очевидно,  "нанес серьезный удар
членам  парламента от  лейбористской партии,  у которых  не было адекватного
понимания реальной обстановки в Юго-Восточной Азии".  Он также приветствовал
мое краткое, но прямолинейное заявление, сделанное  в телевизионном интервью
Би-би-си  о  критической важности  действий  Америки во  Вьетнаме. Отношение
прессы  к непопулярной политике США во Вьетнаме было настолько  плохим,  что
американцы чувствовали  облегчение, когда  представитель  независимой от США
страны  высказывался в поддержку этой  политики. Банди предложил мне нанести
официальный  визит в  США.  Раджа  был недоволен, что  об  этом  визите было
объявлено  вскоре  после публикации  британской  "Белой  книги  по  вопросам
обороны". Это могло  создать  впечатление,  что  мы  нервничали,  и  я решил
поехать в Вашингтон. У Билла Банди, очевидно, имелись свои причины для того,
чтобы я посетил США именно в том году.
     До того мне не приходилось бывать в  Америке, за  исключением поездки в
Нью-Йорк в 1962 году, когда я выступал  в Комитете ООН  по деколонизации. До
1967 года у Сингапура не  было дипломатической  миссии в Вашингтоне, поэтому
мне пришлось  пройти интенсивный  курс  подготовки. Меня интересовали  образ
мышления  американских  политиков,  настроения,  царившие  в  Вашингтоне,  и
основные действующие  лица американской политики. Я обратился  за  помощью к
послам Великобритании, Австралии и Новой Зеландии.  Я также  написал  своему
старому другу  Луи Херену (Louis Heren),  которого я  знал  с  50-ых  годов,
который был тогда корреспондентом лондонской газеты  "Таймс" в Вашингтоне. В
своем  письме  он  сообщил  мне  наиболее  ценную  информацию:   "Для  такой
сверхдержавы  как Соединенные Штаты  все  страны,  за исключением Советского
Союза  и Китая, являются маленькими. Простите меня за такое сравнение, но по
сравнению   с   ними  Сингапур  является   малышом.  За  исключением  отдела
Госдепартамента   США,    занимающегося   проблемами   Восточной    Азии   и
Тихоокеанского региона, Сингапуру уделяется очень мало внимания".
     Тем не менее, он заверил меня, что я пользовался "репутацией разумного,
рационального  и надежного человека", в  основном благодаря  моей позиции по
вьетнамскому  вопросу. Неприятности, связанные с инцидентом,  случившимся  с
агентами  ЦРУ  в  Сингапуре, были в  основном забыты. "Американская политика
имеет  три  составляющих: администрация президента,  Конгресс и пресса.  Два
последних имеют тенденцию смотреть  на  вещи через простую  призму отношений
между  Востоком  и  Западом. Кто Вы:  коммунист или  сторонник  США?  Подход
администрации  президента  весьма  отличается  от   этого.  В  ней  работает
достаточно  простаков, но имеются также и  профессионалы высочайшего класса.
Наиболее  наглядным  примером  таких  профессионалов  среди  чиновников,  не
входящих  в  правительство, являются Вильям Банди  и Роберт Барнетт  (Robert
Barnett), один из заместителей Банди и  признанный  эксперт по  Китаю,  Волт
Ростоу   (Walt   Rostow),   специальный  помощник   президента  по  вопросам
национальной  безопасности".  Среди  других  политиков,   с  которыми  Херен
рекомендовал  мне встретиться, он назвал чрезвычайного и полномочного  посла
Аверелла  Гарримана (Averell  Harriman) и Майка Мэнсфилда (Mike  Mansfield),
лидера большинства в Сенате  США,  - "хорошо информированного и влиятельного
политика".
     Он набросал мне  короткое описание  президента Джонсона, лучшее из тех,
что мне  пришлось  читать  до  визита: "Странный  человек,  идущий окольными
путями, манипулирующий людьми,  иногда проявляющий  жестокость.  Сказав  все
это,  я  должен  признаться,  что  являюсь  одним  из  его  немногочисленных
поклонников. В  нем  горит огонь, в старом  добром  библейском  смысле этого
слова. Он  хочет добра своей  стране,  особенно  для  бедных  и негров... Вы
можете доверять Раску и Макнамаре. Оба являются честными и приятными людьми,
добрыми в старомодном смысле этого слова".
     В октябре 1967 я прилетел в аэропорт  имени Кеннеди (Kennedy Airport) в
Нью-Йорке, а затем - в Вильямсбург (Williamsburg), где остановился  в  одном
из реставрированных  домов, обставленных  античной  мебелью,  относившейся к
тому  периоду, когда Вильямсбург был столицей штата Вирджиния (Virginia). Чу
и  я  совершили обзорную экскурсию  по Вильямсбургу  в запряженном  лошадьми
экипаже, которым правил черный кучер,  одетый в костюм того периода. Это был
исторический "Диснейлэнд".  На  следующий день мы полетели  на  вертолете  в
Белый  Дом  (White House). Дипломат,  отвечавший  за  соблюдение  протокола,
попросил меня  пожать  левую  руку президента Джонсона, ибо его правая  рука
была  на  перевязи. Когда мы приземлились на лужайке перед  Белым Домом, нас
приветствовал  почетный караул  в полном составе,  а затем  я, как примерный
бойскаут, пожал левую руку Джонсону.
     В своей речи Джонсон использовал превосходные степени,  превознося меня
как "патриота, блестящего  политического  лидера  и государственного деятеля
новой Азии".  Он похвалил  Сингапур, как "яркий  пример того, что может быть
достигнуто не  только в Азии, но и в Африке и в Латинской  Америке, - везде,
где люди работают,  созидая  жизнь, основанную  на свободе и достоинстве". Я
испытывал  неловкость  из-за   таких   экстравагантных   похвал,   сделанных
совершенно  не  в  британском  стиле.  В  ответном  выступлении  я  косвенно
поддержал  американские действия  во Вьетнаме, но спросил,  действительно ли
американцы полагали, что их потомки унаследуют новый лучший мир, если они не
проявят настойчивости (во Вьетнаме).
     Сразу после  приветственной церемонии состоялась  встреча  один на один
между Джонсоном и мной. Он был высоким, огромным техасцем с громким голосом.
Стоя  рядом  с  ним,  я  чувствовал  себя карликом.  Джонсон был обеспокоен,
проявлял  раздражительность,  но  был настроен  выслушать  мои  взгляды.  Он
испытывал облегчение оттого, что ему удалось найти политика из Юго-Восточной
Азии, представлявшего страну, расположенную неподалеку от Вьетнама,  который
понимал его,  симпатизировал ему  и поддерживал его  действия по сдерживанию
коммунистов и предотвращению захвата  ими  Южного Вьетнама и распространению
коммунистического влияния за его пределы.
     Джонсон был очень прямолинейным.  Он  спросил меня,  возможно  ли  было
выиграть эту  войну, и поинтересовался, были  ли его действия правильными. Я
сказал ему, что действия его были  правильными,  но выиграть войну в военном
отношении было  нельзя. Чего  он  мог  добиться, так это того,  что победа в
войне не досталась бы коммунистам. Это создало бы условия  для возникновения
такого  вьетнамского руководства, вокруг которого сплотился  бы  вьетнамский
народ. Это было  бы победой,  потому  что  такое  правительство обладало  бы
поддержкой народа, являясь  при  этом некоммунистическим.  У  меня  не  было
сомнений,  что  в  ходе  свободных  выборов  люди  проголосовали  бы  против
коммунистов. Это развеселило его, хотя и не надолго.
     Вечером того  же дня,  за  ужином, проходившем  в Белом  Доме,  Джонсон
ответил на  мой  вопрос относительно того, насколько  решительно  американцы
были настроены  вести  войну во Вьетнаме. "Да, Америка обладает решимостью и
выдержкой для  того, чтобы вести борьбу во  Вьетнаме  до конца...Я не мог бы
сказать об с этом  с еще большей ясностью или  большей уверенностью.  В Азии
есть поговорка,  которая хорошо  описывает  нашу решимость. Вы называете это
"ездить верхом на тигре". Вы уже "поездили на тигре", а мы еще поездим".
     После ужина несколько  американских  сенаторов пригласили меня пройти с
ними на балкон,  выходивший на лужайку перед Белым  Домом. Высокий, бледный,
поджарый   Майк  Мэнсфилд,   лидер   большинства   в  Сенате,   сенатор   от
демократической партии,  представлявший  штат Монтана  (Montana), задал  мне
прямой вопрос: "Считаете  ли вы, что убийство Дьема  принесло больше  пользы
или вреда?".  Я ответил, что это убийство причинило вред. В стране  не  было
более  способного  руководителя,  который  мог  бы  его  заменить. Наверное,
существовали другие  методы, чтобы заставить Дьема изменить  его  политику и
методы руководства. Его убийство дестабилизировало ситуацию, и, что было еще
хуже, сделало весьма неопределенными шансы на выживание  любого вьетнамского
лидера, который отстаивал  бы интересы Вьетнама и  отказывался бы  следовать
указаниям  американцев.  Он поджал губы  и сказал,  что,  действительно, это
убийство причинило  вред. Затем он спросил меня, существовало  ли какое-либо
решение проблемы. Я ответил, что  легких решений не было. Вьетнамский вопрос
должен был  быть  разрешен  в  результате  тяжелой,  длительной,  упорной  и
неблагодарной   работы.   Не   дать   коммунистам  победить,  способствовать
возникновению в  Южном  Вьетнаме сильного  руководства,  -  это уже  было бы
победой.  Но  это  потребовало  бы присутствия  американцев во  Вьетнаме  на
протяжении  длительного  времени. По  выражению его лица  я  понял, что  для
американцев это было бы нелегко.
     Государственный  секретарь  США  Дин   Раск  был  спокойным,  вдумчивым
человеком, который  выглядел скорее  как ученый, чем политик. Я высказал ему
свою надежду  на  то, что  следующий  американский  президент добьется такой
победы  на  предстоящих  выборах, что это позволит  ему убедить  вьетнамское
руководство в  Ханое  в наличии у  американского народа терпения и решимости
довести войну до победного конца. А если бы Америка вышла из игры, тогда все
некоммунистические страны оказались под давлением, - Таиланд переметнулся бы
в конфликте  на противоположную сторону, а  Малайзия оказалась бы втянутой в
мясорубку  партизанской  войны. После этого, поставив  во главе правительств
этих стран братские коммунистические  партии, коммунисты перерезали бы горло
и  Сингапуру. Китайской  армии  даже не  нужно  было  бы вступать  в пределы
Юго-Восточной Азии.
     Вице-президент   США  Губерт   Хэмфри  (Hubert  Humphrey)  высказывался
довольно  сдержано. Он считал, что,  за исключением "голубей" и "ястребов" в
Сенате,  70%  -  80%  сенаторов  поддерживали  политику  президента  США  во
Вьетнаме.  В  оппозиции   к  этой  политике  находилось  молодое   поколение
американцев,  выросшее на протяжении 22  лет, прошедших  с окончания  Второй
мировой войны. Это поколение не знало тягот войны или реальных экономических
трудностей, именно они составляли ядро оппозиции в университетах. Он считал,
что  такие   авторитетные   люди   как   я,   известные  своей  политической
независимостью  и  представлявшие  Движение   неприсоединения,  должны  были
высказывать  свое мнение  по данной  проблеме и попытаться остановить эрозию
общественного мнения в США. Хэмфри опасался, что, если подобные мне  люди не
будут оказывать  Джонсону  поддержку, то  он окажется побежденным,  и не  во
Вьетнаме,  а в самих США.  Мне  нравился  Хэмфри,  который  был  политически
искушенным человеком, но в его твердости я сомневался.
     Госсекретарь США по вопросам обороны Роберт Макнамара (Robert McNamara)
был светлоглазым, нетерпеливым и энергичным  человеком.  Он считал, что цели
Америки  и  Сингапура  полностью  совпадали:  обе   страны   хотели,   чтобы
Великобритания сохраняла свое военное присутствие в Сингапуре. Американцы не
хотели, чтобы  дело  выглядело  таким  образом,  будто  Америка  воевала  во
Вьетнаме   в   одиночку.  Он  заявил,   что   приобретение   Великобританией
американских  самолетов   "Ф-11"  продемонстрировало  существование  прочных
связей  между  Великобританией  и  Соединенными  Штатами  и  подтвердило  ее
намерения выполнить  свои военные  обязательства в  Юго-Восточной  Азии. Это
было сказано  в октябре  1967  года,  за  месяц до того,  как Великобритания
девальвировала  фунт  стерлингов  и  приняла  решение  вывести свои  войска,
находившиеся к востоку от Суэцкого канала.
     Главной темой  встречи и в комитете по международным делам Белого Дома,
и  в  сенатском  комитете  по  международным  отношениям,  была  ситуация во
Вьетнаме. Я  отвечал на вопросы американцев, но  мои ответы вряд ли развеяли
их  беспокойство. Они хотели услышать  от меня  о таких решениях вьетнамской
проблемы, которые можно было бы  осуществить  в течение года,  до  следующих
президентских выборов в США. У меня таких решений не было.
     В  Гарвардском  университете  я  разговаривал со  студентами,  а  также
встретился   с   директором  Института  политики  (Institute   of  Politics)
Гарвардского университета,  специалистом по проблемам президентской власти в
США  профессором  Ричардом  Нейштадтом (Richard  Neustadt). Я уже  спрашивал
Билла Банди о том, была ли возможность организовать для меня короткий отпуск
в  США,  чтобы  поближе  познакомиться  с  американцами  и  их  общественной
системой. Я чувствовал,  что  мне следовало разобраться в них. У американцев
были иные сильные и  слабые  стороны, нежели у англичан. Америка раскинулась
на огромном  континенте, в стране не было тесно связанного между собой круга
людей, отвечавших  за принятие решений,  группировавшихся  вокруг Вашингтона
или Нью-Йорка.  В  Великобритании  такая  группа людей в Лондоне была. Люди,
которые принимали  решения в  Америке,  были разбросаны  по всем 50  штатам,
каждый  из которых  обладал  собственными интересами и преследовал различные
цели. Банди устроил мне встречу с Нейштадтом,  который  пообещал подготовить
для   меня  специальный  курс   в   Институте  политики  осенью   1968  года
продолжительностью в один семестр.
     Я находился  в  постоянном  движении, произнося бесконечные речи  перед
представителями средств массовой информации и различными группами: Азиатским
обществом  (Asia  Society), Советом по международным  отношениям (Council of
Foreign  Relations)  в  Нью-Йорке, студентами в Гарварде  и  Сент-Луисе (St.
Louis),  Совету по международным  отношениям (Foreign  Relations Council)  в
Чикаго, прессой и телевидением в  Лос-Анджелесе. Даже в Гонолулу (Honolulu),
где  я  остановился в  качестве гостя главнокомандующего вооруженными силами
США на Тихом океане, мне пришлось произнести речь. И только на курорте Мауна
Кеа (Mauna Kea), расположенном на главном острове Гавайского  архипелага,  я
смог расслабиться, целый день играя в гольф, а вечером, после ужина, любуясь
закатом.
     Сообщения из наших посольств в Вашингтоне, Канберре  и Веллингтоне были
благоприятны,  но Кен  Сви  и Раджа  были  обеспокоены,  что  я высказывался
слишком уж  проамерикански,  защищая интервенцию,  предпринятую Джонсоном во
Вьетнаме. Это  могло  оттолкнуть наших  избирателей -  этнических  китайцев,
поэтому они посоветовали мне придерживаться более нейтральной позиции. Когда
я  вернулся в  Сингапур,  я обсудил  с ними этот вопрос  и изменил тон своих
выступлений,  сделав  его более  критичным,  но,  в  целом,  продолжая  ясно
высказываться  в  поддержку  американского присутствия  во  Вьетнаме.  Я был
убежден, что  критика политики  США  во  Вьетнаме нанесет  ущерб  президенту
Джонсону и ухудшит его  позиции  в  США.  Это не  входило в  мои  планы, ибо
противоречило интересам Сингапура.
     Десятидневный  визит  в  США произвел  на меня сильное  впечатление.  Я
сказал  своим   коллегам  в   правительстве,   что  отношения   Сингапура  с
Соединенными Штатами были, в отличие  от наших отношений с  Великобританией,
поверхностными.  Американцы рассуждали обо всем с точки  зрения  размеров  и
чисел,  а  в  Юго-Восточной  Азии  Малайзия   и  Сингапур,  по  сравнению  с
Индонезией, были просто пигмеями.
     После моего возвращения  события неожиданно приняли решительный оборот.
Великобритания девальвировала фунт стерлингов и в январе 1968 года  объявила
об  ускоренном,  к  1971  году,  выводу  своих  войск. Через две недели силы
Северного  Вьетнама начали свое  Новогоднее  наступление (Tet offensive). Им
удалось ворваться в  более  чем сотню городов  и  городков, включая  Сайгон.
Американцы были потрясены телевизионными сообщениями об этом наступлении. На
самом деле, вьетнамское наступление  было  неудачным,  но средства  массовой
информации   убедили  американцев,  что  это   была  катастрофа,  с  которой
американцы не могли  ничего поделать, и война для них  была проиграна. Через
два  месяца,  31  марта  Джонсон  объявил:  "Я  не  буду  добиваться  своего
выдвижения в  качестве кандидата от своей партии,  и не соглашусь, если меня
все-таки  выдвинут".  С  этого  момента  Америка  находилась  в  подавленном
состоянии,  мрачно  ожидая  нового  президента,  который  смог  бы  уйти  из
Вьетнама, сохранив лицо.
     С октября по  декабрь 1968 года, как  и планировалось, я  взял короткий
отпуск  и  провел его  в  Университете  Британской Колумбии  (University  of
British Columbia) и Гарвардском Университете, оставив во главе правительства
Го  Кен Сви. Я провел несколько недель  в  Университете Британской Колумбии.
Находясь в клубе преподавателей университета в качестве гостя, я наблюдал за
предвыборной  президентской кампанией  в США  по  телевидению. После  победы
Никсона я  полетел из Ванкувера в Оттаву,  чтобы встретится с  Пьером Трюдо,
который  ранее, в  том  же  году, стал  премьер-министром  Канады.  Затем  я
продолжил  свое путешествие  в  Бостон  и Гарвард,  где  я  стал  слушателем
Института политики, который был филиалом Школы правительственного управления
имени Д. Ф. Кеннеди.
     В Эллиот-хаусе (Eliot House) Гарвардского университета, где я находился
примерно  с 200 студентами  и 10 слушателями,  я прошел курс  "погружения" в
американскую  культуру.  Нейштадт  подготовил  для  меня  широкую  программу
общения  с   американскими   учеными  в   различных  областях,   в  основном
охватывавших сферу  правительственного  управления  и  политическую жизнь  в
Америке, проблемы экономики, производительности  и мотивации. Программа была
насыщенной  и включала утренние  дискуссии с одной группой,  рабочий  обед с
другой группой, послеобеденный семинар и ужин с известными учеными. Во время
ежегодного  футбольного   матча   между   Гарвардским   и   Йельским  (Yale)
университетами   я   почувствовал   вкус  к  молодому   задору  американцев,
дополненному   усилиями   организаторов.  Эффективность  организации   моего
обучения  впечатляла.  Ко  мне  был  приставлен  студент-выпускник,  который
занимался подбором  материалов  или  организацией дополнительных  встреч  по
моему желанию, в дополнение  к уже  намеченным. Служба безопасности нарушила
нормальную  жизнь  в  Эллиот-хаусе,  устроив  свой  штаб  в  гостиной, чтобы
круглосуточно обеспечивать  мою безопасность.  Я обедал в  холле  вместе  со
студентами, слушателями  и  руководителем  учреждения Аланом Хаймертом (Alan
Heimert).   Меня   поразили   свободные,   неформальные   отношения    между
преподавателями   и    студентами.   Студенты   отличались   исключительными
способностями, и один из преподавателей признался, что  спорить с некоторыми
из них бывало довольно трудно.
     Преподаватели   в   Кембридже,   в    штате   Массачусетс   (Cambridge,
Massachusetts), отличались от  преподавателей в Кембридже, в Великобритании.
Британские профессора 40-ых - 60-ых годов счастливо жили в своих "башнях  из
слоновой  кости", вдали  от  суматохи Лондона  и  Вестминстера. Американские
профессора,  напротив,  старались усилить  свое  влияние, налаживая  связи с
правительством.  Во   время  правления   администрации  президента   Кеннеди
некоторые профессора  постоянно перемещались  между  Бостоном,  Нью-Йорком и
Вашингтоном. Сильной стороной британских ученых этого периода  было изучение
прошлого, а не настоящего или  будущего,  ибо это было связано с догадками и
предположениями.  У  них  отсутствовало  прямое  взаимодействие  с  деловыми
кругами  и промышленниками, как это  имело место  в Гарвардской бизнес-школе
(Harvard   Business  School).   Ам