чья политическая  близость  к коммунистическому Китаю
была различной.
     Если бы не та роль, которую сыграл Дэн Сяопин в принятии решения отдать
НОАК   приказ  очистить  площадь  Тяньаньмынь,  западные  средства  массовой
информации восхваляли  бы  его, когда он умер в  феврале 1997  года.  Вместо
этого,  каждый  некролог содержал острую критику  грубой  расправы,  имевшей
место 4 июня, и каждая телевизионная программа включала  эпизоды  событий на
площади  Тяньаньмынь. Не  знаю, как китайские историки оценят его роль, я же
считаю Дэн Сяопина великим лидером, изменившим судьбы Китая и всего мира.
     Дэн был реалистом, практиком и прагматиком, а не идеологом.  Он  дважды
становился  жертвой маоистских  чисток, но сумел вернуться к  власти,  чтобы
спасти  Китай.  Еще  за 12 лет до  распада  Советского Союза  он  знал,  что
централизованная  плановая  экономика  не  работает.  Он  разрешил  в  Китае
предпринимательство  и  свободный  рынок,   начав  с  развития   специальных
экономических зон на побережье. Дэн был единственным руководителем  в Китае,
обладавшим политическим  весом и силой,  чтобы  полностью  изменить политику
Мао.  Как  и Мао,  Дэн  боролся за то,  чтобы разрушить старый Китай,  но он
сделал  то,  чего  Мао  сделать  не  смог.  Дэн Сяопин построил новый Китай,
используя свободное  предпринимательство  и  свободный  рынок "с  китайскими
характеристиками".  Будучи   ветераном  войн  и   революций,  он  увидел   в
студенческих   демонстрациях  на   площади   Тяньаньмынь   опасный  процесс,
угрожавший  ввергнуть Китай еще на  100 лет  в пучину  хаоса  и  анархии. Он
пережил революцию  и  распознал ранние  признаки  революции  в  событиях  на
площади Тяньаньмынь. Горбачев, в отличие от Дэна, только читал о революции и
не сумел распознать ранних признаков надвигавшегося краха Советского Союза.
     20 лет спустя после  провозглашения  Дэном политики  "открытых  дверей"
Китай демонстрирует  явные признаки  того,  что  его  экономика станет самой
большой  и  наиболее  динамично  развивающейся экономикой в Азии. Если Китаю
удастся  избежать хаоса и конфликтов, как внутренних, так и  внешних, к 2030
году  экономика  страны  достигнет  гигантских размеров. Умирая,  Дэн Сяопин
оставил китайскому народу  огромное  и  многообещающее  наследство, без него
Китайская Народная Республика потерпела бы крах, как и Советский Союз.  Если
бы  Китай  распался, западные средства массовой  информации выражали бы свои
симпатии китайцам, как они это делают по отношению к  русским. Вместо этого,
Западу приходится считаться с перспективой возникновения в течение следующих
30-50 лет мощного Китая.
     Через 3 месяца после событий на площади Тяньаньмынь, 24 августа, Ху Пин
(Hu Ping),  министр торговли Китая, сопровождавший меня во время моего турне
по китайским провинциям в 1988 году, посетил Сингапур. Премьер-министр Китая
Ли  Пэн хотел,  чтобы он проинформировал меня  об "инциденте 6-4" ("6-4" - 4
июня,   -  сокращение,   которое  китайцы  используют,   чтобы  упомянуть  о
значительных событиях,  указывая месяц  и день, когда они произошли). Ху Пин
сказал, что ситуация  стабилизировалась, но  влияние  этих событий  на Китай
было  огромным.  На протяжении  40-50 дней беспорядков  правительство  Китая
утратило контроль над ситуацией.  Студенты использовали проблемы коррупции и
инфляции,  чтобы сплотить  людей вокруг  себя. У китайской  полиции  не было
достаточного  опыта, и она  не смогла справиться с подобными демонстрациями,
поскольку у полицейских  не  было водометов и других специальных средств  по
борьбе с беспорядками.
     Ху Пин также сказал, что  к  началу  июня  студенты стали  вооружаться,
воруя оружие и снаряжение у солдат НОАК (об этом мне читать не приходилось).
Когда  солдаты   попытались  войти  на   площадь  Тяньаньмынь   2  мая,   им
воспрепятствовали;  тогда  войска  были   отведены   назад  и   "подвергнуты
перевоспитанию".  3 июня войска начали новое наступление. Некоторые  солдаты
были с оружием, но многие -  без. Войскам был отдан  приказ  не стрелять, на
деле, в патронных подсумках многих военнослужащих лежало печенье. Резиновыми
пулями китайская армия  не располагала. На следующий день после инцидента он
лично проехал по улице Цаньан Роуд (Chang-An Road -  "дорога вечного  мира")
на всем протяжении от Военного музея до комплекса для приема гостей Дяоюйтай
и видел дымившиеся остатки 15  танков и бронетранспортеров. Войска проявляли
величайшую сдержанность,  оставляя  свои  машины  и стреляя  в  воздух.  Его
министерство расположено неподалеку от  площади, и его сотрудники  наблюдали
за демонстрацией, в которой принимали участие миллион  человек. На деле, 10%
служащих  его  министерства  и  других  министерств  также  присоединились к
демонстрантам,  - они также  выступали  против  коррупции  и симпатизировали
студентам. Ху  Пин настаивал, что жертвы  имели место  в тот  момент,  когда
войска пытались пробиться на площадь Тяньаньмынь, а не на самой площади, как
сообщала иностранная пресса.
     Он сказал, что  с тех пор  иностранные бизнесмены  и китайские служащие
вернулись  к  работе. Ху Пин верил, что зарубежные  друзья Китая  постепенно
разберутся  в  том, что произошло. Некоторые молодые китайцы были  связаны с
разведывательными  службами  западных  стран,  распространяя  поступающую  с
Запада информацию и суждения с  помощью современного  оборудования. (Я понял
его таким образом, что  речь шла о факсах). Ху Пин сказал, что, несмотря  на
то, что после этих событий западные страны ввели санкции против Китая, Китай
никогда не допустит иностранного вмешательство в свои внутренние дела. Кроме
того,  большинство  иностранных  государств,  а также иностранные  банки, не
настаивали  на  ужесточении  санкций,  и  контакты  между  ними   постепенно
восстанавливались. Он  выразил  надежду,  что  двусторонние отношения  между
Китаем  и Сингапуром  будут  оставаться  хорошими,  ибо они базировались  на
прочной основе.
     Я ответил, что "инцидент 6-4" явился шоком  и для меня,  и  для  народа
Сингапура.  Мы просто не ожидали,  что против демонстрантов применят военную
силу  и огневую  мощь  в  таких  масштабах.  Жители Сингапура привыкли почти
каждый вечер наблюдать по телевизору за столкновениями южнокорейской полиции
с рабочими и студентами, за избиением чернокожих жителей ЮАР южноафриканской
полицией, за израильтянами, использовавшими слезоточивый газ, резиновые пули
и  другое вооружение против палестинцев. При  этом иногда погибали  один-два
человека, а танки и бронетранспортеры никогда не использовались. Мы не могли
поверить  своим  глазам: китайское правительство, которое  в  мае вело  себя
столь  разумно,   сдержанно  и  толерантно,  неожиданно  стало  по-звериному
жестоким, используя танки  против гражданского  населения. Жители Сингапура,
особенно этнические  китайцы,  не могли  этого понять,  и испытывали  острое
чувство стыда из-за этих действий, оставивших глубокие шрамы на душах людей.
     Китай  должен  был  объяснить  Сингапуру  и  остальному   миру,  почему
необходимо было применять подобные меры для разгона демонстрации, почему для
этого не нашлось иных способов. Внезапный переход от "мягкого"  к "жесткому"
подходу был необъясним. Конечно, проблемы  у Китая возникли, в основном,  не
со странами  Юго-Восточной Азии,  которые не  располагали ни капиталами,  ни
технологией,  чтобы помочь  модернизации Китая. У Китая  возникли проблемы с
Японией, странами Европы и особенно  с США, которые, действуя через  Мировой
банк и МВФ, сделали для Китая много хорошего. Китаю необходимо было сгладить
произведенное  отрицательное  впечатление.  Я  высказал  предположение,  что
китайцам  следовало  обратиться   за  помощью  в   этом  деле   к  некоторым
американским фирмам по обработке  общественного мнения (PR-firm). Американцы
- эмоциональные люди, телевидение имеет  на них огромное влияние. Сенаторы и
члены  Конгресса  контролируют президента и распоряжаются деньгами,  поэтому
Китай должен  уделять им серьезное внимание. К счастью для Китая,  президент
Буш  жил  в  Китае на  протяжении  нескольких лет, знал  страну  лучше,  чем
большинство американцев, так что он пытался успокоить Конгресс.
     Я  предостерег  китайцев,  что,  им  не следовало прекращать направлять
студентов за границу из-за того, что они создавали дополнительные  проблемы,
обмениваясь по факсу идеями со своими друзьями в Пекине. В этом случае Китай
отрезал  бы  себя  от   зарубежных  знаний  и  технологий,  что  нанесло  бы
неизмеримый ущерб.
     Ху Пин заверил меня, что китайская политика по отношению  к студентам и
политика  "открытых дверей" по  отношению к  окружающему миру  останутся без
изменений.   Многие  деловые  люди  с  Тайваня  приезжают  в   Китай,  чтобы
инвестировать. Китайская политика по отношению к Тайваню и Гонконгу также не
изменится. Тем не менее, он сказал,  что  ситуация  в Гонконге  осложнилась.
Провозглашаемые  в  Гонконге лозунги  изменились, -  вместо  лозунга  "народ
Гонконга должен  управлять Гонконгом"  теперь  провозглашался лозунг  "народ
Гонконга должен спасти Гонконг". Он не упомянул о том  грандиозном выражении
страха  и солидарности, которое имело  место во время  демонстраций протеста
жителей Гонконга против  "инцидента 6-4",  в которых приняли участие миллион
человек.
     От событий  на  площади  Тяньаньмынь  в  моей памяти  осталась грустная
картина:  Чжао  Цзыян,  стоящий  посреди  площади,  забитой демонстрантами с
повязками на головах, на которых были написаны лозунги, с мегафоном  в руке.
Почти что со слезами на глазах он уговаривал студентов разойтись,  объясняя,
что  больше  не сможет  защищать их. Это было 19  мая. Увы, было уже слишком
поздно:  лидеры КПК  решили ввести  военное  положение и, при необходимости,
использовать  силу для разгона  демонстрации. В  этот момент студенты должны
были  либо разойтись,  либо  их  разогнали бы  силой. Чжао Цзыян  не проявил
твердости, которая требовалась от  лидера  Китая в тот  момент, когда страна
стояла на грани возникновения хаоса.  Организованным демонстрантам позволили
стать  мятежниками, которые  не повиновались  властям.  Если  бы  с ними  не
поступили  жестко,  они  бы  вызвали  подобные беспорядки  по  всей огромной
стране. Площадь Тяньаньмынь - это не Трафальгарская площадь в Лондоне.
     Китайские коммунисты восприняли советскую  практику,  согласно которой,
сколь бы влиятельным ни был лидер, находясь у власти, с  момента отставки он
становился никем, а его имя никогда не упоминалось публично. Несмотря на то,
что я хотел встретиться с Чжао  Цзыяном во время моих  последующих визитов в
Китай, я  даже не мог заговорить об  этом. Через несколько лет после событий
на  площади Тяньаньмынь я встретился с одним из его сыновей, который немного
рассказал мне о  том, как  жил Чжао  Цзыян после того, как впал в немилость.
Ему пришлось  переехать из района Чжуннаньхай,  где  жили  все  руководители
партии, в дом, который занимал Ху Яобан  (бывший Генеральный секретарь КПК),
в бытность свою  заведующим Организационным отделом КПК.  В  течение  первых
нескольких лет у входа в дом постоянно  дежурил охранник, а все передвижения
Чжао Цзыяна отслеживались.  Со временем наблюдение  стало  не таким жестким.
Ему разрешалось играть в гольф в китайском  гольф клубе  в пригороде Пекина,
но  не  разрешалось  играть  в  гольф  клубе,  принадлежавшем   иностранному
совместному предприятию.  Ему  разрешалось посещать внутренние провинции, но
не разрешалось  ездить  в  прибрежные провинции,  чтобы свести  до  минимума
контакты с  иностранцами и  связанную с этим огласку. Дети  Чжао Цзыяна жили
заграницей, за исключением одной дочери, которая работала в пекинском отеле.
Условия  его  жизни  были  достаточно  комфортными,  его  семье  разрешалось
посещать  его.  По советским  меркам обращения с бывшими руководителями  ему
жилось не так уж плохо,  - к нему относились лучше, чем  Брежнев относился к
Хрущеву,  а  Ельцин  -  к  Горбачеву.  (Прим. пер.:  здесь с  автором трудно
согласиться).
     Человеком, которого ненавидели  внутри страны и за рубежом за  введение
военного   положения   и  насильственный   разгон  демонстрации  на  площади
Тяньаньмынь, был премьер-министр Китая Ли Пэн. На  самом деле, решение  было
принято Дэн  Сяопином,  которого  поддержали  несколько ветеранов  "Великого
похода". Я впервые встретился с Ли  Пэном в Пекине в сентябре  1988 года. Он
занял должность премьер-министра, после того как Чжао Цзыян стал Генеральным
секретарем КПК. Ли  Пэн был не  таким общительным, как Чжао. Ему было за 60,
он получил  советское  инженерное  образование,  обладал  хорошим  умом, был
всегда хорошо информирован и не бросался словами. Он не был рубахой-парнем и
мог почувствовать  себя оскорбленным, даже  если для этого не было реального
повода. Я приспособился  к  его  темпераменту, и  мы неплохо поладили. После
того  как  я узнал его  лучше,  я обнаружил, что  Ли  Пэн  -  умный,  хотя и
консервативный человек.
     Ли Пэн был сыном видного деятеля КПК, и был усыновлен премьер-министром
Чжоу Эньлаем. Он  говорил безо  всякого провинциального акцента, потому  что
всегда жил с семьей Чжоу Эньлая там, где была штаб-квартира КПК, - сначала в
Яньане,  а затем  - в Пекине.  Его жена была  более общительной, обаятельной
женщиной и приятной собеседницей.  В  отличие  от жен большинства  китайских
руководителей,  которые  держались на  втором плане, она  часто  играла роль
хозяйки дома.  Она говорили по-английски на бытовые темы,  и Чу легко смогла
общаться с ней без переводчика.
     Во  время  нашей  официальной  дискуссии  Ли  Пэн  спросил  о том,  как
развивался сингапурский бизнес в Китае. Я сказал, что инвесторы из Сингапура
сталкивались  с  многочисленными трудностями. Слишком многие из них потеряли
деньги и разочаровались в  Китае, распространилась молва,  что в Китае царит
беспорядок, поэтому приток инвестиций в Китай замедлился. Инвесторы не могли
понять, почему  китайские  руководители  не  могли  добиться  дисциплины  от
китайских рабочих. Гостиницы, находившиеся в собственности  предпринимателей
из  Гонконга и  Сингапура, вынуждены были нанимать в качестве  руководителей
китайцев из Гонконга и Сингапура, чтобы добиться дисциплины от персонала, но
и это не  позволяло разрешить всех проблем. К примеру, рабочих, уволенных за
воровство из гостиниц, приходилось восстанавливать  на  работе,  потому  что
оставшиеся  работники  протестовали.  Если Китай хотел  добиться  прогресса,
трудовые   отношения  следовало  изменить.  Китайцы  должны  были  позволить
инвесторам  управлять  своими  предприятиями,  включая   найм  и  увольнение
рабочих.
     Ли Пэн  ответил,  что  Китай  был  не  против  того, чтобы  иностранные
инвесторы зарабатывали деньги, но политика  Китая состояла в том,  чтобы они
не зарабатывали слишком много. (Я понял это таким образом, что, какими бы ни
были первоначальные  договоренности,  если  китайские  власти  считали,  что
прибыли   инвесторов  были   слишком   высокими,  то  они  находили  способ,
позволявший   перераспределить   прибыль).   Налоговая   политика  Китая   в
специальных экономических зонах была более благоприятной, чем в Гонконге, но
он признал, что  иностранные инвесторы  сталкивались с низкой эффективностью
работы  правительства и бюрократизмом. Решить эти  проблемы  было сложно. На
многих  государственных  предприятиях  было  занято  слишком   много  людей,
предприятия  несли убытки,  им приходилось заботиться  об  ушедших на пенсию
работниках.  С  введением свободного  рынка китайская  система  оплаты труда
стала просто абсурдной. Например, зарплата профессора хорошего  университета
составляла примерно  400 юаней, зарплата его дочери, работавшей вахтером  на
иностранном  предприятии, была  такой же, хотя  никто не стал бы утверждать,
что труд дочери был таким же ценным,  как и труд ее отца. Всю систему оплаты
труда  следовало  изменить,  но  правительство  не  могло  повысить зарплату
профессоров, потому  что не располагало необходимыми для этого ресурсами. Ли
Пэн  сказал,  что  Китай многого добился  с  тех  пор,  как  начал проводить
политику  "открытых дверей", но уровень инфляции был при этом высоким, и его
приходилось контролировать путем сокращения  инвестиций  в строительство. Он
был уверен, что курс на проведение реформ в Китае не изменится, а  трудности
будут преодолены.
     Когда  он  спросил  меня  о  ситуации  с  обеспечением  безопасности  в
Восточной Азии, я нарисовал ему оптимистичную картину экономического роста и
стабильности, конечно, при том условии, что ситуация в сфере безопасности не
ухудшится. Соединенные Штаты и Китай сдерживали Советский Союз. Политика США
заключалась  в том, чтобы использовать свою собственную экономическую мощь и
экономический потенциал Японии  для обеспечения ее  безопасности. Пока такой
порядок вещей соблюдался, у  Японии не было нужды перевооружаться. Япония не
располагала ядерным оружием, но, если бы японцы  не смогли больше полагаться
на  США,  то  Япония  справилась  бы  с  обеспечением  своей безопасности  в
одиночку.  В этом случае угроза  безопасности всех стран  Юго-Восточной Азии
возросла бы.  Большинство японских руководителей  старшего  поколения хотели
продолжать партнерские  отношения  с  США,  что  позволило  Японии  добиться
процветания и  обеспечить  высокий уровень  жизни  ее  народу.  Существовала
угроза  того,  что молодое  поколение  лидеров,  у  которых  не  было  опыта
прошедшей  войны, могло  считать иначе.  Было бы особенно плохо,  если бы им
удалось возродить миф о том, что японцы являлись потомками богини Солнца.
     Ли Пэн считал, что я недооценивал японскую угрозу. По его мнению, Китаю
необходимо  было проявлять бдительность по отношению  к возрождению японской
военной  мощи. Несмотря  на  то, что Япония  сама  решила установить потолок
военных расходов в размере 1% ВНП, ее военный бюджет был примерно на 26 - 27
миллиардов долларов больше китайского. В Японии были  лидеры, которые хотели
бы отменить приговор истории, согласно которому Япония совершила агрессию по
отношению к Китаю,  странам Юго-Восточной  Азии и южной части Тихого океана.
Ли Пэн привел два примера: содержание японских учебников истории и посещение
храма Ясукуни высшими руководителями Японии. (Храм Ясукуни построен  в честь
солдат,  погибших  на  войне). Экономические успехи Японии стали  источником
средств для превращения ее в крупную политическую и военную силу, по крайней
мере,  так   рассуждали   некоторые  японские   лидеры.   Его   беспокойство
относительно возможного  возрождения японского  милитаризма было реальным. В
то же время,  Китай постоянно был начеку относительно  угрозы, исходившей от
Советского Союза.
     Два года спустя, 11 августа 1990  года, премьер-министр Ли  Пэн посетил
Сингапур.  Перед  этим   он  только  что   посетил  Джакарту  и  восстановил
дипломатические  отношения  с Индонезией.  У нас  состоялась встреча один на
один, в присутствии только переводчиков и секретарей. До того я неоднократно
заявлял,  что  Сингапур  станет  последней страной АСЕАН, которая  установит
дипломатические  отношения  с  Китаем. Теперь,  когда Индонезия восстановила
дипломатические отношения с КНР, мне хотелось решить этот  вопрос до  своего
ухода  в  отставку  с  поста премьер-министра в ноябре  того же года. Ли Пэн
отметил,   что   во   время   моего   многолетнего   пребывания   на   посту
премьер-министра отношения между Сингапуром  и Китаем развивались хорошо. Он
также  хотел  бы  урегулировать  этот вопрос до моего  ухода в  отставку,  и
пригласил меня посетить Китай в середине октября.
     После  этого  я  упомянул о  проблеме,  которая  затрудняла официальные
переговоры об обмене посольствами,  - это был вопрос об обучении наших войск
на Тайване. Я не мог сказать, когда прекратятся учения наших вооруженных сил