одинаковые звания - поручик.
   - Кто старший? Молчание.
   - Плохо со слухом? Кто старший группы? Снова ни слова в ответ.
   Ираклий хладнокровно достал пистолет и выстрелил в лоб крайнего пленника.
   - Повторять вопросы больше не буду. Кто старший?
   - Ну я, - выступил вперед  слегка  побледневший  мужчина  с  мешками  под
глазами.
   - Какое задание вы получили от начальства? Работники наружной оперативной
службы Легиона переглянулись. Ираклий  снова  поднял  пистолет,  и  стоявший
рядом старший группы торопливо заговорил:
   - Вы в списках...
   - В списках на ликвидацию?
   - Так точно.
   - Как вы нас вычислили?
   - Я не знаю. Нам приказали лететь в Бийск, дали конкретный адрес...
   - Скорее всего у них есть все наши данные, - проворчал Корнеев. -  Адреса
родственников, родителей, друзей. А это, в свою очередь, означает,  что  они
имеют доступ к файлам конторы, в том числе кадровым.
   - Это так?
   - Не знаю. - Старший группы наткнулся на взгляд Ираклия и  отшатнулся.  -
Да, руководство имеет доступ ко всем секретным материалам спецслужб.  Но  мы
люди подневольные...
   - Это уж точно, - усмехнулся Ираклий. - Волю вашу сломали давно, а  потом
еще и зомбировали. Хотя этого вы можете и не  помнить.  Проверяется  же  это
легко.
   Кто давал задание ликвидировать нас? Быстро!
   Губы  поручика  затряслись.  Он  побледнел  еще  больше,   буквально   до
землистого оттенка, поднес руку ко лбу, и его вдруг словно  пронизал  разряд
электричества: тело выгнулось дугой,  глаза  выскочили  из  орбит,  лязгнули
зубы. Он схватился руками за горло, захрипел и упал. Его напарники  смотрели
на своего вожака испуганно и в то же время подавленно, словно знали, что  их
ждет та же участь.
   - Готов, - прокомментировал Корнеев.  -  Не  жалеет  генералитет  Легиона
своих солдат, в каждого программу самоуничтожения запихивает. Ничего они  не
скажут, Кириллыч, даже если что и знают. Где ваша база?! - внезапно  рявкнул
он, ткнув пальцем в грудь одного из поручиков помоложе.
   Тот вздрогнул, открыл рот, выдохнул:
   - В Бар... - и тут же замолчал, будто в рот ему вбили  кляп.  Лицо  парня
стало серым, глаза остекленели, плечи опустились. Упал он  на  толстый  слой
сосновых иголок уже мертвым.
   - Где - в Бар?.. - тем же тоном обратился Корнеев к последнему  пассажиру
"Мазды". - В Барановичах? В Барыкине? В Барвихе?
   Молодой человек, оставшийся безучастным  к  судьбе  товарища,  не  сказал
ничего. Просто прижал руки к сердцу,  пошатнулся  и  упал  бездыханным.  Его
программа самоликвидации сработала быстрее, чем у остальных легионеров ЛООС.
   Корнеев и Федотов постояли над трупами,  помрачневшие  и  молчаливые,  не
обращая  внимания  на  оперативников  церковной  дружины,  явно  потрясенных
случившимся, и посмотрели друг на друга.
   "Ты думаешь, нас после этого оставят в покое?" - вопрошали глаза Сергея.
   "Вряд ли", - отвечали глаза Ираклия.
   - Куда их? - вслух спросил Корнеев. Ираклий задумался.
   -  Посадите  всех  обратно  в  их  машину  и  отвезите  отсюда  подальше,
километров за тридцать.
   - Документы?
   - Документы оставьте, а оружие заберите. "Глушаков" у них случайно нет?
   - Я проверил, нет. Может быть, были у тех, кто ехал в джипе.
   - Жаль, парочка псй-генераторов нам бы не помешала.
   - Ничего, ликвидаторы нам сами привезут "глушаки", - пошутил  Корнеев.  -
Настырные ребята, вряд ли остановятся на достигнутом.
   - И я так думаю. Видимо, простой обороной нам не отделаться.
   - А лучшая оборона, как известно, - нападение. Пора вспомнить,  чему  нас
учили, и браться за этот ЛООС основательно, с выходом на верхушку.
   - Увы, майор, ты прав. Как и генерал Брусилов в свое время.
   - Он тут при чем?
   - Лет девяносто назад он  произнес  очень  верные  слова:  "Правительства
меняются, а Россия остается, и все должны служить ей по  той  специальности,
которую выбрали".
   - Наша специальность - контрразведка.
   - Наша специальность - война! Война с врагами Отечества. А Легион  с  его
лабораториями психотехники - именно такой враг и есть.
   Они помогли спецназовцам Корнеева  перенести  погибших  легионеров  в  их
машину, один из парней сел за руль "Мазды", и Корнеев проинструктировал его,
что надлежит делать. Потом сел в "УАЗ" Федотова, и они поехали в леспромхоз,
занятые каждый своими мыслями. Корнеев думал о том, что его парни из "тайной
дружины" зарекомендовали себя с самой лучшей стороны  и  что  на  них  можно
положиться, Ираклий же размышлял о том, что всякий героизм имеет пределы,  а
оценивается он по обыкновению лишь после смерти героя...

Город Осташков

ВОРОБЬЕВ

   Два дня он размышлял над предложением  Родиона  войти  в  состав  команды
"Психодав", но решения так и не переменил. Лида поверила в его желание стать
семейным человеком, а не перекати-полем, а дети вдруг как по  команде  стали
звать его папой, и это обстоятельство предопределило дальнейшие шаги бывшего
командира "мстителей". Он свое отвоевал.  С  другой  стороны,  чисто  мирной
жизни не получалось, мир был полон придурков, подонков и бандитов, время  от
времени пути  их  пересекались  с  дорогой  бывшего  майора  Службы  внешней
разведки, и тогда приходилось сдерживать  себя,  чтобы  ненароком  не  убить
наглеца, хотя руки так и чесались ответить обидчикам "контраргументально". И
все  же  ему  дважды  пришлось  вмешаться   в   чужие   разборки,   внезапно
затрагивающие как его личные честь и достоинство, так и честь, достоинство и
независимость окружающих.
   Впервые Панкрат вспылил, когда в одно из воскресений конца августа,  взяв
с собой семью в полном  составе,  отправился  ранним  утром  на  лодке  деда
Харитона на рыбалку.
   Они доплыли до острова Кличен, который  многие  называли  Клично  и  даже
Ключно (от слова ключ),  расположенного  в  трех  километрах  от  набережной
Осташкова, разбили на его южном берегу, в маленькой  бухточке,  палатку,  но
отдохнуть, насладиться красотой,  чистотой  и  тишиной  природы  не  успели.
Только Панкрат закинул  удочки  с  высокого  бережка,  поросшего  травой,  с
удовольствием показывая снасти пятилетнему Антону, как вдруг послышался звук
мотора, из-за  юго-восточной  оконечности  острова  вывернулся  быстроходный
катер и пристал к берегу рядом с рыбаками.  На  его  борту  находилось  трое
мужчин в ветровках, двое молодых и один постарше. Их  лица  и  взгляды  были
неприятны, и Панкрат насторожился, внутренне собрался, хотя виду  не  подал:
ничего противозаконного, по его мнению, он не делал.
   - Эй, рыбачки,  -  окликнул  его  молодой  мужик  с  буйной  шевелюрой  и
"боксерским" перебитым носом, - собирай  свои  манатки  и  ухалевай  отсюда,
здесь останавливаться и ловить рыбу запрещено.
   - Кем? - хладнокровно спросил Панкрат, делая успокаивающий жест Лиде.
   - Запрещено, и  все.  Давай,  не  кобызись,  залезай  в  свое  корыто,  и
побыстрей, нам некогда.
   - Документ покажи, - тем же тоном сказал Панкрат. - Что  здесь  запрещено
останавливаться.
   - Какой документ? - удивился второй парень, со шрамом на  щеке  и  слегка
косящими глазами. - Ты чо, русского языка не понимаешь? Сказано - выметайся,
значит, выметайся.
   - Панкрат, - тихо позвала его Лида, - давай уедем. Но  в  душе  Воробьева
уже родился протест, хамов он терпеть не мог, а поскольку никакого криминала
в своих действиях не видел, то и вел себя соответственно.
   - Ребята, я не первый  год  живу  на  свете.  Или  показывайте  документ,
запрещающий здесь ловить рыбку и останавливаться на отдых, или плывите мимо.
   Пассажиры катера переглянулись.
   - Не понимает, - сказал "боксер".
   - Придется показать документ,  -  отозвался  его  косоглазый  спутник  со
шрамом, и они заржали.
   - Полегче, - проворчал третий мужчина, в вязаной шапочке. - Загрузите  их
в лодку, и пусть плывут.
   - Возьми детей и быстро к лодке, - сказал Панкрат  Лиде,  так,  чтобы  не
было слышно с катера. - Там под одеялом на дне...
   - Я знаю, - поняла Лида, хватая Антона и Настю за руки.
   Панкрат взял с собой на всякий случай помповое ружье, и она это видела.
   Мужики вылезли на берег,  разминаясь,  двинулись  к  Панкрату,  и  по  их
движениям  и  позам  он  понял,  что   они   вооружены.   Дело   приобретало
нежелательный оборот, к тому же сильно сковывало инициативу присутствие жены
и детей, но и отступать  не  хотелось.  Причин,  по  которым  эти  пришельцы
пытались выгнать рыбаков с острова, Панкрат не видел. Если бы его  попросили
вежливо, он скорее всего согласился  бы  и  отвез  семью  на  берег,  повыше
Осташкова, теперь же его отношение к гостям изменилось.
   - Так чо ты хотел? - подошел ближе буйноволосый "боксер",  демонстративно
потирая кулак. - Документ? - Он сделал ударение на слоге "ку".  -  Вот  тебе
документ.  -  Он  выхватил  из-под  куртки   пистолет,   вернее,   револьвер
(отечественный "кобальт" калибра 9 миллиметров). - Ну как, нравится?
   - Нравится, - кивнул Воробьев и  прыгнул  к  парню,  явно  не  ожидавшему
нападения.
   Револьвер взмыл в воздух, точно подбитый снизу "пиковым  валетом"  -  так
назывался удар по запястью ребром ладони сверху  вниз  и  одновременно  удар
коленом по кулаку с оружием снизу вверх, - а "боксер",  крутанувшись  вокруг
оси, потерял равновесие и свалился с берега в воду.
   - Ах ты, б...! - с  изумлением  выматерился  второй  молодой  человек.  -
Совсем  оборзел?!  -  Он  медленно  потянул  из  кармана  ветровки   рукоять
пистолета, но воспользоваться им не успел.
   Со стороны  лодки  раздался  выстрел,  в  ствол  ближайшей  сосны  звучно
шлепнулся заряд дроби. Парень вздрогнул, от неожиданности выпуская пистолет.
Панкрат обернулся.
   Возле лодки стояла Лида и целилась в парня из помпового ружья.  В  ту  же
секунду, заметив движение третьего гостя, - быстро ориентируется, гаденыш! -
Панкрат нырнул вниз, подхватил лежащий в траве револьвер и, еще не встав  на
ноги, выстрелил в борт катера.
   - Сидеть!
   Пожилой мужчина в шапочке замер.
   - Руки!
   Пожилой вытащил руку из-под мышки, где у него  в  кобуре,  очевидно,  был
спрятан пистолет. Панкрат попятился к своей лодке,  держа  катер  под  дулом
револьвера, взял у  побледневшей,  но  решительно  настроенной  жены  ружье,
направил ствол на парня со шрамом:
   - В катер!
   Тот, ошеломленный неожиданным финалом сцены, закрыл рот и повиновался без
слов. Не стал ждать приглашения и вымокший "боксер".
   - Убирайтесь!
   - Ты понимаешь?.. - начал было косоглазый.
   - Заткнись! - оборвал его мужчина в шапочке,  внимательно  разглядывающий
Воробьева. - Пушку-то верни, малый.
   Панкрат разрядил револьвер, молча бросил его в катер.
   - Мы тебя найдем, - пообещал пожилой. Панкрат потемнел.
   - Я постараюсь найти вас сам. Человек я мирный, но всегда готов  ответить
соответственно. Если со мной разговаривают уважительно, я  понимаю,  если  с
помощью кулака и пули, я сатанею. Этот остров не  является  чьей-то  частной
собственностью, а если является - предъявите подтверждение.  Мы  бы  тут  же
ушли.
   - Откуда ты такой взялся, законник? - усмехнулся пожилой.
   - Специально выписали, чтобы отрезвлять таких, как  вы,  -  усмехнулся  в
ответ Панкрат.
   Катер затарахтел мотором, сдал назад, развернулся и ушел за мыс.  Лида  и
Панкрат смотрели на озеро и прислушивались к  затихающему  треску,  пока  не
стало тихо. Глянули друг на друга, на детей, которые, весело лепеча, как  ни
в чем не бывало возились в лодке. Выстрел их ничуть не испугал.
   - Кто это был? - тихо спросила Лида.
   - Фиг их знает! - покачал  головой  Панкрат--  Вероятнее  всего,  местные
рэкетиры, контролирующие туристский бизнес.  Я  тебе  рассказывал  случай  с
директором турбазы.
   - Поехали домой.
   Панкрат обнял жену, поцеловал в нос.
   - Они больше не сунутся. Где ты научилась стрелять?
   - Или я не в лесах родилась? - через силу улыбнулась женщина. - Еще среди
моих детских игрушек были патроны и гранаты,  найденные  на  местах  боев  и
разряженные отцом.
   - Воин ты мой курносый...
   Полноценного отдыха в тот день так  и  не  получилось.  Лида  боялась  за
детей, и через час они уплыли с  острова  на  западный  берег  Селигера,  за
Америку, как называли северный "деревянный" район Осташкова, где стоял и дом
Воробьевых.
   Второй  раз  чашу  терпения  Воробьева  переполнили  слезы  старушки   на
центральном городском рынке.
   Он с Лидой приехал  туда  пораньше,  чтобы  купить  овощей,  картофеля  и
фруктов для детей, и сразу обратил внимание на двух нагловатого вида парней,
обходивших торговые ряды. Они подходили к продавцам, что-то говорили,  и  те
торопливо совали парням какие-то свертки и деньги. Панкрат  понял,  что  это
представители "хозяина", контролирующего рынок,  которые  собирают  дань  со
всех торгующих, невзирая на их пол, возраст, а также  на  вид  продукции.  В
принципе, ничего диковинного в этом не  было.  Воробьев  отлично  знал,  что
практически все рынки во  всех  городах  России  поделены  между  мафиозными
группировками, и вмешиваться в "работу" сборщиков дани не собирался,  однако
его взгляд вдруг зацепился за лицо старушки в крайнем  ряду,  и  у  Панкрата
екнуло сердце. Старушка была седая, сморщенная, сухонькая и  маленькая,  про
таких говорят - божий одуванчик,  и  по  ее  лицу  непрерывно  текли  слезы.
Панкрат посмотрел в ее выцветшие прозрачно-голубоватые глаза  и  прочитал  в
них такую тоску и безнадежную покорность судьбе, что невольно подошел.
   - Что случилось, бабушка? - участливо спросил он, оглядывая ее старенькое
платьице, такой же платок и нехитрый товар - литровую банку брусники.
   Старушка продолжала глядеть перед  собой,  словно  не  услышала  вопроса.
Только достала платок и промокнула глаза.
   - Да ничего не случилось, - понизив голос, проговорила женщина  помоложе,
продающая яблоки и сливы, возле которой и пристроилась старушка. - Вон, вишь
двух лоботрясов? Хошь торговать - плати десять рубликов  за  место.  А  есть
навар, нет навара, их не интересует. Она-от продала две банки, и что  опосля
останется?
   Я им - бабку пожалейте, не трогайте, а они... - торговка махнула рукой.
   Панкрат еще раз заглянул в глаза старушки, проглотил ком в горле,  сказал
Лиде: постой здесь, - и догнал сборщиков.
   - Эй, уроды, - окликнул он их в спины.
   "Уроды" оглянулись.
   - Верните бабке червонец, побойтесь Бога.  Вы  не  обеднеете,  а  ей  эта
десятка на вес золота.
   Парни переглянулись, обменялись ухмылками.
   - Ты чего, мужик? - сказал один из них, картинно поиграв бицепсами.  -  С
утра нажрался, что ли? Иди отсюда, пока ноги целы!
   Продавцы и покупатели, снующие между рядами, притихли.
   -  Пожалейте  стариков,  собаки,  -  попытался  достучаться  до   совести
рэкетиров Панкрат, чувствуя, как кружат голову ненависть и гнев.
   - Да пошел ты!..
   Панкрат заметил еще двух мордоворотов у входа на рынок,  глядящих  в  его
сторону, однако решил идти до конца. Сказал проникновенно:
   - Ведь надо же разбираться, сколько с кого драть.
   Старух-то хотя бы не трогали.
   - Не, он совсем ох...л! - хлопнул себя по  ляжке  один  из  сборщиков.  -
Вова, поговори с бобиком...
   Палец Панкрата, воткнувшийся парню в солнечное  сплетение,  заставил  его
замолчать и согнуться. Второй удар и ударом-то назвать было нельзя:  Панкрат
просто  дал  звонкую  пощечину  напарнику  пострадавшего  и  особым  приемом
перехватил его руку, заставив присесть. Так, в полуприседе, и  повел  его  к
старушке, боковым зрением  отмечая  движение  второй  двойки  рэкетиров.  Но
несколько секунд у него еще было.
   - Отдай деньги, - ласково сказал он парню, глазами показывая Лиде,  чтобы
она отошла в сторону.
   - У-у-у... - ответил бандит. Панкрат ослабил хватку.
   - Больно? Плати, и отпущу.
   Парень достал из кармашка рубахи пачку десятирублевок, Панкрат  вынул  из
пачки две купюры, отдал старушке, во все глаза смотревшей на него.
   - Бери, бабуля. Это презент от руководства рынка.
   - Да что ты, сынок, мне чужого не надо, - перекрестилась старушка,  -  не
приучена я брать чужое-то...
   - Это не чужое, это твое. Где бруснику собирала? Не на Хачине, случайно?
   - Там, соколик, там, с Волоховщины я...
   - Что тут происходит? - раздался сзади  начальственно-снисходительный,  с
угрожающими интонациями, голос.
   Панкрат обернулся. На него смотрели еще  двое  молодых  людей,  неуловимо
схожих с  первой  парой:  те  же  "прикиды"  -  брюки  и  рубахи  с  паучьей
символикой, та же неряшливость в одежде, та же печать превосходства, спеси и
наглости на лицах.
   - А вам какое дело? - осведомился Панкрат агрессивно, зная, что  подобные
типы уважают лишь силу и воинственность.
   Парни переглянулись. В толпе рынка,  на  глазах  у  десятков  людей,  они
действовать не привыкли и с явным отпором, наверное, еще не встречались.
   - Это наши кореша, - сказал один из них, кивая на парня, которого  держал
Панкрат. - А ты кто?
   - Я мститель, - усмехнулся майор. - Специалист по "мокрым" делам. Еще раз
увижу, что вы пристаете к старикам и старухам, требуя с них  мзду,  изуродую
всех.
   Как поняли?
   Молодые люди снова переглянулись, пребывая в некоторой нерешительности.
   Насмешливо-презрительный уверенный тон незнакомца,  владеющего,  судя  по
всему, каким-то видом борьбы, подействовал на них впечатляюще.
   - Да ладно, братан, отпусти его, - миролюбиво сказал тот, что держал руки
в карманах, с серьгой в ухе. - Работа у него такая.
   - Это не работа, - покачал головой  Панкрат.  -  Вот  они,  кто  торгует,
работают. Бабуля небось полдня спину гнула,  ягоды  собирала,  а  эта  шваль
последнюю копейку норовит отнять.
   Он отпустил парня, и тот, придерживая кисть вывернутой руки,  шмыгнул  за
спины дружков.
   -  На  вас  пахать  можно,  -  продолжал  Панкрат,  -  а  вы  над  людьми
издеваетесь.
   Проваливайте, пока я не свистнул своих коллег.
   Никаких "коллег", естественно, он позвать не мог, но эти гориллы вряд  ли
способны были допустить, что так нагло действующий мужик ходит один.
   - Ты не местный? - спросил парень с серьгой. Панкрат молча  повернулся  и
медленно двинулся к последнему навесу рынка, где его ждала волнующаяся жена.
   - Ты больше сюда не приходи, - посоветовали ему в спину, - не то случится
чего. Базар этот наш.
   Панкрат не ответил. Запал  его  прошел,  взывать  к  справедливости  этих
рыночных шакалов было бесполезно, а доводить ситуацию до нового мордобоя  не
хотелось.  Бандиты  не  перестали  бы   считать   территорию   рынка   своей
собственностью...
   Не только рынки города, но и  весь  Осташков  действительно  был  поделен
между криминальными кланами, не  терпевшими  ущемления  своих  интересов,  и
честному человеку либо следовало мириться с их диктатом, либо уезжать,  либо
начинать партизанскую войну. Душа Панкрата бунтовала против любого  из  этих
вариантов, но постепенно приближалось время выбора, и  случай  в  спортзале,
происшедший  спустя  два  дня  после  визита  Родиона,   заставил   Панкрата
задуматься над тем, как жить дальше.
   Он провел занятия по тактике оборонных действий с  молодыми  бизнесменами
города, потом остался  на  тренировку  с  охранниками  офисов  и  квартир  и
телохранителями особо важных особ и освободился  только  поздно  вечером,  в
начале одиннадцатого, чувствуя себя отчего-то как выжатый лимон.
   Оставшись один на освещенной площадке с ковром татами - друзей у него  не
появилось,  хотя  со  всеми  учениками  он  старался   поддерживать   добрые
отношения,  -  Панкрат  заставил  себя  позаниматься   еще   десять   минут,
прислушиваясь  к  голосам  ребят  из  раздевалки  и  душевой,  потом  собрал
тренировочный "инструмент": палки, скакалки, металлические  прутья,  обрезки
труб, цепи, крышки от кастрюль, карандаши, гайки, болты, бутылки, - все  то,
что могло послужить оружием в  реальном  бою,  -  сложил  его  в  тренерской
комнате и вернулся в зал, чтобы выключить свет. И внезапно