - я никак не пойму вашей просьбы. Вы
говорите о нашем браке так, словно для вас он тюрьма; у меня такое  впе-
чатление, что вы только и думаете, как бы из нее вырваться. В окнах мое-
го дома решеток нет, и он так построен, что в нем легко дышится.  Нельзя
жить, распахнув двери настежь, а мой дом создан для того, чтобы  его  не
покидали. Вы говорите, что вам хотелось бы уходить из него, завести свою
личную жизнь, своих знакомых, своих друзей и даже, если я понял вас пра-
вильно, иметь возможность бросить, когда вам вздумается, семейный  очаг,
отправиться на поиски бог его знает чего - чегото, что  вам  не  удалось
обрести дома, - а потом вернуться, когда заблагорассудится... Несерьезно
это, Аннета! Вы это до конца не продумали. Да разве супруг потерпит  та-
кое положение, столь унизительное для него, столь двусмысленное для  его
супруги?
   Рассуждения эти были, пожалуй, не лишены здравого смысла.  Но  бывают
минуты, когда один лишь здравый смысл без участия сердца -  бессмыслица.
Аннета, чуть уязвленная, сказала надменным и холодным тоном,  скрывавшим
ее волнение:
   - Рожэ, нужно верить женщине, которую любишь;  нельзя,  женившись  на
ней, оскорблять ее, думая, будто она меньше вас оберегает вашу честь. Уж
не воображаете ли вы, что такая женщина, как я, могла  бы  повести  себя
двусмысленно, унизить вас? Всякое ваше унижение было бы унижением и  для
нее. И чем была бы она свободней, тем больше чувствовала бы, что долг ее
- оберегать ту сторону вашей жизни, которую вы ей доверили. Нужно  отно-
ситься ко мне с большим уважением. Или вы не доверяете мне?
   Он почувствовал, что высказывать сомнения опасно, что это только  от-
далит ее, и, подумав, что, пожалуй, не стоит придавать  слишком  большое
значение всем этим женским выдумкам, что будет время и потом все это об-
судить (если она вспомнит), вернулся к первой своей мысли:  все  превра-
тить в шутку. Итак, он счел за благо предупредительно сказать:
   - Я доверяю вам во всем, Аннета! Верю вашим прекрасным глазам. Покля-
нитесь мне только, что всегда будете любить меня, что буд