овернув голову (а он думал, что она его не видит), так прос-
тодушно говорил ей о ее красоте. что оставил в ее сердце  чувство  живой
радости... Она притворялась перед собой, будто не знает, откуда эта  ра-
дость... Но когда зеркало отразило ее улыбку,  она  вдруг  увидела  себя
глазами того, кто ее когда-нибудь полюбит... Где вы, заботы?..  Они  еще
жужжали где-то, но далеко, очень далеко, да и то лишь  время  от  време-
ни...
   "Нет, довольно, довольно! К чему?.. Со всем этим нужно покончить!"
   Такие мысли для Аннеты были не новы. Она уже  двадцать  раз  твердила
себе то же самое. Но нечего было ожидать, что она выполнит свое решение.
Разум - хороший советчик, да в его советах много ли проку? Сердце  можно
убедить лишь доводами сердца.
   Сейчас и в таких доводах не было недостатка. Сейчас Аннета готова бы-
ла признать нелепой страстность своей материнской любви.  Но  признавала
она это потому, что в ней воскресли другие потребности, которые  она  до
сих пор в себе подавляла. Она больше не могла, не хотела  их  отвергать.
И, как только она их безмолвно признала, она почувствовала себя освобож-
денной. Голос встрепенувшейся молодости говорил ей:
   "Ничего не потеряно. Ты еще  имеешь  право  на  счастье.  Жизнь  твоя
только начинается..."
   Мир вокруг ожил. Она снова обрела вкус ко всему. Даже в  тусклые  дни
бывали просветы. Аннета не строила никаких планов на будущее. Она просто
радовалась при мысли об этом отвоеванном будущем, каким бы  оно  ни  бы-
ло... Да, да, она молода, молода, как этот юный, наступающий год...  Вся
жизнь перед ней... Она никогда не пресытится ею!
   Начало февраля - чудесная пора. В Париже она полна очарования.  Весна
чувствуется пока только в небе и в сердце, но уже все вокруг кажется ка-
ким-то удивительно чистым, все светло и ясно, как радость просыпающегося
ребенка. Наступает самое прекрасное время года. Птиц еще не видно, но  в
воздухе уже слышен их полет: кажется, что стоишь на верхушке башни, ухо-
дящей в ясное небо, и видишь тучи крыльев, стаи ласточек, которые  пере-
летают через моря и летят к нам. И вот они уже здесь, они  поют  в  моем
сердце!..
   Как всякий здоровый человек, Аннета любила все времена года. Она лег-
ко приноравливалась к ним, она словно вбирала в себя  часть  их  скрытых
сил. Весна, пора обновления, наполняла ее радостным возбуждением.
   Ходьба, работа - все доставляло ей удовольствие. Она возвращалась до-
мой приятно усталая и с отличным аппетитом. Все ее живо занимало,  опять
проснулся интерес к умственной жизни, ко всему,  что  она  забросила  за
последние четыре года, - к музыке, книгам. Несмотря  на  утомление,  она
выходила иногда и по вечерам, бежала на другой конец Парижа, чтобы  пос-
лушать концерт, на который достала билет. У Сильвии тяжело проходило на-
чало беременности, и она завидовала сестре.
   Во время вечерних прогулок за Аннетой  не  раз  увязывались  мужчины.
Рассеянная, поглощенная своими мечтами, она их  долго  не  замечала,  но
вдруг от беседы с самой собой ее отвлекало ощущение, что кто-то  следует
за ней по пятам. Очнувшись, она с любопытством оглядывала субъекта,  ко-
торый что-то ей нашептывал, пожимала плечами или делала недовольную гри-
масу и шла дальше, ускоряя шаг и бормоча про себя:
   - Вот старый дурак!
   "Дурак" часто бывал не старый, а молодой. И тогда Аннета думала:
   "Лет через десять и Марк, пожалуй, будет делать то же самое..."
   И останавливалась, возмущенная. Юноша встречал гневный взгляд,  пред-
назначавшийся будущему Марку, и отставал. А  она  уже  снова  улыбалась,
представляя себе на месте этого юноши своего Марка, взрослого,  красиво-
го, - как-никак это было забавно и тешило ее материнское  самолюбие.  Но
она тут же спохватывалась и начинала мысленно себя бранить... Мало того,
она бранила Марка!
   - Шалопай! - ворчала она. - Вот вернусь домой, надеру тебе уши!
   (И она так и делала.)
   Эти маленькие приключения забавляли Аннету только вначале.  Когда  же
они стали учащаться...
   "Нет, это становится  невыносимо!  Неужели  женщине  нельзя  спокойно
пройти по улице? Стоит тебе без всякой задней  мысли  взглянуть  направо
или налево или улыбнуться - и тебя уже подозревают в том, что  ты  ищешь
любви! Знаю я ее, эту любовь, довольно я на  нее  насмотрелась!  Мужчины
уверены, что мы без них жить не можем! Эти олухи не понимают, что  можно
быть счастливой без них, счастливой просто так, оттого что хорошая пого-
да, оттого что ты молода и у тебя есть то немногое, что тебе нужно!.. Ну
и пусть себе воображают что угодно. Разве я о них  думаю!  О  таких  ду-
мать?.. Да неужели они никогда не пробовали посмотреть на себя со сторо-
ны?"
   Но она-то на них смотрела! И в своем блаженном опьянении свободой ни-
как не склонна была их идеализировать. Она спрашивала  себя:  как  можно
увлечься мужчиной? Право же, это некрасивое животное! Надо совсем  поте-
рять голову, чтобы им прельститься!.. И дочь Ривьера, как истая  францу-
женка классического типа, здоровая духом и  читавшая  Рабле  и  Мольера,
вспоминала слова, которые Дорина говорит Тартюфу.
   Она смеялась над любовью. (Ах, как она хитрила с собой!..) Она  драз-
нила ее, а любовь между тем притаилась в ее сердце  и,  делая  вид,  что
дремлет, ждала своего часа. Эти перепалки были только подготовкой к нас-
тоящей атаке. Враг подступал. Враг - и вместе друг...
   Ну можно ли было этого ожидать? Кто угодно - только  не  он...  Какая
ирония судьбы!
   Жюльену Дави было лет тридцать - почти столько  же,  сколько  Аннете.
Это был молодой человек среднего роста, немного сутулый. Если бы не  до-
вольно красивые карие глаза, кроткие и серьезные, светившиеся тихой лас-
кой для тех, кто умел его приручить, его грустное лицо было бы непривле-
кательно. Шишковатый лоб, перерезанный складкой, большой  нос,  торчащие
скулы, черная бородка и мягко  очерченные  губы,  скрытые  под  чересчур
длинными усами (Жюльен как будто задался целью прятать все, что  было  в
нем лучшего), цвет лица желтоватый, как старая слоновая кость,  -  видно
было, что человек питается больше книгами, чем солнцем. Лицо выражало  и
ум и сердечность, но было  какое-то  тусклое,  неподвижное,  -  жизнь  и
страсти еще не наложили на него своего отпечатка. В общем,  Жюльен  Дави
представлял собой фигуру нескладную и унылую.
   Он был еще наивнее и неопытнее Аннеты, а она и после своего  коротко-
го, но бурного романа была не слишком искушена в  делах  любви.  Правда,
унаследованное от отца чутье и  откровенности  Сильвии,  которые  иногда
стоили бесед королевы Наваррской, не дали ей остаться  в  неведении.  Но
такие уроки плохо усваиваются, если сердце не познало всего на собствен-
ном опыте. Слова не то, что действительность. И бывает,  что,  столкнув-
шись в жизни с тем, о чем мы только недавно прочли в книгах, мы  его  не
распознаем. Несмотря на всю осведомленность Аннеты, ей, в сущности,  еще
только предстояло узнать почти все. А Жюльену - все.
   Жюльен до сих пор не знал любви. У нас во Франции неохотно говорят  о
таких "девственниках", и в народе они служат мишенью для вольных  шуток,
ибо народ наш хотя и умен, но довольно крепко держится за  старые  формы
мышления. Между тем таких "невинных" много. Этому способствуют религиоз-
ные убеждения, нравственный пуританизм или врожденная, иногда  болезнен-
ная, застенчивость, а чаще всего тяжелый труд, поглощающий  все  молодые
годы, бедность, отвращение к любви пошлой и уважение  к  той  настоящей,
которая придет (а она не приходит), - и при этом во всех случаях,  веро-
ятно, холодный темперамент, свойственное северянам медленное пробуждение
сердца (медленность эта, впрочем, вовсе не исключает в  будущем  сильных
страстей, - напротив: сердце их накопляет и хранит в запасе). Да,  таких
людей много, и счастье молодости проходит, ничего не уделив им.  Правед-
ники эти стоят в стороне с пустыми руками.
   Жюльен почти все в жизни познавал только умом.
   Он вырос в семье бедных и трудолюбивых буржуа.
   Вся семья состояла из трех человек. Отец, учитель, умер  рано,  заму-
ченный работой: мать всецело посвятила себя сыну, который платил ей  та-
кой же самоотверженной любовью. Он был религиозен и,  несмотря  на  свои
либеральные убеждения, соблюдал все обряды как верующий католик. Он  вел
жизнь, полную неустанного труда, однообразную, скрашенную лишь  холодной
радостью умственной работы и удовлетворением привычек. Ни малейшего  ин-
тереса к политике, отвращение к общественной деятельности,  культ  жизни
внутренней, замкнутой в кругу семьи. То было честное и скромное  сердце,
знавшее цену смиренных и стойких добродетелей и в глубине своей - поэти-
ческое.
   Жюльен служил преподавателем в лицее. С Аннетой он познакомился еще в
университете, когда ей и ему было по двадцать лет. Его с первого же  дня
влекло к ней.
   Но тогда она, богатая, окруженная  поклонением,  сиявшая  молодостью,
эгоистичная, как все счастливые люди,  равнодушная  и  далекая,  внушала
Жюльену робость. Товарищи его были смелее и захватили то место подле Ан-
неты, которое ему так хотелось занять. Жюльен им завидовал, но не пытал-
ся соперничать с ними: он считал себя ниже других, всегда помнил, что он
невзрачен, неловок, плохо одет. Он не умел выражать свои  чувства,  и  у
людей создавалось неверное представление о его уме и искренности. Созна-
ние, что он некрасив, парализовало Жюльена еще и потому, что он был  чу-
ток ко всему прекрасному, и красота Аннеты тайно волновала его. Он  счи-
тал ее красавицей и не обладал смелостью своих товарищей, которые,  уха-
живая за ней, между собой развязно обсуждали все достоинства и недостат-
ки ее внешности - слишком густые брови, выпуклые  глаза,  короткий  нос.
Жюльен не замечал таких подробностей. Но он единственный из  всех  окру-
жавших Аннету молодых людей чувствовал внутреннюю  гармонию  этой  живой
формы, понимал ее смысл. Ведь  всякая  форма  есть  выражение  какого-то
внутреннего содержания, однако  большинство  людей  замечает  только  ее
внешние особенности. Для Жюльена глаза, лоб, густые брови Аннеты состав-
ляли одно целое с силой ее характера и живостью ума. Он смотрел  на  нее
издали, охватывая всю одним взглядом. И с первого взгляда  понял  Аннету
верно, гораздо вернее, чем потом, когда, познакомившись с  ней  поближе,
старался узнать ее. У Жюльена был тот дальнозоркий  ум,  который  вблизи
видит плохо. Иногда люди этого типа бывают гениальны, но они  на  каждом
шагу спотыкаются о то, что у них под ногами.
   Жюльен и Аннета встретились снова однажды утром в библиотеке св.  Же-
невьевы, в большом двусветном зале на первом этаже. Они не виделись поч-
ти десять лет, и Жюльен успел благоразумно изгнать из своих мыслей образ
Аннеты, а в это утро она вдруг снова появилась перед ним. Он поднял гла-
за от книги и в нескольких шагах от себя, по другую сторону стола,  уви-
дел ее, занятую чтением. На красивых каштановых волосах - меховая шапоч-
ка, пальто накинуто на плечи (время было еще зимнее, перед Пасхой, а зал
не отапливался, и в большие окна дул с площади ледяной ветер. Жюльен си-
дел в пальто с поднятым воротником. А у Аннеты шея была  открыта,  и  ей
было не холодно). Облокотясь на стол и подперев рукой щеку, Аннета сиде-
ла в своей привычной позе, так хорошо ему знакомой,  -  склонив  голову,
подавшись немного вперед и сдвинув светлые брови, она пробегала  глазами
страницы и покусывала кончик карандаша. Жюльен смотрел на нее с  тем  же
волнением, как когда-то, в двадцать лет. Но он не помышлял о том,  чтобы
подойти и заговорить с нею.
   Аннета читала с таким же увлечением, с каким она делала все, но ее  в
это время занимала не одна, а много разных мыслей. Идеи, которые она ис-
кала в книгах и которые ее серьезно интересовали, редко представали  пе-
ред нею без свиты образов, имевших с ними очень мало общего.  Она  гнала
эти образы прочь, но время от времени они возвращались и назойливо  сту-
чали в мозг. Даже мыслящая женщина никогда не может  целиком  сосредото-
читься на том, что читает: слишком силен поток собственных дум и  ощуще-
ний. Аннета часто прерывала чтение, чтобы на минутку "открыть им шлюзы".
   И вот когда она, оторвавшись от книги,  рассеянно  обводила  взглядом
зал, глаза ее встретились с глазами наблюдавшего за ней Жюльена. В  пер-
вое мгновение ей показалось, что это тоже из  образов  прошлого,  только
что мелькавших перед ней. Но, тотчас очнувшись (так по  утрам,  просыпа-
ясь, она одним скачком возвращалась от сна к яви), она встала и, обрадо-
ванная встречей, протянула Жюльену через стол руку.
   Жюльен, смущенный, неловкий, подошел и сел рядом.  Начался  разговор.
Впрочем, поддерживать его пришлось одной Аннете.  Жюльен  говорил  очень
мало, он был ошеломлен такой неожиданной удачей. Аннета тоже была  рада:
счастливое прошлое встало перед ней. Жюльен играл в нем  очень  незначи-
тельную роль, он был лишь обыкновенным звеном в цепи. Шествие воспомина-
ний быстро развернулось - и вот уж Жюльен оказался где-то далеко позади.
А он воображал, что все еще видит себя в весело блестевших глазах  Анне-
ты, и от волнения не сознавал, что отвечает ей. Он старался (и как  неу-
мело!) скрыть свое восхищение. Он находил, что Аннета стала  еще  краси-
вее, чем была, и при этом как-то человечнее и проще, в ней чувствовалось
что-то новое... Что же именно? Жюльен ничего не слышал  о  ней  вот  уже
шесть лет, с тех пор как умер ее отец. История Аннеты была ему неизвест-
на, так как он мало с кем встречался и парижские сплетни до него не  до-
ходили. Он спросил Аннету, живет ли она все там же, на  Булонской  набе-
режной.
   - Как, вы ничего не знаете? Я уже давно оттуда перебралась... Да, да,
меня выставили из моего дома...
   Жюльен не понял. Она объяснила ему коротко, с  веселой  беспечностью,
что разорилась и сама в этом виновата, так как не занималась своими  де-
нежными делами...
   - Поделом мне! - добавила она.
   И заговорила о другом. Ни слова о себе, о  своей  жизни.  Не  потому,
чтобы она хотела скрыть, - нет, просто это никого не касалось.  Если  бы
Жюльен стал настойчиво расспрашивать ее, задавал вопросы, она сказала бы
правду. Но он ничего не спросил, - смелости не хватало, и к тому  же  он
был поглощен одной мыслью: значит, она бедна теперь, так же  бедна,  как
он!.. Жаркий ветер надежды уже ворвался в его душу.
   Чтобы скрыть волнение, он с товарищеской бесцеремонностью заглянул  в
брошюру, которую Аннета только что отложила в сторону:
   - Что вы читаете? Перелистал страницы. Это был научный журнал.  Перед
Аннетой лежала их целая кипа.
   - Вот, - сказала Аннета, - стараюсь снова войти в курс дела. Это  не-
легко. Я потеряла пять лет. Приходится давать уроки, чтобы прокормиться,
и для занятий не остается времени. Сейчас Пасха, уроков нет, я  свободна
- вот и пытаюсь наверстать потерянное, глотаю двойными порциями! Видите,
- она указала на раскрытые журналы, - хочу все это одолеть.  Но  слишком
много материала, я не успеваю, - ведь всему надо  переучиваться.  За  то
время, что я пропустила, столько накопилось нового! В статьях  ссылаются
на труды, о которых я понятия не имею... Боже мой, как быстро наука идет
вперед! Но я догоню, вот увидите! Я не хочу отставать в дороге  -  я  не
калека. Столько замечательных открытий! Я все хочу знать...
   Жюльен слушал с жадностью. Из всего, что она  говорила,  он  запомнил
одно: она живет своим трудом, ей  нелегко  достается  кусок  хлеба  -  и
все-таки она бодра и весела. Аннета теперь поднялась в его глазах на та-
кую высоту, которой прежняя Аннета никогда не достигала. И она  увлекала
его за собой, заражала той любовью к жизни, которой он  до  сих  пор  не
знал.
   Из библиотеки вышли вместе. Жюльен был горд тем, что с ним такая кра-
сивая дама, и все еще не мог опомниться от радости: он не думал, что Ан-
нета так хорошо его помнит. Ведь в былые времена  она,  казалось,  почти
его не замечала. А вот сейчас она напоминала ему всякие мелочи,  которые
он успел забыть. Осведомилась об его матери. Жюльен был этим так тронут,
что смущение его начало таять. Теперь уже он стал рассказывать  о  себе,
но дело подвигалось туго, язык у него был деревянный. Аннета  слушала  с
добродушной иронией - ей все время хотелось подсказать ему нужные слова.
Только что он разговорился и вновь обрел уверенность  в  себе,  как  она
стала прощаться. Жюльен успел спросить, когда она придет в библиотеку, и
с радостью услышал ответ: "Да, завтра".
   Жюльен вернулся домой в смятении. Ему было стыдно за себя, но он уте-
шался мыслью, что завтра поправит дело. А сегодня  ему  хотелось  думать
только о чуде этой дружбы. Аннета, томившаяся в среде, куда  ее  втянула
Сильвия, тоже была рада встрече с товарищем тех лет, когда она жила нап-
ряженной умственной жизнью. Правда, бойкостью он не отличался - о нет! -
но он серьезный, симпатичный, славный малый... Однако  какой  заморожен-
ный!..
   Ей и на следующий день не пришлось переменить мнение  о  Жюльене.  Он
оттаивал только дома, наедине с собой. Но стоило ему увидеть Аннету, как
у него опять отнялся язык. Это его самого поразило. Он собирался сказать
ей так много (готовился к этому разговору, как к лекции) - и  все  вдруг
куда-то улетучилось, когда он встретил взгляд Аннеты. То, что  он  гово-
рил, было лишь безвкусным экстрактом признаний, которые он разогревал  в
себе... Ему самому было скучно слушать, как он мямлил. Уверенность  вер-
нулась к нему только тогда, когда речь зашла уже не о нем, а о  достиже-
ниях науки. Тут он заговорил четко, ясно и даже оживился. Аннете  только
того и надо было. Стремясь пополнить свои знания, она  засыпала  Жюльена
вопросами, на которые он отвечал охотно, потому что у Аннеты был быстрый
ум, и если живое воображение часто увлекало ее на ложный путь, достаточ-
но было одного слова, чтобы она все поняла и  мысли  ее  приняли  нужное
направление... Жюльену нравилось ее внимательное  лицо,  глаза,  которые
так впивались в него, словно желая на лету схватить его мысль,  и  вдруг
светлели: это значило, что она поняла... Радость обмена  мыслями,  кото-
рые, подобно невидимому солнцу, освещают огромные горизонты! Радость ид-
ти вместе путями новых открытий, путями, где он был ей проводником!  Ка-
ким наслаждением для обоих была эта беседа в сосредоточенной тишине  за-
ла, полного книг, храма мысли!
   Наслаждение для Жюльена, но не для соседей! Ибо  он  говорил  уже  во
весь голос, забыв, что вокруг люди. Аннета с улыбкой  остановила  его  и
встала, собираясь уходить. Он вышел с ней, но на улице, где перед ним не
было письменного стола и книг, опять стал таким же беспомощным и жалким,
как накануне. Аннета пробовала вызвать его на разговор о  самом  себе  -
напрасный труд! И все-таки Жюльен никак не мог расстаться с ней, вздумал
провожать ее до дома. Он держался натянуто, как человек, внутренне сжав-
шийся, был резок от застенчивости, а временами  даже  становился  невеж-
лив... Словом, он был невыносим! И Аннета с легким раздражением думала:
   "О господи, как бы поскорее от него отделаться?"
   Жюльен заметил ее молчаливость, насмешливые складки в углах  рта.  Он
вдруг остановился и сказал огорченно:
   - Простите, я вам надоел!.. Да, знаю, знаю - я  такой  скучный  чело-
век!.. Не умею говорить, отвык... Это оттого, что я всегда один. Мать  у
меня хорошая, очень хорошая, но с ней я не могу делиться мыслями. Многие
из этих мыслей только встревожили бы ее, она их не поймет...  И  мне  за
всю жизнь не пришлось встретить человека, которому они были бы  интерес-
ны... Да я этого уже и не жду... Вы были так  добры,  терпеливо  слушали
меня, и вот мне захотелось вам рассказать... Но это  невозможно,  невоз-
можно передать, это надо хранить про себя... Никому  не  интересно...  И
мужчина должен уметь молчать... Жить  молча...  Простите,  что  наскучил
вам...
   Аннета была тронута. В его словах  звучало  искреннее  волнение.  Эта
смесь скромнос