нашем университете на  английском
языке. У нее не было проблем с языком, но ей было  невероятно трудно понять,
что  китайцы  имели   в  виду  на   самом  деле.  Когда  в  посещаемых  нами
провинциальных  городах она в одиночку прогуливалась  по улицам,  вокруг нее
собирались толпы  любопытных,  -  их интересовало, откуда она. Она отвечала,
что   из   Сингапура.  Тогда   ее   спрашивали,   где   находится  Сингапур.
Присутствовавшие на банкетах женщины также интересовались  ею. Она выглядела
как  китаянка,  говорила на их языке,  но  вела себя иначе,  - не стесняясь,
свободно разговаривая  в компании  взрослых.  По  сравнению с ними  она была
хорошо  одета, была  более  оживленной и общительной.  Вей Линь  казалась им
прилетевшей с Луны,  она и  сама чувствовала, что отличается от них. На нее,
как  и   на  меня,   оглушающе  и  отупляюще  действовал  непрерывный  поток
пропаганды, лившийся из радио- и громкоговорителей.
     Впечатления  моей  дочери   были   настоящим   открытием.  Она  изучала
докоммунистическую  историю и литературу Китая в  китайской школе и  ожидала
увидеть исторические  памятники, произведения  культуры, чудесные ландшафты,
особенно  те, о  которых упоминалось в отрывках, которые она учила  в  школе
наизусть. Тем  не  менее, увидев  рядом с  носившими романтические  названия
горами и храмами нищету, она убедилась, что гордость китайцев тем, что Китай
являлся наиболее старой  из непрерывно существовавших на  земле цивилизаций,
являлась  препятствием для того, чтобы догнать развитые страны. Сингапур был
в лучшем положении, чем Китай, ибо не сталкивался с этим препятствием.
     Ее  удивляло то,  насколько  китайцы  отличались  даже  от  жителей тех
восточноевропейских  стран,  которые она посетила  со мной до того.  Китайцы
были   и  более   изолированы  от   внешнего  мира,   и   весьма   тщательно
проинструктированы  относительного  того,  как давать политически корректные
ответы.  Так было  в любой провинции,  с  любым официальным лицом, сколь  бы
низкую должность оно не  занимало.  У нее было не так  уж много возможностей
вступить в  контакт с  простыми людьми, -  во время прогулок  и пробежек  ее
сопровождал эскорт телохранителей, изолировавших ее от публики. Она порядком
устала от постоянного чтения написанных большими  иероглифами лозунгов типа:
"Критикуй Конфуция, критикуй Дэн Сяопина", "Разгроми буржуазных экономистов"
(sic!),  "Да  здравствует  всепобеждающее учение Мао  Цзэ-дуна!" Ее поражало
безоговорочное  послушание людей властям. К концу визита она была счастлива,
что ее предки решили попытать счастья в "странах южных морей".
     До  этого  визита  наше  правительство  строго придерживалось  правила,
запрещавшего  жителям Сингапура  моложе  30 лет  посещать  Китай. Вернувшись
домой,   я  дал   указание  пересмотреть  это  правило,  убежденный   своими
собственными   наблюдениями  и  впечатлениями   Линь,  что  лучшим  способом
уничтожить  романтические  идеи о  великой родине, было бы  послать людей  в
Китай, причем на возможно более долгий срок. Вскоре  после этого ограничение
было снято.
     Меня  поразили размеры Китая и  огромные различия между  его  тридцатью
провинциями. К  чему  я  не  был  готов, так это  к  огромному  разнообразию
диалектов, с которыми я столкнулся. Понимать некоторых китайцев было тяжело.
Премьер-министр Хуа Гофэн был уроженцем провинции Хунань (Hunan) и говорил с
сильным акцентом. Весьма немногие люди, с которыми я встречался, говорили на
стандартном,  общепринятом китайском литературном языке (Mandarin). Диапазон
диалектов  и  акцентов,  использовавшихся  людьми,  когда  они  говорили  на
китайском литературном языке, был слишком велик. К примеру, когда мы прибыли
в Гуанчжоу, сопровождавший меня китайский  переводчик (отличный переводчик!)
не  смог  понять  пожилого  члена  революционного  совета,  уроженца острова
Хайнань  (Hainan), несмотря  даже  на то,  что  тот говорил на  литературном
языке. Я понимал его, потому что в  Сингапуре жило много выходцев с Хайнаня,
которые  говорили  подобным  образом,  так  что  я  переводил   слова  члена
революционного совета с Хайнаня китайскому  переводчику!  Это лишь небольшой
пример  тех  трудностей,  которые  приходится преодолевать  китайцам,  в  их
попытках  объединить страну  путем  использования  общего  языка.  Китай  по
территории  и  населению  в  полтора раза превышает размеры  континентальной
Европы.   90%   китайцев    являются   китайцами-ханьцами   (Han   Chinese),
использующими  единый  алфавит.  Тем  не  менее,  они  используют  различные
согласные и гласные звуки при написании одних и тех же слов, а употребляемые
ими идиомы и сленг (slang) различаются не только в разных провинциях, но и в
соседних  городах  одной  и  той  же  провинции.  Китайцы  пытались  создать
общепринятый язык, начиная со свержения династии Цин в 1911 году, но пройдет
еще немало  времени, прежде  чем они добьются  в  этом  успеха. С  развитием
спутникового  телевидения,  радио и  мобильных телефонов китайцы,  возможно,
сумеют добиться этого на  протяжении жизни следующих  одного-двух поколений,
да и то лишь в среде более образованных представителей молодого поколения.
     На протяжении  двухнедельного визита в Китай  мы ежедневно пребывали  в
движении, сопровождаемые принимавшими  нас хозяевами в различных провинциях,
референтами  МИДа по странам  Юго-Восточной  Азии, переводчиками, офицерами,
отвечавшими за протокол, багаж и безопасность, которые  находились  рядом  с
нами  на всем протяжении пути от Пекина до  Гуанчжоу. К концу путешествия их
компания  стала  нас  утомлять. В их команде были официальные  лица, которые
говорили на любом языке и диалекте, на котором разговаривали мы. Пытались ли
мы  говорить   на  хоккиен,  малайском,  или   английском,  среди  китайских
официальных лиц всегда находился кто-то живший до того в Юго-Восточной Азии,
или  прослуживший  много  лет  в   Индонезии  и  говоривший  на   малайском,
индонезийском  бахаса  или диалекте  хоккиен  как  на  родном  языке.  Таким
образом,  нас могли  подслушивать и  понимать.  Нам не удавалось  поговорить
между собой на таком языке, которого бы они не понимали. В те редкие вечера,
когда мы ужинали  в  узком  кругу, мы  весело  проводили время,  обмениваясь
впечатлениями.
     Во время  каждой остановки заботившиеся о  нас и наших нуждах пекинские
официальные  лица втягивали  членов в наших  делегаций в разговоры. Их целью
было выяснить нашу позицию  по  различным  вопросам  и наше отношение  к  их
позиции.  Их подход  отличался  тщательностью.  Представители  нашей  прессы
рассказали  нам, что они  видели, как китайцы каждый вечер, до поздней ночи,
обсуждали  результаты  и составляли детальные  отчеты о  своих разговорах  и
наблюдениях. Меня интересовало, кто будет  читать эти отчеты, - по  тому как
серьезно они  относились  к их составлению, было очевидно, что кто-то должен
был с ними знакомиться. Я пришел к выводу, что одной из причин их стремления
к  тому,  чтобы  я  посетил  Китай,  было желание  китайцев  непосредственно
встретиться со мной и оценить мой характер и взгляды.
     Когда мы прощались  с китайцами на  железнодорожном вокзале в Гуанчжоу,
китайский  референт,  отвечавший  за  страны  Юго-Восточной  Азии,  высокий,
нездорового вида человек лет пятидесяти,  сказал  К.Ч.Ли, что, понаблюдав за
мной на протяжении  двух  недель, он пришел  к  выводу, что  я -  жесткий  и
твердый  человек. Я воспринял  это  как  комплимент.  Когда они захлопали  в
ладоши  в унисон, чтобы  поприветствовать меня,  я помахал  им  рукой. Я  не
захлопал в ладоши, как полагалось по их обычаям, - мне это казалось смешным.
Так я  дал  им  понять,  что я - житель Сингапура и отличаюсь  от  них. Я не
чувствовал  себя  одним   из  них,   такой   же  была  реакция  Чу  и  Линь.
Действительно,  никогда еще мы так сильно  не чувствовали,  что  не являемся
китайцами, как во время того, первого визита.
     Я неудобно чувствовал себя и тогда, когда, во время посещения китайских
фабрик  или выставок мне предлагали, по китайскому обычаю, кисть,  китайские
чернила на подносе и лист рисовой бумаги или чистую  страницу в книге, чтобы
я  написал  свой  отзыв. Поскольку мое  знакомство  с китайской  кистью  для
написания   иероглифов  ограничивалось   несколькими  месяцами  обучения   в
начальной школе, я вынужден был  отказываться и просить обычную ручку, чтобы
написать свой отзыв на английском языке.
     Ощущение  того,  что я  не являюсь  китайцем,  стало менее острым после
того,  как  я  перестал обращать внимание на различия в их манере  говорить,
одеваться и вести себя. Тем не менее, во время того, первого визита, китайцы
и их  манеры показались нам совершенно чуждыми. На юге Китая мы внешне могли
сойти за одного из них, но даже там мы остро ощущали себя чужаками. Мне  еще
предстояло узнать, что китайское общество так до  конца и не  приняло многих
наших  молодых  студентов,  которые в 50-ых годах  вернулись в Китай,  чтобы
внести  вклад в дело революции. Они были "хуацяо" (hua qiao) или "заморскими
китайцами"  и  всегда отличались от местного населения, держались особняком,
считались "мягкотелыми" и не вполне "своими". Жаль, - ведь  они вернулись  в
Китай, потому  что очень хотели внести свой  вклад  в  его  развитие,  стать
частью китайского общества. К ним относились, вернее, должны были относиться
иначе, чем  к  местным жителям, предоставляя недоступные последним льготы  и
привилегии, без которых  жизнь была бы для  приезжих  слишком трудной. Из-за
этих льгот и  привилегий  на них косо  смотрели, -  это  было нелегко и  для
приезжих, и для местных  жителей. Родственные  чувства были вполне приемлемы
при  условии,  что  зарубежные  родственники  жили  где-то  далеко,   иногда
присылали  поздравления  или  приезжали  в  гости, привозя  подарки; но если
родственник хотел остаться в Китае, то, за исключением тех случаев, когда он
обладал какими-либо специальными знаниями или  квалификацией,  он становился
обузой.  Многие   из  тех,  кто  вернулся  в  Китай  полными  романтических,
революционных идеалов, закончили свой путь,  эмигрировав  в Гонконг и Макао.
Там они  нашли более благополучную жизнь, более похожую на жизнь в Сингапуре
и  Малайе,  которые  они  когда-то  презирали  и  покинули.  Многие  из  них
обращались  с просьбой  вернуться  в Сингапур.  Наш  Департамент  внутренней
безопасности  настоятельно  высказывался  против  этого,  подозревая  в  них
агентов КПМ,  которые  причинили бы нам неприятности.  Это  было  совершенно
неверно, -  эти люди полностью разочаровались в Китае и коммунизме и были бы
самой лучшей прививкой против вируса маоизма.
     Внешне мы  очень похожи  на китайцев  из  южных провинций Китая. У  нас
общие    культурные    ценности,   касающиеся   отношений   между    полами,
взаимоотношений в кругу семьи, уважения к старшим и других  социальных норм,
касающихся семьи  и друзей. Тем не менее,  наше видение окружающего  мира  и
нашего  места  в  этом  мире весьма  отличается.  Китайцы -  жители огромной
страны, которые чувствуют себя  абсолютно уверенными в  том,  что, стоит  им
привести дела в порядок, и  их  стране  будет  гарантировано место на  самой
вершине  всемирной табели  о рангах, - это  только вопрос  времени.  Теперь,
после того как китайцы восстановили свою самую  старую в  мире  цивилизацию,
насчитывающую  4,000 лет никогда  не прерывавшейся истории, никто из  них не
сомневается в неизбежности такого исхода. У нас же, эмигрантов, оторвавшихся
от родной  земли, пересаженных на иную почву, подобная  уверенность  в  себе
отсутствует.  У  нас нет твердой  уверенности  в завтрашнем  дне, мы живем в
вечном беспокойстве относительно того,  что еще  уготовано для нас судьбой в
этом нестабильном и быстро меняющемся мире.


Глава 37. Китай эпохи Дэн Сяопина.

     Моя встреча с вице-премьером Дэн  Сяопином была незабываемой.  В ноябре
1978 года щеголеватый, коренастый человек в возрасте 74  лет, ростом не выше
5 футов (152 см), одетый в бежевый костюм  в  стиле Мао,  спустился по трапу
самолета  "Боинг-707"  в  аэропорту  Пая-Лебар.  Он  торопливо  обошел строй
почетного караула, а затем отправился вместе со мной в Виллу Истана  (Istana
Villa),  - резиденцию для  официальных лиц в районе  Истана. В  тот  же день
после обеда мы встретились для официальных переговоров в моем кабинете.
     Во время  пребывания  в  Пекине  я  заметил в  Большом  Дворце  Народов
плевательницы, поэтому  я  распорядился,  чтобы  рядом  с Дэн  Сяопином были
поставлены бело-голубые фарфоровые плевательницы. Я читал, что  он регулярно
пользовался ими. Специально  для  него  я  также поставил пепельницу, хотя в
комнатах  с кондиционированным воздухом в Вилле  Истана курить  запрещалось.
Это был жест уважения по отношению  к великому  человеку в истории Китая.  Я
также позаботился о том, чтобы вытяжной вентилятор в комнате был включен.
     Я приветствовал его в  качестве великого  китайского революционера. Дэн
Сяопин ответил, что уже бывал в Сингапуре, - в 1920 году, за 58 лет до того,
он уже останавливался в Сингапуре  на два  дня по пути  во  Францию. Когда я
находился с визитом в Пекине в 1976  году, Дэн Сяопин не  мог встретиться со
мной, - в тот период он был в опале. Он был побежден "бандой четырех", но, в
конце концов, они сами потерпели поражение. Следующие два  с половиной  часа
он говорил о советской угрозе. Все страны и народы, которые не хотели войны,
должны были выступить  единым  фронтом  против  ее поджигателей.  Дэн Сяопин
процитировал  Мао:  "Мы   все  должны  объединиться,  чтобы   справиться   с
"черепашьими яйцами" (wang  ba  dan). (Последнее  выражение  наш  переводчик
перевел как "сукины дети") Он  дал всесторонний анализ советских  маневров в
Европе, на Ближнем Востоке, в Африке, Южной Азии и, наконец, в Индокитае. Во
Вьетнаме Советы добились  огромного успеха. Дэн Сяопин сказал, что некоторые
не  понимали,  почему отношения  между  Китаем и  Вьетнамом  были  настолько
плохими, и почему Китай прекратил оказание помощи Вьетнаму, что не только не
способствовало  возвращению Вьетнама в сферу влияния Китая,  но еще  сильнее
подтолкнуло Вьетнам в объятия Советского Союза. На самом же деле, вопрос был
в том, почему Вьетнам считал для себя приемлемым полностью попасть в объятия
Советского Союза, хотя это  было не в его интересах. Ответ заключался в том,
что во Вьетнаме "на протяжении многих лет упоенно  мечтали  об Индокитайской
федерации". Эту идею вынашивал еще Хо Ши Мин, но Китай никогда не соглашался
с  этим,  и  Вьетнам  рассматривал  Китай  как  наибольшее  препятствие  для
осуществления  идеи федерации. В Китае пришли к выводу, что позиция Вьетнама
не   изменится  и  будет  становиться  все  более  антикитайской.  Одним  из
проявлений  этой  политики  было  изгнание этнических китайцев  из Вьетнама.
После  тщательного анализа ситуации было  решено прекратить китайскую помощь
Вьетнаму.
     Дэн сказал, что объем китайской помощи  Вьетнаму составил 10 миллиардов
долларов, а в ценах сегодняшнего дня, -  20 миллиардов долларов. Когда Китай
прекратил оказание помощи Вьетнаму, Советскому Союзу пришлось нести эту ношу
в одиночку. Когда же Советский Союз не смог  в одиночку  удовлетворить нужды
Вьетнама, он добился приема Вьетнама в СЭВ (Совет экономической взаимопомощи
-  коммунистический  аналог  ЕС),  чтобы  переложить  этот  груз  на  страны
Восточной  Европы. Вьетнамцы  также "пускали шапку по  кругу"  обращаясь  за
помощью к  Америке,  Японии, Франции,  странам  Западной  Европы  и  даже  к
Сингапуру.  Он сказал, что через десять лет Китай снова подумает о том,  как
оторвать Вьетнам от Советского  Союза.  Про себя  я подумал, что  Дэн Сяопин
являлся  полной  противоположностью американским  лидерам,  ибо  он  пытался
заглядывать в будущее на долгосрочную перспективу.
     Дэн Сяопин сказал, что  реальной  и неотложной проблемой было возможное
широкомасштабное  вторжение Вьетнама в Камбоджу. Он риторически спросил, что
будет в этом случае делать Китай, и сам же ответил, что действия Китая будут
зависеть от того, как далеко зайдет Вьетнам. Он повторил эти слова несколько
раз, не принимая на себя конкретных обязательств  нанести Вьетнаму  ответный
удар.  Дэн  сказал,  что,  если  Вьетнам  добьется  успеха в  восстановлении
контроля  над всем Индокитаем,  то  многие  азиатские  страны  окажутся  под
угрозой. Индокитайская  федерация будет расширять свое влияние,  способствуя
реализации   глобальной   стратегии   Советского   Союза,   стремившегося  к
продвижению на  юг, к Индийскому  океану.  В рамках этой  стратегии Вьетнаму
отводилась роль "азиатской Кубы". Советский Союз стремительно наращивал силы
своего Тихоокеанского флота.  На протяжении  последних  двух  лет  мир  стал
свидетелем   серьезных   потрясений,   что   было   очевидно  по   событиям,
происходившим  во Вьетнаме,  Афганистане,  Иране  и  Пакистане,  которые все
указывали на стремление Советского Союза прорваться в  южном направлении. По
его   словам,  политика  Китая  заключалась   в  том,   чтобы  противостоять
стратегическому развертыванию сил Советского Союза. Где бы Советский Союз ни
наносил  удар, будь-то Сомали  или Заир, Китай всегда будет оказывать помощь
по  отражению  нападения.  Чтобы  сохранить  мир,  страны  АСЕАН должны были
объединиться  с  Китаем  и  отразить агрессию  Советского Союза и  Вьетнама,
игравшего  роль  "азиатской Кубы".  Два переводчика, сопровождавшие  его, не
вели подробный протокол беседы, лишь один из них сделал несколько заметок. Я
пришел к  выводу,  что Дэн, должно  быть,  устроил  такие  же  презентации в
Куала-Лумпуре  и  Бангкоке, поэтому они знали его речь  наизусть.  Я спросил
его, хотел ли он, чтобы я  ответил ему сразу,  либо отложить наш разговор до
завтра, чтобы у него было время переодеться к ужину, а у меня - подумать над
сказанным. Дэн предпочел поужинать.
     За ужином он был общительным и дружелюбным, но все еще  чувствовал себя
напряженно. Возможное вторжение  Вьетнама  в Камбоджу сильно волновало  его.
Когда я  попытался  нажать  на него, вновь спросив,  каковы  будут,  в  этом
случае, действия Китая,  особенно после  того, как  премьер-министр Таиланда
генерал Криангсак занял сторону Китая,  оказав  Дэну  такой  теплый  прием в
Бангкоке, он снова пробормотал, что это  будет зависеть от того,  как далеко
зайдут  вьетнамцы.  У меня  сложилось  впечатление,  что, если  вьетнамцы не
переправятся  через реку Меконг  (Mekong),  то  это  не  будет  представлять
серьезной  опасности, но  если они  перейдут  через  Меконг, - Китай  что-то
предпримет.
     Дэн  Сяопин пригласил  меня  вновь посетить Китай. Я сказал, что приеду
после того, как Китай оправится от последствий  "культурной  революции". Дэн
ответил, что это займет  много  времени. Я парировал, сказав, что у китайцев
не должно было возникнуть каких-либо проблем с  тем,  чтобы  начать движение
вперед и добиться  лучших  результатов, чем Сингапур: ведь мы были потомками
безграмотных, безземельных крестьян  из провинции Фуцзянь и Гуандун, а они -
потомками ученых, мандаринов (чиновников) и литераторов, которые  остались в
Китае. Дэн промолчал.
     На  следующий день я  излагал свою позицию на протяжении  часа, вернее,
даже получаса, без  переводчика. Я подытожил все, что он сказал  о советской
угрозе,  упомянув  о хорошо  аргументированном отчете  Лондонского Института
стратегических  исследований (International Institute of Strategic Studies).
Я указал на то, что канцлер Германии Гельмут Шмидт, президент Франции Валери
Жискар  Д'эстен  и  американские  лидеры  в  Вашингтоне,  -  все  по-разному
высказывались об угрозе, исходившей от Советского Союза.
     Некоторые из  них считали, что Советы расходовали слишком большую часть
своих ресурсов на  вооружения. В  любом случае,  такие маленькие страны  как
Сингапур  могли  т