не отнимайте его  у
меня! Сохраним его обе, вы и я!
   Аннета только отмахнулась с отвращением, и это привело  Ноэми  в  бе-
шенство:
   - Думаете, мне самой не тошно об этом думать? Вы мне противны! Я  вас
ненавижу! Но я не хочу его терять...
   Аннета отвернулась от нее и сказала:
   - А я к вам никакой ненависти не чувствую. Вам тяжело, и мне тоже. Но
делиться любимым человеком - это гнусно! Это преступление против  любви!
Пусть я буду жертвой или палачом, но низкой и малодушной быть не хочу. Я
не уступлю половины, чтобы сохранить того, кого люблю. Я отдаю все и хо-
чу иметь все. Или ничего.
   Ноэми, стиснув зубы, крикнула мысленно:
   "Так не будет же тебе ничего!"
   (Впрочем, даже предлагая этот дележ, она рассчитывала снова завладеть
всем.)
   Вскочив с кресла, она подбежала к Аннете, упала на колени, обняла  ее
ноги:
   - Простите!.. Я сама не знаю, что говорю, не знаю, чего хочу! Я  нес-
частна и не могу этого вынести... Что же мне делать?  Скажите,  что  де-
лать? Помогите мне!..
   - Помочь вам? Вы просите помощи у меня?
   - Да, у вас! А к кому же мне идти, кто мне поможет?..  Я  одинока.  У
меня нет никого, кроме этого человека, который, даже когда любил, не ин-
тересовался мной. Ему я не могу открыть душу... А до него  была  у  меня
мать, занятая только собой и своими развлечениями... Мне не с кем  посо-
ветоваться... У меня нет ни одной подруги... Когда я с  вами  познакоми-
лась, я думала, что нашла друга. А вы стали мне злейшим врагом... За что
вы сделали мне столько зла?
   - Бедная моя девочка, разве я виновата? Я этого не хотела... - сказа-
ла удрученная Аннета.
   Ноэми тотчас ухватилась за вырвавшееся у Аннеты ласковое слово:
   - Вы сказали: "моя девочка"!.. Да, будьте мне матерью, старшей  сест-
рой! Не губите меня! Научите, что делать! Я не  хочу  терять  Филиппа...
Дайте мне совет, дайте мне совет!.. Я сделаю все, что вы скажете...
   Ноэми лгала только наполовину. Она так привыкла  вечно  играть  роль,
настолько в эту роль входила, что уже и чувствовала то, что  изображала.
Во всяком случае, ее любовь, боль, ее надежда тронуть Аннету, от которой
все зависело, были искренни. Все, вплоть до доверия, которое она выража-
ла Аннете, - ведь это была последняя карта, которую она в отчаянии  пос-
тавила! И от нее не укрылось  волнение  Аннеты,  которого  та  не  умела
скрыть. Аннета слабела. Беспомощность и покорность Ноэми ее обезоружили.
Она не находила в себе сил возражать. Правда, Ноэми не удалось  обмануть
ее. В слащавых интонациях соперницы Аннета чуяла фальшь. Она  не  мешала
ей говорить, но, слушая, читала в ее душе. Она думала: "Что  же  делать?
Принести себя в жертву? Какая бессмыслица! Не хочу! Я не люблю эту  жен-
щину. Она лжет, она меня ненавидит. Да, но она мучается..." И она глади-
ла по голове стоявшую подле нее на коленях Ноэми, а та все всхлипывала и
причитала, в то же время наблюдала за Аннетой,  угадывая  ее  колебания,
подстерегая ее, как дичь, задыхаясь и трепеща то от беспокойства, то  от
острой радости. Время от времени она прижимала к губам руки своей сопер-
ницы, которые охотно искусала бы, и без устали твердила свое:
   - Верните мне его! Аннета, хмуря брови, попыталась ее оттолкнуть. Она
видела в глазах Ноэми хитрость и боль, ложь и любовь, напряженное ожида-
ние... Наконец, поддавшись минутной слабости, она  усмехнулась  (в  этой
усмешке были и усталость, и сострадание, и отвращение к себе,  к  Ноэми,
ко всему) и, отвернувшись, сказала:
   - Что ж, берите его себе! Едва выговорив эти слова, она уже пожалела,
что сказала их. Ноэми вскочила и бросилась ее целовать,  осыпая  бурными
ласками... (Никогда еще ее ненависть к Аннете не была так сильна!  Нако-
нец-то она сдалась!.. Но сдалась ли?..)
   Аннета уже говорила:
   - Нет, нет!..
   Ноэми как будто не слышала. Она называла Аннету своим дорогим, верным
другом, клялась ей в вечной благодарности и любви. Она смеялась и плака-
ла.
   Однако Ноэми недолго теряла время на бесплодные излияния. Она захоте-
ла узнать, что Аннета сделает, чтобы удалить  от  себя  Филиппа,  Аннета
возмутилась:
   - Ничего подобного я вам не обещала!
   - Нет, обещали, обещали!..
   - У меня просто вырвалось слово...
   - Но вы же сами сказали...
   - Вы у меня силой вырвали это слово...
   - Нет, Аннета, вы не такой человек, чтобы взять свое обещание  обрат-
но! Вы сказали: "Возьмите его себе". Да, да, Аннета, вы так сказали!  Ну
подтвердите же, что вы так сказали! Вы не можете это отрицать...
   - Ах, оставьте меня, оставьте! - твердила Аннета устало. - Я не могу,
не хочу! Довольно вам мучить меня...
   Она села, чувствуя себя совершенно разбитой. А  Ноэми  продолжала  ее
терзать. Роли переменились. Аннета не могла отказаться от Филиппа -  лю-
бовь пустила в ней крепкие корни. А Ноэми знать ничего не хотела:  пусть
себе Аннета любит сколько ей угодно, лишь бы рассталась с Филиппом!  Она
хотела, чтобы Аннета порвала с ним сейчас же, не откладывая. А способов,
как это сделать, она могла подсказать сколько угодно.  Она  наседала  на
Аннету, пуская в ход лесть, мольбы, поцелуи,  она  оглушала  ее  потоком
слез, взывала к ее великодушному сердцу, просила, заклинала,  требовала,
торопила, диктовала ответы...
   Аннета сидела в каком-то оцепенении, не говоря ни слова. Она даже  не
пробовала остановить этот поток. Сжатые губы, угрюмый взгляд...  Наконец
Ноэми замолкла, озадаченная ее неподвижностью. Она взяла Аннету за  руки
- они были холодные, влажные.
   - Да отвечайте же, отвечайте! Аннета, не глядя на нее, пробормотала:
   - Оставьте меня!..
   Это было сказано так тихо, что Ноэми скорее угадала по движению  губ,
чем расслышала ее слова. Она переспросила:
   - Вы хотите, чтобы я ушла? Аннета кивнула головой.
   - Я уйду. Но вы обещаете?
   Анкета повторила устало:
   - Оставьте меня, оставьте меня... Мне надо побыть одной.
   Ноэми быстро поправила перед зеркалом прическу  и,  шагнув  к  двери,
сказала:
   - Прощайте... Помните же: вы обещали!..
   Аннета в последний раз попробовала протестовать:
   - Нет! Ничего я не обещала...
   Ноэми почувствовала новый прилив ярости. После всех ее  усилий!..  Но
инстинкт ей подсказал, что не стоит слишком сильно натягивать  струну...
Все равно дело сделано!
   Она ушла.
   Она узнала слабость соперницы и была уверена, что растопчет ее.
   Некоторое время после ухода Ноэми Аннета не двигалась  с  места.  Она
была вконец измучена этой затянувшейся сценой. Ей было бы  легче  сопро-
тивляться внезапной атаке, если бы силы ее не были уже подточены двойным
бременем страсти и напряженной работы, а главное - непрерывной  лихорад-
кой, в которой она жила, лихорадкой, вызванной участием в борьбе Филиппа
и близостью к этой буйной душе. При таком физическом и душевном  изнемо-
жении как ей было бороться с мучившими ее тайными угрызениями совести? А
слабость Аннеты была на руку Ноэми. Она застала почву подготовленной и в
своей сопернице нашла союзницу.
   Сама по себе Ноэми не играла большой роли в тревогах Аннеты. Как  че-
ловек, она ей не очень нравилась. Как соперница, была и совсем  неприят-
на. Аннета считала Ноэми лживой, коварной, недоброй. Ревность делала  ее
несправедливой, и она теперь даже не находила Ноэми красивой, хотя преж-
де восхищалась ею. Все в этой женщине казалось ей поддельным - все, кро-
ме ее горя. "Ноэми или другая - все равно это страдающий человек,  стра-
дающий из-за меня..." И странная жалость щемила сердце Аннеты.
   Эту отзывчивость развило в ней за последние годы зрелище человеческих
страданий и нужды и две смерти - Одетты и Рут. Они оставили в душе неяс-
ную трещину. Аннета считала это слабостью, чем-то вроде болезни и, пожа-
луй, была права. Нельзя было бы жить, если  бы  мы  принимали  близко  к
сердцу  все  человеческие  горести.  Счастье  всегда  покупается   ценой
чьего-то страдания. Одна жизнь питается другой, как личинки,  отложенные
в теле живой добычи. И каждый пьет чужую кровь. Еще недавно  пила  ее  и
Аннета, не задумываясь над этим. И с чужой кровью вливались  в  нее  ра-
дость и тепло. Пока она была молода, она не думала о своих жертвах.  Тот
день, когда она о них задумалась и сказала себе:  "Надо  быть  жесткой",
был началом слабости и душевного надлома. Теперь она это  почувствовала:
она уже не могла быть жесткой. Она старела. Десять лет  тому  назад  она
перешагнула бы через Ноэми без малейшего колебания:  "Я  имею  право  на
счастье. Горе тому, кто протянет к моему счастью руку!.." Тогда  она  не
нуждалась в самоопределении. А сейчас, для того чтобы  вырвать  у  жизни
свою долю счастья, ей уже надо было оправдываться перед  своей  совестью
не только потребностью в нем, а еще чем-то. Бороться во имя самой себя -
этого теперь было мало. В погоне за куском хлеба она еще находила в себе
силы без колебаний устранять с дороги менее удачливых конкуренток:  ведь
этот кусок хлеба нужен был ей для сына Ее поддерживал животный инстинкт,
заставляющий зверя защищать своих детенышей и кормить  их  мясом  других
зверей. Другой же инстинкт - чувство самосохранения, заставляющее  брать
и удерживать нужное для себя, - ослабел и проявлялся  только  вспышками.
Отчасти его вытеснило материнство, заняв его место.
   Но сейчас, когда в жизни Аннеты наступил перелом, сын не был для  нее
поддержкой. Напротив, он был причиной новых тревог и угрызений  совести.
Аннета не могла себя обманывать: страсть к Филиппу вытесняла мысли о сы-
не. Она чувствовала себя виноватой перед Марком и пыталась скрыть от не-
го все. Она знала своего мальчика, она замечала и раньше, что он из рев-
ности всегда выпускает когти в присутствии людей, которых она любит. Она
не ставила ему этого в вину, радуясь, что он не хочет ни с кем делить ее
любовь. Но теперь она защищала свое  счастье  -  от  кого?..  От  своего
счастья! Одна любовь восстала против другой. А она не хотела  жертвовать
ни одной из них. И так как обе были ревнивы, властны  и  захватывали  ее
целиком, то Аннете приходилось от каждой из них скрывать другую. Но уда-
валось ли ей это? Марк терпеть не мог Филиппа. Он ничего не знал  об  их
связи (в этом Аннета была уверена),  но,  может  быть,  чутьем  угадывал
что-то?.. Аннете стыдно было хитрить с ним, а еще стыднее было при  мыс-
ли, что сын может заподозрить истину. На самом же деле Марк ни о чем  не
догадывался и Филиппа ненавидел совсем по другим причинам.
   А Филипп не удостаивал Марка вниманием. Разумеется, женясь на Аннете,
он взял бы в качестве бесплатного приложения не только одного, но и двух
или трех ее детей: ни психологически, ни материально это не  играло  для
него никакой роли, так что и благодарить его было бы не за  что.  Он  не
питал к Марку никакой неприязни, считал его неглупым, но ленивым  и  не-
достаточно развитым. Он, без сомнения, сумел бы живо забрать Марка в ру-
ки, но его ничто не привязывало к мальчику, и он этого вовсе не скрывал.
Говорил он о Марке  и  с  Марком  тоном  добродушно-грубоватым,  который
больно задевал Аннету. Привыкнув к грубости  жизни,  Филипп  понятия  не
имел о том, какого бережного внимания требует натура утонченная и гордая
и как легко оскорбить ее целомудренную стыдливость. Не стесняясь в выра-
жениях, он в присутствии матери давал Марку медицинские  советы  и  гру-
бо-прямолинейные наставления, которые  заставляли  краснеть  и  юношу  и
мать-мать еще больше, чем сына. Филипп был того мнения, что от детей  не
следует ничего скрывать. Так думала и Аннета. И Марк тоже. Но не так на-
до было все это говорить, как говорил Филипп! Аннета испытывала при этом
почти физическую боль, а Марк чувствовал себя униженным, и  в  душе  его
накапливалась злоба. Между ним и Филиппом не могло быть никакого  взаим-
ного согласия - слишком уж различные были у них темпераменты. Легко было
предвидеть в будущем  столкновения  и  постоянные  нелады.  Для  Аннеты,
страстной любовницы и нежной матери, эта мысль была ужасна.
   Ей не от кого было ждать поддержки и совета, надо было решать  самой.
И она приняла решение эгоистическое. Что же, разве она не  вправе  поду-
мать и о себе? Но иметь право еще мало, если не можешь за него постоять.
А она боролась ли за него? Да, иногда боролась, как львица, когда  виде-
ла, что молодость, счастье, жизнь уходят  безвозвратно...  Счастье?..  О
счастье с таким человеком, как Филипп, нечего было и думать. Но  он  мог
дать ей нечто большее, неизмеримо больше, чем счастье: жизнь полную, бо-
гатую умственными интересами и дерзаниями, не праздный покой, не дремот-
ное благополучие, а мир буйных вихрей и гроз, мир деятельности, борьбы и
с обществом и с ним, Филиппом, жизнь трудную и утомительную, но вдвоем с
ним, жизнь настоящую, которую стоит прожить. А когда истощатся силы, она
умрет счастливой от сознания, что ей дано было  прожить  эти  суровые  и
плодотворные годы, умрет, не жалея, что расстается с  ними...  Это  было
чудесно! Но для этого нужны были силы... У Аннеты их хватило бы  на  то,
чтобы до конца, не вешая головы, нести взятую на себя ношу. Но  как  эту
ношу поднять? Нужно было, чтобы кто-нибудь помог и даже немного подтолк-
нул ее. Вот если бы Филипп, взвалив ей эту ношу на плечи, внушил ей, что
так нужно! Если бы он сказал: "Неси! Ради меня!  Ты  мне  необходима..."
Это слово дало бы ей силы побороть угрызения совести... А нужна  ли  она
Филиппу? Он сказал ей это в первые дни,  когда  хотел  ею  обладать.  Но
больше не повторял. А ей хотелось бы слышать это снова  и  снова,  чтобы
поверить накрепко. Она видела, что Филипп полон собой,  привык  работать
один, бороться один, преодолевать препятствия один и что он этим гордит-
ся. Он счел бы для себя унижением прибегнуть к чужой  помощи.  И  Аннета
спрашивала себя: "Так на что же я ему?" Благодеяние любви  не  только  в
том, что она внушает нам веру в другого человека, но и в том, что мы об-
ретаем веру в себя. Да не лишит же нас любовь этой  малости!  Но  Филипп
плохо разбирался в психологических тонкостях. Этот  великий  врачеватель
тела, как большинство ему подобных, не интересовался недугами  души.  Он
не догадывался о сомнениях, которые грызли  женщину,  лежавшую  рядом  с
ним. А между тем ему не следовало бы наводить ее на такие тревожные мыс-
ли. Надо было положить им конец, женившись на ней!  Аннета  шептала  ему
чуть слышно:
   - Уедем вместе! Чтобы мне не было пути назад! Но Филиппу теперь  было
уже не к спеху. Он был увлечен, да, но не только страстью к Аннете, а  и
всякими другими страстями, которые были для  него  куда  важнее:  своими
идеями, борьбой за них, полемикой, которая занимала все его мысли даже в
те часы, когда Аннете хотелось, чтобы он думал только о ней. Он вовсе не
желал вызвать семейный скандал и связать себе руки громким  бракоразвод-
ным процессом, пока он не выйдет из боя. Он был твердо намерен выполнить
свой долг перед Аннетой, но только не сейчас, а позднее. Пусть  она  по-
терпит! Ведь он же терпел! Теперь, когда он обладал Аннетой, он был  до-
волен положением вещей и не склонен скоро менять его. Он воображал,  что
приучит и Ноэми к кротости и долготерпению. Он был очень уверен в  себе.
И он не хотел видеть, что такое ожидание невыносимо для обеих женщин.
   "Что ж, это естественно! - думала Аннета. - В жизни мужчины, - и при-
том мужчины, достойного любви, - мы, женщины, никогда не занимаем такого
места, как его идеи и его дело: наука, искусство, политика. Свой просто-
душный эгоизм он считает бескорыстием, потому что эгоизм  этот  порожден
преданностью идеям. Такой рассудочный эгоизм  убийственнее,  чем  эгоизм
сердца. Сколько он разбил жизней!.."
   Аннету не удивляло поведение Филиппа, потому что она знала жизнь.  Но
ей было больно. С этой болью она бы примирилась, даже, быть может,  тер-
пела бы ее с тайным сладострастием самоотречения, к которому женщины так
склонны, считая это расплатой за любовь. Однако тут дело шло  о  другом:
об ее самоуважении, о чести ее  сына,  положение  которого  было  унизи-
тельно. То, что Филипп этого не понимал,  сильно  огорчало  Аннету.  Да,
чуткостью он не отличался! Аннете было известно, что он думал о женщинах
и о любви. Думать иначе он не мог. Полученное им  воспитание  и  суровый
жизненный опыт сделали его таким, и таким она его полюбила. Но она тогда
надеялась, что переделает его. А теперь видела, что с каждым днем теряет
власть над ним.
   Хуже всего было то, что она теряла власть и над собой. Она чувствова-
ла, что в нее вселился демон страсти и отнимает у нее  волю,  порабощает
ее. Поединок влюбленных ведется честно только до тех пор, пока существу-
ет равенство между противниками. Когда же один  сдается,  другой  всегда
злоупотребляет своей победой, и побежденного ждут унижения. Аннета пере-
живала этот мучительный момент борьбы, который предшествует поражению  и
предрешает его: она знала, что сил у нее хватит ненадолго. Поведение Фи-
липпа показывало, что и он это понимает. Он все так  же  (а  может,  еще
больше) дорожил Аннетой, но был к ней  теперь  менее  внимателен,  грубо
пользовался плодами своей победы и вел себя, как завоеватель в  покорен-
ной области. Все его дни поглощала энергичная и  размеренная  работа,  а
ночи он проводил с Ноэми, желая соблюдать приличия. Таким образом,  сви-
дания с Аннетой бывали коротки. Никакой душевной близости - только  бур-
ные ласки и объятия. Филипп цинично уверял, будто Аннете досталось самое
лучшее из того, что он может дать.
   Аннета стремилась освободиться от унизительного рабства,  на  которое
ее обрекла любовь. Но любовь эта с каждым днем все  сильнее  завладевала
ею. И когда Аннета захотела избавиться от ее тирании, она встала на дыбы
так бурно, что Аннета пришла в ужас. Когда женщина с таким пылким темпе-
раментом десять долгих лет держит в узде свои страсти, укрощая их  суро-
вым воздержанием, и вдруг в самый знойный час грозового лета дает им во-
лю, они могут погубить ее.
   Аннета видела спасение в том, чтобы заставить Филиппа уважать ее  как
будущую жену, как подругу "rei humanae atque divinae" [55], как  равную.
Она просила, она в тоске умоляла его оставить ее до тех пор, пока они не
смогут любить друг друга открыто, стать мужем и женой. Филипп и  слышать
об этом не хотел. Он был так же неукротим в любви, как и в своей общест-
венной деятельности. Он не хотел отказаться от любовных  свиданий  и  не
хотел жениться на ней раньше, чем ему это будет удобно.  Он  делал  вид,
будто считает сопротивление Аннеты недостойной  хитростью,  которой  она
хочет крепче привязать его к себе. А между тем он знал, как самозабвенно
и бескорыстно она любит его. На Аннету его оскорбительное подозрение по-
действовало, как пощечина, и она покорилась Филиппу, отдаваясь ему с от-
чаянием страсти и с отвращением. А Филипп ничего не хотел видеть: прихо-
дил, эгоистически предъявлял свои права любовника,  не  задумываясь  над
тем, что каждая такая плотская победа оставляет в душе покорной ему жен-
щины словно позорное клеймо.
   Аннета чувствовала себя обесчещенной Ей казалось, что она  отдала  на
поругание свою любовь и что, если она не спрыгнет с наклонной плоскости,
по которой катилось вниз ее одержимое страстью тело, она погибла...
   И в один прекрасный день она бежала. Пошла к Сильвии и  попросила  ее
на несколько дней взять к себе Марка, так как ей  необходимо  уехать  из
Парижа. Сильвия ни о чем не расспрашивала;  ей  достаточно  было  одного
взгляда на Аннету. Эта женщина, любопытная часто до нескромности  и  так
мало понимавшая душевную жизнь сестры, проявляла тонкое чутье, когда де-
ло касалось любви и ее трагических шуток. В дни близости с  Аннетой  она
никогда не поверяла ей своих любовных тайн (она  рассказывала  только  о
мимолетных увлечениях) и не ждала, что Аннета будет  ей  поверять  свои.
Сильвия понимала, что у каждой женщины бывают свои великие часы, о кото-
рых она вправе молчать. И никто не может помочь ей  их  пережить  -  она
должна сама себя спасти или п