уг с другом свободно
и искренне, не обижаясь друг на друга.
     Я  был поражен тем  глубоким  интересом,  который  и Ширак,  и немецкий
канцлер Гельмут Коль (Helmut Kohl)  проявляли  к  Китаю и  странам Восточной
Азии.  Я обсудил этот вопрос  с премьер-министром Го  Чок Тонгом и предложил
выступить с инициативой о  проведении регулярных встреч между лидерами стран
Европейского союза (ЕС)  и  руководителями стран Восточной Азии.  Американцы
регулярно  встречались  с  лидерами  стран Восточной  Азии  в рамках  АТЭС и
поддерживали контакты  с  ЕС через другие организации. При  этом страны ЕС и
страны Восточной Азии не имели никаких  формальных  контактов, которые могли
бы способствовать развитию торговли, инвестиций и культурного обмена. Го Чок
Тонг поднял этот  вопрос в  беседе  с французским премьер-министром Эдуардом
Балладюром, и в феврале 1996 года в  Бангкоке была проведена  первая встреча
лидеров стран Европы и Азии. Посещая азиатские страны до  встречи  или после
нее,  многие  европейские  лидеры  открыли  для себя  масштабы экономических
преобразований  в  Восточной  Азии.  Было  решено  проводить  встречи  между
лидерами ЕС и Восточной Азии раз в два года.
     Я   впервые   столкнулся  с  немцами  в  аэропорту  Франкфурта-на-Майне
(Frankfurt) в апреле 1956 года. Самолет авиакомпании "Бритиш овэрсиз эйрвэйз
корпорэйшен" "Аргонавт" сделал остановку в Риме, и я слушал мелодичные, хотя
и вялые  объявления по аэропорту  через  громкоговоритель,  пока итальянские
носильщики разбирали  багаж. Прибыв во Франкфурт  несколько часов спустя,  я
почувствовал,  что воздух  стал  намного прохладнее  и свежее, будто бы  для
того,  чтобы   соответствовать  безапелляционному  тону   раздававшихся   из
громкоговорителей   объявлений   "Внимание,   внимание!"  (Achtung-Achtung).
Объявления сопровождались настойчивыми и убедительными инструкциями, а в это
время немецкие носильщики быстро выполняли свою работу. Это напомнило мне  о
различиях  между немецкой и итальянской армиями, как явствовало  из сводок с
фронтов  Второй  мировой  войны.  Я читал  об  этом  в  сообщениях,  которые
передавались агентствами новостей союзников, работая редактором на телеграфе
во время японской оккупации Сингапура.
     Я посетил немецкого канцлера  Вилли  Брандта  (Willy  Brandt)  в  Бонне
(Bonn) в сентябре 1970 года. Мы уже встречались с  ним до того в Брюсселе, в
1964 году, во время празднования 100-летия Социалистического Интернационала.
После моей речи  на  этом заседании  он подошел ко мне,  чтобы выразить свое
сочувствие в связи  с межобщинными  столкновениями в Сингапуре, которые были
организованы сторонниками правительства Малайзии, с целью запугать китайцев.
Он пригласил меня посетить  ФРГ. Я  сравнил  Сингапур  с  Западным Берлином,
только  без поддержки Федеративной Республики  Германии  в тылу. Брандт  был
бывшим  мэром Западного  Берлина и понимал всю сложность моего положения. Из
всех европейских  лидеров  он  проявлял  наибольшее  сочувствие  к  тяжелому
положению Сингапура. Я пробовал убедить его не сбрасывать Юго-Восточную Азию
со   счетов,  потому  что  я  был  уверен,  что  нам  удастся  справиться  с
коммунистической угрозой, нависшей над многими странами региона. Брандт имел
привлекательную  внешность:  высокий,  коренастый,  с симпатичным  дружеским
лицом  и хорошим  голосом.  Его реакции  диктовались скорее  интуицией,  чем
логикой, возможно, он позволял сердцу  руководить  головой.  Он  был  старым
добрым социалистом, всегда выступавшим  в  пользу уравнивания возможностей и
результатов.
     Гельмут Шмидт (Helmut Schmidt), который сменил Брандта в 1974 году, был
здравомыслящим и  практичным человеком, с четкими взглядами по всем ключевым
вопросам. Он с презрением относился  к  той уклончивой позиции  относительно
отношений между Западом и Востоком, которую занимали те лидеры развивающихся
стран,  которые  боялись  критиковать  Советский  Союз.  До того  как  стать
канцлером,  Шмидт занимал  должность министра  обороны, а затем,  - министра
финансов,  поэтому  на  посту  канцлера  он  хорошо  владел  экономическими,
оборонными и стратегическими вопросами.
     Шмидт и его жена Локи (Loki) посетили Сингапур в  октябре 1978 года. За
те  три дня,  которые они  провели у нас, мы присмотрелись  друг к  другу  и
обнаружили много общего. Во время записи интервью для немецкой телевизионной
станции  ведущий  был удивлен, что по многим  вопросам мы  говорили и думали
почти одинаково.  Я предложил Шмидту основать Немецко-сингапурский  институт
(German-Singapore  Institute),  где бы преподавались курсы инженерных наук и
информационной  технологии, чтобы помочь  немецкому  бизнесу  обосноваться в
регионе.  Он согласился. Институт  принес много пользы немецким  инвесторам,
которые получили  возможность  принимать на работу технических специалистов,
получивших  подготовку  на  уровне  немецких  стандартов.  Позднее,  в  этом
институте обучались рабочие других стран "третьего мира".
     Осенью следующего года, после моего визита в Бонн и Берлин, я написал в
отчете правительству:
     "Берлин  выглядел  более  процветающим  городом,  чем  во  время  моего
предыдущего  визита,  состоявшегося  в  1970  году.  Но  в  нем  отсутствует
свободный  дух,  царящий  в Бонне. Коммунисты оказывают удушающее влияние на
население Западного  Берлина. Это делается так, чтобы не вызывать протестов,
не давать газетам повода  для  сенсаций,  но  в  достаточной  степени, чтобы
постоянно  оказывать давление на всех немцев, напоминая им,  что в  Западном
Берлине находятся  их заложники. Когда я проезжал мимо  советского  военного
мемориала  с  часовыми,  стоявшими подобно  статуям, я вспомнил, что это они
поставляли оружие, которое причинило так много страданий народам Индокитая и
угрожало  Таиланду. Без потока этого оружия не  было бы вьетнамских войск  в
Кампучии и кампучийских беженцев в Таиланде. Нас спасает только  то,  что их
система является  ужасно  неэффективной  в  производстве  необходимых  людям
товаров  и  услуг.  Регламентация   ослабила  дух  их  людей,  подорвав   их
способности ко всему, кроме войны. Через какое-то время  это будет  осознано
всеми,  в  том  числе  и  их  народами.  Если   Запад  не  позволит  Советам
воспользоваться их военным превосходством, то вся их система  в 90-ых  годах
подвергнется серьезным испытаниям". Впоследствии так и получилось.
     Я  снова  встретился со Шмидтом в  Бонне,  в  январе  1980 года,  после
советского вторжения в Афганистан. Я находился там в составе группы лидеров,
включавшей  Генри Киссинджера, Тэда  Хита и Джорджа Шульца,  собравшихся для
свободного  обсуждения  проблемы. Мы были  единодушны в  том, что  следовало
оказывать  сопротивление  Советскому   Союзу  любой   ценой  и  поддерживать
афганский народ.
     Шмидт   подал   в   отставку   в    1982   году,    потому   что    его
социал-демократическая партия (СДП  - Social Democrat Party) не поддерживала
его  политику  восстановления финансовой  дисциплины. Он продолжал  активную
деятельность, работая  над статьями в  газете "Ди цайт" (Die Zeit), а  также
председательствуя на конференциях "Интерэкшн кансил" (Interaction  Council),
- группы  бывших  мировых  лидеров,  ежегодно  встречавшихся  для обсуждения
долгосрочных  мировых проблем в совершенно беспристрастной атмосфере. Я стал
членом его группы после того, как ушел в отставку в 1990 году.
     Преемник Шмидта, Гельмут Коль, был гигантом, вероятно,  самым большим и
самым высоким руководителем государства в то время. Во время моего посещения
Бонна в мае  1990 года  он красноречиво говорил  о  воссоединении  Германии,
которое  тогда  вот-вот  должно  было произойти.  Коль  рассматривал  его  в
контексте  европейского единства.  Он  был уверен  и  оптимистично  настроен
относительно  того,   что  сможет  справиться   с  проблемами  и  затратами,
необходимыми  для  воссоединения  страны.  Он  отверг любые предположения  о
существовании  "крепости  Европа".  Коль  сказал,  что  Германия  не  станет
потворствовать  протекционизму, и  был  уверен, что  немецкая промышленность
сможет конкурировать с японской.
     Я выразил  озабоченность  тем,  что  воссоединение  Германии  потребует
такого  количества труда и энергии, что у Германии мало что осталось бы  для
инвестиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Канцлер заверил меня, что он не
потеряет  интереса к Восточной Азии. Он вполне  осознавал, что воссоединение
Германии, которое должно  было прибавить 20 миллионов  восточных немцев к 60
миллионам жителей Западной  Германии, вызовет  опасения у  ее  соседей. Коль
также сказал, что все хотели, чтобы объединенная Германия  оставалась членом
НАТО, и,  хотя причины для  этого были не  всегда "дружественными", конечный
результат  должен был быть положительным:  "Европейское  единство и немецкое
единство, - две стороны одной и той же медали".
     У него  были  также весьма определенные  взгляды относительно Китая. По
его мнению,  в Германии было множество  глупцов (dummkoepfe), которые хотели
бы изолировать  Китай из-за событий на площади Тянаньмынь. Это было неверно.
Коль согласился  с  политикой Сингапура относительно  привлечения (engaging)
Китая  к  сотрудничеству.  Китай  хотел  утвердиться  в  Европе,  особенно в
Германии, где училось  наибольшее число китайских студентов  по сравнению  с
другими европейскими странами; они должны были стать будущими  реформаторами
Китая.
     В  отличие  от  французов,  немецкие  промышленники  и банкиры  активно
работали  в Сингапуре и странах Восточной Азии с начала 70-ых годов, задолго
до  того, как у  канцлера Коля развился личный  интерес к  региону. Вслед за
Голландией, Германия была самым большим европейским инвестором в Сингапуре и
нашим самым большим европейским торговым  партнером. Коль посетил Сингапур в
феврале 1993 года, через два с половиной года после объединения Германии. Он
признал, что стоимость  воссоединения с Восточной Германией оказалась  выше,
чем он  ожидал. Тем не менее, его сопровождали  более сорока наиболее видных
представителей немецких деловых кругов. Я убеждал его не уступать  Восточную
Азию американцам и японцам. Коль сказал,  что Германия не замыкалась на себе
самой. Он хотел  развития  экономических  и  культурных  связей со  странами
региона.  Канцлер  также  пригласил меня посетить  Германию  для поддержания
контактов  между   странами.  Он  хотел,  чтобы  сингапурские   и   немецкие
предприниматели  вместе инвестировали в  Китае,  Вьетнаме и  других  странах
Восточной Азии. Я посетил  его в мае 1994 года, чтобы проинформировать его о
текущих  событиях. Говоря о России, Коль  отметил,  что Европейский союз  не
относился  к московским  лидерам с  должным уважением. Русские были  гордыми
людьми и чувствовали себя униженными и оскорбленными  этим. Он был  убежден,
что,  если  не  проводить  правильной  политики   в  отношении  русских,  то
российские националисты и милитаристы вновь вернутся к власти и все начнется
сначала.
     В ноябре  1995 года Коль вновь посетил  Сингапур и  вновь выразил  свое
беспокойство  в  отношении России.  Его  европейские  партнеры  не  понимали
критической важности  России для сохранения мира в Европе.  Они должны  были
помочь  России  стать более  сильным  и демократическим  государством, а  не
вернуться к диктатуре и политике экспансионизма. Европа нуждалась в России в
качестве  противовеса  Китаю.   По  этим  причинам   Германия  была  главным
источником   финансовой  помощи  России.  В   1989  году  на  долю  Германии
приходилось  52 миллиарда  долларов, или более  половины  всей международной
помощи, оказанной  России. Американцы приводили его  в  отчаяние,  - они все
более и более замыкались в себе. Республиканцы  были "так же  плохи, если не
хуже". Коль  жаловался,  что ни один республиканский кандидат  не  побывал в
Европе во время президентской компании, проходившей за год до того, а в годы
"холодной войны" они это делали регулярно.
     Коль  хотел,  чтобы  я  высказал  свое  личное  мнение  об  официальных
сообщениях,  поступавших из  Китая,  Японии, Вьетнама,  Индонезии, Малайзии,
Индии, Пакистана, Бангладеш и  Филиппин. Я дал ему откровенные ответы на его
вопросы. Когда  я говорил  ему,  что  та  или  иная  страна была  совершенно
безнадежной,  он  соглашался,  и  отвечал, что  тоже  не  вкладывал бы  туда
капитал. Он был практичным и трезвым человеком, и наши оценки ситуации часто
совпадали.
     В июне 1996 года Коль пригласил Чу и меня  отправиться  на  вертолете в
Шпейер   (Speyer),  расположенный  в   его  родной   земле   Рейнланд-Пфальц
(Rhineland-Palatinate), в  самом  сердце  Европы.  В  городе стоит роскошный
собор XI века. Коль приезжал в этот винодельческий район Рейнской области  с
Миттераном, Горбачевым, Тэтчер и другими политиками. Его жена присоединилась
к нам в  его  любимом  ресторане  "Дайдесхайм  хоф" (Deidesheim Hof), где мы
дегустировали  его  любимые  блюда.  В   течение  обеда  он   "угощал"  меня
воспоминаниями о  его встречах с восточно-азиатскими  лидерами, некоторые из
которых ему  понравились,  другие  же показались несколько колючими. Сухарто
произвел  на  него  впечатление  скромного  человека,  и они  стали близкими
друзьями. Еще  до  того, как Коль  стал канцлером, он посещал  Сухарто в его
доме. Пока  он ждал  Сухарто в зале, любуясь  рыбками в аквариуме,  какой-то
человек в свитере и саронге подошел к нему,  они вместе  смотрели на рыбок и
начали говорить.  Немецкий  посол, сопровождавший  Коля, не заметил  его.  И
только спустя некоторое время Коль понял, что это был сам президент. Сухарто
пригласил его остаться пообедать, и они вместе провели четыре часа. Во время
другого визита Сухарто взял его на свою ферму, чтобы показать разводимый там
крупный  рогатый скот,  после  чего Коль прислал ему из Германии  племенного
быка. В следующий раз, когда он встретился с  Сухарто,  президент пожал  ему
руку и сказал, что бык сделал первоклассную работу.
     Коль продемонстрировал, как мало внимания он  уделял форме. Все шестеро
из  нас путешествовали по Шпейеру  не  в роскошном лимузине  "Мерседес", а в
обычном  микроавтобусе "Фольксваген" (Volkswagen). Когда я  дал в его  честь
обед  в Сингапуре,  он приехал на  обычном туристическом  автобусе,  как  он
сказал мне, чтобы лучше рассмотреть город.
     Гельмут Шмидт  и  Гельмут  Коль  не  были лучшими друзьями, и  немецкие
средства   массовой  информации   были  заинтригованы,   как  мне  удавалось
поддерживать хорошие  отношения  с обоими.  Когда меня об этом  спросили,  я
ответил,  что моей обязанностью  было поладить с любым немецким лидером, так
что я не отдавал никому предпочтения. Коль иногда проигрывал в  сравнении со
Шмидтом,  его  непосредственным предшественником. Шмидт  был интеллектуалом,
всегда  подбрасывавшим интересные  идеи, которые  он разъяснял с остротой  и
ясностью  в "Ди  цайт" и  после того, как подал в отставку с поста канцлера.
Средства  массовой  информации,  напротив,  описывали  Коля  как  скучного и
унылого человека. В результате,  многие недооценивали его. Когда Коль пришел
к власти, никто не ожидал,  что он  будет  находиться на  этом посту  дольше
любого другого немецкого канцлера, за исключением Бисмарка (Bismarck). Узнав
его ближе, я  рассмотрел за внешней неуклюжестью и громоздкостью ясный ум  и
острое  политическое  чутье.  У  него был  сильный характер,  решительный  и
последовательный  в  достижении  поставленных  целей.   Его   стратегическое
мышление позволило ему свести счеты с прошлым Германии,  и он был решительно
настроен,  чтобы  прошлое  никогда  больше  не  повторилось.  Именно  отсюда
проистекала его целеустремленная борьба за создание Европейского монетарного
союза (European  Monetary Union).  Он считал  это  вопросом  войны и  мира и
верил, что евро сделает процесс европейской интеграции необратимым.
     Коль проиграл  выборы в  сентябре  1998  года. Он  останется  в истории
великим  немцем,  вторично  объединившим  Германию,  и  великим  европейцем,
хотевшим,  чтобы   Германия  стала  частью  наднациональной   Европы,  чтобы
предотвратить повторение разрушительных европейских  войн прошлого столетия.
Он консолидировал  франко-германские связи и подготовил  евро для  успешного
старта 1 января  1999 года, несмотря на широко распространенный скептицизм и
оппозицию. В первый же год существования евро курс общеевропейской валюты по
отношению к американскому доллару понизился, но если евро, в конечном счете,
преуспеет,  то   вклад   Коля  в  создание   европейского   единства   будет
историческим.  Его признание в  том, что он  был замешан  в сборе  секретных
пожертвований  на нужды своей партии, которые по закону должны были делаться
гласно, не умаляет значение его вклада в  построение новой Германии и нового
ЕС.
     Французские лидеры  поразили меня уровнем своего интеллекта и  глубиной
политического анализа.  Используя экономические ресурсы  Германии  в составе
ЕС,  французам  удалось  опередить  немцев  в  усилении  своего  влияния  на
международной арене. Объединенная Германия не станет с этим мириться. Тем не
менее, канцлер  Коль  слишком хорошо  знал  об  опасениях,  которые могли бы
появиться, если бы Германия стала злоупотреблять своей мощью и весом.
     Одним  из серьезных препятствий для дальнейшего  развития  европейского
единства  является отсутствие  общего  языка.  Шмидт  разговаривал  с Жискар
Д'эстеном  на  английском  и  отмечал,  что  между  ними  наладилось хорошее
взаимопонимание.  Миттеран и Ширак разговаривали с Колем  через переводчика.
Для меня  всегда было трудно  понять другого человека, если мы разговоривали
через переводчика.  Шмидт,  Жискар Д'Эстен и Ширак разговаривали со  мной на
английском языке,  и  я  мог понять  их  мысли  лучше,  чем  разговаривая  с
Миттераном  и  Колем через переводчика. Из-за того, что  я должен был  ждать
перевода  того, что они мне сказали, мне было сложнее понять язык их жестов.
Если человек говорит по-английски, пусть  даже не идеально с  грамматической
точки зрения,  я  приспосабливаюсь к тому, как он  мыслит.  Паузы и заминки,
сделанные в середине предложения, иногда изменяют его  смысл, переводчик  же
переводит  их  на одном дыхании,  и  сомнения и  колебания, скрывающиеся  за
паузами,  исчезают.  Пока  европейцы не договорятся об общем языке,  они  не
смогут тягаться  с Америкой в том, что касается тех выгод, которые  приносят
однородность   и  размеры   страны.  Во  всех  странах  ЕС  английский  язык
преподается  в  качестве  второго  языка,  но  ни  одна  из  них  не  готова
пожертвовать своим языком ради английского или  какого-либо другого языка. В
результате, при работе над большими проектами, взаимозаменяемость  инженеров
и управляющих из стран ЕС не будет такой же легкой, как у американцев.
     Стремление  французов  сделать  свой  язык  одним  из  ведущих   языков
международной  дипломатии должно  уступить место  прагматизму. К концу 80-ых
годов  французские  ораторы  на международных  конференциях  начали говорить
по-английски,  чтобы лучше влиять на  международную  аудиторию. С  развитием
Интернета   игнорирование  превосходства  английского   языка  может  дорого
обойтись. Тем не менее, в 90-ых годах дискуссии между французским и немецким
управляющими, ведущими  между собой беседу  на английском языке,  стали  уже
обычным делом.


Глава 27. Советский Союз: крах империи.

     В октябре 1957 года я был в Джесселтоне (Jesselton) (ныне Кота Кинабалу
- Kota Kinabalu), в  джунглях Британского Северного Борнео для слушания дела
в суде, когда до меня дошло сенсационное известие: русские запустили спутник
в  космос.  Это  было  впечатляющей  демонстрацией  превосходства  советской
технологии. Я принимал вызов коммунистической  системы  всерьез: Советы были
агрессивны  повсюду в Азии и, вместе с коммунистическим Китаем, поддерживали