он  схватил
камень и начал исступленно колотить  животное  по  голове.  Хриплый  вой
пронзил его уши. Но он колотил, колотил все сильнее,  как  бешеный.  Все
было кончено, а он еще колотил...
   Мальчишки растерянно смотрели на него. Один попробовал  пошутить,  но
Марк, еще сжимая камень в окровавленных пальцах, злобно уставился на не-
го из-под нахмуренных бровей. Он был бледен как смерть, и  губы  у  него
дрожали. Мальчики обратились в бегство. Издали  до  Марка  донеслись  их
смех и пение. Стиснув зубы, он пошел домой. Дома ничего не рассказал. Но
ночью, в постели, вдруг вскрикнул. Аннета обняла его.  Все  его  хрупкое
тело дрожало...
   - Тебе страшный сон приснился? Ну, ну, тише, родной, не бойся!..
   А он думал:
   "Я ее убил. Теперь я знаю, что такое смерть".
   Какое-то жуткое чувство гордости тем, что он теперь знает, видел, что
он своими руками отнял жизнь, и еще другое чувство, которого Марк не по-
нимал, - смесь ужаса и влечения, то необъяснимое, что связывает убийцу с
его жертвой, пальцы, липкие от крови, - с  размозженной  головой...  Чья
это кровь?.. Несчастная кошка перестала дышать. А он, ее убийца, еще пе-
реживал ее предсмертные муки...
   К счастью, в этом возрасте ум не бывает долго одержим одной и той  же
мыслью. Мысль, мучившая Марка, стала бы опасна, если бы он сосредоточил-
ся на ней. Но другие образы пронеслись через мозг и проветрили его.  Все
же та мысль оставалась где-то в глубине и время от времени напоминала  о
себе мрачными вспышками, поднимавшимися в сознании, как тяжелые пузырьки
воздуха поднимаются на поверхность ручья с илистого дна. Под мягкой кор-
кой души скрыто твердое ядро: мысль о смерти, о силе, которая  уничтожа-
ет... "Меня убивают, и я тоже могу убить... Но я не хочу быть убитым..."
   Эта гордость, это темное тщеславие укрепляли его, как стальная  оков-
ка... Откуда взялась эта сталь в его характере, как не от матери,  кото-
рую он тем не менее презирал и за несдержанность, и за то,  что  ее  лю-
бовью можно было играть? Марк знал, что от нее! Даже в те времена, когда
он больше любил Сильвию, потому что она его баловала, он  чутьем  угады-
вал, что Аннета выше ее, и, быть может, пытался подражать матери. Но  он
считал нужным обороняться от захватнических стремлений этой женщины, ко-
торая слишком его любит и грозит заполнить собой всю его жизнь.  И  Марк
по-прежнему был настроен против матери и держал ее на расстоянии. В  ней
он тоже видел врага.
   Сильвия исчезла с их горизонта. Озлобление первых месяцев  прошло,  и
она испытывала уже легкие угрызения совести при мысли о сестре, которой,
должно быть, трудно теперь живется. Она ожидала, что Аннета обратится  к
ней за помощью; она не отказала бы ей, но сама предлагать не хотела. Ан-
нета скорее дала бы себя разрезать на куски,  чем  стала  бы  просить  о
чем-нибудь Сильвию. Сестры упорствовали. Встречаясь, они спешили  пройти
мимо. Но, увидев как-то раз на улице маленькую Одетту с одной из  масте-
риц, Аннета не могла сдержать порыв нежности: она взяла девочку на  руки
и крепко расцеловала. Сильвия тоже, встретив Марка, когда он  шел  домой
из школы (он сделал вид, что не замечает ее), остановила его и сказала:
   - Ты что это, не узнаешь меня?
   И, верите ли, этот звереныш сделал каменное лицо и оказал два слова:
   - Здравствуй, тетя!
   После разрыва матери с Сильвией он  самостоятельно  сделал  некоторые
выводы. И, справедливо или нет, счел нужным  принять  сторону  матери...
"My country, right or wrong" [45].
   У Сильвии от гнева даже дух захватило. Она спросила:
   - Ну как у вас, все благополучно?
   Марк ответил сухо:
   - Да, все в порядке.
   Сильвия смотрела, как он уходил, надутый и красный от напряжения.  Он
был чистенько и прилично одет. Сопляк! "Все в порядке"... Она готова бы-
ла дать ему затрещину!
   То, что Аннета сумела без ее помощи выпутаться из нужды, только  уси-
лило досаду Сильвии. Но она не упускала случая узнать что-нибудь о сест-
ре и не отказалась от желания ею командовать. Если не на деле,  то  хоть
мысленно! Ей было известно, какую строгую жизнь ведет Аннета, и  она  не
понимала, зачем та обрекла себя на воздержание. Сильвия достаточно хоро-
шо знала сестру и была уверена, что женщина ее склада не создана для ду-
шевного самоограничения и жизни без радостей. Как можно до такой степени
насиловать свою природу? Кто принуждает ее к вдовьей жизни?  Не  нашлось
мужа, так ведь немало найдется друзей, которые рады были бы скрасить  ей
жизнь. Если бы Аннета пошла на это, Сильвия, быть может, меньше  уважала
бы ее, но сестра стала бы ей ближе.
   Не одна Сильвия удивлялась. Аннета и сама не больше Сильвии понимала,
что побуждает ее вести монашескую жизнь, откуда этот дикий  страх,  зас-
тавлявший ее избегать не только всякой возможности, но и самой  мысли  о
тех естественных человеческих радостях, которых ей  не  может  запретить
никакая религия, никакие законы общественной морали. (В церковную мораль
она не верила. И разве она не была сама себе госпожа?)
   "Чего я боюсь?"
   "Себя самой..."
   Инстинкт не обманывал Аннету. Для женщины, обуреваемой страстями, же-
ланиями, слепой чувственностью, не существует беспечных наслаждений, иг-
ры без последствий: малейший толчок может отдать ее в  жертву  силам,  с
которыми она уже не сможет совладать. Аннета помнила, какое нравственное
потрясение вызвали в ней когда-то ее короткие столкновения с любовью.  А
сейчас ей грозила еще большая опасность! Сейчас она не устояла бы. Стои-
ло ей дать себе волю, и страсть захватила бы ее всю,  не  оставив  места
вере, которая ей так была нужна... Какая вера? Вера в себя. Не гордость,
нет, а вера в то непостижимое, то божественное, что заложено  в  душу  и
что она хотела неоскверненным передать сыну. Аннета понимала, что  такая
женщина, как она, если для нее исключена жизнь брачная с ее строгой упо-
рядоченностью, должна выбирать одно из двух:  либо  полное  нравственное
самообуздание, либо полную покорность своим чувственным инстинктам.  Все
или ничего... Ну, тогда ничего!
   Однако, вопреки этой гордой решимости, вот уже несколько  месяцев  на
Аннету находили приступы злой, хватающей за горло тоски, когда она гово-
рила себе:
   "Даром пропадает жизнь!"
   Опять на ее горизонте появился Марсель Франк.
   Случай столкнул его с Аннетой. Он о ней давно уже не думал, но  и  не
забыл ее. За это время у него было немало любовных  похождений.  Они  не
оставили глубокого следа в его податливом сердце, - только  мелкие  мор-
щинки вокруг лукавых глаз, словно следы коготков, да некоторую усталость
и благодушное презрение к этим легким победам и к самому победителю. Как
только он снова увидел Аннету, он испытал то  знакомое  ему  по  прошлым
встречам впечатление душевной свежести и твердости, которое странным об-
разом привлекало к ней этого пресыщенного скептика. Он внимательно  изу-
чал ее лицо: да, видимо, и для нее тоже эти годы не прошли даром! В глу-
бине ее глаз мерцало что-то затаенное, след душевных потрясений. Но  она
казалась теперь спокойнее и увереннее в себе. И Франку снова стало жаль,
что такая славная и здоровая духом подруга уже два раза  ускользнула  от
него. Впрочем, еще не поздно! Никогда, казалось, они с Аннетой  не  были
так близки к тому, чтобы найти общий язык.
   Ни о чем ее не расспрашивая, Марсель сумел узнать все о ее занятиях и
материальном положении. Скоро он предложил ей довольно хорошо оплачивае-
мую работу: нужно было составить картотеку для  каталога  одной  частной
библиотеки, которую ему было поручено привести в порядок. Таким образом,
у Марселя появился естественный предлог для того, чтобы проводить с  Ан-
нетой несколько часов в неделю. Они умудрялись и работать  и  беседовать
одновременно. Между ними быстро установилась прежняя дружеская близость.
   Марсель не спрашивал Аннету, как она жила все эти годы. Он  рассказы-
вал о себе, и это был лучший способ вызвать ее на откровенность,  узнать
ее мысли. Неистощимой темой разговора были его любовные похождения. Вос-
поминания о них тешили Марселя, и он охотно делился ими с Аннетой, а она
слушала, забавлялась, иной раз слегка журила его. Марсель  первый  готов
был посмеяться над собой, как смеялся над всем на свете. Смеялась и  Ан-
нета, слушая его нескромные признания, - в этом, как и во всем,  что  не
касалось ее самой, проявлялось ее свободомыслие. А  Марсель  понимал  ее
иначе. Ему нравились ее веселый, живой ум и ее снисходительность. Он  не
находил в ней и следа прежней чопорности в вопросах морали, нетерпимости
молодой девушки, кругозор которой ограничен ее добродетелью. В то  время
как они с Аннетой состязались в иронических суждениях,  он  думал:  "Как
чудесно было бы привязать к себе навсегда этого умного друга,  делить  с
ней все, что еще предстоит в жизни!.. В какой форме? Да в какой ей будет
угодно! Любовница, жена - пусть решает сама!" Марсель  был  человек  без
предрассудков. Он не придавал значения тому, что Аннета родила "незакон-
ного" ребенка. И так же мало интересовало его, были ли  у  нее  и  после
этого какие-нибудь романы. Он не стал бы ей докучать требовательностью и
слежкой. Ее интимная жизнь не возбуждала в нем любопытства -  у  каждого
могут быть свои тайны, каждый имеет право на известную свободу! Ему нуж-
но было от Аннеты только одно: чтобы в  их  совместной  жизни  она  была
всегда весела и рассудительна, была ему добрым товарищем, делила его ин-
тересы и удовольствия (а под удовольствиями он разумел  все:  умственную
жизнь; любовь и все остальное).
   Марсель так много об этом думал, что, наконец, высказал  Аннете  свои
мысли. Это было однажды вечером в библиотеке, когда они заканчивали  ра-
боту и заходящее солнце сквозь деревья старого сада золотило  коричневые
переплеты книг. Аннета очень удивилась. Как, он опять о том же? Разве  с
этим еще не кончено?
   - Друг мой, как это мило с вашей стороны! - сказала она. - Но не надо
больше об этом думать.
   - Нет, надо! - возразил Марсель. - А почему, собственно, не думать?
   "А в самом деле, почему? - подумала Аннета. - Мне так приятно болтать
с ним... Нет, нет это невозможно! Об этом не может быть и речи..."
   Марсель сидит прямо против нее, по другую сторону стола, и его  бело-
курая бородка освещена солнцем. Потянувшись через стол,  он  берет  руки
Аннеты в свои и говорит:
   - Ну, подумайте пять минут, хорошо? Я больше ничего вам  не  скажу...
Мы друг друга знаем... сколько лет уже? Двенадцать? Или пятнадцать? Зна-
чит, мне не нужно ничего объяснять. Все, что я мог бы сказать, вам и так
понятно.
   Аннета не пытается отнять руки, она улыбается и смотрит  на  Марселя.
Ясный взгляд ее устремлен на него, но  Марселю  не  удается  перехватить
этот взгляд, потому что он уже  где-то  далеко.  Аннета  смотрит  теперь
внутрь себя. Она размышляет.
   "Почему об этом нечего и думать?.. Обо всем  следует  думать!  Почему
это невозможно? Он мне не противен... Он красив, обаятелен, он  довольно
добрый, умный и приятный человек... Как мне легко жилось бы!.. Но ведь я
не смогу жить, как он, жить с ним... Он людям нравится,  и  ему  все  на
свете нравится, но он ничего не уважает: ни мужчин, ни  женщин,  ни  лю-
бовь, ни Аннету..." (Она думала сейчас о себе, как  о  ком-то  посторон-
нем.) "Конечно, он не скупится на тонкие знаки внимания и светской  поч-
тительности, и, может быть, это как раз и доказывает его расположение ко
мне... Но что этот милый скептик принимает всерьез? Он совсем не верит в
человека и упивается своим неверием. Он ведет счет человеческим  слабос-
тям со снисходительным любопытством соглядатая. Я думаю, он был бы разо-
чарован, если бы в один прекрасный день убедился, что человека  есть  за
что уважать... Славный малый! Да, жизнь с ним была бы легкой, такой лег-
кой, что потеряла бы для меня смысл..."
   Дальше ей уже не хватает слов для выражения мыслей. Но  мысли  текут,
хотя и не укладываются в слова, и решение крепнет.
   Марсель выпустил ее руки. Он чувствует, что проиграл. Встав, он отхо-
дит к окну и, прислонясь к раме, с философским  спокойствием  закуривает
папиросу. Он стоит за спиной Аннеты и наблюдает за ней. А она сидит  не-
подвижно, не снимая со стола вытянутых рук, как будто  Марсель  все  еще
перед ней. Марсель видит ее красивые золотистые волосы, круглые плечи...
Все потеряно... И для кого же, для чего она бережет себя? Для  какой-ни-
будь новой глупости, вроде истории с Бриссо?.. Нет, он знает, что сердце
Аннеты не занято... Так в чем же дело? Ведь не каменная она!  Ведь  есть
же у нее потребность любить и быть любимой!
   Но у Аннеты сильнее всего потребность верить... Верить в то, что  де-
лаешь, к чему стремишься, чего ищешь или о чем мечтаешь. Несмотря на все
разочарования, верить в себя и в жизнь!.. А Марсель убивает уважение  ко
всему. Аннете легче было бы утратить уважение людей, чем самой  потерять
веру в жизнь. Ведь только в ней она черпает силы. А без действенной силы
Аннета ничто. Пассивное счастье для нее смерть. Самое существенное  раз-
личие между людьми заключается в том, что одни в жизни  активны,  другие
пассивны. А из всех видов пассивности самой страшной в глазах Аннеты бы-
ла пассивность ума, который, подобно уму Марселя Франка, блаженно  успо-
коился в неверии и, не тревожа себя больше  сомнениями,  с  наслаждением
отдается безучастию, ведущему в Ничто... "Да, это не  самоубийство!..  -
думает Аннета. - Нет, я не согласна... Что меня ждет впереди?  Быть  мо-
жет, я не узнаю ни счастья, ни полного удовлетворения. Быть может, жизнь
моя будет неудачна. Но, удачна она или нет, в ней есть порыв, стремление
к цели!.. К неведомой? Обманчивой, быть может?  Ну  что  же!  Стремление
ведь не иллюзия! И пусть я упаду на пути - только бы упасть на своем пу-
ти!.."
   Аннета вдруг заметила, что оба они уже давно молчат и что Франка  нет
на месте. Она обернулась и, увидев его, с улыбкой встала.
   - Простите меня. Марсель, милый! И пусть  все  останется,  как  есть!
Быть друзьями - это так хорошо!
   - А по-другому не лучше? Она покачала головой: нет!
   - Та-а-к... - протянул Марсель. - Вот я и в третий раз провалился  на
экзамене!
   Аннета расхохоталась и, подойдя к нему, сказала лукаво:
   - Хотите получить то, в чем я вам отказала на втором экзамене?
   Обхватив руками шею Марселя, она целует его... Он нежен,  этот  поце-
луй... Но ошибиться невозможно, он только дружеский...
   И Марсель не обманывает себя. Он говорит:
   - Ну что же, есть еще надежда, что лет через двадцать я получу то,  в
чем мне было отказано на третьем.
   - Нет, - со смехом возразила Аннета. - Есть предельный возраст! Жени-
тесь, мой милый! Вам стоит лишь выбрать: все женщины этого ждут.
   - Только не вы!
   - Я останусь старым холостяком.
   - Вот увидите, судьба вас накажет, и  вы  выйдете  замуж,  когда  вам
стукнет пятьдесят.
   - "Брат, надо умирать"... А до тех пор...
   - До тех пор будете жить монахиней?..
   - А знаете, в такой жизни есть своя прелесть...
   Слова Аннеты о прелестях ее монашеской жизни  были  чистейшим  фанфа-
ронством. Вовсе не так уж хороша была эта жизнь, и Аннете часто бывало в
ней тесно. Монахине такого сорта мало управлять одним монастырем и  пок-
лоняться одному богу. Монастырь Аннеты был ограничен  стенами  квартирки
на шестом этаже, единственным богом ее был ребенок. Это было так мало  и
в то же время так безмерно много! Аннету это не  удовлетворяло,  но  она
пополняла нехватку мечтами. Этого добра у нее было  достаточно.  Повсед-
невная жизнь ее казалась пуританской и бедной, но она вознаграждала себя
в жизни воображаемой. Тут, в тиши, ничем не нарушаемое,  длилось  вечное
Очарование.
   Но как проникнуть вслед за ним в  тайники  души  человеческой?  Мечта
ведь соткана не из слов; а чтобы другие тебя поняли, чтобы самому понять
себя, нужно пользоваться словами, этой тяжелой и клейкой массой, которая
сразу высыхает на пальцах!.. Аннета тоже, чтобы понять то, что  происхо-
дило в ней, бывала иногда вынуждена тихонько пересказывать себе  словами
свои грезы. Такого рода пересказы неточны, их  даже  переделкой  назвать
нельзя: они подменяют мечту, но никак не отображают ее. Мозг,  неспособ-
ный настигнуть душу в ее взлете, сочиняет сказки, и сказки его занимают,
однако они дают обманчивое представление  об  этой  великой  феерии  или
внутренней драме...
   Необозримое водное пространство, затопленная до краев  долина,  безб-
режные реки огня, воды, облаков. Здесь еще смешаны все стихии, и  тысячи
течений перепутаны, как волосы, но единая сила свивает  и  развивает  их
длинные темные пряди, усеянные бликами света. Такова неуемная сила  души
человеческой, и безмолвный пастух. Желание, властитель миров, гонит ста-
до ее грез на туманные пастбища Надежды. А непреодолимая сила  тяготения
увлекает их вниз по скату, то крутому, то  предательски  незаметному,  и
жадная бездна поглощает их.
   Аннета ощущает в себе течение очарованной реки, наматывает и разматы-
вает сплетения ее извилистых струй, отдается этому течению, играет с ко-
варной силой, которая ее уносит... Когда же  разум,  внезапно  пробудив-
шись, пытается направлять эту игру, то Аннета, оторванная от своей  гре-
зы, уже ищет другую, чтобы в нее уйти. И вот она мудро создает ее из за-
печатлевшихся в памяти мгновений своей жизни, из  образов  прошлого,  из
романа, уже пережитого, или того, который, быть может, еще суждено пере-
жить... И Аннета как будто верит, что великая Мечта продолжается.  Но  в
то же время знает, что она улетела. Это ее не волнует. Как  евангельский
жених, Мечта вернется в час, когда ее не ждут.
   Сколько есть женских душ, которые,  подобно  душе  Аннеты,  проявляют
свои скрытые силы и устремления лишь в этой внутренней жизни грез!  Тот,
кто сумеет читать в их глубине, откроет там  темные  страсти,  восторги,
видения бездны. А между тем в мирном течении будней эти женщины - добро-
детельные мещанки, занятые своими делами, холодные, рассудительные, вла-
деющие собой и даже в силу внутренней реакции  (иногда  слишком  резкой,
как у Аннеты), щеголяющие перед своими  учениками  или  детьми  холодной
рассудочностью и склонностью к нравоучениям.
   Но сын Аннеты не даст себя провести. Нет, этого мальчика ей не  обма-
нуть! У него зоркие глаза. Он умеет читать то, что кроется под  словами.
И он тоже любит мечтать. Каждый день бывают часы, когда он чувствует се-
бя королем: он один в квартире, наедине со своими мечтами. Аннета, - как
всегда, неосторожная, - легкомысленно оставляет в  распоряжении  ребенка
кучу сохранившихся у нее книг из библиотеки деда и ее  собственной.  Тут
есть все, что хочешь. Вот уже несколько лет, как у  Аннеты  нет  времени
совершать набеги на книжные полки. Этим  занимается  ее  маленький  сын.
Каждый день по возвращении из лицея, когда матери нет дома, он отправля-
ется на охоту. Марк читает беспорядочно, что попадается под руку. Он ра-
но научился читать быстро, очень быстро и галопом мчится по страницам  в
погоне за дичью. Это чтение очень мешает его  школьным  занятиям,  и  он
считается плохим учеником, рассеянным, - он не знает уроков  и  небрежно
относится к своим обязанностям. Учитель был бы очень  удивлен,  если  бы
юный браконьер рассказал ему, что глаза его добыли на охоте в заповедных
лесах. Ему попадаются на полках и "классики", но здесь у них совсем иной
аромат, чем в школе. Все, что Марк таким образом собирает на  свободе  в
новом для него мире, имеет вкус чудесного запретного плода. Тут нет пока
ничего, что могло бы загрязнить его воображение или даже  грубо  просве-
тить его насчет некоторых вещей. В опасных местах глаза мальчика загора-
ются, но бегут дальше, не замечая в западне приманки, тревожащей  плотс-
кие инстинкты. Он беззаботно счастлив, горячее дыхание жизни обдает  его
лицо, и в этом лесу книг ноздри его чуют увлекательную опасность, извеч-
ную борьбу: любовь...
   Любовь... Но что такое  любов