ти и грустной гордости поразила ее, под холодной  сдержан-
ностью она угадывала тяжелое разочарование и  оскорбленное  чувство.  И,
увлеченная одним из тех душевных порывов, которым она никогда  не  могла
противиться, почувствовав к Жюльену нежное сострадание, она сказала  го-
рячо:
   - Нет, нет, не жалейте ни о чем! Это я вас должна благодарить.  Очень
хорошо, что вы так говорили со мной... то есть пытались говорить, -  тут
же поправила она себя с едва заметной насмешкой, в которой на  этот  раз
не было ничего обидного. - Да, да... это нелегко, когда человек не  при-
вык... А мне нравится, что вы не привыкли  о  себе  говорить!..  Слишком
много на свете болтунов! Впрочем, я, может быть,  вас  приучу...  Вы  не
против? Ведь у вас нет никого, с кем вы могли бы говорить по-настоящему!
   Волнение помешало Жюльену ответить. Но в  глазах  его  Аннета  прочла
робкую благодарность. И, хотя ей давно пора было  домой,  она  повернула
обратно, чтобы еще несколько  минут  погулять  с  ним.  Она  говорила  с
Жюльеном, как добрый товарищ, как мать, сердечно и просто,  и  этот  тон
действовал на него подобно прикосновению  прохладной  руки  к  пылающему
лбу. Да, он был больно ушиблен, этот взрослый мальчик, такой угрюмый  на
вид, и нуждался в очень бережном обращении... Сейчас он начал оживать...
Однако пора было идти домой. Аннета спросила,  не  хочет  ли  он  иногда
встречаться с нею. Оба решили, что ту работу, которую они делали в  биб-
лиотеке, можно с таким же успехом делать в Люксембургском саду или...
   - А почему бы не у меня?
   И, пригласив его прийти в одно из ближайших воскресений, Аннета умча-
лась, не дожидаясь ответа...
   Ах, как красноречив мог бы он быть сейчас, а ее уже не было!.. Жюльен
стал припоминать все сначала, восторгался добротой  Аннеты.  И  так  как
этот человек с уравновешенным умом не способен был соблюдать меру в  де-
лах сердца, то от уверенности, что любви его суждено  остаться  неразде-
ленной, он без всякой последовательности перешел к  надежде,  что,  быть
может...
   Аннета не догадывалась о том, что происходит в душе Жюльена. Невзрач-
ная наружность ее нового приятеля казалась ей верной порукой, что она  в
него не влюбится, и у нее даже возникла  смешная  уверенность,  будто  и
Жюльену это обстоятельство мешает влюбляться. Она его уважала, она жале-
ла его, а жалость рождала чувство симпатии. Отрадно было сознавать,  что
она делает добро другому человеку, и от этого он был ей еще приятнее. Ей
и в голову не приходило подозрение относительно истинных чувств Жюльена,
а тем более своих чувств к нему.
   Она забыла о своем приглашении, но в следующее воскресенье Жюльен на-
помнил ей о нем, придя навестить ее, и она встретила его с удивлением  и
непритворной радостью. А Жюльен, всю неделю ожидавший этой  минуты,  ду-
мавший только о ней, не заметил удивления Аннеты - он видел одну  только
ее радость, и эта радость его воодушевила. В этот день была скверная по-
года, и Аннета не собиралась выходить из дому. Она не ждала, что кто-ни-
будь придет, и была одета небрежно, по-домашнему. В комнате царил беспо-
рядок - об этом постарался малыш. Как бы вы ни любили порядок, дети зас-
тавят вас отказаться от этой привычки, точно так же, как от многих прек-
расных планов, которые вы строили без них. Жюльен, все  относя  к  себе,
увидел в этом живописном беспорядке, конечно, не искусственный эффект, а
доказательство, что его принимают запросто, как друга, как своего  чело-
века. Он вошел с бьющимся сердцем, но, твердо решив на этот  раз  произ-
вести выгодное впечатление, напустил на себя важность и  апломб.  Это  к
нему совсем не шло. Притом Аннете было неприятно, что он ее застал в та-
ком виде, и она досадовала на нежданного  гостя,  на  его  бесцеремонное
вторжение. Как только Жюльен заметил холодность Аннеты, его  самоуверен-
ность испарилась. Наступило неловкое молчание. Жюльен не решался  больше
вымолвить ни слова. Аннета ждала с надменно-иронической миной...
   "Не воображай, мой милый, что я и сегодня буду тебя выручать!.."
   Но, увидев уголком глаза, какой несчастный, пришибленный вид у "заво-
евателя", она вдруг почувствовала весь комизм положения и громко  расхо-
хоталась. Натянутость сразу исчезла, она заговорила с ним потоварищески.
Жюльен был озадачен - он ничего не понял, но с облегчением перешел  тоже
на естественный тон, и, наконец, дружеская беседа завязалась.
   Аннета рассказывала о своей работе. Оба пришли к заключению,  что  не
созданы для того дела, которым занимаются. Жюльен страстно увлекался на-
укой, которую преподавал, но...
   - Они же не способны ничего понять! Сидят, как сонные мухи, и хлопают
глазами. Разве только у двухтрех мелькнет иной раз что-то в глазах,  ос-
тальные - это какая-то тяжелая глыба скуки! Бьешься с ней в  поте  лица,
пока удастся (и то не всегда) сдвинуть ее на одно мгновение с  места,  а
потом она опять падает на дно. Попробуйте-ка выудить ее оттуда! Учить их
- все равно, что рыть колодец!.. Конечно, несчастные ребятишки не  вино-
ваты! Они, как и мы, - жертвы мании демократизма, в угоду которой требу-
ется вдалбливать в головы всех детей одинаковое количество знаний,  хотя
они не достигли еще того возраста, когда могут  что-нибудь  понимать!  И
потом экзамены! Это нечто вроде сельскохозяйственных конкурсов - на  них
взвешивают результат трудов учителя, начиняющего  детские  мозги  смесью
исковерканных слов и сырых, бесформенных сведений,  смесью,  от  которой
большинство наших учеников спешит освободиться, как только сдаст экзаме-
ны, и которая на всю жизнь внушает им отвращение.
   - А я детей обожаю, - сказала Аннета, смеясь. - Даже  самых  никудыш-
ных. Ни одного не могу равнодушно видеть, - так  и  хочется  схватить  и
унести к себе... Но, увы, приходится  довольствоваться  одним!  И  этого
хватит, как по-вашему?
   (Она указала на разбросанные по всей комнате вещи, но  Жюльен  ничего
не понял и только глупо ухмылялся.)
   - ...Да, жаль! Когда я встречаю малыша, который мне нравится, мне хо-
чется его украсть. А нравятся мне все. Даже  в  самых  некрасивых  детях
есть что-то такое свежее, весеннее... безмерность надежд! Но что я  могу
для них сделать? И разве мне дадут что-нибудь сделать? Ведь я и  вижу-то
их мельком. Мне их доверяют на час - потом бегу  к  другим.  И  мои  ма-
ленькие ученики переходят из рук в руки. Что одна рука сделает, то  дру-
гая уничтожает. Так ничего и не получается. Несформировавшиеся души, фи-
гурки без души, умеющие танцевать бостон и падекатр. Взрослым некогда об
этом подумать - ведь мы не живем, а мчимся. Все мчатся. Не жизнь, а ска-
ковое поле! Никогда никаких остановок. Умирают на бегу, да они уже и так
мертвецы, эти несчастные, не разрешающие себе ни единого дня  передышки!
Они не дают передохнуть и нам, тем, кто этого хочет...
   Жюльен очень хорошо понимал ее. Уж ему-то не надо было объяснять, как
убийственна суета мирская и как прекрасны покой и уединение! Еще  больше
сблизило его с ней то, что она сказала затем: что, к счастью, среди это-
го потопа есть еще островки, где можно укрыться,  -  чудесные  стихи,  а
главное - музыка. Поэзией Жюльен не увлекался: язык ее был ему  недосту-
пен, и он относился к ней с каким-то недоверием, как многие люди  мысли,
которые часто создают свою поэзию, но не чувствуют глубокой и  трепетной
музыки слов. Зато другая музыка, - язык звуков, -  им  доступна.  Жюльен
сказал Аннете, что он любит музыку, но, к несчастью, не имеет возможнос-
ти ходить на концерты, - не хватает времени и денег.
   - У меня тоже мало и того и  другого,  -  заметила  Аннета.  -  Но  я
все-таки хожу.
   У Жюльена не было такого запаса жизненной  энергии.  После  трудового
дня он сидел дома, в четырех стенах. И он не умел  играть  ни  на  одном
инструменте. В комнате Аннеты он увидел пианино.
   - Вы играете?
   - Да, но не так-то это легко! - сказала Аннета со смехом. - Разве  он
даст спокойно посидеть за пианино?
   Удивленный и смутно встревоженный, Жюльен спросил, кто же  ей  мешает
играть. Аннета насторожилась: на лестнице топотали  детские  ножки.  Она
бросилась открывать дверь:
   - А вот и он! Сейчас увидите это чудовище! Она впустила Марка,  -  он
прибежал от тетки.
   Жюльен все еще ничего не понимал.
   - Это мой мальчуган... Ну поздоровайся же, Марк!
   Жюльен свалился с небес на землю. Аннета никак не думала, что это его
так поразит. Она продолжала весело болтать, удерживая Марка, который пы-
тался улизнуть:
   - Как видите, я все же не теряла времени даром.
   У Жюльена не хватило духу ответить что-нибудь - он  только  изобразил
на лице вымученную и довольно глупую улыбку. Он  всеми  силами  старался
скрыть свое волнение. Марку удалось вывернуться из рук матери, так и  не
поздоровавшись с гостем. (Он находил эту церемонию нелепой и  всегда  от
нее увиливал, предоставляя матери "говорить всякие пустяки", - он отлич-
но знал, что через минуту она забудет о  его  проступке  и  заговорит  о
чем-нибудь другом: "Эти женщины такие бестолковые!..  ")  Спрятавшись  в
складках портьеры, в четырех шагах от Жюльена, мальчик  стоял,  крутя  в
пальцах шнур, и сурово разглядывал "чужого". Он очень  быстро,  на  свой
детский лад (и не так уж неверно), оценил положение. Жюльен ему не  пон-
равился, и мнение это было бесповоротно. Дело было решено раз и  навсег-
да.
   Жюльена это упорное разглядывание еще больше смутило; он пытался под-
держивать разговор с Аннетой и в то же время не переставал думать о сво-
ем. Из-за этого он только путался и в словах и в мыслях. Все-таки понем-
ногу он успокоился. Правда, не совсем. Он ни минуты не  сомневался,  что
Аннета замужем: она держала себя так уверенно! А  где  ж  муж?  Жив  или
умер? Аннета не носила траура... Нет, Жюльен не мог успокоиться!..  Куда
же девался этот человек? Задать такой вопрос прямо он не решался.  После
всяких окольных маневров он, наконец, рискнул небрежно, как бы  вскользь
(ему, впрочем, казалось, что это было сделано очень ловко),  ввернуть  в
разговор вопрос:
   - И давно вы живете одна? Аннета возразила:
   - Прежде всего я не одна. - И указала на своего мальчика.
   Жюльен так ничего и не узнал. Но из ее ответа можно  было  заключить,
что она живет вдвоем с ребенком, и говорила она об этом весело,  поэтому
Жюльен решил, что она овдовела давно, очень давно, и больше  не  горюет.
Логика человека пристрастного угодливо подсказывала ему как будто  неоп-
ровержимый вывод:
   "Итак, господин Мальбрук скончался..."
   Что ж, царство ему небесное, этому мужу! Он  уже  не  опасен!  Жюльен
бросил на его гроб горсть земли и, повернувшись к малышу, деланно  улыб-
нулся. Теперь Марк начинал ему нравиться.
   Но зато Марку он вовсе не нравился. Жюльену строение атомных тел было
куда понятнее, чем детская душа. Марк сразу почувствовал, что ласковость
его неискренна. Он повернулся к гостю спиной и проворчал:
   - Не хочу, чтобы он надо мной смеялся! Аннету очень забавляли тщетные
попытки Жюльена умилостивить ее сына. Она сочла своим  долгом  загладить
невежливость Марка и стала расспрашивать Жюльена, как он  живет,  слушая
его ответы сперва немного рассеянно, потом с живым интересом. И  Жюльен,
которому уютный полумрак всегда придавал смелости и уверенности,  теперь
рассказывал о себе откровенно. Он был простодушен, не рисовался  никогда
- почти никогда, несмотря на желание нравиться. Во всем, что он с  такой
искренностью говорил, чувствовалась чистота души, необычная для  парижа-
нина его лет. О том, что ему дорого, он говорил с большим душевным  так-
том, под которым угадывалось с трудом сдерживаемое волнение. В эти мину-
ты полной непринужденности, ободренный сочувственным  вниманием  Аннеты,
он раскрывал свое подлинное "я", и отблеск душевной красоты оживлял  его
лицо. Аннета смотрела на него пристально, с чувством, совсем не  похожим
на прежнее приветливое безразличие.
   С этого дня они стали встречаться каждое воскресенье, а  иногда  и  в
будни, когда выдавались свободные часы. Предлогом для посещений  Жюльену
служили книги, которые он давал читать Аннете, объясняя ей то, в чем  ей
трудно было разобраться. Марку он делал довольно дорогие подарки, но вы-
бирал их неудачно, и его маленький враг ничуть не был за них благодарен,
- Марк находил, что эти игрушки слишком детские  и  унижают  его  досто-
инство. Однако ничто не могло поколебать великодушия и щедрости Жюльена,
который твердо решил не замечать того, что его смущало. Так одинокие лю-
ди, которые раньше недоверчиво сторонились всех, с той минуты,  как  они
кого-нибудь полюбили и отрешились от своего недоверия, уже не способны и
не хотят ни в чем разбираться: они отдаются всей душой. Жюльен,  изощря-
ясь в самообмане, приукрашивал и толковал так, как ему было выгодно,  те
впечатления, которые он уносил с собой после каждой встречи с Аннетой, -
все, что она говорила, все, что ее окружало (при этом он  бессознательно
приукрашал и себя!). Невнимательность Аннеты, ее рассеянные реплики, да-
же ее молчаливость, когда ей бывало с ним скучно, - все делало ее в гла-
зах Жюльена еще более желанной и трогательней. И, открывая в ней все но-
вые и новые черты, он дополнял созданный им образ Аннеты. Он  варьировал
его десятки раз, и, хотя портрет уже почти совсем не был похож на перво-
начальный, Жюльен оставался верен своей любви: он готов был менять  свой
идеал столько раз, сколько раз менялся в его глазах облик любимой женщи-
ны.
   Аннета угадала, наконец, чувства Жюльена. Сначала эта любовь ее  сме-
шила, потом тронула: Аннета была ему благодарна за нее, даже очень  бла-
годарна ("Самый красивый мужчина на свете может дать только то, что име-
ет... Спасибо тебе, мой милый Жюльен!.. "), но потом она стала ее слегка
тревожить. Аннета честно предостерегала себя, что не следует  допускать,
чтобы Жюльен вступил на этот  опасный  путь...  Но  ему  это  доставляло
столько радости, а ей не было неприятно!.. Аннета была чутка к нежности,
живо и охотно откликалась на нее. Даже, пожалуй, слишком охотно. Она это
сознавала. Любовь и восхищение, которые она читала в глазах Жюльена, бы-
ли для нее как ласка, которую ей хотелось ощущать снова и  снова...  Да,
она понимала, что, пожалуй, это не совсем хорошо с ее  стороны.  Но  это
так естественно! Ей было трудно лишить себя  этой  радости.  Нужно  было
сделать некоторое усилие - и она его сделала, но ничего у нее не  вышло.
Все, что она говорила для того, чтобы отдалить от себя Жюльена  (вправду
ли она говорила то, что нужно?), только еще  больше  привязывало  его  к
ней. Она решила, что это судьба и против судьбы не пойдешь... Она  смея-
лась над собой, а Жюльен с беспокойством спрашивал себя, не над  ним  ли
она смеется...
   "Лицемерка! Лицемерка! И тебе не стыдно?.."
   Нет, ей не было стыдно. Можно ли противиться счастью другого  сердца,
безраздельно тебе преданного? Ведь это счастье скрашивает и твою  жизнь.
И какой от него вред? Чем оно опасно, если она совершенно спокойна, вла-
деет собой и хочет только добра, только добра другому человеку?
   Аннета не знала, что одной из потайных дорожек, которыми  любовь  ко-
варно прокрадывается в сердце, часто бывает гордое и радостное сознание,
что ты нужен другому человеку. Такое  чувство  особенно  легко  покоряет
сердце настоящей женщины, ибо оно удовлетворяет, во-первых,  ее  потреб-
ность делать добро (это она признает), во-вторых, ее тщеславие (это  она
отрицает). Оно настолько сильно, что женщина с благородным сердцем часто
избирает не того, кто ей мил, но может обойтись без нее, а того, кто лю-
бим ею меньше, но нуждается в опеке, И разве не в  этом  сущность  мате-
ринства? Ах, если бы взрослый сын всю жизнь оставался ее маленьким птен-
чиком!.. Женщина с материнским сердцем, - Аннета была  именно  такой,  -
любит наделять мужчину, чья любовь взывает к ней,  воображаемыми  досто-
инствами, которых у него нет. Она инстинктивно старается замечать только
то хорошее, что есть в нем. У Жюльена было много  достоинств,  и  Аннета
радовалась, видя, как исчезает его робость и раскрывается подлинная  ду-
ша, умиленно счастливая, как счастлив бывает выздоравливающий. Она твер-
дила себе, что этого человека до сих пор никто не понимал,  даже  родная
мать, о которой он постоянно говорил и к которой она  уже  начинала  его
ревновать. Да и сам он, бедный, не знал себя!.. Кто бы мог подумать, что
под этой шершавой оболочкой скрывается такая  нежность,  такая  тонкость
чувств!.. (Аннета преувеличивала.) Ему нужна вера в других, вера в себя,
а ее нет. Ему нужно, чтобы кто-то в него поверил, тогда придет и вера  в
себя. Ну хорошо, она, Аннета, в него верит! Она верила в Жюльена потому,
что Жюльену это было необходимо. И в конце  концов  это  стало  нужно  и
ей... Жюльен расцветал на глазах, как цветок в лучах солнца. А быть  для
другого солнцем - приятно... "Расцветай, сердце!.." О  чьем  сердце  она
говорила - о сердце Жюльена или о своем? Она и сама уже этого не  знала.
Ибо она тоже расцветала от сознания, что делает счастливым Жюльена.  Ду-
ша, богатая любовью, умирает, если не может питать собой голодных... От-
давать! Вечно отдавать всю себя!..
   Аннета отдавала себя даже слишком щедро. Перед нею нельзя было  усто-
ять. Жюльен уже не скрывал своей страсти. И Аннета поздновато  спохвати-
лась, что и ей грозит опасность...
   Когда она увидела, что в ее жизнь готова вторгнуться любовь, она сде-
лала попытку защищаться: решила не принимать всерьез чувств Жюльена.  Но
она уже не верила себе, а ее  тактика  сделала  Жюльена  настойчивее,  и
признания его становились все более пылкими.
   Тут уже Аннета испугалась. Она умоляла его  не  любить  ее,  быть  ей
только добрым другом...
   - Но почему? - спрашивал Жюльен. - Почему?
   Она не хотела объяснять... Она инстинктивно боялась любви, потому что
еще живо помнила пережитые страдания и предчувствовала новые муки. Она и
призывала любовь и гнала ее прочь. Она жаждала ее - и бежала от нее. Она
была искренна, когда противилась Жюльену, а  в  глубине  сердца  хотела,
чтобы он сломил ее сопротивление...
   Эта борьба длилась бы еще долго, если бы  одно  событие  не  ускорило
развязку.
   У Аннеты с мужем сестры установились простые и  дружеские  отношения.
Он был славный малый, хотя и грубоватый, но прямодушный  и  не  лишенный
других душевных качеств. Аннета его ценила, а Леопольд относился к ней с
несколько даже преувеличенным уважением. С первых же дней знакомства  он
видел в Аннете существо иной породы, чем он сам и Сильвия, и робел перед
нею. Тем более был он благодарен Аннете за ее дружеское расположение.  В
дни его ухаживания за Сильвией Аннета была его  союзницей.  Она  не  раз
приходила к нему на помощь, когда его невеста, уверенная в своей власти,
злоупотребляла ею и начинала над ним насмехаться. Да и теперь еще Аннета
незаметным образом играла роль посредницы, когда между супругами  бывали
недоразумения или когда Сильвия от скуки изводила мужа неожиданными кап-
ризами, причудами и взбалмошными выходками. В  таких  случаях  Леопольд,
ничего не понимая, шел к Аннете поверять свои горести, и  она  брала  на
себя миссию образумить Сильвию. Во время этих бесед Леопольд рассказывал
свояченице о себе многое такое, чего он жене не говорил. Сильвии это бы-
ло известно, и она подшучивала над Аннетой, а та принимала ее шутки бла-
годушно и весело. Отношения между этими тремя людьми были самые  искрен-
ние и простые. Леопольд никогда не выражал недовольства тем, что  сестра
жены и ее мальчик, который часто очень мешал  взрослым,  занимали  такое
место в его доме. Он даже  считал,  что  Сильвия  недостаточно  помогает
сестре, восторгался мужеством Аннеты и баловал ее сына. Аннета знала  от
Сильвии о таком отношении к ней Леопольда и была ему за это благодарна.
   Период беременности Сильвии был нелегким временем для  всех  окружаю-
щих, а в особенности для ее мужа. Частые ссоры отталкивали Леопольда