олько наблюдать  за глобальными тенденциями,  но  не могли
повлиять на конечный результат.
     Нам приходилось анализировать ситуацию с региональной, а не  глобальной
точки  зрения.  Вывод  американских  войск  из  Вьетнама  и  Таиланда  после
окончания  войны  во  Вьетнаме  создал  для  нас  проблемы.  Было ясно,  что
американцы больше никогда не вступят в бой  с  коммунистическими повстанцами
на  азиатском континенте. Далее, нас интересовало то, как долго американские
войска  будут оставаться на Филиппинах,  чтобы  создать  противовес растущей
мощи советского флота в Индийском и Тихом океанах. В Сингапуре хотели, чтобы
Соединенные Штаты оставались на Филиппинах.
     Чтобы смягчить беспокойство Дэн Сяопина по поводу отношений Сингапура с
Советским Союзом,  я перечислил наших основных  торговых партнеров:  Японию,
США,  Малайзию и страны  Европейского  сообщества,  - на каждого из  которых
приходилась  от 12%  до 14%  нашего  внешнеторгового оборота.  На долю Китая
приходилась 1.8%, Советского Союза - 0.3%, так что  вклад Советского Союза в
развитие  нашей  экономики был ничтожным.  Меня  также  не  стоило  убеждать
относительно  гегемонистских устремлений русских.  Я напомнил ему как в 1967
году, после посещения Абу-Симбела (Abu Simbel) и Асуана (Aswan) в Египте, во
время моего  возвращения  в  Каир  на  египетском  самолете в  сопровождении
египетского министра, уже перед посадкой самолета в кабине  летчика возникло
замешательство.  Министр  извинился и прошел  в кабину самолета. После того,
как  самолет  приземлился,  я  узнал, что  советский летчик другого самолета
заявил  диспетчерам аэропорта, что  не понимает по-английски,  и потребовал,
чтобы его  самолету разрешили  приземлиться  ранее,  чем нашему самолету,  в
котором   летела   официальная  делегация.  Египетскому   министру  пришлось
прокричать свои  команды  из  кабины  самолета, чтобы  добиться приоритетной
посадки самолета,  перевозившего  официальных  лиц.  Так что меня не  стоило
убеждать в высокомерии русских.
     Китай  хотел  объединить страны Юго-Восточной  Азии,  чтобы изолировать
"русского медведя", в то время как  наши соседи хотели объединиться с  нами,
чтобы изолировать "китайского дракона". В странах Юго-Восточной Азии не было
"заморских русских", стоявших во  главе коммунистических повстанцев, но были
"заморские  китайцы",  поощряемые и поддерживаемые Коммунистической  партией
Китая и правительством Китая, и угрожавшие Таиланду, Малайзии, Филиппинам и,
в меньшей степени, Индонезии. Кроме того, Китай открыто настаивал на  особых
отношениях  с  китайцами,  проживавшими  за  рубежом, ввиду  связывавших  их
кровных уз, и напрямую обращался к их патриотизму через головы  правительств
стран, гражданами которых они являлись,  убеждая их вернуться и помочь Китаю
в проведении "четырех модернизаций".
     За несколько недель до того, в октябре, в Сингапуре находился с визитом
премьер-министр Вьетнама Фам Ван Донг. Он сидел на том же месте, где  сейчас
сидел  Дэн.  Тогда  я  спросил  его о  причинах проблем  в  отношениях между
Вьетнамом  и этническими  китайцами, или "народностью хоа" (Hoa people). Фам
Ван  Донг грубо ответил,  что, как  этническому  китайцу, мне  следовало  бы
знать, что этнические  китайцы будут  всегда поддерживать Китай, так  же как
вьетнамцы  будут  поддерживать Вьетнам,  где бы  они ни проживали.  Меня  не
столько  беспокоили  мысли Фам Ван  Донга,  сколько  то, что  он,  вероятно,
наговорил  лидерам Малайзии. Я напомнил другой инцидент, во  время  которого
постоянный  представитель Вьетнама  в ООН заявил  постоянным  представителям
четырех стран АСЕАН, что  вьетнамцы относились  к людям "народности хоа, как
равным",  но те оказались неблагодарными. В этом якобы и заключалась причина
массового  бегства  160,000  этнических  китайцев  из  Ханоя в  Китай  через
границу, тогда  как  китайцы на юге бежали из Вьетнама на лодках. Постоянный
представитель Индонезии в  ООН, забыв, что его коллеги из трех других  стран
АСЕАН сами  были  этническими  китайцами, ответил на это, что вьетнамцы были
слишком  добры  к  "народности  хоа",  и что  им следовало  бы  поучиться  у
Индонезии. Поэтому у Дэн Сяопина не должно было быть никаких сомнений в том,
насколько подозрительно относились к Сингапуру его соседи.
     Я добавил, что Фам  Ван  Донг возложил венок  к Национальному монументу
Малайзии (Malaysia's National Monument), а Дэн Сяопин отказался сделать это.
Фам Ван Донг также пообещал, что Вьетнам не будет  помогать  повстанцам, Дэн
этого также  не  сделал. Поэтому в Малайзии должны были относиться к нему  с
подозрением.  Между  малайцами-мусульманами и китайцами  в  Малайзии,  между
жителями  Индонезии и проживавшими  там  этническими китайцами  существовала
затаенная  подозрительность  и вражда.  Так как  Китай занимался  "экспортом
революции" в страны Юго-Восточной Азии, то мои соседи по АСЕАН хотели, чтобы
Сингапур объединился с ними, и не против Советского Союза, а против Китая.
     Я сказал, что  правительства стран АСЕАН  рассматривали радиотрансляции
из  Пекина, предназначавшиеся для  этнических  китайцев,  в качестве опасной
подрывной  деятельности.  Дэн  молча  слушал,  ему никогда  и  в  голову  не
приходило, что действия Китая  рассматривались  подобным  образом, а именно:
Китай,  большое иностранное  государство,  занимался подрывной работой среди
жителей других стран через голову их правительств. Я сказал, что было весьма
маловероятно,  чтобы страны АСЕАН позитивно отнеслись к его  предложению  об
организации  объединенного фронта  против  Советского  Союза  и  Вьетнама, и
предложил  ему  обсудить  пути решения  этой проблемы. После  этого я сделал
паузу.
     Выражение лица Дэн Сяопина и его  жесты выражали испуг. Он знал,  что я
говорил правду. Внезапно он спросил: "Что же Вы хотите, чтобы  я  сделал?" Я
был  потрясен:  никогда еще не встречал я коммунистического лидера,  который
был  бы   способен  отклониться   от  первоначального   плана   переговоров,
убедившись,  что тот не соответствовал реальности, а  уж  тем более спросить
меня, что  бы я хотел, чтобы он сделал. Я ожидал, что он просто отодвинет  в
сторону мои  соображения, как это сделал  Хуа Гофэн  в Пекине в  1976  году,
когда  я указал ему на непоследовательность  политики Китая, поддерживавшего
Коммунистическую партию Малайи,  раздувавшую пожар революции в Сингапуре,  а
не в  Малайе.  Тогда  Хуа  Гофэн  гневно ответил,  что  он  не был  знаком с
деталями, но добавил,  что "где бы коммунисты ни боролись, - они обязательно
победят". С Дэном было не так.  Он понял: чтобы добиться  изоляции Вьетнама,
ему  следовало  всерьез  заняться  этой проблемой. Я  колебался,  стоило  ли
говорить  этому закаленному, мужественному революционеру, что ему необходимо
было предпринять,  но,  поскольку  он сам спросил  меня об  этом,  я сказал:
"Прекратите  подобные  радиотрансляции,  прекратите  подобные  призывы.  Для
этнических китайцев, проживающих в странах АСЕАН, будет лучше, если Китай не
будет  подчеркивать  существование  родственных  отношений и  играть  на  их
этнических чувствах. Коренное население всегда будет настроено подозрительно
по  отношению  к  ним,  независимо  от  того,  станет  ли  Китай  играть  на
родственных чувствах китайцев, или нет. Если же Китай будет делать это столь
очевидно, то это  только усилит подозрительность  местного населения.  Китай
обязан  прекратить радиотрансляции, ведущиеся компартиями Малайи и Индонезии
из Южного Китая".
     Дэн ответил,  что  ему  потребуется  время,  чтобы  подумать  над моими
словами,  добавив,  что  у Фам Вам  Донга он учиться не  станет. Дэна  также
просили  возложить  венок  к   Национальному  монументу   Малайзии,  который
увековечивал память  тех, кто убивал коммунистов Малайзии, -  как коммунист,
он не мог на это  пойти. Дэн сказал, что Фам Ван Донг возложил венки, потому
что он  был  "таким коммунистом и  продавал свою душу".  Дэн подчеркнул, что
Китай высказывался честно,  китайцы никогда не скрывали своих взглядов,  а с
тем, что они говорили, следовало считаться.  Во  время войны в  Корее  Китай
выступил с  заявлением:  если американцы выйдут на  рубеж реки Ялуцзян (Yalu
River), то китайцы  не станут сидеть, сложа руки. Американцы не  обратили на
это  никакого внимания,  но  в  вопросах  внешней  политики  китайцы  всегда
говорили именно то, что думали.  Что же касалось компартий, то, как  перевел
его  переводчик,  Дэну  "было  нечего  добавить".  На самом деле, Дэн сказал
по-китайски, что он "утратил интерес повторять одно и то же снова и снова".
     Он сказал, что  повторявшиеся заявления  Китая, касавшиеся его политики
по отношению к  китайцам, проживавшим за рубежом, преследовали двоякую цель.
Во-первых, они были вызваны антикитайскими действиями  Вьетнама; во-вторых -
соображениями  внутренней политики,  которые являлись  результатом  действий
"банды  четырех"  в  период  "культурной  революции". Родственники китайцев,
проживавших  за  рубежом,  серьезно  пострадали в  этот период,  многие были
подвергнуты репрессиям и брошены в тюрьмы. Он хотел вновь заявить о  позиции
Китая  по  отношению  к  этническим  китайцам, проживавшим  заграницей.  Эта
позиция  состояла в  том, что Китай поощрял их принимать  гражданство страны
проживания;  желавшие сохранить китайское  гражданство должны были соблюдать
законы страны проживания; а двойного гражданства Китай не признавал.
     Относительно    Камбоджи    он    заверил    меня,    что    заключение
советско-вьетнамского  договора о дружбе и сотрудничестве  не окажет влияния
на подход  Китая к этой проблеме. Дэн сказал, что Китай не боялся того,  что
Вьетнам  мог бы обратиться  к Советскому Союзу с просьбой  пригрозить Китаю,
добавив, что  Советский  Союз не  посмеет  вступить  в  серьезную  схватку с
Китаем. У  него был очень  серьезный вид, когда он сказал, что Китай накажет
вьетнамцев, если они нападут на Камбоджу, и заставит их дорого  заплатить за
это.   Советский  Союз  поймет,  что  поддержка   Вьетнама  будет  для  него
непосильным   бременем.   Затем   он   спросил   меня,  какой  совет  друзья
(подразумевая Сингапур) могли бы дать  Китаю относительно  проблем, стоявших
перед обеими странами.
     Я ответил, что лидерам  Камбоджи следовало  обращать внимание на мнение
международных кругов,  если они рассчитывали  завоевать их  симпатии. Они же
вели  себя  нерационально,  совершенно  не  считаясь  со  своим  собственным
народом.   Дэн  ответил,  что  он  также   "не  понимал"   некоторых  вещей,
происходивших  в  Пномпене.   Он  ничего  не   сказал   в  защиту  геноцида,
осуществлявшегося "красными кхмерами".
     В  заключение  я сказал, что,  по  словам  Дэн  Сяопина, для проведения
"четырех модернизаций" Китаю потребуется  22 года. Если на протяжении  этого
периода в Юго-Восточной  Азии не будут возникать проблемы, то общая ситуация
улучшится.  Если  же  такие  проблемы  возникнут, как  это  уже  случилось в
отношениях   с   Вьетнамом  и   Камбоджей,   то  последствия   этого   будут
неблагоприятными для Китая. Дэн согласился со мной.  Он выразил надежду, что
в странах  АСЕАН  будут царить единство и стабильность,  и  добавил, что это
было сказано "от чистого сердца".
     Из всех  лидеров, которых мне приходилось встречать до того, Дэн Сяопин
произвел на  меня самое сильное впечатление. Несмотря на свой маленький рост
(152  сантиметра), он был гигантом среди  людей.  В возрасте 74 лет, услышав
нелицеприятные  истины, он  был  способен изменить  свое  мнение.  Два  года
спустя, после  того как  китайцы предоставили альтернативные возможности для
радиовещания  братским  коммунистическим партиям в  Таиланде и  Малайзии, их
радиотрансляции прекратились.
     За ужином я убеждал его бросить курить. Он сказал, указав на свою жену,
что  доктора уже  говорили ей  заставить  его  бросить курить,  так  что  он
старался  курить  поменьше.  В тот  вечер  Дэн не  курил  и  не  пользовался
плевательницей, - он знал, что я страдаю аллергией к табаку.
     Перед  его  отъездом я заехал  на 20 минут  в резиденцию Вилла  Истана,
чтобы  побеседовать.  Дэн  сказал,  что  был  рад приехать  и  снова увидеть
Сингапур  через  58  лет  после  первого посещения.  Город пережил  огромные
изменения, и он поздравил меня  с  этим. Я ответил, что Сингапур - маленькая
страна с населением 2.5 миллиона человек. Он вздохнул и  сказал: "Если бы  у
меня  был один  Шанхай, мне бы тоже удалось его быстро изменить, но у меня -
целый Китай!"
     Дэн Сяопин сказал, что хотел посетить Сингапур  и Америку  до того, как
"присоединится к Карлу  Марксу". Сингапур,  - потому что во  время окончания
Первой  мировой  войны он  уже  был здесь по  пути в Марсель,  куда он  ехал
учиться и работать. Тогда город был колонией. А  Америку, - потому что Китай
и  Америка  обязаны говорить друг  с другом. Только после того, как  Вьетнам
оккупировал Камбоджу, я понял, почему он так хотел посетить США.
     По дороге в аэропорт я  прямо  спросил его, что  он будет делать,  если
Вьетнам  нападет  на  Камбоджу. Оставит ли он Таиланд в уязвимом положении и
станет наблюдать  со стороны, как  тайцы будут  подвергаться запугиванию,  а
затем будут  вынуждены  склониться  на сторону Советского Союза? Дэн  Сяопин
сложил губы трубочкой, его глаза сузились,  и он прошептал: "Это  зависит от
того, как  далеко они  зайдут".  Я  сказал  ему, что он  должен будет что-то
предпринять  после того,  как премьер-министр  Таиланда  устроил  ему  такой
открытый и сердечный прием в  Бангкоке. Криангсак вынужден был полагаться на
Китай, чтобы поддерживать некоторый баланс сил. Дэн обеспокоено посмотрел на
меня и прошептал: "Это зависит от того, как далеко они зайдут".
     В  аэропорту он  обменялся  рукопожатиями  с министрами и  официальными
лицами,  обошел  строй почетного караула, поднялся по  трапу  в "Боинг-707",
затем обернулся и помахал на прощание рукой. Когда дверь за ним закрылась, я
сказал  своим коллегам, что  сопровождавшие  его лица приготовились получить
нагоняй,  - Дэн Сяопин завершил  визит, к которому  его  не  подготовили. За
исключением небольших групп зевак, в городе не было ни шумных толп китайцев,
ни  торжествующих масс китайцев-жителей Сингапура, которые бы приветствовали
его.
     Несколько недель спустя мне показали статью о Сингапуре, напечатанную в
"Жэньминь  жибао". Линия  газеты изменилась.  Сингапур  описывался в ней как
город-сад,  у  которого  стоило поучиться в  плане  озеленения,  обеспечения
населения жильем и развития туризма. Нас больше  не  называли "гончими псами
американских  империалистов".  Мнение  китайцев  о Сингапуре  изменилось еще
больше в октябре  следующего, 1979  года,  когда  в  своей  речи  Дэн Сяопин
сказал: "Я ездил в Сингапур, чтобы изучить, как они использовали иностранный
капитал. Сингапур извлек выгоду из предприятий, основанных там иностранцами.
Во-первых,  иностранные предприятия платили государству  налог в размере 35%
чистой прибыли. Во-вторых, рабочие получали зарплату. В-третьих, иностранные
инвестиции создали сферу обслуживания. Все это приносило доход государству".
Увиденное  Дэн  Сяопином в Сингапуре стало использоваться в качестве примера
того, чего, как минимум, должен был добиться китайский народ.
     В   конце  января  1979  года  Дэн  посетил  Америку  и  договорился  с
президентом  Картером о восстановлении дипломатических  отношений без отказа
США от  поддержки  Тайваня. Он также  удостоверился в том,  что  Соединенные
Штаты не присоединились бы  к Советскому Союзу в случае, если бы Китай напал
на Вьетнам и "наказал" его. Вот почему Дэн так сильно хотел посетить США.
     Проводя  свой  отпуск  в  Гонконге за игрой в гольф, я встретил  в доме
губернатора в  Фанлине (Fanling)  эксперта по  Китаю  Дэвида  Бонавиа (David
Bonavia), до  того работавшего  в  лондонской  газете  "Таймс"  (Times).  Он
сказал, что предупреждение Дэн  Сяопина в адрес  Китая было  пустой угрозой,
потому что в Южно-Китайском море находился советский военный флот. Я  сказал
ему, что я встретился с Дэн Сяопином три месяца назад, и он произвел на меня
впечатление человека, который слов на  ветер не бросает.  Два дня спустя, 16
февраля  1979  года,  вооруженные  силы  Китая  нанесли удар  по пограничным
районам Северного Вьетнама.
     Китай заявил, что эта военная операция носила ограниченный  характер, и
потребовал от Совета Безопасности ООН принять немедленные и эффективные меры
по прекращению вооруженной  агрессии  Вьетнама против Камбоджи  и  оккупации
Камбоджи  Вьетнамом.  Операция  продолжалась  один  месяц.  Китайцы  понесли
тяжелые потери,  но  продемонстрировали вьетнамцам, что, какую  бы  цену  ни
пришлось  за  это  платить,  китайцы  были  способны  глубоко проникнуть  на
территорию Вьетнама, разрушая на своем пути города и деревни, а затем отойти
на свою территорию, что они и сделали 16 марта 1979 года.
     Во время китайского вторжения во Вьетнам Дэн публично заявил, что Китай
был готов к возможной войне с  Советским Союзом, и что урок Вьетнаму являлся
также уроком Советскому Союзу.  Советский Союз не  напал на  Китай. Западная
пресса расценила китайскую  карательную операцию как неудачную, но я считаю,
что  она изменила историю Восточной Азии. Вьетнамцы знали, что Китай нападет
на них, если, вслед за Камбоджей, они нападут на  Таиланд. Советский Союз не
хотел  оказаться втянутым в  затяжную войну  в отдаленной части Азии. Советы
могли бы позволить себе провести быструю, решительную операцию против Китая,
но китайцы лишили их этой  возможности,  заявив, что военная операция носила
"карательный" характер и не ставила  своей целью  захват  Вьетнама. Как  Дэн
Сяопин и предсказывал,  Советскому Союзу пришлось взвалить на  себя  ношу по
поддержке Вьетнама  и нести  ее на протяжении следующих  11  лет, - до  1991
года,  пока  Советский Союз не распался.  Когда же это произошло,  в октябре
1991 года,  после 12  лет дорогостоящей и  бесполезной оккупации,  вьетнамцы
согласились вывести войска из Камбоджи.
     Во время  моего второго  визита  в Китай в ноябре 1980 года я обнаружил
многочисленные перемены. Люди, сделавшие головокружительные карьеры в период
"культурной революции",  были  потихоньку отодвинуты  на  второй  план, а их
революционное рвение  больше не выпячивалось наружу. Во  время моего первого
визита в Китай в  1976 году на меня произвел  гнетущее впечатление постоянно
исполненный чрезмерного рвения взгляд китайского чиновника,  отвечавшего  за
соблюдение   протокола.   Теперь  же,   когда  "культурная  революция"  была
официально осуждена, у людей, казалось, гора с плеч свалилась.
     Переговоры со мной вел премьер-министр Чжао  Цзыян. Он отличался от Хуа
Гофэна  и Дэн  Сяопина. Чжао Цзыян был среднего телосложения,  у  него  были
тонкие  черты  лица,  а кожа казалась  покрытой  легким загаром. Я без труда
понимал его, ибо он говорил на китайском  языке без сильного провинциального
акцента,  у него был хороший, сильный  голос. Он был  выходцем  из провинции
Хэнань  (Henan),  находившейся  к  югу  от  Пекина.  Хэнань  была  колыбелью
китайской  цивилизации  и  представляла  собой  огромную,  когда-то  богатую
сельскохозяйственную  область, которая теперь  была  беднее, чем  прибрежные
провинции.
     Мы  обсуждали  камбоджийский  вопрос и то,  как подыскать  альтернативу
"красным кхмерам", которые  являлись  основной силой  в  партизанской  войне
против  вьетнамцев. Чжао  кивнул,  соглашаясь с  тем, что  Пол  Пот  являлся
неприемлемой политической фигурой для  международного сообщества. Я признал,
что,  к сожалению, "красные кхмеры"  являлись  наиболее боеспособной  силой,
боровшейся с вьетнамцами. Чжао стал премьер-министром незадолго  до  того, и
ему недоставало уверенности в  себе, чтобы самостоятельно принимать  решения
по Камбодже и Вьетнаму без согласия  Дэн Сяопина. Он показался мне человек