владеет  пером.
Когда вы повстречаетесь с ним, поведайте ему историю вашей шляпы: он сделает
из нее чудесный рассказ.
   Послышалось несколько подавленных смешков.
   - Э, э, господа, - с раздражением спросил гасконец, - уж не надо мной ли,
часом, смеются?
   Все отвернулись, чтобы посмеяться от всего сердца.
   Пердикка внимательно огляделся по сторонам и заметил у  камина  какого-то
молодого человека, охватившего обеими  руками  голову.  Он  решил,  что  тот
старается получше спрятать свое лицо, и направился прямо к нему.
   - Эй, сударь, - сказал он, - раз уж вы смеетесь, так смейтесь в открытую,
чтобы все видели ваше лицо.
   И он ударил молодого человека по плечу.
   Тот поднял свое хмурое строгое чело.
   Это был не кто иной, как наш друг Эрнотон де Карменж, еще не пришедший  в
себя после своего приключения на Гревской площади.
   - Попрошу вас, сударь, оставить меня в покое, - сказал  он,  -  и  прежде
всего, если вы еще раз пожелаете коснуться  меня,  сделайте  это  рукой,  на
которой у вас перчатка. Вы же видите, мне до вас дела нет.
   - Ну и хорошо, - пробурчал Пенкорнэ, - раз вам до меня дела нет, то  и  я
ничего против вас не имею.
   - Ах, милостивый государь, - заметил Эсташ де Мираду  Карменжу  с  самыми
миролюбивыми намерениями, - вы не очень-то любезны с нашим земляком.
   - А вам-то, черт побери, какое до этого  дело?  -  спросил  Эрнотон,  все
больше раздражаясь.
   - Вы правы, сударь, - сказал Мираду с поклоном, - меня это  действительно
не касается.
   Он отвернулся и направился было к Лардиль, приютившейся в уголку у самого
очага. Но кто-то преградил ему путь.
   Это был Милитор. Руки его по-прежнему  засунуты  были  за  пояс,  а  губы
насмешливо усмехались.
   - Послушайте, любезнейший отчим! - произнес бездельник.
   - Ну?
   - Что вы на это скажете?
   - На что?
   - На то, как вас отшил этот дворянин?
   - Что?
   - Он вам задал перцу?
   - Да ну? Тебе так показалось? - ответил Эсташ, пытаясь обойти Милитора.
   Но из маневра этого ничего не вышло: Милитор сам подался  влево  и  снова
загородил Эсташу дорогу.
   - Не только мне, но и всем, кто здесь находится. Поглядите, все над  нами
смеются.
   Кругом действительно смеялись, но по самым разнообразным поводам.
   Эсташ побагровел, как раскаленный уголь.
   - Ну же, ну, дорогой отчим, куйте железо, пока горячо, - сказал Милитор.
   Эсташ весь напыжился и подошел к Карменжу.
   - Говорят,  милостивый  государь,  -  обратился  он  к  нему,  -  что  вы
разговаривали со мною намеренно недружелюбным тоном.
   - Когда же?
   - Да вот только что.
   - С вами?
   - Со мной.
   - А кто это утверждает?
   - Этот господин, - сказал Эсташ, указывая на Милитора.
   - В таком случае этот господин, - ответил Карменж, иронически подчеркивая
почтительное наименование, - в таком случае этот  господин  просто  болтает,
как попугай.
   - Вот как! - вскричал взбешенный Милитор.
   - И я предложил бы ему убрать свой клювик подальше, - продолжал  Карменж,
- не то я вспомню советы господина де Луаньяка.
   - Господин де Луаньяк не называл меня попугаем, сударь.
   - Нет, он назвал вас ослом. Вам это больше по вкусу? Мне-то  безразлично:
если вы осел, я вас хорошенько вздую, а если  попугай  -  выщиплю  все  ваши
перышки.
   - Сударь, -  вмешался  Эсташ,  -  это  мой  пасынок,  обращайтесь  с  ним
повежливее, прошу вас, хотя бы из уважения ко мне.
   - Вот как вы защищаете  меня,  отчим-папенька!  -  в  бешенстве  вскричал
Милитор. - Раз так, я за себя постою.
   - В школу ребят, - сказал Эрнотон, - в школу!
   - В школу! - повторил Милитор, наступая с поднятыми кулаками на  г-на  де
Карменжа. - Мне семнадцать лет, слышите, милостивый государь?
   - Ну, а мне двадцать пять, - ответил Эрнотон, - и потому я  тебя  проучу,
как ты заслуживаешь.
   Он схватил Милитора за шиворот и за пояс, приподнял над полом и  выбросил
из окна первого этажа на улицу, словно какой-нибудь сверток, в то время  как
стены сотрясались от отчаянных воплей Лардили.
   - А теперь, - спокойно добавил Эрнотон, - отчим, мамаша, пасынок и вся на
свете семейка, знайте, что я сделаю из вас фарш для пирогов, если ко мне еще
будут приставать.
   - Ей-богу, - сказал Мираду, - я нахожу, что он прав. Зачем было  допекать
этого дворянина?
   - Ах ты трус, трус, позволяешь бить своего  сына!  -  закричала  Лардиль,
наступая на мужа со своими развевающимися во все стороны волосами.
   - Ну, ну, ну, - произнес Эсташ, - нечего ерепениться.  Ему  это  принесет
пользу.
   - Это еще что такое, кто здесь выбрасывает людей в окна? - спросил, входя
в зал, какой-то офицер. - Черт побери! Раз уж затеваешь такие шуточки,  надо
хоть кричать прохожим: берегитесь!
   - Господин де Луаньяк! - вырвалось человек у двадцати.
   - Господин де Луаньяк! -  повторили  все  сорок  пять.  При  этом  имени,
знаменитом в Гаскони, все, умолкнув, встали со своих мест.

Глава 9

ГОСПОДИН ДЕ ЛУАНЬЯК

   За г-ном де Луаньяком вошел, в свою очередь, Милитор,  несколько  помятый
при падении и багровый от ярости.
   -  Слуга  покорный,  господа,  -  сказал  Луаньяк,  -   шумим,   кажется,
порядочно... Ага! Юный Милитор опять, видимо, на кого-то тявкал, и  нос  его
от этого несколько пострадал.
   - Мне за это заплатят, - пробурчал Милитор, показывая Карменжу кулак.
   - Подавайте на стол, мэтр Фурнишон, - крикнул Луаньяк, - и пусть  каждый,
если возможно, поласковей разговаривает с соседом.  С  этой  минуты  вы  все
должны любить друг друга, как братья.
   - Гм... - буркнул Сент-Малин.
   - Христианская любовь - вещь редкая, - сказал Шалабр, тщательно  закрывая
свой серо-стальной камзол салфеткой так, чтобы с ним не  приключилось  беды,
сколько бы различных соусов ни подавалось к столу.
   - Любить друг друга при таком близком  соседстве  трудновато,  -  добавил
Эрнотон, - правда, мы ведь недолго будем вместе.
   - Вот видите, - вскричал Пенкорнэ,  которого  все  еще  терзали  насмешки
Сент-Малина, - надо мной смеются из-за того, что у меня нет шляпы,  а  никто
слова не скажет господину де Монкрабо,  севшему  за  стол  в  кирасе  времен
императора Пертинакса, от которого он, по всей вероятности, происходит.  Вот
что значит оборонительное оружие!
   Монкрабо, не желая сдаваться, выпрямился и вскричал фальцетом:
   - Господа, я ее снимаю. Это предупреждение тем, кто хотел бы видеть  меня
при наступательном, а не оборонительном оружии.
   И он стал величественно распускать ремни  кирасы,  сделав  своему  лакею,
седоватому толстяку лет пятидесяти, знак подойти поближе.
   - Ну, ладно, ладно! - произнес г-н де Луаньяк, -  не  будем  ссориться  и
скорее за стол.
   - Избавьте меня, пожалуйста, от этой кирасы, -  сказал  Пертинакс  своему
слуге.
   Толстяк принял ее из его рук.
   - А я, - тихонько шепнул он ему, - я когда буду обедать? Вели мне  подать
чего-нибудь, Пертинакс, я помираю с голоду.
   Как ни фамильярно  было  подобное  обращение,  оно  не  вызвало  никакого
удивления у того, к кому относилось.
   - Сделаю все возможное, - сказал он. - Но для большей уверенности вы тоже
похлопочите.
   - Гм! - недовольно пробурчал лакей. - Не очень-то это утешительно!
   - У нас совсем ничего не осталось? - спросил Пертинакс.
   - В Саксе мы проели последний экю.
   - Черт возьми! Постарайтесь обратить что-нибудь в деньги.
   Не успел он произнести этих слов, как на улице, а потом у  самого  порога
гостиницы раздался громкий возглас:
   - Покупаю старое железо! Кто продает на слом?
   Услышав этот крик, г-жа Фурнишон бросилась к  дверям.  Тем  временем  сам
хозяин величественно подавал на стол первые блюда.
   Судя по приему, оказанному кухне Фурнишона, она была превосходная.
   Хозяин,  не  будучи  в  состоянии  достойным  образом  отвечать  на   все
сыпавшиеся на него похвалы, пожелал, чтобы их с ним разделила супруга.
   Он принялся искать ее глазами, но тщетно.  Она  исчезла.  Тогда  он  стал
звать ее.
   - Чего она там застряла? - спросил он у поваренка, видя, что жена  так  и
не является.
   - Ах, хозяин, ей такое золотое дельце подвернулось, - ответил тот. -  Она
сбывает все ваше старое железо на новенькие денежки.
   - Надеюсь, что речь идет не о моей  боевой  кирасе  и  каске!  -  возопил
Фурнишон, устремляясь к выходу.
   - Да нет же, нет,  -  сказал  Луаньяк,  -  королевским  указом  запрещено
скупать оружие.
   - Все равно, - бросил в ответ Фурнишон и побежал к двери.
   В зал вошла ликующая г-жа Фурнишон.
   - Что это с тобой такое? - спросила она, глядя на взволнованного мужа.
   - А то, что говорят, будто ты продаешь мое оружие.
   - Ну и что же?
   - А я не хочу, чтобы его продавали!
   - Да ведь у нас сейчас мир, и лучше две новые кастрюли, чем  одна  старая
кираса.
   - Но с тех пор, как вышел королевский указ, о котором только что  говорил
господин  де  Луаньяк,  торговать  старым  железом  стало,  наверно,  совсем
невыгодно? - заметил Шалабр.
   - Напротив, сударь, - сказала г-жа Фурнишон, - этот  торговец  уже  давно
делает мне самые выгодные предложения. Ну  вот,  сегодня  я  уже  не  смогла
устоять и, раз опять представился случай, решила им воспользоваться.  Десять
экю, сударь, это  десять  экю,  а  старая  кираса  всегда  останется  старой
кирасой.
   - Как! Десять экю? - изумился Шалабр. - Так дорого? О, черт!
   Он задумался.
   - Десять экю! - повторил Пертинакс, многозначительно взглянув  на  своего
лакея. - Вы слышите, господин Самюэль?
   Господин Самюэль уже исчез.
   - Но помилуйте, - произнес г-н де Луаньяк, - ведь этот  торговец  рискует
попасть на виселицу!
   - О, это славный малый,  безобидный  и  сговорчивый,  -  продолжала  г-жа
Фурнишон.
   - А что он делает со всем этим железом?
   - Продает на вес.
   - На вес! - повторил г-н де Луаньяк. - И вы  говорите,  что  он  дал  вам
десять экю? За что?
   - За старую кирасу и старую каску.
   - Допустим, что обе они весят фунтов двадцать, это выходит по пол-экю  за
фунт. Тысяча чертей, как говорит один мой знакомый; за этим что-то кроется!
   - Как жаль, что я не могу привести  этого  славного  торговца  к  себе  в
замок! - сказал Шалабр, и глаза его разгорелись. - Я бы  продал  ему  добрых
три тысячи фунтов железа - и шлемы, и наручники, и кирасы.
   - Как? Вы продали бы латы своих предков? - насмешливо спросил Сент-Малин.
   - Ах, сударь, - сказал Эсташ де Мираду, - вы поступили  бы  неблаговидно:
ведь это священные реликвии.
   - Подумаешь! - возразил Шалабр. -  В  настоящее  время  мои  предки  сами
превратились в реликвии и нуждаются только в молитвах за упокой души.
   За столом царило теперь все более  и  более  шумное  оживление  благодаря
бургундскому,  которого  пили  немало:  блюда  у  Фурнишонов   были   хорошо
наперчены.
   Голоса достигали  самого  высокого  диапазона,  тарелки  гремели,  головы
наполнились туманом, и сквозь него  каждый  гасконец  видел  все  в  розовом
свете, кроме Милитора, не  забывавшего  о  своем  падении,  и  Карменжа,  не
забывавшего о своем паже.
   - И веселятся же эти люди, - сказал Луаньяк своему соседу, коим  оказался
именно Эрнотон, - а почему - сами не знают.
   - Я тоже не знаю, -  ответил  Карменж,  -  правда,  что  до  меня,  то  я
исключение - я вовсе не в радостном настроении.
   - И напрасно, сударь мой, - продолжал Луаньяк, - вы ведь из тех, для кого
Париж - золотая жила, рай грядущих почестей, обитель блаженства.
   Эрнотон отрицательно покачал головой.
   - Да ну же!
   - Не смейтесь надо мной, господин де Луаньяк, -  сказал  Эрнотон.  -  Вы,
кажется, держите в руках все нити, приводящие большинство из нас в движение.
Сделайте же мне одну милость  -  не  обращайтесь  с  виконтом  Эрнотоном  де
Карменжем, как с марионеткой.
   - Я готов оказать  вам  и  другие  милости,  господин  виконт,  -  сказал
Луаньяк, учтиво наклоняя голову. - Двоих из собравшихся здесь  я  выделил  с
первого взгляда: вас - столько в вашей внешности достоинства и  сдержанности
- и другого молодого человека, вон того, такого скрытного и мрачного с виду.
   - Как его имя?
   - Господин де Сент-Малин.
   - А почему вы именно нас  выделили,  сударь,  разрешите  спросить,  если,
впрочем, я не проявляю чрезмерного любопытства?
   - Потому что я вас знаю, вот и все.
   - Меня? - с удивлением спросил Эрнотон.
   - Вас, и его, и всех, кто здесь находится.
   - Странно.
   - Да, но необходимо.
   - Почему необходимо?
   - Потому что командир должен знать своих солдат.
   - Значит, все эти люди...
   - Завтра будут моими солдатами.
   - Но я думал, что господин д'Эпернон...
   - Тсс! Не произносите здесь этого имени или, вернее, не произносите здесь
вообще никаких имен. Навострите слух и закройте рот, и  поскольку  я  обещал
вам какие угодно милости, считайте одной из них этот совет.
   - Благодарю вас, сударь.
   Луаньяк отер усы и встал.
   - Господа, - сказал он, - раз случай  свел  здесь  сорок  пять  земляков,
осушим стаканы испанского вина за благоденствие всех присутствующих.
   Предложение это вызвало бурные рукоплескания.
   - Все они  большей  частью  пьяны,  -  сказал  Луаньяк  Эрнотону,  -  вот
подходящий  момент  выведать  у  каждого  его  подноготную,  но  времени,  к
сожалению, мало.
   Затем, повысив голос, он крикнул:
   - Эй, мэтр Фурнишон, удалите-ка отсюда женщин, детей и слуг.
   Лардиль, ворча, поднялась со своего места: она не успела доесть сладкого.
   Милитор не шевельнулся.
   - А ты там, что, не слышал?  -  сказал  Луаньяк,  устремляя  на  мальчика
взгляд, не допускающий возражений... - Ну, живо, на кухню, господин Милитор!
   Через  несколько  мгновений  в  зале   оставались   только   сорок   пять
сотрапезников и г-н де Луаньяк.
   - Господа, - начал последний, - каждый из нас знает, кем именно он вызван
в Париж, или же, во всяком случае, догадывается об этом.  Ладно,  ладно,  не
выкрикивайте имен: вы знаете, и хватит. Известно вам также, что  вы  прибыли
для того, чтобы поступить в его распоряжение.
   Со всех концов зала раздался одобрительный ропот. Но так как каждый  знал
только то, что касалось его лично, и понятия не имел, что сосед его  явился,
вызванный сюда той же властью, все с удивлением глядели друг на друга.
   - Ладно, - сказал Луаньяк. - Переглядываться, господа, будете  потом.  Не
беспокойтесь, вам хватит времени свести знакомство. Итак, вы  явились  сюда,
чтобы повиноваться этому человеку, признаете вы это?
   - Да, да! - закричали все сорок пять. - Признаем.
   - Так вот, для начала,  -  продолжал  Луаньяк,  -  вы  без  лишнего  шума
оставите эту гостиницу и переберетесь в предназначенное для вас помещение.
   - Для всех нас? - спросил Сент-Малин.
   - Для всех.
   - Мы все вызваны и все здесь  на  равных  началах?  -  спросил  Пердикка,
стоявший на ногах так нетвердо, что для сохранения равновесия  ему  пришлось
охватить рукой шею Шалабра.
   - Осторожнее, - произнес тот, - вы изомнете мне куртку.
   - Да, вы все равны перед волей своего повелителя.
   - Ого, сударь, - сказал, вспыхнув, Карменж, - простите, но мне  никто  не
говорил, что господин д'Эпернон будет именоваться моим повелителем.
   - Подождите.
   - Я, значит, не так понял.
   - Да подождите же, буйная голова!
   Воцарилось молчание,  большинство  ожидало  дальнейшего  с  любопытством,
кое-кто - с нетерпением.
   - Я еще не сказал вам, кто будет вашим повелителем.
   - Да, - сказал Сент-Малин, - но вы сказали, что таковой у нас будет.
   - У всех есть  господин!  -  вскричал  Луаньяк.  -  Но  если  вы  слишком
загордились, чтобы согласиться на того, кто был  только  что  назван,  ищите
повыше. Я не только не запрещаю вам этого, я готов вас поощрить.
   - Король, - прошептал Карменж.
   - Тихо, - сказал Луаньяк. - Вы  явились  сюда,  чтобы  повиноваться,  так
повинуйтесь же. А пока - вот письменный приказ, который я попрошу  прочитать
вас вслух, господин Эрнотон.
   Эрнотон медленно развернул пергамент, протянутый ему Луаньяком, и  громко
прочитал:
   - "Приказываю господину де Луаньяку принять командование над сорока пятью
дворянами, которых я вызвал в Париж с согласия его величества.
   Ногаре де Ла Валетт герцог д'Эпернон",  Все,  пьяные  или  протрезвевшие,
низко склонились. Только выпрямиться удалось не всем одинаково быстро.
   - Итак, вы меня выслушали, - сказал г-н де Луаньяк, - следовать  за  мной
надо немедленно. Ваши вещи и прибывшие с вами люди останутся здесь, у  мэтра
Фурнишона. Он о них позаботится, а впоследствии я за ними пришлю. Пока  все,
собирайтесь поскорее: лодки ждут.
   - Лодки? - повторили гасконцы. - Мы, значит, поедем по воде?
   И они стали переглядываться с жадным любопытством.
   - Разумеется, - сказал Луаньяк, - по воде. Чтобы  попасть  в  Лувр,  надо
переплыть реку.
   - В Лувр! В Лувр! - радостно бормотали гасконцы. -  Черти  полосатые!  Мы
отправляемся в Лувр?
   Луаньяк  вышел  из-за  стола  и  пропустил  мимо  себя  всех  сорок  пять
гасконцев, считая их, словно  баранов.  Затем  он  повел  их  по  улицам  до
Нельской башни.
   Там находились  три  большие  барки.  На  каждую  погрузилось  пятнадцать
пассажиров, и барки тотчас же отплыли.
   - Что же, черт побери, будем  мы  делать  в  Лувре?  -  размышляли  самые
бесстрашные; холод на реке протрезвил их, к тому же они были большей  частью
неважно одеты.
   - Вот бы мне сейчас мою кирасу! - прошептал Пертинакс де Монкрабо.

Глава 10

СКУПЩИК КИРАС

   Пертинакс с полным основанием жалел о своей отсутствующей кирасе, ибо как
раз в это самое время он,  через  посредство  своего  странного  слуги,  так
фамильярно обращавшегося к господину, лишился ее навсегда.
   Действительно, едва только  г-жа  Фурнишон  произнесла  магические  слова
"десять экю", как лакей Пертинакса устремился за торговцем.
   Было уже темно, да и скупщик железного лома, видимо, торопился, ибо когда
Самюэль вышел из гостиницы, он уже удалился от нее шагов на тридцать.
   Лакею пришлось поэтому окликнуть торговца.
   Тот с некоторым опасением обернулся, устремляя  пронзительный  взгляд  на
приближавшегося к нему человека. Но, видя, что в  руках  у  него  подходящий
товар, он остановился.
   - Чего вы хотите, друг мой? - спросил он.
   - Да, черт побери, - сказал слуга, хитро подмигнув, - хотел бы сделать  с
вами одно дельце.
   - Ну, так давайте поскорее.
   - Вы торопитесь?
   - Да.
   - Дадите же вы мне перевести дух, черт побери!
   - Разумеется, но переводите дух побыстрее, меня ждут.
   Ясно было, что торговец еще не вполне доверяет лакею.
   - Когда вы увидите, что я  вам  принес,  -  сказал  тот,  -  вы,  будучи,
по-видимому, знатоком, не станете пороть горячку.
   - А что вы принесли?
   - Чудесную вещь, такой работы, что... Но вы меня не слушаете.
   - Нет, я смотрю.
   - Что?
   - Разве вам неизвестно, друг  мой,  что  торговля  оружием  запрещена  по
королевскому указу?
   При этих словах он с беспокойством оглянулся по сторонам. Лакей почел  за
благо изобразить полнейшее неведение.
   - Я ничего не знаю, - сказал он, - я приехал из Мон-де-Марсана.
   - Ну, тогда дело другое, - ответил скупщик кирас,  которого  ответ  этот,
видимо, несколько успокоил. - Но хоть вы и из  Мон-де-Марсана,  вам  все  же
известно, что я покупаю оружие?
   - Да, известно.
   - А кто вам сказал?
   - Тысяча чертей!  Никому  не  понадобилось  говорить,  вы  сами  об  этом
достаточно громко кричали.
   - Где же?
   - У дверей гостиницы "Меч гордого рыцаря".
   - Вы, значит, там были?
   - Да.
   - С кем?
   - Со множеством друзей.
   - Друзей? Обычно в этой гостинице никого не бывает.
   - Значит, вы, наверное, нашли, что она здорово изменилась?
   - Совершенно справедливо. А откуда же явились все ваши друзья?
   - Из Гаскони, как и я сам.
   - Вы - люди короля Наваррского?
   - Вот еще! Мы душой и телом французы.
   - Да, гугеноты?
   - Католики, как святой отец наш папа, слава  богу,  -  произнес  Самюэль,
снимая колпак, - но дело не в