нас впереди совсем немного лет, у нас всего одна молодость.  Так
вот, ты не заметишь, что прошли твои юные годы, ибо тобой  владеет  жестокая
скорбь. Но в тридцать лет ты будешь мужчиной, придет пора зрелости,  остатки
скорби твоей развеются, и ты захочешь возвратиться  к  жизни,  а  будет  уже
поздно: ты станешь мрачным, непривлекательным, болезненным, в сердце у  тебя
погаснет всякое пламя, взор уже не  будет  метать  искр.  Те,  к  кому  тебя
повлечет, будут бежать от тебя, как от гроба повапленного,  в  черную  глубь
которого никто не захочет бросить взгляда. Анри, я говорю с тобой, как друг,
голос мой - голос мудрости. Послушайся меня.
   Юноша стоял молча, неподвижно. У  кардинала  появилась  надежда,  что  он
растрогал его и поколебал в нем решимость.
   - Ну вот, Анри, попробуй другое средство. В сердце  твоем  -  отравленная
стрела:
   - что ж, ходи с ней повсюду, смешивайся с шумной толпой,  бывай  на  всех
празднествах, принимай участие  в  наших  пирах.  Подражай  раненому  оленю,
который мчится сквозь чащи, леса, кустарники, заросли, стараясь освободиться
от стрелы, торчащей в ране: иногда стрела выпадает.
   - Брат мой, смилуйтесь, - сказал Анри, - не настаивайте больше. То,  чего
я у вас прошу,  не  минутный  каприз,  не  внезапное  решение:  я  медленно,
мучительно обдумал все. Брат мой, во имя неба,  заклинаю  вас  даровать  мне
милость, о которой я молю.
   - Ну говори же, какая такая милость тебе нужна?
   - Льготный срок.
   - Для чего?
   - Для сокращения времени послушничества.
   - Ах, я так и знал, дю Бушаж, даже в своем ригоризме ты человек  мирской,
бедный мой друг. О, я знаю, какие доводы ты станешь мне  приводить!  Но  все
равно ты остаешься человеком нашего суетного света: ты похож на тех  молодых
людей, которые идут на войну добровольцами и жаждут огня,  пуль,  рукопашных
схваток, но не согласны на рытье траншей и подметанье палаток. Тут уж  можно
надеяться, Анри, тем лучше, тем лучше!
   - Я на коленях умоляю вас об этой льготе, брат мой!
   - Обещаю тебе ее, я напишу в Рим. Ответ придет не раньше чем через месяц.
Но взамен ты мне тоже кое-что обещай.
   - Что?
   - Не отказываться в течение  этого  месяца  ни  от  одного  удовольствия,
которое тебе представится. И если через месяц ты  не  откажешься  от  своего
намерения, Анри, я сам вручу тебе это разрешение. Доволен ты  теперь  или  у
тебя есть еще какая-нибудь просьба?
   - Нет, брат мой, спасибо. Но месяц  -  это  так  долго,  проволочки  меня
убивают!
   - А пока, брат, начнем развлекаться. И для начала не согласишься ли ты со
мной позавтракать? У меня сегодня утром будет приятное общество.
   И прелат улыбнулся с таким видом, которому позавидовал бы самый  светский
кавалер из фаворитов Генриха III.
   - Брат... - начал было возражать дю Бушаж.
   - Никаких отказов не принимаю: из родственников твоих тут один я. Ведь ты
только сейчас возвратился из Фландрии, и своего хозяйства у тебя еще нет.
   С этими  словами  кардинал  поднялся  и  отдернул  портьеру,  за  которой
находился роскошно обставленный просторный кабинет.
   - Войдите, графиня, помогите мне уговорить графа  дю  Бушажа  остаться  с
нами.
   Но в  то  мгновение,  когда  кардинал  приподнял  портьеру,  Анри  увидел
полулежащего на подушках пажа, который недавно вошел вместе с тем дворянином
в калитку у реки, и в этом паже еще до того, как прелат открыто объявил  его
пол, он узнал женщину.
   Им овладел какой-то внезапный страх, чувство неодолимого  ужаса,  и  пока
светский любезник кардинал выводил за руку прекрасного пажа, Анри  дю  Бушаж
устремился прочь из комнаты, так что когда Франсуа вернулся в  сопровождении
дамы, улыбающейся при мысли о том, что она вернет чье-то сердце в мир  живых
людей, комната была пуста.
   Франсуа нахмурился и, сев за стол, заваленный письмами и бумагами, быстро
написал несколько строк.
   - Будьте так добры, позвоните, дорогая графиня, - сказал он, -  звонок  у
вас под рукой.
   Паж повиновался.
   Вошел доверенный камердинер.
   - Пусть кто-нибудь из курьеров тотчас же сядет на коня, - сказал Франсуа,
- и отвезет это письмо господину главному адмиралу в Шато-Тьерри.

Глава 22

СВЕДЕНИЯ О Д'ОРИЛЬИ

   На следующий день,  когда  король  работал  в  Лувре  с  суперинтендантом
финансов, пришли ему сообщить, что г-н де Жуаез-старший только  что  приехал
из Шато-Тьерри и ожидает его  в  кабинете  для  аудиенций  с  поручением  от
монсеньера герцога Анжуйского.
   Король тотчас же бросил  дела  и  устремился  навстречу  своему  любимому
другу.
   В кабинете находилось немало офицеров и придворных. В тот  вечер  явилась
сама королева-мать в сопровождении своих фрейлин, а эти веселые девицы  были
как бы солнцами, вокруг которых постоянно кружились спутники.
   Король протянул Жуаезу руку  для  поцелуя  и  довольным  взглядом  окинул
собравшихся.
   У входной двери на обычном месте стоял Анри дю Бушаж, строго  выполнявший
свои служебные обязанности.
   Король поблагодарил его и дружелюбно кивнул  ему  головой,  на  что  Анри
ответил низким поклоном.
   От этих знаков королевской благосклонности Жуаезу вскружило голову, и  он
издали улыбнулся брату, не приветствуя его все же слишком заметно,  дабы  не
нарушить этикета.
   - Сир, - сказал  Жуаез,  -  я  послан  к  вашему  величеству  монсеньером
герцогом Анжуйским, только что вернувшимся из Фландрского похода.
   - Брат мой здоров, господин адмирал? - спросил король.
   - Настолько, сир, насколько это  позволяет  его  душевное  состояние.  Не
скрою от вашего величества, что монсеньер выглядит не очень хорошо.
   - Ему необходимо развлечься после  постигшего  его  несчастья,  -  сказал
король, очень довольный тем, что может  упомянуть  вслух  о  неудаче  своего
брата, делая при этом вид, что жалеет его.
   - Я думаю, что да, сир.
   - Нам говорили, что поражение было жестокое.
   - Сир...
   - Но что благодаря вам значительная часть войска была спасена.  Благодарю
вас, господин адмирал, благодарю. А бедняга Анжу хотел бы нас видеть?
   - Он пламенно желает этого, сир.
   - Отлично, мы с ним увидимся. Вы согласны,  сударыня?  -  сказал  Генрих,
оборачиваясь к Екатерине, чье лицо упорно не выдавало терзаний сердца.
   - Сир, - ответила она, - я бы одна отправилась  навстречу  сыну.  Но  раз
ваше величество готовы присоединиться ко мне в этом порыве сердечных чувств,
путешествие станет для меня приятной прогулкой.
   - Вы отправитесь с нами, господа, - обратился король к придворным.  -  Мы
выедем завтра, ночевать я буду в Мо.
   - Так я, сир, вернусь к монсеньеру с этой радостной вестью?
   - Ну, нет! Чтоб вы так скоро покинули меня? Нет, нет. Я  вполне  понимаю,
что к представителю дома Жуаезов мой брат чувствует симпатию и хочет  видеть
его при себе,  но  ведь  Жуаезов  у  нас  два...  Слава  богу!..  Дю  Бушаж,
пожалуйста, поезжайте в Шато-Тьерри.
   - Сир, - спросил Анри, - позволено ли будет мне, после того как я  извещу
монсеньера герцога Анжуйского о приезде вашего  величества,  возвратиться  в
Париж?
   - Вы поступите, как вам заблагорассудится, дю Бушаж, - сказал король.
   Анри поклонился и пошел к выходу. К счастью, Жуаез все  время  следил  за
ним.
   - Разрешите мне, сир, сказать брату несколько слов? - спросил он.
   - Конечно. Но в чем дело? - понизив голос, спросил король.
   - Дело в том, что он хочет в один миг выполнить поручение и в один же миг
возвратиться, а это  противоречит  моим  планам,  сир,  и  планам  господина
кардинала.
   - Иди же и поскорее спровадь этого влюбленного безумца.
   Анн побежал за братом и нагнал его в прихожих.
   - Итак, - сказал Жуаез, - ты очень торопишься выехать, Анри?
   - Ну, конечно, брат.
   - Потому что хочешь поскорее вернуться?
   - Это правда.
   - Значит, ты рассчитываешь пробыть  в  Шато-Тьерри  лишь  самое  короткое
время?
   - Как можно меньше.
   - Почему?
   - Там, где развлекаются, брат, мне не место.
   - Как раз наоборот, Анри, именно потому что  монсеньер  герцог  Анжуйский
должен устраивать для двора празднества, тебе  бы  и  следовало  остаться  в
Шато-Тьерри.
   - Для меня это невозможно, брат.
   - Из-за твоего желания удалиться от мира, жить в суровом затворничестве?
   - Да, брат.
   - Ты обращался к королю с просьбой о льготном сроке?
   - Кто тебе об этом сказал?
   - Да уж я знаю.
   - Это верно, я ходил к королю.
   - Ты не получишь льготы.
   - Почему, брат?
   - Потому что королю совсем неудобно лишаться такого слуги, как ты.
   - Тогда наш брат-кардинал сделает то, что его величеству не угодно  будет
сделать.
   - И все из-за какой-то женщины!
   - Анн, умоляю тебя, не настаивай.
   - Хорошо, успокойся, не стану. Но давай же наконец  поговорим  начистоту.
Ты едешь  в  Шато-Тьерри.  Так  вот,  вместо  того  чтобы  возвращаться  так
поспешно, как тебе хотелось бы, ты - таково мое желание -  подожди  меня  на
моей квартире. Мы давно уже не жили вместе.  Мне  надо,  пойми  это,  побыть
наконец с тобой.
   - Брат, ты едешь в Шато-Тьерри развлекаться.  Брат,  если  я  останусь  в
Шато-Тьерри, я все тебе отравлю.
   - О, ничего подобного! Я ведь не так податлив, у меня счастливая  натура,
весьма способная совладать с твоим унынием.
   - Брат...
   - Позвольте, граф, - сказал адмирал с властной настойчивостью, - здесь  я
представляю вашего отца, и я требую, чтобы вы ждали меня в Шато-Тъерри.  Там
у меня есть квартира, где вы будете как у себя дома. Она в первом  этаже,  с
выходом в парк.
   - Раз вы приказываете, брат... - покорно вымолвил Анри.
   - Называйте это как  вам  угодно,  граф,  желанием  или  приказанием,  но
дождитесь меня.
   - Я подчиняюсь вам, брат.
   - И я уверен, что ты не будешь на меня в обиде, - добавил  Жуаез,  сжимая
юношу в объятиях.
   Тот с некоторым раздражением уклонился от поцелуя, велел подавать лошадей
и тотчас же уехал в Шато-Тьерри.
   Он мчался, охваченный  гневом  человека,  чьи  планы  оказались  внезапно
нарушенными, то есть просто пожирая пространство.
   В тот же вечер, еще засветло,  он  поднимался  на  холм,  где  расположен
Шато-Тьерри, у подножия которого течет Марна.
   Имя его открыло  ему  ворота  замка,  где  жил  принц.  Что  же  касается
аудиенции, то ее пришлось дожидаться более часа.
   Одни говорили, что принц в своих личных покоях,  кто-то  сказал,  что  он
спит, камердинер высказал предположение, что он занимается музыкой.
   Но никто из слуг не был в состоянии дать точный ответ.
   Анри настаивал на скорейшем приеме,  чтобы  уже  не  думать  о  поручении
короля и всецело предаться своей скорби.
   По его настоянию, а также потому, что он и брат  его  были  известны  как
личные друзья герцога, Анри впустили в одну из гостиных второго этажа.
   Прошло полчаса, стали постепенно сгущаться сумерки.
   В галерее послышались тяжелые шаркающие  шаги  герцога  Анжуйского.  Анри
узнал их и приготовился выполнить положенный церемониал.
   Но принц, который, видимо, очень торопился, сразу же избавил посланца  от
всяких формальностей, - он взял его за руку и поцеловал.
   - Здравствуйте, граф,  -  сказал  он,  -  зачем  это  вас  потревожили  и
заставили ехать к бедняге побежденному?
   - Король прислал меня, монсеньер, предупредить вас,  что,  горя  желанием
видеть ваше высочество и в  то  же  время  не  мешать  вашему  отдыху  после
стольких треволнений, его величество сам выедет к вам навстречу и  явится  в
Шато-Тьерри не позже чем завтра.
   - Король завтра приедет! - вскричал Франсуа, не будучи в состоянии скрыть
некоторой досады.
   Но он тотчас же спохватился.
   - Завтра, завтра! Но ведь ни в замке, ни в городе ничего не будет  готово
для встречи его величества!
   Анри поклонился, как человек, передающий какое-то решение, но  отнюдь  не
призванный о нем рассуждать.
   - Их величество так торопятся свидеться с вашим высочеством,  что  они  и
думать не могут о неудобствах.
   - Ладно, ладно! -  произнес  скороговоркой  принц.  -  Значит,  мне  надо
действовать в два раза быстрее. Я вас оставляю, Анри. Спасибо  за  быстроту:
как вижу, вы очень торопились, отдыхайте.
   - У вашего  высочества  больше  нет  никаких  приказаний?  -  почтительно
спросил Анри.
   - Никаких. Ложитесь спать. Ужин принесут вам в комнату, граф.  Я  сегодня
не ужинаю: мне нездоровится да и на душе неспокойно.  Нет  ни  аппетита,  ни
сна, от этого жизнь моя довольно мрачная, и вы сами  понимаете,  я  не  могу
заставить кого бы то ни  было  принимать  в  ней  участие.  Кстати,  слышали
новость?
   - Нет, монсеньер. Какую новость?
   - Орильи заеден волками.
   - Орильи! - с удивлением воскликнул Анри.
   - Ну да.., заеден! Странное дело: все близкие мне существа плохо кончают.
Доброй ночи, граф, спите спокойно.
   И принц поспешно удалился.

Глава 23

СОМНЕНИЯ

   Анри сошел вниз и, проходя  через  прихожие,  нашел  там  много  знакомых
офицеров,  которые  окружили  его  и,  проявляя  самые  дружеские   чувства,
предложили провести дю Бушажа в комнаты его брата, расположенные в одном  из
углов замка.
   Герцог отвел Жуаезу на время его пребывания в Шато-Тьерри библиотеку.
   Две гостиных, обставленных еще в  царствование  Франциска  I,  сообщались
друг с другом и примыкали к библиотеке, которая выходила в сад.
   Жуаез, человек ленивый, но  весьма  образованный,  велел  поставить  свою
кровать в библиотеке: под рукой у него была вся наука, открыв окно,  он  мог
наслаждаться природой. Натуры утонченные стремятся полностью вкушать радости
жизни, а утренний ветерок, пение птиц и аромат цветов придают новую прелесть
триолетам Клемана Маро или одам Ронсара.
   Анри решил оставить здесь все как было не  потому,  что  он  сочувствовал
поэтическому сибаритству брата, а просто из равнодушия,  ибо  ему  было  все
равно, где находиться.
   Но в каком бы состоянии духа ни пребывал граф, он, приученный с малых лет
неукоснительно  выполнять  свой  долг  в  отношении   короля   или   принцев
французского королевского дома, обстоятельно разузнал, в какой части  дворца
живет герцог с тех пор, как он возвратился во Францию.
   Счастливый случай послал  Анри  отличного  чичероне.  Это  был  тот  юный
офицер, чья нескромность раскрыла герцогу тайну  графа  в  одной  фландрской
деревушке, где мы устроили нашим героям краткую остановку. Этот офицерик  не
покидал принца с момента его возвращения и мог  превосходно  осведомить  обо
всем Анри.
   По прибытии в Шато-Тьерри принц стал сперва  искать  шумных  развлечений.
Тогда он поселился в парадных покоях,  принимал  и  утром  и  вечером,  днем
охотился в лесу на оленей или в парке на сорок. Но после того как до  принца
неизвестно каким путем дошла  весть  о  смерти  Орильи,  принц  уединился  в
отдельном  павильоне,  расположенном  в  середине  парка.   Павильон   этот,
обиталище почти недоступное, куда могли проникать лишь близкие  приближенные
принца, был совершенно скрыт среди  зелени  деревьев  и  едва  виднелся  под
огромными буками сквозь гущу кустарников.
   Принц уже два дня тому назад удалился в этот павильон.  Те,  кто  его  не
знал, говорили, что он захотел наедине предаваться горю,  которое  причинила
ему смерть Орильи. Те, кто хорошо знал его, утверждали, что в этом павильоне
он предается каким-нибудь  ужасным  и  постыдным  деяниям,  которые  в  один
прекрасный день выплывут на свет божий. Оба эти предположения были тем более
вероятны, что принц, видимо, приходил в отчаяние, когда какое-либо дело  или
чье-либо посещение призывали его в замок. Как только это дело или этот визит
заканчивались, он возвращался в свое уединение. В павильоне ему прислуживали
только два камердинера, находившиеся при нем с детских лет.
   - Выходит, - сказал Анри, - что празднества будут  не  очень-то  веселые,
раз принц в таком расположении духа.
   - Разумеется, -  ответил  офицер,  -  ведь  каждый  постарается  выразить
сочувствие принцу, уязвленному в своей гордости и потерявшему друга.
   Анри продолжал, сам  того  не  желая,  расспрашивать  и  находил  в  этом
непонятный для него самого интерес. Смерть  Орильи,  которого  он  знал  при
дворе и снова увидел во  Фландрии;  странное  равнодушие,  с  которым  принц
сообщил ему о своей  утрате;  затворническая  жизнь,  начатая  принцем,  как
утверждали, с тех пор, как он узнал о смерти Орильи,  -  все  это  для  Анри
вплеталось каким-то загадочным для него образом в ту таинственную  и  темную
ткань, на которой с некоторых пор вышивались события его жизни.
   - И вы говорите, - спросил он у офицера, - что  никто  не  знает,  откуда
принц получил известия о смерти Орильи?
   - Никто.
   - Но, в конце-то концов, - настаивал он, - разве на этот счет не  ведутся
никакие разговоры?
   - О, конечно, - ответил офицер, - правду ли, неправду, а что-нибудь,  как
вы сами понимаете, всегда рассказывают.
   - Так что же все-таки говорят?
   - Говорят, что принц охотился в лозняке у реки  и  что  он  отделился  от
других охотников - он ведь все делает по  внезапному  порыву,  и  охота  его
захватывает, как игра, как битва, как горе, - но вдруг возвратился,  видимо,
чем-то крайне расстроенный. Придворные стали расспрашивать его,  думая,  что
речь идет просто о каком-нибудь злоключении на охоте. В руках у принца  было
два свертка с золотыми монетами. "Подумайте только,  господа,  -  сказал  он
прерывающимся голосом, - Орильи умер, Орильи заели волки".  Никто  не  хотел
верить. "Нет, нет, - сказал принц, - черт меня  побери,  если  это  не  так:
бедняга всегда лучше играл на лютне, чем ездил верхом. Кажется,  лошадь  его
понесла, он упал в какую-то рытвину и убился. На другое утро двое  путников,
проходивших мимо этой рытвины, нашли тело, наполовину обглоданное волками. В
доказательство того, что  все  произошло  именно  так  и  что  воры  тут  не
замешаны, - вот два свертка с золотом, они были  найдены  на  нем  и  честно
возвращены". Но так как никто не  видел  людей,  принесших  эти  свертки,  -
продолжал офицер, - все подумали, что они переданы были  принцу  теми  двумя
путниками, которые встретили его на берегу реки, узнали и сообщили о  смерти
Орильи.
   - Все это очень странно, - пробормотал Анри.
   - Тем более странно, - продолжал прапорщик, - что говорят, -  правда  это
или выдумка? - будто принц открывал калитку парка у буковых зарослей и в нее
проскользнули две тени. Значит, принц впустил в парк каких-то двух человек -
вероятно, тех самых путников. С той поры принц и удалился в павильон,  и  мы
теперь видим его лишь изредка.
   - А этих путников так никто и не видел? - спросил Анри.
   - Я, - сказал офицер, - когда ходил к принцу узнать вечерний  пароль  для
дворцовой охраны, - я встретил какого-то  человека,  который,  по-моему,  не
принадлежит к дому его высочества. Но лица его я не видел, этот человек  при
виде меня отвернулся и надвинул на глаза капюшон своей куртки.
   - Капюшон своей куртки?
   - Да, человек этот походил на фламандского крестьянина  и,  сам  не  знаю
почему, напомнил мне того, кто был с вами, когда мы встретились во Фландрии.
   Анри вздрогнул. Замечание офицера показалось ему связанным с тем  глухим,
но упорным интересом, который вызывал у него этот рассказ. И ему, видевшему,
как Диана и ее спутник поручены были Орильи, пришло  на  ум,  что  он  знает
обоих путников, сообщивших принцу о гибели злосчастного  музыканта.  <<<Анри
внимательно поглядел на офицера.
   - А когда вам  показалось,  будто  вы  узнаете  этого  человека,  что  вы
подумали, сударь? - спросил он.
   - Вот что я думаю, - ответил офицер, - но не  берусь  ничего  утверждать.
Принц, наверно, не отказался от своих планов  насчет  Фландрии.  Поэтому  он
содержит там соглядатаев. Человек в шерстяном верхнем камзоле один из  таких
шпионов; в пути он узнал о несчастном  случае  с  музыкантом  и  принес  два
известия сразу.
   - Это возможно, - задумчиво сказал Анри, - Но  что  делал  этот  человек,
когда вы его видели?
   - Он ш