Настоятель позвонил в колокольчик. Тотчас же появился келейник.
   - Позовите брата Жака, а также брата, выполняющего поручения в городе.
   Через десять минут оба они появились в дверях.
   - Жак, - сказал Горанфло, - я даю вам чрезвычайной важности поручение.
   - Мне, господин настоятель? - удивленно спросил юноша.
   - Да, вы будете  сопутствовать  господину  Роберу  Брике  в  его  далеком
путешествии.
   - О, - вскричал юный брат, охваченный восторгом при мысли о  странствиях,
- я буду путешествовать с господином Брике, я буду на  вольном  воздухе,  на
свободе! Ах, господин Робер Брике, мы каждый день будем фехтовать, правда?
   - Да, дитя мое.
   - И мне можно будет взять мой аркебуз?
   - Забирай его с собой.
   Жак подпрыгнул и бросился вон из комнаты, издавая радостные крики.
   -  Что  касается  поручения,  -  сказал  Горанфло,  -   то   прошу   вас,
приказывайте. Подите сюда, брат Панург.
   - Панург! -  сказал  Шико,  у  которого  это  имя  вызывало  не  лишенное
приятности воспоминание. - Панург!
   - Увы! Да, - произнес Горанфло. - Я выбрал  этого  брата,  которого  тоже
зовут Панург, и он ходит по тем же делам, по которым ходил тот.
   - Значит, наш старый друг уже не служит тебе?
   - Он умер, - ответил Горанфло, - он умер.
   - О, - с сожалением протянул Шико,  -  и  правда,  он  ведь  уже  здорово
постарел.
   - Девятнадцать лет, друг мой, ему было девятнадцать лет.
   - Достопримечательный случай долголетия,  -  заметил  Шико,  -  только  в
монастыре возможно что-либо подобное.

Глава 24

ДУХОВНАЯ ДОЧЬ ГОРАНФЛО

   Панург, о котором в таких выражениях говорил настоятель, вскоре появился.
   Совершенно очевидно было, что  он  оказался  призванным  заменить  своего
покойного тезку  не  из-за  свойственного  ему  морального  или  физического
облика, ибо никогда еще человек с более умным лицом не был обесчещен именем,
которым назвали осла.
   Брат Панург со своими маленькими  глазками,  острым  носом  и  выдающимся
подбородком напоминал скорее лису.
   Шико смотрел на него всего одно мгновение, но, как оно  ни  было  кратко,
он, по-видимому, по достоинству оценил монастырского посланца.
   Панург смиренно остановился в дверях.
   - Подойдите, господин курьер, - сказал Шико, - знаете вы Лувр?
   - Так точно, сударь, - ответил Панург.
   - А знаете вы в Лувре некоего Генриха де Валуа?
   - Короля?
   - Не знаю, действительно ли он король, - сказал Шико, - но вообще его так
называют.
   - Мне придется иметь дело с королем?
   - Именно. Вы его знаете в лицо?
   - Хорошо знаю, господин Брике.
   - Так вот, вы скажете, что вам с ним необходимо поговорить.
   - Меня допустят?
   - Да, к его камердинеру. Монашеская  ряса  послужит  вам  пропуском.  Его
величество, как вы знаете, отличается набожностью.
   - А что я должен сказать камердинеру его величества?
   - Вы скажете, что посланы к нему Тенью.
   - Какой Тенью?
   - Любопытство - большой недостаток, брат мой.
   - Простите.
   - Итак, вы скажете, что посланы Тенью.
   - Так точно.
   - И что пришли за письмом.
   - Каким письмом?
   - Опять!
   - Ах да, правда.
   - Достопочтеннейший, - сказал  Шико,  обращаясь  к  Горанфло,  -  прежний
Панург был мне определенно больше по сердцу.
   - Это все, что я должен делать?
   - Вы добавите, что  Тень  будет  ожидать  письма,  потихоньку  следуя  по
Шарантонской дороге.
   - И я должен нагнать вас на этой дороге?
   - Совершенно верно.
   Панург направился к двери и приподнял портьеру; Шико показалось, что  при
этом  движении  брата  Панурга  обнаружилось,  что   за   портьерой   кто-то
подслушивал.
   Впрочем, она очень быстро опустилась, и Шико не смог бы  поручиться,  что
принятое им за действительность не было обманом зрения. Однако изощренный ум
Шико внушал ему  почти  полную  уверенность  в  том,  что  подслушивал  брат
Борроме.
   "А, ты подслушиваешь, - подумал он, - тем лучше,  тогда  я  буду  нарочно
говорить так, чтобы тебе было слышно".
   - Значит, - сказал Горанфло, - король оказал вам честь, возложив  на  вас
миссию?
   - Да, и притом конфиденциальную.
   - Политического характера, я полагаю?
   - Я тоже так полагаю.
   - Как, вы не знаете толком, какая миссия на вас возложена?
   - Я знаю, что должен отвезти письмо, вот и все.
   - Это, наверно, государственная тайна?
   - Думаю, что да.
   - И вы даже не подозреваете какая?
   - Мы ведь совсем одни, не так ли? И я могу сказать, что по  этому  поводу
думаю?
   - Говорите. Я нем, как могила.
   - Так вот, король наконец-то решил оказать помощь герцогу Анжуйскому.
   - Вот как?
   - Да. Сегодня ночью с этой целью должен был выехать господин де Жуаез.
   - Ну, а вы, друг мой?
   - Я еду в сторону Испании.
   - А каким способом?
   - Ну, так, как мы путешествовали в свое время: пешком, верхом, в  повозке
- как придется.
   - Жак будет вам приятным спутником, вы хорошо сделали, что попросили меня
отпустить его с вами, он, чертенок, владеет латынью.
   - Должен признаться, мне он очень понравился.
   - Этого было бы достаточно для того, чтобы я его отпустил.  Но  я  думаю,
что  он,  сверх  того,  окажется  для  вас  отличным  помощником  на  случай
какой-нибудь стычки.
   -  Благодарю,  дорогой  друг.  Теперь,  кажется,  мне   остается   только
проститься с вами.
   - Прощайте!
   - Что вы делаете?
   - Намереваюсь дать вам пастырское благословение.
   - Ну вот еще, - сказал Шико, - между нами двумя это ни к чему.
   - Вы правы, - ответил Горанфло, - это хорошо для чужих.
   И друзья нежно расцеловались.
   - Жак! - крикнул настоятель. - Жак!
   Между портьерами просунулась кунья мордочка Панурга.
   - Как! Вы еще не отправились? - вскричал Шико.
   - Простите, сударь.
   - Отправляйтесь скорее, - сказал Горанфло. -  Господин  Брике  торопится.
Где Жак?
   В свою очередь, появился брат Борроме с самой слащавой улыбкой на устах.
   - Брат Жак! - повторил настоятель.
   - Брат Жак ушел, - сказал казначей.
   - Как так ушел! - вскричал Шико.
   - Разве вы не просили, сударь, чтобы кто-нибудь отправился в Лувр?
   - Но я же посылал Панурга, - сказал Горанфло.
   - И дурень же я! А мне послышалось, что вы поручили это  Жаку,  -  сказал
Борроме, хлопнув себя по лбу.
   Шико нахмурился. Но раскаянье Борроме  было,  по  всей  видимости,  столь
искренним, что упрекать его было бы просто жестоко.
   - Придется мне подождать, - сказал он, - пока Жак вернется.
   Борроме поклонился, нахмурившись в свою очередь.
   - Кстати, - сказал он, - я забыл доложить сеньору настоятелю -  ведь  для
этого и поднялся сюда, - что неизвестная дама уже прибыла и просит у  вашего
преподобия аудиенции.
   Шико вовсю навострил слух.
   - Она одна? - спросил Горанфло.
   - С берейтором.
   - Молодая? - спросил Горанфло.
   Борроме стыдливо опустил глаза.
   "Он ко всему - лицемер", - подумал Шико.
   - Друг мой, - обратился  Горанфло  к  мнимому  Роберу  Брике,  -  ты  сам
понимаешь?
   - Понимаю, - сказал Шико, - и удаляюсь. Подожду в соседней комнате или во
дворе.
   - Отлично, любезный друг.
   - Отсюда до Лувра далеко, сударь, - заметил Борроме, - и брат  Жак  может
вернуться поздно; к тому же лицо, к которому вы  обращаетесь,  возможно,  не
решится доверить важное письмо мальчику.
   - Вы немножко поздно подумали об этом, брат Борроме.
   - Бог мой, да я же не знал. Если бы мне поручили...
   - Хорошо, хорошо,  я  потихоньку  двинусь  по  направлению  к  Шарантону.
Посланец, кто бы он там ни был, нагонит меня в пути.
   И он пошел к лестнице.
   - Не сюда, сударь, простите,  -  поспешил  за  ним  Борроме,  -  по  этой
лестнице поднимается неизвестная дама, а она не желает ни с кем встречаться.
   - Вы правы, - улыбнулся Шико, - я сойду по боковой лестнице.
   И он направился через небольшой чулан к черному ходу.
   - А я, - сказал Борроме, - буду иметь  честь  проводить  кающуюся  к  его
преподобию.
   - Отлично, - сказал Горанфло.
   - Дорогу вы знаете? - с беспокойством спросил Борроме.
   - Как нельзя лучше.
   И Шико удалился через чулан.
   За чуланом была комната. Боковая лестница  начиналась  с  площадки  перед
этой комнатой.
   Шико говорил правду: дорогу он знал, но комнату теперь не узнавал.
   И действительно, она совершенно изменила свой  вид  с  тех  пор,  как  он
проходил здесь в последний раз;  стены  были  сплошь  завешаны  доспехами  и
оружием, на столах и консолях громоздились сабли,  шпаги  и  пистолеты,  все
углы забиты были мушкетами и аркебузами.
   Шико на минуту задержался в этом помещении: ему захотелось все хорошенько
обдумать.
   "От меня прячут Жака, от  меня  прячут  даму,  меня  толкают  на  боковую
лестницу, чтобы очистить парадную: это означает, что хотят воспрепятствовать
моему общению с монашком и укрыть от моего  взора  даму,  -  все  ясно.  Как
хороший стратег, я должен делать как раз обратное тому, к чему  меня  желают
принудить. Поэтому  я  дождусь  Жака  и  займу  позицию,  которая  даст  мне
возможность увидеть таинственную  даму.  Ого!  Вот  здесь  в  углу  валяется
прекрасная кольчуга, гибкая, тонкая и отличнейшего закала".
   Он поднял кольчугу и принялся любоваться ею.
   "А мне-то как раз нужна такая штука, -  сказал  он  себе.  -  Она  легка,
словно полотняная, и слишком  узка  для  настоятеля.  Честное  слово,  можно
подумать, что кольчугу эту делали именно для меня: позаимствуем же ее у дома
Модеста. По возвращении моем он получит ее обратно".
   Шико, не теряя времени, сложил кольчугу и спрятал себе под куртку.
   Он завязывал последний шнурок, когда на пороге появился брат Борроме.
   - Ого! - прошептал Шико. - Опять ты! Но поздновато, друг мой.
   Скрестив за спиной свои длинные руки и откинувшись назад, Шико делал вид,
будто любуется трофеями.
   - Господин Робер Брике хочет выбрать себе подходящее  оружие?  -  спросил
Борроме.
   - Я, друг мой? - сказал Шико. - Боже мой, для чего мне оружие?
   - Но вы же им так хорошо пользуетесь!
   - В теории, любезный брат, в теории - вот и  все.  Жалкий  буржуа,  вроде
меня, может ловко действовать руками и ногами. Чего ему не хватает и  всегда
будет не хватать - это  воинской  доблести.  Рапира  в  моей  руке  сверкает
довольно красиво, но, поверьте мне, Жак, вооружившись  шпагой,  заставил  бы
меня отступить отсюда до Шарантона.
   - Вот как? - удивился Борроме, наполовину убежденный  простодушным  видом
Шико, который,  добавим,  принялся  горбиться,  кривиться  и  косить  глазом
усерднее, чем когда-либо.
   - И к тому же у меня не хватает дыхания, - продолжал Шико. - Вы заметили,
что я слаб в обороне. Ноги никуда не годятся, это мой главный недостаток.
   - Разрешите мне заметить, сударь, что путешествовать с таким  недостатком
еще труднее, чем фехтовать.
   - Ах, вы знаете, что мне предстоит путешествие? - небрежно заметил Шико.
   - Я слышал от Панурга, - покраснев, ответил Борроме.
   - Вот странно, не припоминаю я, чтобы говорил  об  этом  Панургу.  Но  не
важно. Скрывать мне нечего. Да, брат мой, мне предстоит попутешествовать,  я
отправляюсь к себе на родину, где у меня есть кое-какое имущество.
   - А знаете, господин Брике, вы оказываете брату Жаку большую честь.
   - Тем, что беру его с собой?
   - Это во-первых, а во-вторых, тем,  что  даете  ему  возможность  увидеть
короля.
   - Или же его камердинера, ибо весьма возможно, и даже вероятно, брат  Жак
ни с кем другим не увидится.
   - Вы, значит, в Лувре - завсегдатай?
   - О, и  самый  настоящий,  сударь  мой.  Я  поставлял  королю  и  молодым
придворным теплые чулки.
   - Королю?
   - Я имел с ним дело, когда он был всего  только  герцогом  Анжуйским.  По
возвращении из Польши он вспомнил обо мне и сделал меня поставщиком двора.
   - Это у вас ценнейшее знакомство, господин Брике.
   - Знакомство с его величеством?
   - Да.
   - Не все согласились бы с вами, брат Борроме.
   - О, лигисты!
   - Теперь все более или менее лигисты.
   - Но вы-то, наверно, менее.
   - А почему вы так думаете?
   - Ведь у вас личное знакомство с королем.
   - Ну, ну, я ведь тоже, как и все, занимаюсь политикой, - сказал Шико.
   - Да, но ваша политика в полном согласии с королевской.
   - Напрасно вы так полагаете. У нас с ним частенько бывают размолвки.
   - Если они между вами случаются, как же он возлагает на вас миссию?
   - Вы хотите сказать - поручение?
   - Миссию или поручение - это уже не существенно. И для того и для другого
требуется доверие.
   - Вот еще! Королю важно лишь одно - чтобы у меня был верный глаз.
   - Верный глаз?
   - Да.
   - В делах политических или финансовых?
   - Да нет же, верный глаз на ткани.
   - Что вы говорите? - воскликнул ошеломленный Борроме.
   - Конечно. Сейчас я объясню вам, в чем дело, - Я слушаю.
   - Вы знаете, что король совершил паломничество к богоматери Шартрской?
   - Да, молился о ниспослании ему наследника.
   - Вот именно. Вы  знаете,  что  есть  вернейшее  средство  достичь  цели,
которой добивается король?
   - Во всяком случае, он, по всей видимости, к этому средству не прибегает.
   - Брат Борроме! - сказал Шико.
   - Что?
   - Как вы отлично  знаете,  речь  идет  о  получении  наследника  престола
чудесным путем, а не каким-нибудь иным.
   - И об этом чуде он молил...
   - Шартрскую богоматерь.
   - Ах да, сорочка!
   - Наконец-то вы  поняли!  Король  позаимствовал  у  добрейшей  богоматери
сорочку и вручил ее королеве, а взамен этой сорочки он вознамерился поднести
ей одеяние такое же,  как  у  богоматери  Толедской  -  говорят,  это  самое
красивое и роскошное из всех одеяний святой девы, какие только существуют.
   - Так что вы отправляетесь...
   - В Толедо, милейший брат Борроме, в  Толедо,  осмотреть  хорошенько  это
одеяние и сшить точно такое же.
   Борроме, видимо, колебался - верить или не верить словам Шико.
   По зрелом размышлении мы должны прийти к выводу, что он ему не поверил.
   - Вы сами понимаете, - продолжал Шико, словно и не догадываясь о том, что
происходило в уме брата  казначея,  -  вы  сами  понимаете,  что  при  таких
обстоятельствах  мне  было  бы  очень  приятно  путешествовать  в   обществе
служителей церкви. Но время идет, и теперь брат Жак не  замедлит  вернуться.
Впрочем, не лучше ли будет подождать его вне стен монастыря  -  например,  у
Фобенского креста?
   - Я считаю, что так было бы действительно лучше, - согласился Борроме.
   - Вы, значит, будете настолько любезны, что  скажете  ему  об  этом,  как
только он явится?
   - Да.
   - И пошлете его ко мне?
   - Не замедлю.
   - Благодарю вас,  любезный  брат  Борроме,  я  в  восторге,  что  с  вами
познакомился.
   Оба раскланялись друг с другом. Шико спустился вниз по боковой  лестнице.
Брат Борроме запер за ним дверь на засов.
   - Дело ясно, - сказал про себя Шико, - видимо, им очень важно, чтобы я не
увидел этой дамы; значит, надо ее увидеть.
   Дабы осуществить это намерение, Шико вышел из  обители  св.  Иакова  так,
чтобы всем это было заметно,  и  направился  к  Фобенскому  кресту,  держась
посередине дороги.
   Однако, добравшись до Фобенского креста, он скрылся за углом одной фермы;
там, чувствуя, что теперь ему нипочем все аргусы настоятеля, будь у них, как
у Борроме, соколиные глаза, он скользнул мимо строений, спустился в  канаву,
прошел по ней вдоль изгороди, уходившей обратно к  монастырю,  и,  никем  не
замеченный, проник в довольно  густую  боковую  поросль,  как  раз  напротив
монастыря.
   Это место явилось для него вполне подходящим наблюдательным  пунктом.  Он
сел или, вернее, разлегся на земле и стал ждать, чтобы брат Жак  возвратился
в монастырь, а дама оттуда вышла.

Глава 25

ЗАПАДНЯ

   Как мы знаем, Шико быстро принимал решения.
   Сейчас он решил ждать, расположившись как можно удобное.
   В гуще молодых буковых веток он проделал для себя окошко, чтобы  иметь  в
поле зрения всех прохожих, которые могли его интересовать.
   Дорога была безлюдна.
   В какую даль ни устремлялся взор Шико, нигде не заметно было ни всадника,
ни праздношатающегося, ни крестьянина.
   Вчерашняя толпа исчезла вместе  со  зрелищем,  которым  вызвано  было  ее
скопление.
   Вот почему Шико не увидел никого, кроме довольно бедно одетого  человека,
который прохаживался взад и вперед поперек дороги и  с  помощью  заостренной
длинной палки что-то измерял  на  этом  тракте,  замощенном  иждивением  его
величества короля Франции.
   Шико было совершенно нечего делать.
   Он крайне обрадовался, что может сосредоточить свое внимание хотя  бы  на
этом человеке.
   Что он измерял? Для чего он этим занимался?  Вот  какие  вопросы  всецело
занимали в течение одной-двух минут ум мэтра Робера Брике.
   Поэтому он решил не терять из виду человека, делавшего измерения.
   К несчастью,  в  момент,  когда,  закончив  промеры,  человек  этот  явно
намеревался поднять  голову,  некое  более  важное  открытие  поглотило  все
внимание Шико, заставив его устремить взгляд совсем в другую сторону.
   Окно, выходившее  на  балкон  Горанфло,  широко  распахнулось,  и  глазам
наблюдателя  предстали  достопочтенные  округлости  дома  Модеста,  который,
выпучив  глаза,  весь   сияя   праздничной   улыбкой   и   проявляя   вообще
исключительную любезность, вел за собой даму, почти с головой  закутанную  в
бархатный, обшитый мехом плащ.
   "Ого, - подумал Шико, - вот и дама, приехавшая на исповедь. По  фигуре  и
движениям  она  молода;  посмотрим,  как  выглядит  головка;  так,   хорошо,
повернитесь немного в ту сторону; отлично! Поистине странно, что, на кого  я
ни погляжу, обязательно найду с кем-нибудь сходство. Неприятная это  у  меня
мания! Так, а вот и ее берейтор. Ну, что касается  его,  то  не  может  быть
никаких сомнений - это Мейнвиль. Да, да, закрученные  кверху  усы,  шпага  с
чашечной рукояткой - это он. Но будем же трезво рассуждать: если я не ошибся
насчет Мейнвиля, черти полосатые, то почему мне ошибаться насчет госпожи  де
Монпансье? Ибо эта женщина, ну да, черт побери, эта женщина - герцогиня!"
   Легко понять, что с этого момента  Шико  перестал  обращать  внимание  на
человека, делавшего промеры,  и  уже  не  спускал  глаз  с  обеих  известных
личностей.
   Через мгновение за ними  показалось  бледное  лицо  Борроме,  к  которому
Мейнвиль несколько раз обратился с каким-то вопросом.
   "Дело ясное, - подумал он, - тут замешаны все решительно. Браво! Что  же,
будем заговорщиками, такова теперь мода. Однако, черт побери, уж не хочет ли
герцогиня, чего доброго, переселиться к дому Модесту, когда у  нее  шагах  в
ста отсюда, в Бель-Эба, имеется свой дом?"
   Но тут внимательно наблюдавший за всем Шико насторожился еще больше.
   Пока герцогиня беседовала с Горанфло или, вернее, заставляла его болтать,
г-н де Мейнвиль подал знак кому-то находившемуся снаружи.
   Между тем Шико никого не видел, кроме человека,  делавшего  измерения  на
дороге.
   И действительно, знак был подан именно ему, вследствие чего этот  человек
перестал заниматься своими промерами.
   Он остановился перед балконом, так что лицо его и фасом и  профилем  было
повернуто в сторону Парижа.
   Горанфло продолжал расточать любезности даме, приехавшей на исповедь.
   Господин де Мейнвиль что-то шепнул  на  ухо  Борроме,  и  тот  сейчас  же
принялся жестикулировать за спиной у  настоятеля  таким  образом,  что  Шико
ничего  уразуметь  не  мог,  но  человек,  делавший  на  дороге   измерения,
по-видимому, все отлично понял, ибо он отошел и остановился в другом  месте,
где, повинуясь новому жесту Борроме  и  Мейнвиля,  застыл  в  неподвижности,
словно статуя.
   Постояв так в течение нескольких секунд, он по новому знаку брата Борроме
занялся упражнениями, привлекавшими тем большее внимание Шико, что о цели их
тому невозможно было догадаться.
   С того места, на котором он стоял, человек, делавший измерения, побежал к
воротам аббатства, в то время как г-н де Мейнвиль следил за ним с  час