ыни,  -  продолжал
Генрих, - это почти по-французски.
   - Но, сир, к кому же эти слова относились? - спросила Маргарита.
   - Вот этого-то я и не смог понять. Но вы, знающая  латынь,  поможете  мне
разобраться, когда мы до этого дойдем.
   Маргарита покраснела до ушей. Генрих между тем,  опустив  голову,  слегка
приподнял руку, словно простодушно раздумывал над тем, к кому при его  дворе
могло относиться выражение quotidie scandalum.
   - Хорошо, сударь,  -  сказала  королева,  -  вы  хотите,  во  имя  нашего
согласия, принудить  меня  к  унизительному  поступку.  Во  имя  согласия  я
повинуюсь.
   - Благодарю вас, друг мой, - сказал Генрих, - благодарю.
   - Но какова будет цель моего посещения?
   - Это очень просто, сударыня.
   -  Все  же  надо  меня  просветить,  ибо  я  настолько  проста,  что   не
догадываюсь.
   - Так вот, вы найдете Фоссэз среди других фрейлин, так как она спит в  их
помещении. Вы сами знаете, как эти особы любопытны и нескромны, -  нельзя  и
представить себе, до чего они могут довести Фоссэз.
   - Значит, она чего-то опасается? - вскричала Маргарита, вновь  охваченная
гневом и злобой. - Она хочет спрятаться от всех?
   - Не знаю, - сказал Генрих. -  Я  знаю  лишь  одно  -  ей  надо  покинуть
помещение фрейлин.
   - Если она хочет  прятаться,  пусть  на  меня  не  рассчитывает.  Я  могу
закрывать глаза на некоторые вещи, но не стану сообщницей.
   И Маргарита стала ждать, как будет принято ее последнее слово.
   Но Генрих словно ничего не слышал. Голова  его  снова  опустилась,  и  он
вновь принял тот задумчивый вид, который только что так поразил королеву.
   - Margota, - пробормотал он, - Margota cum Turennio. Вот  те  два  слова,
которые я все время искал.
   На этот раз Маргарита побагровела.
   - Клевета, сир! - вскричала  она.  -  Неужто  вы  станете  повторять  мне
клеветнические наветы?
   - Какая клевета? - спросил Генрих самым невозмутимым тоном.  -  Разве  вы
обнаружили в этих словах клевету, сударыня?  Я  ведь  просто  вспомнил  одно
место из письма моего брата: Margota cum  Turennio  conveniunt  in  castello
nomine Loignac. Право же, надо, чтобы какой-нибудь грамотей перевел мне  это
письмо.
   - Хорошо, прекратим эту игру, сир, - продолжала Маргарита, вся дрожа, - и
скажите мне без обиняков, чего вы от меня ждете.
   - Так вот, я хотел бы, друг мой, чтобы вы перевели  Фоссэз  из  помещения
фрейлин в отдельную комнату и прислали к ней одного только врача, способного
держать язык за зубами, - например, вашего.
   - О, я  понимаю,  в  чем  дело!  -  вскричала  королева.  -  Фоссэз,  так
кичившаяся   своей   добродетелью,   Фоссэз,   лживо    изображавшая    себя
девственницей, Фоссэз беременна и скоро должна родить.
   - Я этого не сказал, друг мой, - заметил Генрих, - я этого не сказал, это
утверждаете вы.
   - Это так, сударь, это так! - вскричала Маргарита. - Ваш вкрадчивый  тон,
ваше ложное смирение - все доказывает, что я права. Но есть жертвы,  которых
от своей жены не может требовать даже король. Покрывайте сами грехи  Фоссэз,
сир. Вы ее соучастник,  это  ваше  дело:  страдать  должен  виновный,  а  не
невинный.
   - Правильно, виновный. Вот вы опять  напомнили  мне  выражение  из  этого
ужасного письма.
   - Каким образом?
   - Да, виновный - по-латыни будет, кажется, nocens?
   - Да, сударь, nocens.
   - Так  вот,  в  письме  стоит:  "Margota  cum  Turennio,  ambo  nocentes,
conveniunt in castello nomine  Loignac".  Боже,  как  жаль,  что  при  такой
хорошей памяти я так мало образован!
   - Ambo nocentes, -  тихо  повторила  Маргарита,  становясь  белее  своего
крахмального кружевного воротника, - он понял, он понял.
   - "Margota cum Turennio ambo nocentes". Что же, черт  побери,  хотел  мой
братец сказать этим ambo?  -  безжалостно  продолжал  Генрих  Наваррский.  -
Помилуй бог, дорогая моя,  удивительно,  как  это  вы,  так  хорошо  знающая
латынь, еще не дали мне объяснения этой смущающей меня фразы.
   - Сир, я уже имела честь говорить вам...
   - Э, черт возьми, - прервал ее король, - да вот и  сам  Turennius  бродит
под вашими окнами и глядит ввысь, словно дожидается вас, бедняга. Я дам  ему
знак подняться сюда. Он человек весьма ученый и скажет мне то,  что  я  хочу
знать.
   - Сир, сир! - вскричала Маргарита, приподнимаясь с кресла и  складывая  с
мольбою руки. - Сир, будьте великодушнее, чем  все  сплетники  и  клеветники
Франции.
   - Э, друг  мой,  сдается  мне,  что  у  нас  в  Наварре  народ  не  более
снисходительный, чем во Франции, и только что сами вы..,  проявляли  большую
строгость к бедняжке Фоссэз.
   - Строгость, я? - вскричала Маргарита.
   - А как же, припомните. А ведь нам здесь подобает быть  снисходительными,
сударыня. Мы ведем такую мирную жизнь: вы даете балы, которые так любите,  я
езжу на охоту, которая меня так развлекает...
   - Да, да, сир, - сказала Маргарита, - вы правы, будем снисходительны.
   - О, я был уверен в том, что сердце у вас доброе.
   - Вы ведь знаете меня, сир.
   - Да. Так вы пойдете проведать Фоссэз, не правда ли?
   - Да, сир.
   - Отделите ее от других фрейлин?
   - Да, сир.
   - Поручите ее своему личному врачу?
   - Да, сир.
   - И никакой охраны. Врачи  молчаливы,  им  уж  так  положено.  А  солдаты
привыкли болтать.
   - Это верно, сир.
   - И если, на  беду,  то,  о  чем  говорят,  правда  и  бедняжка,  проявив
слабость, поддалась искушению...
   Генрих возвел очи горе.
   - Это возможно, -  продолжал  он.  -  Женщина  -  сосуд  скудельный.  Res
fragilis mulier est, как говорится в Евангелии.
   - Но я женщина, сир, и знаю, что должна быть снисходительной к женщинам.
   - Ах, вы ведь все знаете, друг мой. Вы поистине образец совершенства и...
   - И что же?
   - И я целую вам ручки.
   - Но поверьте, сир, - продолжала Маргарита, - жертву эту я  приношу  лишь
из добрых чувств к вам.
   - О, - сказал Генрих, - я же вас отлично  знаю,  сударыня,  и  брат  мой,
король Франции, тоже: он говорит о  вас  в  этом  письме  столько  хорошего,
добавляя: "Fiat sanum exemplum statim, atque res certior eveniet" 1 <1  Надо
немедленно дать хороший пример, и дело станет ясным (лат.)>. Хороший пример,
о котором здесь идет речь, без сомнения, тот, который подаете вы.
   И Генрих поцеловал холодную, как лед, руку Маргариты.
   - Передайте от меня тысячу нежных приветов  Фоссэз,  сударыня.  Займитесь
ею, как вы мне обещали. Я еду на охоту. Может быть,  я  увижу  вас  лишь  по
возвращении, может быть, не увижу никогда..,  волки  эти  -  звери  опасные.
Дайте-ка я поцелую вас, друг мой.
   И  он  почти  с  нежностью  поцеловал  Маргариту  и  вышел,  оставив   ее
ошеломленной всем, что она услышала.

Глава 17

ИСПАНСКИЙ ПОСОЛ

   Король вернулся в свой кабинет, где уже находился Шико.
   Шико все еще тревожило объяснение между супругами.
   - Ну как, Шико? - сказал Генрих.
   - Как, сир? - переспросил Шико.
   - Знаешь ты, что говорит королева?
   - Нет.
   - Она говорит, что твоя проклятая латынь разрушает наше семейное счастье.
   - Эх, сир, - вскричал Шико, - ради бога, забудем  эту  латынь  и  на  том
покончим. Когда латинский текст читаешь наизусть,  это  совсем  не  то,  что
написать его на бумаге: первый развеется по ветру, а со вторым  и  огонь  не
справится.
   - Я-то, - сказал Генрих, - о нем, черт меня побери, даже и не думаю.
   - Ну и тем лучше.
   - Есть у меня другие дела, поважнее.
   - Ваше величество предпочитаете развлекаться, правда?
   - Да, сынок, - сказал Генрих, не очень-то довольный тоном,  которым  Шико
произнес эти несколько слов. - Да, мое величество предпочитает развлекаться.
   - Простите, но, может быть, я помешал вашему величеству?
   - О, сынок, - продолжал Генрих, пожимая плечами, - я  уже  говорил  тебе,
что здесь у нас не то, что в Лувре. Мы и  любовью,  и  войной,  и  политикой
занимаемся на глазах у всех.
   Взор короля был так кроток, улыбка так ласкова, что Шико осмелел.
   - Войной и политикой меньше, чем любовью, не так ли, сир?
   - Должен признать, что ты прав,  любезный  друг:  местность  здесь  такая
красивая, лангедокские вина такие вкусные, женщины Наварры такие красавицы!
   - Но, сир, - продолжал Шико,  -  вы,  сдается  мне,  забываете  королеву.
Неужели наваррки прекраснее и любезнее, чем она?  В  таком  случае  наваррок
есть с чем поздравить.
   - Помилуй бог, ты прав, Шико, а  я  ведь  просто  забыл,  что  ты  посол,
представляющий короля Генриха Третьего, что Генрих Третий  -  брат  королевы
Маргариты и что в разговоре с тобой я хотя бы из приличия обязан превознести
госпожу Маргариту над всеми женщинами! Но ты уж извини меня  за  оплошность,
Шико: я ведь, сынок, к послам не привык.
   В этот момент дверь открылась, и д'Обиак громким голосом доложил:
   - Господин испанский посол.
   Шико так и подпрыгнул в кресле, что вызвало у короля улыбку.
   - Ну вот, - сказал Генрих, - внезапное опровержение моих слов, которого я
совсем не ожидал. Испанский посол! Чего ему, черт возьми, от нас нужно?
   - Да, - повторил Шико, - чего ему, черт возьми, нужно?
   - Сейчас узнаем, - сказал Генрих, - возможно, наш испанский  сосед  хочет
обсудить со мной какое-нибудь пограничное недоразумение.
   - Я удаляюсь, - смиренно сказал Шико. -  Его  величество  Филипп  Второй,
наверно, направил к вам настоящего посла, а я ведь...
   - Чтобы французский посол отступил перед испанским,  да  еще  в  Наварре!
Помилуй бог, этого не должно быть. Открой вон тот книжный шкаф и расположись
там.
   - Но я даже невольно все услышу, сир.
   - Ну и услышишь, черт побери, мне-то что? Я ничего  не  скрываю.  Кстати,
король, ваш повелитель, больше ничего не велел вам  передать  мне,  господин
посол?
   - Нет, сир, решительно ничего.
   - Ну и прекрасно, теперь тебе остается только  смотреть  и  слушать,  как
делают все на свете послы. Так что в этом шкафу ты  отлично  выполнишь  свою
миссию. Смотри во все глаза и слушай обоими ушами, дорогой мой Шико.
   Потом он добавил:
   - Д'Обиак, скажи начальнику охраны, чтобы он  ввел  господина  испанского
посла.
   Услышав это приказание, Шико поспешил залезть в шкаф, старательно опустив
занавес, затканный изображением человеческих фигур.
   По звонкому  паркету  отдавался  чей-то  медленный,  размеренный  шаг:  в
комнату вошел посланник его величества Филиппа II.
   Когда  все  предварительные  формальности,   касающиеся   этикета,   были
выполнены, причем Шико из своего укрытия мог убедиться, что Беарнец  отлично
умеет давать аудиенции, посол перешел к делу.
   - Могу я без  стеснения  говорить  с  вашим  величеством?  -  спросил  он
по-испански, ибо этот язык  так  похож  на  наваррское  наречие,  что  любой
гасконец или беарнец отлично его понимает.
   - Можете говорить, сударь, - ответил Беарнец.
   - Сир, - сказал посол, - я доставил ответ его католического величества.
   "Вот как! - подумал Шико. - Если он доставил ответ, значит, были какие-то
вопросы".
   - По поводу чего? - спросил Генрих.
   - По поводу того, с чем вы обращались к нам в прошлом месяце, сир.
   - Знаете, я очень забывчив, - сказал Генрих.  -  Соблаговолите  напомнить
мне, о чем шла речь, господин посол.
   - По поводу захватов, которые производят во Франции лотарингские принцы.
   - Да особенно по поводу захватов моего куманька де Гиза. Отлично!  Теперь
вспоминаю. Продолжайте, сударь, продолжайте.
   - Сир, - сказал  испанец,  -  хотя  король,  мой  повелитель,  и  получил
предложение заключить союз с Лотарингией, он счел бы союз с  Наваррой  более
благородным и, скажем прямо, более выгодным.
   - Да, будем говорить прямо.
   - Я буду вполне  откровенен  с  вашим  величеством,  сир,  ибо  намерения
короля,  моего  повелителя,  относительно  вашего  величества   мне   хорошо
известны.
   - Могу ли я их узнать?
   - Сир, король, мой повелитель, ни в чем не откажет Наварре.
   Шико припал ухом к занавеси, не преминув укусить  себя  за  палец,  чтобы
проверить - не спит ли он.
   - Если мне ни в чем не отказывают, - сказал Генрих, - поглядим, чего же я
могу просить.
   - Всего, чего угодно будет вашему величеству, сир.
   - Черт возьми!
   - Пусть же ваше величество выскажется прямо и откровенно.
   - Помилуй бог, всего, чего угодно! Да я просто теряюсь.
   - Его величество король  Испании  хочет,  чтобы  его  новый  союзник  был
доволен. Доказательством послужит предложение, которое я уполномочен сделать
вашему величеству.
   - Я слушаю, - сказал Генрих.
   - Король Франции относится к королеве Наваррской, как к заклятому  врагу.
Покрывая ее позором, он тем  самым  отказывается  считать  ее  сестрой,  это
очевидно. Оскорбления, нанесенные ей французским королем... Прошу  у  вашего
величества прощения за то, что затрагиваю эту щекотливую тему.
   - Ничего, затрагивайте.
   -  Оскорбления  эти  нанесены  были  публично,  что   подтверждается   их
общеизвестностью.
   Генрих сделал движение, словно желая опровергнуть слова посла.
   - Это общеизвестно, - продолжал испанец, - мы хорошо осведомлены. Итак, я
повторяю, сир: король Франции больше не  признает  госпожу  Маргариту  своей
сестрой, раз он стремится  опозорить  ее,  отдав  приказ  начальнику  охраны
остановить на глазах у всех ее носилки и обыскать их.
   - Что ж вы хотите всем этим сказать, господин посол?
   - Для вашего величества теперь легче всего отвергнуть как жену  ту,  кого
ее родной брат отвергает как сестру.
   Генрих бросил взгляд на занавес, за которым Шико, трепеща, с расширенными
от изумления глазами, ожидал, к чему приведет столь витиеватое начало.
   - Когда брак ваш будет  расторгнут,  -  продолжал  посол,  -  союз  между
королями Наваррским и Испанским...
   Генрих поклонился.
   - Союз этот, - продолжал посол, - можно уже считать  заключенным,  и  вот
каким образом: король Испании отдает  инфанту,  свою  дочь,  в  жены  королю
Наваррскому, а сам его величество женится на госпоже  Екатерине  Наваррской,
сестре вашего величества.
   Трепет удовлетворенной гордости прошел по всему телу Беарнца, дрожь ужаса
охватила Шико: первый увидел, как  на  горизонте  восходит  во  всем  блеске
солнце его счастливой судьбы, второй -  как  никнут  и  рассыпаются  в  прах
скипетр и счастье дома Валуа.
   Что касается испанца, невозмутимого, ледяного, то  он  не  видел  ничего,
кроме инструкций, полученных от своего повелителя.
   На  мгновение  воцарилась  глубокая  тишина,  затем   король   Наваррский
заговорил:
   - Предложение, сударь, сделанное вами, - блистательно, и им  оказана  мне
высокая честь.
   - Его величество, - поспешил добавить гордый посол,  не  сомневавшийся  в
том, что предложение будет восторженно  принято,  -  его  величество  король
Испании намерен поставить вашему величеству только одно условие.
   - А, условие, - сказал Генрих, - что ж, это справедливо.  В  чем  же  оно
состоит?
   - Оказывая вашему величеству помощь против лотарингских принцев, то  есть
открывая вашему величеству дорогу к престолу Франции, мой  повелитель  желал
бы благодаря союзу с вами облегчить себе возможность сохранить  Фландрию,  в
которую сейчас мертвой хваткой вцепился  монсеньер  герцог  Анжуйский.  Ваше
величество, конечно, понимаете, что мой повелитель бескорыстно предпочел вас
лотарингским принцам, ведь господа де Гиз,  естественные  его  союзники  как
принцы католические, уже ведут борьбу во Фландрии против герцога Анжуйского.
Так вот его условие, притом единственное; оно и разумно и не обременительно:
его  величество  король  Испании   вступит   с   вами   благодаря   двойному
бракосочетанию в  крепкий  союз;  он  поможет  вам...  (тут  посланник  одно
мгновение   колебался,   ища   подходящего   выражения)   стать   преемником
французского короля, вы же гарантируете ему Фландрию. Зная  мудрость  вашего
величества, я считаю свою посланническую миссию благополучно завершенной.
   За этими словами последовало молчание, еще более  глубокое,  чем  раньше.
Наверно, сам ангел-губитель  ожидал,  пока  мощно  прозвучит  ответ  короля,
прежде чем опустить свой меч туда или сюда, поразить Францию или Испанию.
   Генрих Наваррский прошелся по своему кабинету.
   - Итак, сударь, - сказал он наконец, - вот к чему сводится ответ, который
вам поручено было мне передать?
   - Так точно, сир.
   - И больше ничего?
   - Больше ничего.
   - В таком случае, - сказал Генрих, - я отказываюсь от того, что предложил
мне его величество, король Испании.
   - Вы отвергаете руку инфанты! - вскричал испанец. Его  ошеломило,  словно
болью от внезапно полученной раны.
   - Честь высока, сударь, - ответил Генрих, поднимая голову, - но я не могу
считать, что она выше чести получить в жены дочь Франции.
   - Да, но этот  первый  брак  приблизил  вас  к  могиле,  сир.  Второй  же
приближает к престолу.
   - Я знаю, сударь, что вы сулите мне блистательную, ни с чем не  сравнимую
удачу, но я не стану  покупать  ее  ценою  крови  и  унижения  моих  будущих
подданных. Как, сударь, я обнажил бы меч против короля Франции, моего  зятя,
ради испанцев, иноземцев! Как  я  остановлю  победное  шествие  французского
знамени, дабы башни Кастилии и львы Леона завершили то, что ими начато!  Как
я допущу, чтобы брат убивал  брата,  приведу  иноземцев  в  свое  отечество!
Сударь, выслушайте: я просил у моего соседа, короля Испании,  помощи  против
господ де Гизов, смутьянов, стремящихся  завладеть  моим  наследием,  но  не
против герцога Анжуйского, моего зятя, не против  короля  Генриха  Третьего,
моего друга, не против моей жены, сестры короля, моего сюзерена. Вы говорите
мне, что поможете Гизам, окажете им поддержку? Отлично. Я  же  брошу  против
них и против вас всех протестантов  Германии  и  Франции.  Король  Испанский
хочет вновь завладеть ускользающей от него Фландрией? Пусть он поступит так,
как его отец, Карл Пятый: пусть он  попросит  у  короля  Франции  свободного
прохода через французские владения и явится во Фландрию требовать, чтобы ему
возвратили звание первого гражданина города Гента, - я готов поручиться, что
король Генрих Третий пропустит его так же честно,  как  это  сделал  в  свое
время король  Франциск  Первый.  Я  домогаюсь  французского  престола?  Так,
видимо, считает его католическое величество. Возможно. Но я  не  нуждаюсь  в
том, чтобы он помог мне завладеть этим престолом. Если он окажется пустым, я
сам возьму его, вопреки даже всем величествам на свете. Прощайте же, сударь,
прощайте! Передайте брату моему Филиппу, что я благодарю  его  за  сделанные
мне предложения. Но я бы считал себя смертельно обиженным, если бы он, делая
мне эти предложения, хоть одно мгновение мог подумать, что я  способен  буду
принять их. Прощайте, сударь!
   Посол не мог прийти в себя от изумления. Он пробормотал:
   - Остерегитесь, сир, доброе согласие между соседями может  быть  нарушено
одним неосторожным словом.
   - Господин посол, - продолжал Генрих, - запомните, что я вам скажу.  Быть
королем Наварры или вовсе не быть королем для меня одно и то же.  Венец  мой
так невесом, что я даже не замечу, если он упадет с  моей  головы.  Впрочем,
если бы до этого дошло, - будьте покойны, - я бы  постарался  его  удержать.
Еще раз прощайте, сударь, передайте вашему повелителю,  что  честолюбие  мое
домогается большего, чем он мне посулил. Прощайте.
   И Беарнец, вновь становясь не самим собою, но тем человеком, которого все
в нем видели, после того как  на  одно  мгновение  позволил  себе  поддаться
героическому пылу, Беарнец с любезной улыбкой проводил посла до порога.

Глава 18

КОРОЛЬ НАВАРРСКИЙ РАЗДАЕТ МИЛОСТЫНЮ

   Шико охвачен был таким изумлением, что, даже когда Генрих  остался  один,
он не подумал вылезти из книжного шкафа.
   Беарнец сам поднял занавес и хлопнул его по плечу.
   - Ну, как, по-твоему, я вышел из положения, мэтр Шико?
   - Замечательно, сир, - ответил все еще ошеломленный  Шико.  -  И  правда,
можно сказать, что для короля,  не  часто  п