член великого братства художников, обостряла вкус к  жизни.  Виктор
тешил себя мыслью, что и к нему люди питают то умиленное почтение, какое
он считал своим долгом выказывать корифеям искусства, сожалея о  невзго-
дах, которые они встречали на своем пути. Такие невзгоды знавал и  он  -
правда, больше понаслышке. И он силился придать своей веселой физиономии
выражение суровой меланхолии, когда слушал "Патетическую сонату",  кото-
рую усердно бренчала на пианино его жена (ведь Бетховен тоже принадлежал
к великому братству). Соланж дала ему все то, чего он  искал  в  брачной
жизни. Спокойная привязанность, нетребовательная доброта, кроткий и ров-
ный характера терпимость, комнатный идеализм,  который  боится  ветра  и
дурной погоды, склонность всем восторгаться, которая делает жизнь  такой
удобной! Короче говоря, тайным идеалом Соланж и ее супруга было то,  что
можно выразить одним словом "покой". И денежные средства и душевные осо-
бенности обеспечивали им этот покой. Никакие материальные заботы не гро-
зили им, и можно было не опасаться, что они впустят какую-либо иную  за-
боту в свой мирный дом.
   Однако они впустили в дом Аннету. Если бы они могли подозревать,  ка-
кие бури таила в себе эта Frau Sorge [51], они бы  всполошились.  Но  об
этом супруги Мутон-Шевалье так ничего и не узнали: они, как дети, играли
с динамитом. Знай они, что держат в руках, они обезумели бы  от  страха.
Но, ничего не подозревая и вволю наигравшись, они без всяких дурных  на-
мерений любезно подбросили этот динамит в сад к друзьям. Они  подбросили
Аннету в сад Вилларов.
   Встретившись с Аннетой, Соланж сразу убедилась, что в ней ожили преж-
ние чувства: она снова влюбилась в Аннету. Ей, как и всем, была известна
"недопустимая" история Аннеты. Но Соланж была добра, и если  в  чувствах
ее не было глубины, зато не было в ней и чрезмерного ханжества,  поэтому
она не осуждала Анкету. Надо сказать, что она не совсем ее  понимала.  С
той снисходительностью, которая была самой симпатичной чертой этой милой
женщины, Соланж решила, что Аннета либо была обманута  и  брошена,  либо
имела серьезные причины поступить так, как она поступила. Во всяком слу-
чае, это ее личное дело и никого не касается. Решив  так,  Соланж  пошла
против течения. После встречи с Аннетой она все разузнала о ней и пришла
в восторг от ее мужества и самоотверженности. Это было одно из тех  оче-
редных увлечений, которые на время вытесняли из сердца Соланж все другие
чувства. Для ее мужа, с которым она поделилась  своими  восторгами,  это
был лишний повод к умилению - он умилялся благородному сердцу Аннеты,  а
заодно и благородству своей жены и  своему  собственному.  (Восторгаться
нравственной  красотой  ближнего  -  это  лучший  способ  доказать  свою
собственную.) Оба супруга полны были самых благих намерений. Между  ними
было решено, что нельзя оставлять в одиночестве, без моральной поддержки
эту бедную женщину, жертву общественной несправедливости. И супруги  Му-
тон-Шевалье, одолев шесть этажей, пришли навестить Аннету.  Они  застали
ее врасплох, в хлопотах по хозяйству, и этим она их еще больше растрога-
ла. А ее холодность они приписали благородному чувству собственного дос-
тоинства. Они ушли только после того, как добились от  Аннеты  обещания,
что она с мальчиком придет к ним запросто к обеду в ближайший вечер.
   Аннета не очень-то радовалась этому  возобновленному  знакомству.  Ее
раздражала всякая пошлость и  приторность.  Годы  душевного  одиночества
развили в ней чутье дикарки. Надолго удаляться от общества вредно; потом
трудно бывает в него вернуться, слишком остро различаешь под цветами за-
пах тления. В уютном мирке Мутон-Шевалье Аннете было как-то не по  себе,
их семейное счастье не вызывало в ней зависти.  "Благодушный,  благодуш-
ный, благодушный", - как говорит Мольер. "Нет спасибо, это  не  для  ме-
ня!.." Аннета была в том состоянии, когда жаждешь ощутить резкое дыхание
жизни...
   И желанию ее суждено было исполниться! Добренькая Соланж  скоро  пре-
доставила ей такую возможность.
   Аннета одевалась, чтобы идти на обед к Соланж. В этот вечер ей предс-
тояло встретиться там с друзьями четы Мутон-Шевалье,  о  которых  Соланж
успела прожужжать ей  все  уши,  -  врачом  Вилларом,  модным  хирургом,
пользовавшимся в Париже громкой известностью, и его  прелестной  молодой
женой. Аннета волновалась: "А может, не пойти?.." Она  уже  хотела  было
послать Соланж записку с извинениями. Но Марк, которому наскучило сидеть
дома с глазу на глаз с матерью, радовался всякой возможности  пойти  ку-
да-нибудь, и Аннете не хотелось лишать его развлечения. Притом она нахо-
дила свое волнение нелепым. "В чем дело? Что меня тревожит?.." Ее мучило
дурное предчувствие. Какой вздор! Она пожала  плечами.  Победил  трезвый
ум, уживавшийся в ней с непокорными инстинктами. Аннета  оделась  и  под
руку с сыном отправилась к Соланж.
   Суеверное предчувствие скоро  оправдалось.  В  том,  что  наши  пред-
чувствия сбываются, нет никакого чуда. Ведь предчувствие - это  предрас-
положение к чему-то, что мы боимся пережить. Следовательно, предупреждая
нас о будущем переживании, инстинкт действует не как чародей,  а  скорее
как искатель подземных родников, который по легкому сотрясению почвы уз-
нает, что в этом месте подпочвенные воды прорывают земную кору.
   На пороге гостиной предчувствие опять кольнуло Аннету. Но она  только
сдвинула брови и, войдя,  сразу  успокоилась.  Еще  раньше,  чем  Соланж
представила ей Филиппа Виллара, она с первого взгляда решила, что  он  -
неприятный человек. И почувствовала облегчение.
   Филипп был далеко не красавец: мужчина небольшого роста,  коренастый,
с выпуклым лбом, нависшим над глазами стальной синевы, с сильно развиты-
ми челюстями и остроконечной бородкой. Он хорошо владел собой, в его хо-
лодной учтивости было что-то властное. За столом он сидел рядом с  Анне-
той и, участвуя в общем разговоре, который поддерживала Соланж (по обык-
новению перескакивая с одного предмета на другой), в промежутках беседо-
вал со своей соседкой. Говорил он обо всем коротко, четко и  решительно:
никакой заминки ни в словах, ни в мыслях. Чем больше слушала его Аннета,
тем больше росла в ней неприязнь к этому человеку. Отвечая ему, она ста-
ралась скрыть ее под маской холодного равнодушия.  А  он,  казалось,  не
придавал большого значения тому, что она говорила, - вероятно, он  судил
о ней по глупым похвалам Соланж. Его манера держать себя граничила с не-
вежливостью. Это никого не удивляло: все привыкли к его резкости. Но Ан-
нету она раздражала. Делая вид, что не смотрит на  Виллара,  она  искоса
наблюдала за ним, изучала черту за чертой - и ни одна ей  не  нравилась.
Но общее впечатление не слагалось из отдельных  наблюдений,  и,  окончив
свой спокойный, хладнокровный осмотр, она вдруг ощутила  прежнее  беспо-
койство. Движение руки Филиппа, морщина на лбу... Да, она боялась  этого
человека! Она подумала: "Хоть бы он не смотрел на меня!"
   Соланж заговорила об одном писателе,  который,  как  она  выразилась,
"обладает даром вызывать слезы".
   - Хорош дар! - заметил Филипп. - Слезы и в жизни теперь недорого сто-
ят. А уж в искусстве нет ничего противнее слезливости!
   Дамы шумно запротестовали. Г-жа Виллар сказала, что слезы -  одно  из
утешений жизни, а Соланж - что это "алмазы, украшающие душу".
   - Ну, а вы что же не возражаете? - спросил Филипп у  Аннеты.  -  Тоже
запасаетесь слезами от поставщиков?
   - С меня своих довольно, я в чужих не нуждаюсь.
   - Питаетесь, значит, из собственного запаса?
   - А вы знаете средство избавить меня от них?
   - Будьте жестки!
   - Учусь! - ответила она.
   Филипп искоса глянул на нее.
   Разговор вокруг продолжался.
   - Вот кого надо этому научить! - сказал Филипп Аннете, взглядом  ука-
зывая на Марка, чье подвижное лицо простодушно выдавало чувства, которые
возбуждала в нем соседка за столом, красивая г-жа Виллар.
   - Боюсь, что он и так уж чересчур к этому склонен, - отозвалась Анне-
та.
   - Тем лучше!
   - Но не для тех, кто стоит у него на дороге.
   - Пусть шагает через них!
   - Вам легко говорить!
   - А вы отойдите в сторонку, вот и все.
   - Ну нет, это было бы противоестественно.
   - Вовсе нет. Противоестественно как раз обратное - слишком сильно лю-
бить.
   - Как? Своего ребенка?
   - Кого бы то ни было, а своего ребенка в особенности.
   - Но я ему нужна!
   - Посмотрите на него! О вас ли он думает! Он готов отказаться от  вас
за одну крошку, которую моя жена позволит ему съесть из ее рук.
   Лежавшие на скатерти пальцы Аннеты судорожно сжались... О, как она  в
эту минуту ненавидела Филиппа!.. Он смотрел на ее пальцы...
   - Но я его создала и не могу отречься от него, - сказала она.
   - Не вы его создали, - возразил Виллар. - Его создала природа. Вы бы-
ли только ее орудием, и теперь она вас отбрасывает прочь.
   - А я не дам себя оттеснить!
   - Значит, война?
   - Война! На этот раз он посмотрел ей прямо в лицо.
   - Вы будете побеждены, - сказал он.
   - Знаю. Так всегда бывает. Но все-таки мы еще поборемся!
   Сквозь маску холодного безразличия ее глаза блестели веселым вызовом.
Но Виллар видел ее насквозь. Она себя выдала.
   Филипп был сильный человек.  Сильная  воля  была  одним  из  основных
свойств его одаренной натуры. Воля эта проявлялась в его работе врача, в
его молниеносных диагнозах, она придавала уверенность его руке во  время
операций, а в личной жизни сказывалась во всех его поступках и решениях.
Привыкнув проникать взглядом в глубины человеческого тела, он сразу раз-
гадал Аннету всю целиком, с ее страстями, гордостью, тревогами, с бурным
ее темпераментом и стойкой душой. И Аннета почувствовала, что она пойма-
на. Надвинув шлем и опустив забрало, она, кипя гневом, отгородилась  ле-
дяной броней от взглядов противника. По тому, как сжалось ее сердце, она
знала теперь, что враг близко. Враг? Да, любовь!.. (Ох, как это опошлен-
ное слово далеко от той жестокой силы, которую оно обозначает!..)  Заме-
тив в Филиппе внезапно пробудившийся интерес к ней, Аннета противопоста-
вила ему ироническую чопорность, плохо скрытую враждебность.  Но  это-то
ее и выдало. Прямодушная и пылкая, она не умела притворяться. Даже враж-
дебность выдавала ее с головой. Филипп понял все, он не делал больше по-
пыток возобновить разговор: он узнал достаточно. И, с равнодушным  видом
рассказывая всем какой-то и смешной и горестный случай из своей  практи-
ки, он украдкой измерял взглядом ту, которой ему предстояло овладеть.
   Никто из присутствующих ничего не заметил.  Супруги  Мутон-Шевалье  с
сожалением констатировали, что Аннета и  Филипп  совсем  не  понравились
друг другу: видно, очень уж разные натуры!  Впрочем,  знакомя  Аннету  с
Вилларами, они рассчитывали больше на то, что  она  подружится  с  г-жой
Виллар, так как "они просто созданы друг для друга". И  с  удовольствием
отметили, что в этом они не ошиблись.
   Ноэми Виллар была миниатюрная креолка, с телом нежным  и  золотистым,
как у жареного голубя. Все в ней было прелестно: узкое  лицо  с  глазами
лани, изящным носиком и губами, вытянутыми в трубочку, как будто они хо-
тели схватить что-то, откровенно обнаженные молодые округлые  груди  бе-
зупречной формы, нежные руки, тонкая  талия,  маленькая  ножка,  хрупкое
сложение. Ноэми разыгрывала женщину-ребенка, иногда восторженную, иногда
томную, легко переходящую от резвости и смеха к слезам и  мило  сюсюкаю-
щую. Она всем казалась существом слабым, впечатлительным, экспансивным и
не особенно умным. На самом же деле все было наоборот.  В  этой  женщине
холодная расчетливость сочеталась с чувственностью, сильные страсти -  с
черствым сердцем. Она все подмечала, взвешивала, рассчитывала, неутомимо
и неуклонно, а слабость ее была слабостью камыша,  который  гнется  -  и
вдруг как распрямится да хлестнет вас! Под оболочкой хрупкой эмали (Ноэ-
ми одна знала, сколько усилий стоила эта художественная  лакировка)  она
была создана из бетона. Ну, а ума ей было не занимать, у  нее  его  было
более чем достаточно, но она им пользовалась только для того, чтобы сох-
ранить единственное, чем дорожила, чем ревниво желала владеть одна:  му-
жа. Это был брак и по расчету и по взаимной страсти - каждый из них  ис-
кал в нем удовлетворения своему тщеславию и чувственности. Ноэми  решила
стать женой Филиппа задолго до того, как сделал выбор он, и даже до  то-
го, как и его знаменитых парижских собратьев, одинаково увлекали  и  его
изнурительная профессия, и шумная светская жизнь, находил время заводить
многочисленные романы. Его репутация сердцееда немало способствовала то-
му, что Ноэми влюбилась в него без памяти и решила во что бы то ни стало
завладеть им и удержать для себя одной. Филипп  не  искал  в  любовницах
ума. Ему нужны были женщины хорошо сложенные, здоровые, изящные  и  глу-
пые. Он любил говорить: чем женщина глупее, тем она приятнее. Ноэми была
вовсе не глупа, но какое это имело значение? Когда женщина хочет пленить
мужчину, она может не только сделать перед зеркалом такие  глаза,  какие
ему нравятся, но и ум свой приноровить к его вкусу. Ноэми  опьянила  Фи-
липпа своим молодым телом и пылким обожанием - и жадно завладела им.
   Но карьера любовницы - не синекура. Для нее нужен своего рода талант.
И никогда не знаешь покоя! Филипп после долгого периода любовной  кабалы
начал уставать. Ноэми с поразительной быстротой угадывала  признаки  ма-
лейшей перемены в сердце своего мужа-любовника и всегда была начеку. Не-
заметно для Филиппа, благодаря своей ревнивой  бдительности,  она  умела
колкой критикой и насмешками  над  предполагаемой  соперницей  отвратить
опасность и, пуская в ход всякие хитрости, разжигая в нем чувственность,
снова заманивала в свои сети готового ускользнуть мужа. Вначале она  ви-
дела в этом своего рода игру, но так было недолго. Еще  больше,  чем  за
Филиппом, приходилось следить за собой, быть всегда внимательной, всегда
готовой исправить или замаскировать неминуемые изъяны, которые оставляет
после себя каждое предательское мгновение жизни, каждый прожитый день  и
год. Ноэми была женщиной уже не первой свежести, - краски тускнели, тон-
кие черты лица стали острее, суше, грудь располнела, и шея грозила поте-
рять свою стройность. На помощь находившемуся  в  опасности  прекрасному
творению природы спешило искусство и не только спасало, а даже прибавля-
ло ему очарования. Но зато вечное напряжение! Малейшая небрежность,  ми-
нута слабости могли выдать ее тайну зоркому глазу повелителя,  и  Филипп
не забыл бы того, что раз увидел. Только не дать захватить  себя  врасп-
лох!.. Какую драму пережила Ноэми однажды утром, когда  у  нее  сломался
верхний зуб! Она полдня укрывалась у зубного врача,  а  когда  вернулась
домой, Филипп увидел все ту же безмятежную улыбку и не заподозрил  ниче-
го, кроме измены (а это не так страшно, как сломанный зуб!..). Игру нуж-
но было вести очень осторожно. Филипп был не из тех  мужей,  кого  легко
обмануть, всучив ему плохой тос-ар, - он был знатоком.  У  Ноэми  всегда
сердце екало, когда он останавливал на ней взгляд, который она,  подбад-
ривая себя шуткой, называла "икс-лучами", взгляд, под которым она чувст-
вовала себя, как солдат на смотру. Она спрашивала себя: "Заметил?.." Фи-
липп замечал и знал все, но не показывал виду, что знает. Искусство, ко-
торое Ноэми пускала в ход, в его глазах было как бы частью ее  природных
данных. Пока результат его удовлетворял, все было в порядке. Но горе ей,
если эффект не удастся! Ноэми и двух ночей не могла почивать на  лаврах.
Приходилось каждый раз наново их завоевывать. И при этом надо было скры-
вать свою озабоченность. Чтобы нравиться  повелителю,  она  должна  была
всегда казаться веселой, юной, сияющей.  Иногда  это  бывало  мучительно
трудно! В минуты усталости, когда ее никто не видел, Ноэми тяжело  опус-
калась на диван, резкая складка появлялась между бровями, судорожная ус-
мешка кривила густо накрашенные, словно кровоточащие губы... Но  приступ
слабости длился две-три минуты. Надо было быстро подтянуться. И она под-
тягивалась. Молодая, веселая, прелестная... А что ж?  Она  всегда  будет
такой, и Филипп принадлежит ей, она его не выпустит из рук!..  И,  нако-
нец, если тиран, без которого она жить не может, ей изменит, она  сумеет
отомстить... Да, да! У нее есть свои секреты, и об этом можно будет  по-
говорить, когда только он этого пожелает... А сейчас она смеется, и вов-
се не притворно, - она довольна и собой и  Филиппом,  она  уверена,  что
держит его крепко! И, конечно, как раз в этот час Филипп от  нее  и  ус-
кользнул! Не помогло ее искусство! Напрасны были  все  труды  и  усилия!
Всегда наступает минута, когда бдительность ослабевает. Даже Аргус  -  и
тот уснул. Сердце возлюбленного, которое держали в плену, вырывается  на
волю, как зверь из клетки.
   Природа любит нас одурачивать, когда это выгодно ей,  старой  сводне.
Ноэми единственный раз в жизни посмотрела на другую женщину  без  всяких
ревнивых опасений. И этой женщиной была Аннета.
   Ноэми всегда была уверена, что Филипп терпеть  не  может  мыслящих  и
развитых женщин. Меньше всего ее могла тревожить мысль об  Аннете.  Судя
по тем женщинам, которые до сих пор бывали ее соперницами, и по себе са-
мой, Ноэми рисовала себе женщину, которая может отнять у нее мужа, мини-
атюрной, как она сама, скорее  всего  брюнеткой  и,  конечно,  красивой,
изящной, кокетливой, умеющей пользоваться своей красотой. Филипп не  раз
шутливо утверждал, что женщина создана исключительно на потребу мужчине,
и в наше время должна быть чем-то вроде комнатной  безделушки,  не  гро-
моздкой, не занимающей много места, тщательно оберегаемой и служащей ук-
рашением гостиной и спальни. Он не любил крупных женщин и  ценил  грацию
больше красоты. Он говорил, что духовного общения, когда у него бывает в
нем потребность, он ищет у мужчин. От женщины же требует только одного -
"одухотворенной плоти". Ноэми с ним не спорила: ведь она была именно та-
кая женщина, о какой говорил Филипп. Аннета никак не подходила  под  эту
мерку. Рослая и сильная, красивая, но несколько  тяжеловесной  красотой,
когда ничто ее не воодушевляло, лишенная всякой  грации  (когда  она  не
стремилась быть грациозной), - словом Юнона - телка, дремлющая на  лугу,
Аннета казалась Ноэми совсем не опасной. А тем, что она была с  Филиппом
холодна как лед, Аннета еще больше расположила к себе  Ноэми.  Со  своей
стороны, Аннета восхищалась Ноэми, так как была  очень  чувствительна  к
красоте и ее привлекали женщины, не похожие на нее. Разговаривая с  Ноэ-
ми, она показала, что умеет, когда хочет, пленительно улыбаться. От  Фи-
липпа ничто не ускользнуло. И в нем рождалось влечение к этим двум ликам
Аннеты, из которых один был обращен не к нему... (Так ли это?..  Любовь,
когда мы гоним ее от себя, пускает в ход такие искусные  маневры!..)  Не
давая Филиппу проникнуть в ее мысли, укрываясь от него за самой  неприв-
лекательной из своих масок, Аннета была все же  не  прочь  показать  ему
сквозь ограду самый чарующий свой облик... И Филипп его увидел.  Расска-
зывая хозяевам какую-то новость, он с другого конца гостиной наблюдал за
женой, которая, сама того не зная, помогала ему. Аннета и Ноэми расточа-
ли друг другу любезности, которые у Ноэми всегда были  наготове.  Аннета
при этом испытывала сложное чувство, не свободное от влечения к Филиппу.
Ухо ее все время ловило звуки резкого голоса,  доносившегося  с  другого
конца гостиной, и Филипп знал, что его слушают...
   Она ненавидела его, ненавидела... В нем  было  воплощено  то  злое  и
сильное, что она подавляла в себе, хотела подавить: властная  и  суровая
гордость, стремление господствовать, требования  воли,  ума  и  жадного,
чувственного тела, страсть без любви, более сильная, чем любовь. Все это
она давно ненавидела в себе и теперь ненавидела в нем. Но она всту