что  характер,  темперамент  и  цели,  которые
преследовал президент  Сухарто, позволили мне наладить с ним хорошие  личные
отношения. Он был спокойным, учтивым человеком, проявлявшим пунктуальность в
соблюдении протокольных форм. Его характер проявился в том, как тщательно он
прощупывал и оценивал мою позицию перед моим визитом в Джакарту. После нашей
второй встречи мы  уже  доверяли друг другу. Встречаясь  с ним на протяжении
многих лет, я убедился, что он был человеком слова. Он  мало  что обещал, но
всегда выполнял обещанное, его  сила была  в постоянстве. Сухарто был на три
года старше меня. Его широкое лицо с широким носом имело довольно сдержанное
выражение. Потом, узнав меня  получше,  он стал  улыбаться легко и часто. Он
любил поесть,  особенно ему  нравился десерт,  но  он поддерживал свой вес в
норме, играя в гольф и прохаживаясь. Несмотря на то, что он говорил спокойно
и  мягко, он  оживлялся, переходя к  обсуждению важных вопросов. Он  не  был
интеллектуалом,  но  обладал   даром  подбирать  способных   экономистов   и
администраторов  в  качестве  своих  министров.  Это  он  выбрал  получивших
образование в Беркли  (Berkeley) экономистов:  профессора Виджойо Нитисастро
(Widjojo  Nitisastro)  и  Али  Вардхана   (Ali  Wardhana),  которые  открыли
экономику  Индонезии для  международной торговли и  инвестиций  и постепенно
превратили  Индонезию   в  одну  из  наиболее  успешно  развивавшихся  стран
"третьего мира".
     Наша дружба преодолела многие предрассудки, существующие между жителями
Сингапура китайского происхождения  и индонезийцами. На  протяжении  70-ых -
80-ых   годов  мы  встречались  практически   ежегодно,  чтобы  поддерживать
контакты, обмениваться взглядами и обсуждать возникавшие вопросы. Я объяснял
ему, что различия  в  языке и культуре  являлись сложными  и  эмоциональными
проблемами,  к   решению  которых  я   должен   был   подходить  с   большой
осторожностью.  Английский  был нашим общим языком,  но кампания  "Говори на
китайском литературном  языке" (Speak Mandarin) была необходима, потому  что
китайцы в Сингапуре  говорили более чем на семи различных диалектах.  Жители
Сингапура  малайского и индонезийского  происхождения  также начали говорить
только на  малайском языке,  прекратив использование яванского,  боенского и
сунданского  диалектов  (Javanese, Boyanese,  Sundanese).  Что  же  касалось
поддержки китайской  сборной  по  бадминтону во  время ее матча  с  командой
Индонезии,  то  я   объяснил,  что  это  было  проявлением  глупости  членов
прокитайских  группировок,  которые  освистывали даже сингапурских игроков в
настольный  теннис,  когда те  играли со сборной Китая,  тогдашним чемпионом
мира.  Он  согласился  с   моими  взглядами   на  то,  что,  в  долгосрочной
перспективе, китайцы Сингапура станут сингапурцами.
     Сухарто  хотел  развивать  Батам  (Batam),  остров  в   20   километрах
(приблизительно  12   миль)  к   югу   от   Сингапура,  занимавший  площадь,
составлявшую  две трети  площади Сингапура. В 1976 году  он  предложил  мне,
чтобы  Сингапур  помог  Индонезии в развитии Батама,  на  котором  проживало
немногочисленное   население,   состоявшее   из   рыбаков,   а   необходимая
инфраструктура отсутствовала. Он прислал ко мне своего  недавно назначенного
советника  по  развитию  технологии  доктора Б.Д.  Хабиби (Dr.  B.J.Habibi).
Задача Хабиби состояла в том, чтобы содействовать развитию Батама. Я поощрял
его использовать Сингапур в качестве мотора для развития Батама, но пояснил,
что  остров  нуждался  в развитии инфраструктуры:  дорог, водопровода, линий
электропередачи  и связи,  а  также в устранении бюрократических  препон.  Я
пообещал, что, если Хабиби  добьется  финансирования  проекта министерствами
торговли и экономики Индонезии, то мы сделаем движение товаров и людей между
Сингапуром  и  Батамом  свободным,  чтобы   позволить  Батаму  включиться  в
экономическую систему Сингапура.
     Индонезийской  прессе понадобилось  несколько  лет, чтобы  понять,  что
деньги в развитие Батама должны были вкладываться предпринимателями, которые
считали  бы  подобные инвестиции  прибыльными и  осуществимыми. Все основные
проекты,  осуществляемые  в  Индонезии,  были результатом  правительственных
инвестиций,  будь-то  сталелитейные,  цементные  заводы  или нефтехимические
комбинаты. Мне пришлось неоднократно объяснять,  что правительство Сингапура
могло только  создать условия  для облегчения движения  капитала,  товаров и
рабочей силы между Сингапуром и Батамом и  поощрять, но не принуждать  наших
предпринимателей вкладывать там свой капитал.
     Я пробовал убедить Сухарто разрешить предприятия со 100%-ым иностранным
капиталом на Батаме, при условии, что вся их продукция шла на экспорт. Когда
мы встретились  в октябре 1989 года, Сухарто сказал, что он разрешит,  чтобы
предприятия,   экспортировавшие   всю   продукцию,   полностью  принадлежали
иностранцам в течение первых  5 лет, но после этого они должны  были продать
часть акций индонезийцам. Эти условия были не столь привлекательны,  как те,
что существовали в Сингапуре, но они были достаточно хороши, чтобы  побудить
некоторые компании перенести  производство из  Сингапура на Батам.  Издержки
производства  там  были  ниже.  Компания  "Сингапур  тэкнолоджиз  индастриэл
корпорэйшен"   (Singapore  Technologies   Industrial   Corporation),   тесно
связанная с правительством Сингапура и группа индонезийских компаний создали
совместное предприятие по развитию на Батаме  индустриального парка площадью
500  гектаров.  Компания  активно  продвигала   этот  проект  среди   МНК  и
промышленников  Сингапура. Проект  оказался успешным, - к ноябрю 1999 года в
парк было инвестировано 1.5 миллиарда долларов, создано 74,000 рабочих мест.
Несмотря  на  финансовый кризис,  охвативший  Индонезию  в 1997  году,  парк
продолжал расти.
     Это  проложило  дорогу к сотрудничеству  с  соседними островами  Бинтан
(Bintan) и  Каримун (Karimun).  После этого Сухарто предложил нам,  чтобы мы
помогли  направить  в  Индонезию  поток  туристов,  посещавших  Сингапур  (7
миллионов человек ежегодно). Сотрудничество в сфере туризма распространилось
на всю территорию  Индонезии, а наши авиакомпании получили право  перевозить
пассажиров на те курорты, которые мы совместно развивали.
     Как и в большинстве случаев, в этом сотрудничестве были и отрицательные
стороны. Многие наши индонезийские партнеры  были этническими китайцами, что
питало подспудное чувство недовольства. В наши намерения входило налаживание
контактов и сотрудничество с "прибуми" (pribumi - коренные индонезийцы). Это
было  сложно, потому  что преуспевающими предпринимателями  в Индонезии были
этнические  китайцы,  но  мы  сумели  создать  совместные  предприятия  и  с
"прибуми".
     Во время  всех  наших встреч,  Сухарто и  я  всегда находили  время для
беседы "в четыре глаза", во время которых мы могли свободно обсудить широкий
круг вопросов. Я также  мог проверить свои  идеи,  которые он мог отвергнуть
без каких-либо затруднений. Это создавало атмосферу доверия и способствовало
развитию  личных  отношений.  Например,  я  заверил его, что  мы  не  станем
устанавливать дипломатических  отношений  с  Китаем, пока  этого  не сделает
Индонезия.  Поэтому,  перед  тем,  как  обменяться  с  Китаем  коммерческими
представительствами, я  встретился  с  ним лично, чтобы пояснить, что  такой
обмен коммерческими представительствами с целью развития торговли не означал
дипломатического признания. Он согласился с этим.
     К  середине  80-ых годов  руководители Индонезии пришли к  выводу,  что
Сингапур не  являлся  сторонником  Китая, а  настойчиво  защищал собственные
интересы  в  качестве  государства  Юго-Восточной  Азии. Наши  экономические
отношения также  улучшились. Индонезия  открыла все порты  для  всех судов и
ослабила  контроль  над экспортом  и  импортом.  Они  больше  не подозревали
Сингапур   в   "контрабанде".  (Конечно,  были  новые   жалобы  на  то,  что
индонезийские торговцы занимаются контрабандой электронных  изделий и других
товаров  длительного  пользования из Сингапура  в Индонезию, чтобы  избежать
уплаты высоких импортных пошлин. Но это была  таможенная проблема Индонезии,
в которой нас обвинить было нельзя). К  тому же, вопрос о роли Сингапура как
посредника в торговле  между  Индонезией и Китаем отпал сам по себе, так как
Индонезия стала торговать с Китаем напрямую.
     Хорошие  отношения  между  Сухарто  и  мною привели к тому, что в 80-ых
годах  тогдашний  министр обороны и  безопасности  Индонезии Бенни  Моердани
(Benny Moerdani)  предложил и практически реализовал  проект по  совместному
развитию военно-воздушного полигона в Сиабу (Siabu Air Weapons Range), возле
города  Пекан-Бару  (Pekan Baru) на Суматре. Полигон совместно использовался
военно-воздушными  силами  двух  стран.  Он   был  официально  открыт  двумя
министрами обороны  в 1989  году,  став вехой в развитии наших  отношений  в
сфере обороны.
     Когда  я  встретился  с  Сухарто  в  феврале  1989  года  на  похоронах
императора Хирохито (Hirohito) в Токио, он сообщил мне о развитии процессов,
которые  должны  были,   в  конечном  итоге,   привести   к   восстановлению
дипломатических отношений Индонезии с Китаем. Китай был готов недвусмысленно
и  публично  заявить,  что  он  не  станет  вмешиваться  во внутренние  дела
Индонезии, будь-то отношения между партиями или правительствами. После того,
как в августе 1990 года Индонезия  восстановила дипломатические  отношения с
Китаем,  в  октябре того же года Сингапур также  восстановил дипломатические
отношения с КНР во время моего визита в Пекин.
     В ноябре 1990 года, за несколько дней до моего ухода в отставку с поста
премьер-министра,  я  встретился с  Сухарто на коронации императора  Акихито
(Akihito). Его жена Ибу Тьен (Ibu Tien) не  могла поверить, что  я собирался
уйти в отставку,  находясь  в добром здравии и  будучи на три года моложе ее
мужа. Я объяснил, что это была бы первая отставка премьер-министра в истории
Сингапура, и что  для меня самого было бы  лучше оставить пост в тот момент,
который  я  сочту   наиболее  удобным,   а  условия  для  этого  -  наиболее
благоприятными.
     Начиная  с  1965  года,  на  протяжении  долгих   лет,  развитие  наших
двусторонних отношений зависело от того, насколько нам удавалось примериться
друг  к  другу  и  научиться  сосуществовать.  Проблемы были  всегда, но нам
удавалось решать  их  или отложить их в сторону, чтобы попытаться решить  их
позднее.  В  ретроспективе,  мне было бы труднее сблизиться и  сработаться с
президентом  Индонезии,   которой  обладал  бы  характером  и  темпераментом
Сукарно.  В  этом случае история Индонезии и,  вероятно, всей  Юго-Восточной
Азии, сложилась бы иначе.
     В апреле 1996 года умерла жена Сухарто. Когда моя жена и я посетили его
в  ноябре, он выглядел  несчастным  человеком, пережившим тяжелую утрату.  В
1997 году, когда мы в следующий  раз  встретились  с ним в  Джакарте, он уже
обрел  самообладание, но  существенные перемены все же  произошли.  Его дети
стали ему ближе. Когда мы встретили дочерей Сухарто на королевской свадьбе в
Брунее 18 августа 1996 года,  они были увешаны драгоценностями.  Жена нашего
посла, которая  знала их, прожив много  лет в Джакарте во время  предыдущего
назначения ее мужа, сказала, что пока  их мать была жива, она сдерживала их,
но после ее  смерти эта  сдержанность исчезла,  и они стали выставлять  свои
драгоценности напоказ.
     Никто  не  ожидал кризиса  индонезийской рупии. Когда  2 июля 1997 года
Центральный банк  Таиланда прекратил  поддерживать таиландский бат, эпидемия
распространилась на все валюты региона, ибо  охваченные  паникой управляющие
инвестиционных фондов начали продавать акции и валюты стран региона. Министр
финансов Индонезии поступил мудро и попросил о помощи Международный валютный
фонд (МВФ). В  октябре 1997 года,  прежде  чем заключить  соглашение  с МВФ,
президент Сухарто  через своего эмиссара  попросил премьер-министра  Го  Чок
Тонга о  поддержке на переговорах с МВФ. Тот обсудил этот вопрос с министром
финансов  Ричардом  Ху  (Richard Hu) и мною  перед тем,  как вынести  его на
рассмотрение правительства. Мы  были уверены в том, что состояние  экономики
Индонезии было лучше, чем экономики Таиланда.  У Индонезии не было  большого
дефицита бюджета и дефицита платежного баланса,  внешний долг был небольшим,
а  темпы  инфляции  - низкими.  В  результате мы  согласились  выделить  для
поддержания экономики Индонезии  5  миллиардов долларов США, но только после
того,  как Индонезия  исчерпает  20  миллиардов долларов, полученные в  виде
займов от  МВФ, Мирового банка, Азиатского банка развития (Asian Development
Bank), а также свои собственные резервы. Сингапур также пообещал  произвести
интервенцию  на мировом валютном рынке  для  поддержания  курса  рупии,  как
только  Индонезия  заключит  соглашение  с МВФ.  МВФ  выделил  на  поддержку
экономики  Индонезии  40 миллиардов  долларов США. Япония также  согласилась
поддержать Индонезию  кредитами на общую  сумму  5  миллиардов долларов США.
Сразу после подписания соглашения с МВФ центральные банки Индонезии,  Японии
и  Сингапура, координируя свои  действия,  провели  интервенцию на  валютном
рынке, что позволило  повысить курс рупии  с 3,600  до 3,200 рупий за доллар
США. До кризиса курс составлял 2,200 рупий за доллар США.
     Но эта положительная  тенденция сошла  на нет,  когда президент Сухарто
распорядился продолжить работы по осуществлению  14 крупных инфраструктурных
проектов, которые  были приостановлены  по  соглашению  с  МВФ.  Среди  этих
проектов было  и строительство электростанции,  в которой имела долю старшая
дочь  Сухарто,  Сити  Хардиянти  Рукмана  (Тутут)  (Siti Hardiyakni  Rukmana
(Tutut)). Кроме того, один из 16 обанкротившихся банков, которым  владел сын
Сухарто, получил разрешение возобновить операции под другим именем. Валютный
рынок  отреагировал  массовой  продажей  рупий.  Эти  16  банков  были  лишь
небольшой  частью куда большей  проблемы. В  стране насчитывалось более  200
банков,   многие   из   которых  были  маленькими,   плохо  управляемыми,  а
регулирование  и  надзор  за  ними  были  недостаточными.   Затем,   вопреки
соглашению  с  МВФ, монетарная  политика  была ослаблена. Доверие инвесторов
было подорвано еще сильнее,  когда президент Коммерческой  палаты  Индонезии
(Indonesian  Chamber of Commerce) объявил, что президент  Сухарто согласился
использовать средства из пятимиллиардного фонда, выделенного Сингапуром, для
предоставления  льготных  кредитов  местным  компаниям,  которые  испытывали
сложности с получением кредитов. Вдобавок  ко всему, в декабре 1997  года, в
результате  переутомления,  вызванного  зарубежными  поездками,   ухудшилось
состояние здоровья Сухарто.
     Обеспокоенный быстрым падением рупии, я сказал нашему  послу в Джакарте
попросить Тутут  встретиться со  мной  в Сингапуре,  чтобы поделиться с  ней
моими соображениями по поводу ситуации,  которые она потом могла бы передать
отцу. Последний раз я видел ее в 1997 году, во время моего посещения Сухарто
в Джакарте. На Рождество (25 декабря 1997  года) премьер-министр Го Чок Тонг
и  я  встретились  с  ней в Сингапуре,  в  Вилле  Истана.  Мы объяснили  ей,
насколько серьезным  станет положение Индонезии, если  доверие инвесторов не
будет восстановлено. Речь шла, во-первых, о состоянии  здоровья  ее отца;  а
во-вторых, о  его желании  выполнять условия МВФ. Я настоятельно просил ее и
ее  братьев   и  сестер  понять,  что  внимание  управляющих  международными
инвестиционными   фондами   в   Джакарте  было   сконцентрировано   на   тех
экономических льготах, которыми обладали дети президента. Поэтому им было бы
лучше  полностью  отказаться  от  участия  в  новых  проектах  и  каких-либо
операциях  на финансовом рынке на  все время  кризиса. Я  прямо спросил  ее,
могла ли она добиться понимания этого от  своих  родственников.  Она тут  же
откровенно сказала,  что  нет.  Чтобы помочь ей  понять,  какие  последствия
влекут за собой ежедневные отчеты рыночных аналитиков, я послал Тутут  через
нашего   посла  в  Джакарте  копии   подшивок  ежедневных  отчетов  наиболее
влиятельных аналитиков.  Судя  по действиям  детей Сухарто, на  них  это  не
произвело никакого эффекта.
     6   января    1996    года   президент   Сухарто   обнародовал   проект
государственного  бюджета Индонезии,  который  не  обсуждался  с  МВФ  и  не
соответствовал  параметрам,  оговоренным  в  соглашении  с  МВФ.  В  течение
следующих двух дней курс индонезийской рупии снизился с  7,500 до 10,000  за
доллар США, так как и  заместитель управляющего  директора МВФ Стэнли  Фишер
(Stanley  Fischer) и заместитель секретаря казначейства США Лоуренс  Саммерс
(Lawrence Summers) подвергли  бюджет  критике,  как  не отвечавший условиям,
согласованным  ранее  с  МВФ.  В  девять часов  вечера  8  января  я услышал
сообщение  по  радио,  что толпы людей в  Джакарте в  панике  очистили полки
магазинов  и  супермаркетов, чтобы  избавиться от обесценивавшихся  рупий  и
запастись  товарами. Я позвонил нашему послу в Джакарте,  который подтвердил
это  сообщение, добавив,  что  один супермаркет был  сожжен, а курс  рупии у
уличных менял понизился до 11,500 рупий за доллар США.
     Я тут  же позвонил премьер-министру  Го  Чок Тонгу,  который немедленно
послал  сообщение  в  Госдепартамент  США  и  МВФ  с  просьбой  выступить  с
заявлениями,  чтобы  прекратить   панику  на  рынках.  В  противном   случае
существовал серьезный риск того,  что на утро могли возникнуть беспорядки. В
семь  часов  утра  по  сингапурскому  времени,  президент  Клинтон (Clinton)
позвонил премьер-министру  Го  Чок  Тонгу,  чтобы обсудить  с  ним последние
события и после этого поговорить с президентом Сухарто. Клинтон  заявил, что
он послал  Саммерса,  чтобы помочь решить возникшие  проблемы.  Тем временем
Фишер выступил с заявлением, сказав, что реакция рынка  была чрезмерной. Эти
действия  дали надежду, что  проблемы будут решены,  а  беспорядки и бунты -
предотвращены. 15  января президент Сухарто лично подписал второе соглашение
с МВФ, предусматривавшее проведение более глубоких реформ.
     9 января 1998 года, за несколько дней до подписания  второго соглашения
с МВФ,  вторая дочь  Сухарто - Сити  Хедиати Херияди Прабово (Титиек)  (Siti
Hediati Heriyadi  Prabowo),  жена  генерал-майора  Прабово Субьянто (Prabowo
Subianto), командира "Копассуса" (Kopassus - подразделения "красных беретов"
по проведению  специальных операций),  встретилась со мной в Сингапуре.  Она
приехала  в  Сингапур с  ведома  своего  отца  и  просила нас  о  помощи  по
размещению  в Сингапуре облигаций  долларового  займа.  Некий  международный
банкир  посоветовал  им,  что  доллары, полученные  в  результате размещения
такого  займа,  помогли  бы  стабилизировать  рупию.  Я ответил,  что  в той
кризисной  ситуации, когда дилеры валютного рынка сомневались в стабильности
рупии,  возможная  неудача  с выпуском  облигаций могла  вызвать  дальнейшее
падение  доверия к валюте. Затем она пожаловалась, что, по слухам,  Сингапур
способствовал  ослаблению  рупии, и  добавила,  что  наши  банкиры  поощряли
индонезийцев держать свои деньги в Сингапуре. Она спросила,  не могли ли  мы
прекратить  эти  действия.  Я  сказал,  что  любые  меры  были бы  абсолютно
неэффективны, поскольку  индонезийцы могли перевести деньги  из  Индонезии в
любую  страну мира простым нажатием клавиши компьютера. Кроме того, слухи не
могли  бы   повредить   рупии,   если  бы  экономика  была  здоровой.  Чтобы
восстановить  доверие  инвесторов, необходимо  было  показать, что  ее  отец
действительно  выполнял  реформы,  согласованные с  МВФ. Если он считал, что
некоторые  условия  являлись слишком  жесткими или их  выпо